Недотроги. Глава 30

Глава 30. Разные тюрьмы

– Твой ход? То есть столь почитаемая и глубокоуважаемая личность согласна вступить в ряды покровительства Дзясина? – Хидан с сарказмом потер нос. – Боюсь вас разочаровать: присоединяться-то уже не к чему.
– Только не говори, что это тебя остановит перед затеей собрать новых людей, – неспешно поставив бокал на стол, ответила Сакура, изнурительно подавляя дрожь в руках.
– Уверенность в абсолютном знании моей натуры глупа и наивна, девочка. Многое же ты еще не понимаешь. – Высокорослый мужчина почти впритык, почти касаясь ее тела своей оголенной грудью, приблизился к Харуно, которая не спешила одаривать его взглядом. И в конечном итоге предоставила его, точнее, сверкнула, уколола, убила им за пренебрежительное «девочка». – А я вот что не понимаю: как ты нашла пункт моего временного укрытия? Опираясь на последние события, сейчас весь город подняли на ноги, дабы схватить такую лакомую добычу, как я. А ты тут пришла ко мне в гости беззащитная и одна. – Усмехнувшись, он двумя пальцами провел по чужой щеке и обратился уже тише: – Не боишься?
Многократно мелькающие в голове слова «временное укрытие», а также увлеченное созерцание упакованной сумки у тумбочки с телефоном раскрытым блокнотом и использованным шприцом помогли притушить силу вопроса и нестерпимого касания. Очевидное с шорохом пилило разум: он уезжал, чтобы скрыться. Скрыться, дабы потом снова поставить на ноги свои извращенные планы.
– Куда ты уезжаешь?
– Как ты нашла меня? – Глаза Хидана ужасающе сверкнули нестерпимостью. Заметив нависшую опасность, Сакура на секунду подумала, что сейчас ее вырубят одним мощным кулаком по голове, но страхи не реализовались.
– Я… вспомнила это место. – Холодная ложь струилась из ее губ, холодный пот струился из пор и нервов. – Ты ведь приводил меня сюда в тот день, когда вколол мне наркотик, правда? – Спрашивая больше себя, чем собеседника, та продвинулась к выходу. Закрытому, слитому со стеной – главное, что к выходу.
Реакция хозяина квартиры решала всю ее дальнейшую судьбу. Если ее слова правдивы, то можно дальше продолжать лгать, подбираться ближе и даже переспать с ним, но достигнуть конечной станции намерений с остановкой завершенной мести. Если же она здесь впервые, то, скорее всего, ее разложенные по разным пакетам останки дня через три найдут в ближайших мусорных баках. Всю абсурдность и безумие запланированного она понимала еще за пределами этой квартиры, но других вариантов не оставалось. А лишить все как есть аналогично прыжку без парашюта в ядовитый туман едкой совести дальнейшего бытия.
– Пожалуй. – Хидан расслабился и отвернулся за новой, как казалось, порцией коньяка, давая Харуно возможность выдохнуть невыносимое напряжение со скопившимся сгустком страха. Пронесло. Лишь подобное и позволяя, ибо в следующую секунду его пальцы, как клешни прибережного краба, сдавили ее горло, заставляя непроизвольно прижаться к стене.
– Пожалуй, нет. Сколько раз на занятиях повторял «всегда будь настороже и ожидай нападения даже от человека, который стоит к тебе спиной». Думаю, ты подобающе приняла звание моей «самой бездарной ученицы».
Вцепившись в душащую руку, Сакура ненасытно откусывала те края воздуха, какие ей были доступны, и с животным ужасом понимала, что этого недостаточно.
– Отпусти. Задушишь.
– Ты слишком высокого о себе мнения, раз думаешь, что в пункт последней надежды я повел бы девчонку, в которой сам толком не уверен.
– Отпусти, – повторила Харуно, и ее желания на микроскопическое мгновение исполнились: агрессор сменил пальцы на предплечье и теперь вдавливал его в то же место на шее.
– Я все еще жду ответа. – Его голос был возмутительно спокойным, будто происходящее для него являлось в порядке вещей. Хотя, скорее всего, так оно и было, ведь перед ней находился тот самый человек, который перерезал своих собратьев и искалечил Саске – и это только у нее на глазах. Неизвестно, сколько всего осталось за кулисами.
– Даичи. Он сказал. Он. Отпусти… Отпусти. – Предательская паника полностью овладела речью, выдавливая то имя, которое желали услышать.
– Значит, эта сволочь еще жива. – Выводы Хидана слышались уже приглушенными, ведь в ушах сейчас стоял оглушительный писк тревоги и сумасшедшей агонии.
Красное вспотевшее лицо и в немоте закрывающиеся и открывающиеся губы, словно у выброшенной из озера рыбы, твердили о неизбежном конце. Выходит, она сюда пришла умереть, а не совершить правосудие собственно выведенного вердикта. Ну а как же все остальные принципы, правила, законы ее сущности? Лишь недавно зацветшей и пустившей корни.
Используя момент внезапности, Сакура выхватила из руки нападающего полупустую бутылку коньяка и обрушила ее на голову мужчины, надеясь услышать звон разлетающихся стекляшек и увидеть обморочное состояние врага. Или же стекло оказалось слишком прочным или череп Хидана был непробиваемым, но ожидаемое мало того что не свершилось, а еще влило пару литров керосина в пыл агрессора, причиной чему она оказалась поваленной на пол и придавленной сверху тем же мужчиной.
Какими-то да результатами ее решительный поступок все же разродился, и легкие с невероятной жаждой набивались кислородом, снова и снова его испуская. Какая же это свобода – дышать.
– Значит, ты пришла мстить за своего дружка? Судя по очевидным мотивам, тебе понравился тогдашний трах с ним?
Увлеченную позывами дыхательных функций Харуно пробудил укол тягучей боли в области шеи и яремной ямки, создателем которой выявлялся осколок той же бутылки, уже превращенный в оружие.
– Знаешь, в мое хобби всегда входила дегустация людской крови. И как по мне… ее вкус у каждого разный. – Хидан отстранил горлышко разбитого сосуда и горячим языком облизнул столь привлекательную сочащуюся рану.
Лицо Сакуры перекосилось от отвращения, безысходности, депрессии и всей этой невероятно жуткой атмосферы. Безуспешные попытки вырваться из лап сего вампира подводились лишь шатанием неустойчивого буфета, о который только и можно было биться ногами.
– Ты… больной, Хидан!.. Тебе в психбольницу нужно, урод! – Сакура снова рванула руками из хватки, но даже оковы удерживают слабее.
– Сладкая, с тонкой почти незаметной горечью, – открывал он впечатления от распробованной девичьей крови, с наслаждением облизывая губы. – Но я хочу большего. – Остаток стеклянного сосуда снова приблизился к пятну красивого тела и вонзился в плоть уже более глубоко.
Крик боли из начальных аккордов перешли в бешенный рев, когда стекло, как кисть художника по холсту, рисовало чуть ли не узоры на ее грудной клетке. Медленно, изящно, с душой и наслаждением.
– Не стоит так кричать, девочка, – шепотом и с улыбкой посоветовал он, примечая какой из потеков крови словить первым. – Совсем скоро этот момент покажется тебе нежным и щепетильным. На фоне остального. – Щедро и беспринципно он погладил зудящую тревогой кровавую зону.
– Нет! Хватит!.. Перестань! – Голова Сакуры в истерике металась из стороны в сторону, а ступни то и дело бились обо все больше расшатывающийся буфет. Будто в специально замедленном видео, она проследила, как огромная тень наползла на них двоих, и в ту же секунду прокрутила в голове все возможные варианты дальнейшего действия.
Предмет мебели с грохотом обрушился на крепкую спину ошеломленного Хидана, отчего тот упал на Харуно и буквально раздавил ее тело своим и не только весом. Разбитый стон сорвался с сухих губ, когда с ее легких уже насильно вытолкнули воздух и обклеили все препятствующими ленточками «посторонним вход воспрещен». Благо, мужчина сверху не растерялся и, опершись на сильные руки, начал медленно выпрямляться и тем самым устанавливать проблемный буфет на свое прежнее место. Наиболее занятый. Наиболее уязвимый.
Выхватив заранее приготовленный шприц, до сего времени крепившийся на одном из бедер, Сакура что есть силы вдавила подошву босоножек в бицепс недруга, дабы выявить жилу, и, зубами оголив иглу, со скоростью света, казалось, вонзила ее в чужую руку. Хидан же, полностью сосредоточившись на поднятии и уже окончательном установления мебели, не ожидал нового шага от девчонки и тут же отбросил руку медика. Руку, умеющую делать уколы.
На плечи опустилось шоковое молчание и устрашающее ожидание дальнейшего. Торчащий опустошенный шприц так и не соизволил кто-либо выдернуть из вены. Накаленные взгляды обожглись друг о друга, но соприкосновение оттого не оборвали. Его плавился в рассеянности, ее – в испуге. И вскоре эта однородная лава обещала взорваться.
– Что в игле? – Спокойствие в голосе без следов улетучилось, полноценно сменяясь серьезностью.
Ответом снова послужило то же молчание, но уже с тяжко прокатившимся горбиком скопившейся слюны по тонкой шее.
– А ты подготовилась, – подметил Хидан, когда та медленно, будто неуверенная в поступке, убрала ступню с чужой придавленной мышцы, давая свободу введенной жидкости.
– Ты… зависим.
– Яд?.. Вирус?
– Я не убийца.
«Восемь секунд. Восемь секунд».
– А ты мне нравишься, – с улыбкой признался он также открыто, как и признал свое поражение. Тело расслабилось, глаза закатились, вся масса, не в силе удерживаться вертикально, вновь свалилась на Сакуру. Волна неведомого ранее наслаждения окутала своими облаками и уволокла в мир красок и сказок. Пусть выдуманный, пусть фальшивый. Но он был идеален.
Не особо воспринимая давление массивного тела, она обхватила ладоням его голову и расположила так, дабы ухо оказалось у ее губ.
– А знаешь, от чего ты зависим, Хидан? Эйч чистого неразбавленного вида. Я оставлю тебе несколько доз на будущее и даже запишу адрес, где ты сможешь пополнить запасы. Отведаешь, восхитишься, захочешь снова. И это не домыслы, а факты. Стоит эта вещица немало, и уже через пару месяцев, если тебя до того времени не утащат за решетку, ты будешь валяться в грязной луже подворотни в последней рубашке и с рыдающим от голода желудком, мечтая лишь о новой дозе сего блаженства, которое по сути уже будет нести лишь состояние покоя и уравновешенности на плане общей ломки. Ты как безумец будешь искать деньги: работать, продавать, продаваться. Ты воплотишься в подчиненного, где в вершине твоего существования будет стоять наркотик. Поклоняясь ему, боготворя, обожая, ты превратишься в насекомое, шастающее по забытым проулкам себе подобных… Ты не заслуживаешь смерти, а именно – такого конца. Зачем уничтожать твое тело? Гораздо приятнее выбить из него душу и отдать в твои грешные руки оставшийся кокон. – Она посмотрела на мужское лицо, мимика которого уплыла в ощущениях экстаза, словно они действительно занимались сексом, и, помотав головой, дабы не запоминать этот кошмарный образ для своих жутких снов, перевернула тяжелое тело на спину, попутно убирая прилипшую розовую челку с лица. – Самое обидное то, что лучший кайф в своей жизни ты получил от МЕНЯ.

Разбитые осколки коньяка
Отражают кровь судьбы и чести.
Ушла в роли секс-игрока
Без моего оргазма мозга,
Со своим оргазмом мести.

Ступенька вниз. Одна за другой. Перила подъезда столь шершавые, а стены такие… белые. Изнурительная боль дала подножку. Не внешняя грудная, а эмоционально-внутренняя. До сей минуты заторможенное осознание гуляло поодаль и только сейчас начало проясняться. Неужели у нее правда получилось? А будет ли жалеть? Будет ли винить себя? Нет! Не в этом случае.
Упала на колени. На спину. Начала попытки сметать душащие увечья, лишь разбрызгивая при этом красные слезы тела, озвученными высушенными всхлипами. Вдалеке за стенами кричала быстрая музыка. Похоже, у кого-то сегодня вечеринка. И, как назло, ее покой прервал один из участников сего веселья, выйдя из неведомой квартиры.
– О, черт возьми! Вам помочь, девушка? – Незнакомец подбежал к лежащей и почему-то улыбающейся особе.
Сакура посмотрела на светловолосого мужчину с выступающей родинкой на подбородке.
– Да. Спасибо. – Миловидная родинка казалась точкой всего пережитого. Как хорошего, так и плохого. Веки расслабленно опустились, выпуская две слезинки в память столь родной прошлой жизни.

***

Симпатичная медсестра последним кругом обмотала крепкий торс сидячего парня, то и дело поглядывая на задумчивое лицо. Красивый, привлекательный, и ему удачно подходило это выражение отверженного и непричастного. К тому же, она всегда присматривалась к длинноволосым мужчинам, а касаться его тела – одно удовольствие, пусть даже если это относилось к работе.
– Знаете, я слышала доктора. Он сказал, что вам недолго осталось до выписки, – начала было она разговор, как тут же на нее уставились черные, до невозможности пронизывающие глаза.
– Правда? Наконец-то этот зануда меня выпустит, – с облегченным вздохом выдал Шикамару.
– Мне будет не хватать вас. – От своих же признаний девушке стало не по себе, будто к ее телу приложили куски льда.
Удивленно, но все так же лениво приподняв бровь, Нара взглянул на шатенку в халате, затем – на часы, на которых повисло ожидание двух часов дня. Время, когда придет ОНА.
– Простите, но в ответ не могу подарить вам взаимность. Может, раньше… месяца два назад…
– Тук-тук. К вам можно? – Двери быстро отворились и открыли вид стоящей за ними блондинки.
– …но не сейчас, – тихо закончил Шикамару, чтобы услышала лишь медсестра, которая тут же заметила звездопад радости в глазах столь понравившегося мужчины при виде вошедшей.
– Да, входите, конечно, – быстро спохватилась она, словно только что и не было никаких признаний. – Я уже закончила и собиралась уходить.
Проследив, как работник больницы пакует бинты, вату, пинцет и другие принадлежности для перебинтовки, Темари прошла в палату, мимо кровати Шикамару, и оперлась на подоконник.
– Ну что ж, можешь плясать, я уговорила их переложить тебя на кровать у окна, – лучезарно улыбаясь, сказала та, когда хлопок дверей ушедшей ударил по ушам.
– Блин, наконец-то. Хотя, признаться, я и без того на нее перебирался. – Нара поверх своих бинтов натянул белую майку.
– Шикамару!
– Что? На нее и так никого не положили. Какая им разница?
– Почему ты привязан к этой кровати? На ней матрасы мягче, что ли? Или под твоей прячется домовой? – Темари вытянула руки и устрашающе нависла над ним.
– М-да, и по ночам щипает меня за пятки. – Придерживаясь мебели, он перебрался на соседнюю кровать. – А вот, иди сюда… Ложись на спину.
Та с интересом повиновалась, умостившись на холодных простынях и посматривая на стоящего у окна Шикамару.
– Что ты будешь делать?
– Не то, что ты подумала…
– Вот ты пошлый. Я вообще об этом не думала. А-а-а! – вскрикнула она, когда жалюзи вмиг уплыли вверх и солнечный свет ударил по глазам.
– Что ты видишь?
– Сейчас я ничего не вижу.
– Поразительно, насколько изысканна, насколько художественна и точна наша естественная природа. Создательница порванных пятен на идеально чистой голубизне. Порой в них находишь чьи-то образы, а иногда даже улавливаешь знаки. Вечный обзор вечного восхищения для бесконечных полетов и рассуждений.
Темари замерла в предвкушении, взирая в словно только что открытое ей небо.
– Серьезно? Нара Шикамару нравятся облака? И почему же ты раньше не говорил о своем хобби?
– Этот фактор могли подписать слюнявым, а в мои планы не входило царапать свой авторитет. Вот такой я – любите меня таким, каков я есть.
– Хорошо. – Теплота отношений в их славной беседе заставила искренне улыбнуться, но лишь после задуматься. – Ой, ну в смысле…
– Как там… – поймав неловкость, Нара резко вырулил на другую тему, – успехи с судом?
Затрагивание не блещущих позитивом результатов разбирательства с Гаарой стерли и улыбку, и радость глаз, но не спросить он тоже не мог.
– Окончательный приговор еще не оглашен, но вчера его перевели в больницу для заключенных, как и остальных из братства, здесь… за город. Медики боятся последствий абстинентного синдрома. Как-никак, наркотическое вещество для них новое и нужно определенное время, чтобы исследовать его. А если пустить все на самотек, всем подсевшим грозит смерть. Я сама вытягиваю информацию огрызками. Ты же знаешь, меня Канкуро не пускает к Гааре.
– И когда, думаешь, он изменит свое решение? – Шикамару подсел к ней, а затем вовсе улегся на ту же подушку и воспользовался возможностью близкого разглядывания.
– Не знаю… – Увянув в болоте грусти, Темари в чужих глазах поймала руку поддержки. – Как я поняла, Гаара сейчас в ужасном состоянии, и Канкуро не хочет, чтобы я видела его таким. Пока что ждем вклад медиков и надеемся, что ему станет лучше… Я ненавижу их, Шикамару. Всех, кто сделал его таким. Чертово братство, чертовых родителей, чертову жизнь… – На последних словах голос ушел на хрип.
– Но ведь его сегодняшнее положение лучше, чем дальнейшее бытие в преступных сетях.
– Да, но…
– То, что не убивает, делает нас сильнее. Жизнь предоставляет нам столько испытаний, сколько мы в силе выдержать, – шепотом произнес Шикамару, проводя большим пальцем по чужому ушку.
– Да… наверное. – Нежность прикосновения отблагодарили бархатным поцелуем в нос.

***

Спустя неделю Собаку также спешно вбежала в палату Нары:
– Привет, только что в коридоре встретила Суйгетсу. Вот что значит надежный друг. Не забывает проведывать и тебя, и Саске, пусть второй и за пределами нашего города. Не стала донимать его нудными вопросами, гораздо приятнее их перенаправить на тебя. Так как там дела у Саске?
– Не так плохо, как казалось вначале, – ответил тот, дожевывая яблоко, которое притащил ушедший друг. – Говорит, помереть, разве что, от скуки может, но не более. Кости начались сращиваться, а это решительный знак в запущенном механизме оздоровления.
– Это же отличная новость! Значит, есть шанс, что он поднимется на ноги?
– Не знаю, как насчет шанса, но мы с Суйгетсу в это верим… – Шикамару прищурился и отвел взгляд в окно, которое уже размешалось подле него. – Он все еще винит себя за то, что не остановил его…
Ответа в данной ситуации не находилось, отчего почувствовались объятия молчания. Весь недавний случай произошедшего «кровавого месива» даже сейчас, после разбирательства властей и ареста заговорщиков, казался кошмарным жутким сном, который неведомым чином выбрался в реальность. Брат в наручниках, любимый в больнице, одна подруга в бинтах, другая – пропала без вести. Складывалось ощущение, что психику порубали топором и бросили в печь сгорать до пепельных дряхлых останков. И спасти боишься, ибо обожжешься.
– Я… пыталась найти твою книгу, пока продавец книжного не сказал…
– Что? Зачем ты искала? Я ведь тебя не просил…
– Я хотела сделать тебе приятное…
– Темари, тебе не о моих утехах нужно думать, а хотя бы о нависших экзаменах. – Шикамару не горел желанием быть камнем в чужих сапогах. – Кстати, как сегодня сдала?
– Более-менее. Этот предмет я всегда хорошо понимала, но вот с остальными полная катастрофа. – Она обреченно села на стул и спрятала лицо в ладонях. – Как я могу впитывать информацию, когда в округе происходит ТАКОЕ? Мне конец, однозначно. Сдав экзамены на низкие баллы, мне стоит позабыть о стипендии, а это аналогично отчислению из университета, так как финансов на образование в моих карманах не имеется.
– Давай я с тобой позанимаюсь, – завязывая густые волосы в хвост, любезно предложил Нара. – У меня и так полно свободного времени.
– Как так? Ты же ходил на совсем иные лекции, – удивилась та.
– Ну, не могу похвастаться своими идеальными знаниями, но, думаю, ведомого мне на сей день достаточно для твоей подготовки.
– Было бы неплохо, но… – Темари устало подошла к прикроватному столику и начала выкладывать принесенные гостинцы. Шикамару не пришлось блуждать в размышлениях, дабы прийти к выводу, что состояние собеседницы встревоженное, поэтому он, мигом притянув гостью к себе, усадил ее на свое колено.
– Чем ты так обеспокоена? – Прямо и в лоб, как говорится.
– Ничем, я просто устала. Душевно устала, – ответила та, уставившись куда-то в пол. Ответ же был верным, хоть и увиливающим.
Объяснение, видимо, не подошло, потому что Шикамару обхватил женский подбородок и повернул ее лицо к себе, чтобы посмотреть в глаза правды. Как будто выжидая подходящего момента, ее губы вкусно облизались, тем самым привлекая к себе внимания. Прикоснуться к ним уже являлось необходимостью, какой-то неизмеримой нуждаемостью и зияющим желанием, и Нара ни капли не хотел бороться с ним. Наклонив голову и завораживающе и даже возбуждающе приоткрыв уста, он языком подцепил верхнюю губу, облизывая ее сначала по всей длине, затем – отдельными участками, будто пробуя на вкус, а после постепенно, в таком темпе, в каком и должно, казалось, быть, начал пробираться глубже.
Темари, словно под глобальным экспериментом, где ее движение решало все, замерла в руках искусителя, подсознательно желая продолжения его игр. Поцелуй не просил, а вынуждал взаимности, но она продолжала также бездейственно таять в лучах его солнечных ласк. Теплота текла по жилам и закипала новыми желаниями, под сплавом которой обратного пути не существовало. Поцелуй – это поединок с опасностью и страстью, где языки – грозные мечи, а губы – эбонитовые доспехи. Обняв за широкую, присущую лишь мужчинам, шею, Темари страстно ответила той извивающей соблазняющей змее у себя во рту, прижимая Шикамару к себе. Страсть раздевала и оголяла влечение, в чем проявлялись их ненасытные поцелуи и трения, но осознание неподходящего времени и места заставили Темари оторваться от ошеломляюще магнитных губ и перевести взгляд с них на такие же, как и у нее, загоревшиеся глаза.
Нара не нуждался в лишних пояснениях, очевидное было явно и без того. Будто не желая отпускать искорку счастья, подарившую мгновение полета, он бесцеремонно начал вдыхать аромат ее волос. Будто безумец, будто маньяк, тем самым говоря «я от тебя схожу с ума». Пусть разговор об их отношениях со времен подвальной камеры так и не поднялся ввысь, но ежедневные проведывания и ответы на такие вот поцелуи разве не лучше признаний и всяких громких слов? Она его – и он это знал. Она это знала.
– Так ты скажешь, что у тебя случилось? – не оставлял тему Шикамару, кончиком носа щекоча чужое ухо.
– Да все нормально, правда, – убеждала та.
– Темари, они найдут ее. Уже заявили о пропаже, это их работа, в конце концов. Ты, главное, не сопоставляй два факта, что Хидан на свободе, а Сакура исчезла. Она цела и невредима, слышишь?
– Я знаю, Шикамару. Только так я и пытаюсь думать. В другом случае придет истерика.
– Тогда в чем дело?
– Сегодня… – она запнулась и несколько раз моргнула, – я иду к Гааре. Я наконец-то увижу своего младшего братишку. – В глазах застыл дождь, а где-то далеко в них - сформировался град.
– И когда ты идешь? – Нара изначально подозревал: дело или в Сакуре, или в Гааре.
– Через час. Канкуро будет ждать уже там.
– Хочешь, я пойду с тобой?
– Как это пойти со мной? Ты же вроде как в больнице лежишь, – посмотрев на Шикамару, у которого она до сих пор сидела на коленях, удивилась Собаку.
– Ну, «лежишь» – слишком громко сказано. Я уже давно могу свободно передвигаться и если бы не капризы доктора, то недели две валялся уже дома, а не здесь. К тому же, меня завтра выписывают.
– Завтра?
– И, думаю, никто не будет против, если я на несколько часов отлучусь. Коль вообще заметят.
Столь приятная забота пощекотала оптимизмом изнутри, отчего крепкие переживания начали осыпаться штукатуркой и оставлять за собой свободно преодолимые обрубки.
– Да, я бы очень хотела. – В благодарность Темари обняла его и прошептала: – Спасибо тебе.
– Тогда поможешь мне быстро одеться, а то я понятия не имею, куда запропастились мои носки. Поищешь?
– Что?

Строгое здание, строгая форма, строгий порядок. Такси припарковалось неподалеку от больницы, и уже спустя три минуты Темари и Шикамару поднимались по ступеням главного входа, по бокам которого принципиально размещались грамотные колонны, будто здесь обитали не тяжело раненные заключенные, а дети дошкольного возраста. Хотя решетки на абсолютно всех окнах тоже имели свое смысловое значение.
Присутствие Шикамару Канкуро воспринял довольно сухо, возможно, он даже ожидал увидеть его возле своей сестры, ведь за его здоровье она переживала не меньше, чем за наркозависимость Гаары. Так или иначе, поддержка с его стороны сейчас не помешала бы, потому Канкуро просто поприветствовал его и начал договариваться со служебными. Уже вскоре их вели по глухим долгим коридорам строго белого, но с каким-то унылым оттенком, цвета мимо зарешеченных дверей палат, у одной из которых человек в форме и пистолетом на поясе остановился.
Идти внутрь и вторгаться в покрытую горем семью Шикамару показалось уже лишним. «Я буду тебя ждать здесь» – прочитала Темари в его томном взгляде и, покладисто кивнув, обратила внимание на брата. Решетка скрипнула, за ними – дверь. В помещение вошли трое: двое членов семьи и охранник.
Гаара, увлеченно оглядывая капельницу, успел импульсивно дрогнуть, когда обернулся в сторону шума и образовавшихся на горизонте визитеров. С братом-то он успел изрядно побеседовать, а вот с сестрой, частично являющейся спасительницей, так не обменялся и словом. Та, в свою очередь, замерла на входе и детально рассматривала рыжеволосого юношу, вид которого был растрепанный, забытый и дико усталый. Жалость и скорбь подкатили к горлу, но дребезжащая выдержка силой воли сдавливала их своими хрупкими рамками. Что стоило ощущать в таких ситуациях? Радость за то, что он все еще стоял на ногах? Грусть за то, что на дальнейшие годы его дом будет складываться из решетчатых теней? Или же чувство вины за то, что не схватила за шиворот рубашки, когда много лет назад он убегал в необъятный лес без лучей света, выходов и дорог?
музыка
– Гаара, я так ждала… – начала она, как тот подскочил и приложил к ее губам два пальца.
– Не нужно… – раздался едва слышный шепот. Или же далекий отголосок мыслей?
«… ничего говорить».
Тишина. Ее можно понять и даже подружиться. Порой лишь она открывает тайны лабиринтовых суждений и невидимую ранее истину своим зрячим слепцам. Из поляны просвета создает поле бесконечно блуждающей территории, разрушает руины безликого сознания и заново учит жить с новыми ямами в нем. Проясняет наши ошибки и заполняет все пространство несказанной речи, покрывая пеленой туманности и ненужности все назревшие и въевшиеся в разум разговоры.
Зрачки неморгающих глаз эмоционально подрагивали, и, не в силах больше осознавать всю гущу создавшейся грязи вокруг своего брата, Темари закусила губу и отвела взгляд к стене. Да, стоило отметить, что обстановка здесь была больше больничная, нежели тюремная, и не столь угнетала для проведения статного количества времени в ней, но внутренний крик, граничащий на стадии животного рева, больно разрывал все на жалкие куски мяса и кровавые ошметки. Словно в ней поселился бездушный дьявольский слуга с намерениями свести уровень ума на подводные блуждания в сумасшествии, а самому же – овладеть ее телом.
Канкуро подошел ближе, а Гаара протянул им руку, на которую, по идее, должны были лечь еще две кисти. Их знак, связывающий узами единства. Кладя руку, ты клянешься нести бремя каждого: когда один бросается с крыши – обязуешься ловить его внизу; когда увязает в болоте – подать ему руку; когда отец избивает его спину шнуром розеточной вилки – не жалея себя, заступиться. Все трое прекрасно помнили свои обещания, и двое без раздумий положили свои кисти на тыльную сторону чужой ладони. Ладони потерявшегося, заблудившегося и… раскаявшегося. Узлы когда-то разорванных уз вновь объединили силу сплоченности и слились в крепкую паутину тройного объятия.
Так и прошла их безмолвная беседа без слов и клятва без условий. Странно, разве что, для охранника, но не плевать ли? А что предстояло сказать? Как поживаешь? Жалеешь ли, что связался с братством? Скучал ли? Вопросы-мусор, которым место на уличной свалке, ведь ответы отчетливо читаемы на лице брата. Через его жалобно смещенные на переносицу брови, грустно опущенные вниз уголки губ и укрытые толстым покрывалом слез глаза.
Приветствие. Прощание. Здесь они сросшиеся близнецы, ибо абсолютно одинаковые и являющиеся единым целым. Брат и сестра подошли к дверям, и Темари обернулась. А если сейчас его вывести? Выхватить у служебного оружие и быстро выволочь брата на свободу? Абсурд, подведенный безысходным терзанием. На пути лишь битва сквозь суд. Белый флаг стоит отбросить в сторону, они готовы принять бой.
Не вытерпев, Темари бросилась на плечи Гаары, крепко сжимая того в объятиях. Младший Собаку прижал свою любимую сестру к груди, разбирая ее шепот сквозь слезы:
– Держись, братец.
– Держусь… – рассматривая стоящего у дверей Канкуро, ответил он. – Только ради вас двоих и держусь.

Заметив скрип и движение поодаль, Нара подошел к троим и чуть присел рядом с Темари:
– Все нормально?
Та, шмыгнув носом и в который раз вытерев влажные веки, молчаливо кивнула. Как бы там ни было, они сейчас находились в серьезной организации, в которой не было места для чувств, эмоций и слез. Для этого есть дом. Для этого будет весь вечер и бессонная ночь. К выходу из здания они добрались в голом молчании. Канкуро, видимо, тоже был на грани. Нара с полувзгляда уловил напряжение и убитость, а Темари, скорее всего, просто не заметила.
– Темари, я хочу, чтобы ты поговорила с одним человеком, – наконец, начал Собаку, когда они вышли из двора обитания людей в форме. – Она хотела увидеться с тобой именно после визита к Гааре.
Плавая все еще в своих глубоких рассуждениях, Темари подняла взгляд и пока созревала для вопроса, кто же такая «она», к ним приблизилась фигура одного из страхов девушки. Фигура, напоминающая об отце. Напоминающая о криках, крови, пытках. И бездействии. ЕЕ бездействии.
– Канкуро… – не находя слов от вселившегося шока, выдавила она, – ты… это ты ее сюда привел?
– Темари, не держи на нее зла. Она может помочь с адвокатом…
– Темари, успокойся, я хочу лишь поговорить, – заговорила подошедшая женщина.
– Давно ты с ней общаешься, Канкуро?! – уже в истерике закричала та, отчего Шикамару тут же попытался утихомирить ее, крепко обвивая руками. – Почему ты начинаешь все разрушать?! Почему ты снова возвращаешь этот ужас? – Прозрачные потеки боли на щеках, красные – на воспоминаниях.
– Темари, я знаю, что виновата. Знаю, что обязана была…
– От твоего «знаю» нам не легче, мам! – Темари с упреками начала вырываться из хватки. – Ты видела Гаару? Видела, до чего наше проклятое детство довело его?! Скажи, разве дети виноваты, что их обделили такими родителями?
– Так, Темари, возьми себя в руки, – встрял брат. – Пойми, наконец, своей дурной головой, что не ее тому вина.
– Да пошел ты, Канкуро! Ты вообще предал нас. Ненавижу тебя. – Истерика окончательно взяла верх, и Темари полностью стала неуправляемой. Подведя сей симптом, Шикамару начал оттаскивать взбесившуюся от источника ее агрессии, и, судя по выражению лица, Карнуро был ему благодарен. – Отпусти меня!
– Давай отлучимся, – не уступал Нара.
– А тебя, мама, я никогда не прощу, слышишь? Никогда! Шикамару, отпусти меня! – с яростью выпалила она, собираясь уже драться за свою свободу.
– Простишь, – прошептал он, надежно удерживая Темари и крепко обнимая.
– Не прощу, – понизив тон с планки красной вспыльчивости на голубую – страдания, пролепетала она. Хоть они и жили долгое время с матерью после раскрытия истинного облика отца, Темари так и мечтала убраться из ее дома, желая начать новую жизнь и забыть о всех преследуемых ужасах. Их совершеннолетие позволило оставить материнскую обитель и войти во взрослый мир, где поначалу было трудно и даже были варианты о возвращении, но Канкуро каким-то чудом удалось устроиться в театр на работу, давая шанс Темари задуматься о своем образовании.
– Простишь. – Шикамару прижал ее голову к своему плечу, в которое тут же разрыдались.
– Нет, – сжав его футболку, вместе с всхлипом выдавила она.
– Простишь. Куда ты денешься? – уже тише, как последняя черта и вывод, произнес он, созерцая горячий, цвета магмы, закат.
Белые облака утратили свою пышность и растянулись на красной простыне, словно мазки картин прошлых столетий, а лучи прощающегося солнца своей плотностью казались настолько острыми, будто вот-вот надколют и в итоге разорвут все это смутное небо. Он всегда любил разглядывать облака, но такие жгучие, цвета крови, закаты обделяли его потерей интереса, ведь они нагоняли на него неведомую грусть и чувство отдаленности. Эмоции неба сейчас будто отражали состояние дрожащей в его руках особы, безумно хрупкой, рассеяно уязвимой и вечно преданной.
– Небо. Оно плачет вместе с тобой, – рассуждал вслух Шикамару, на что Темари замолчала и подняла голову вверх.
– Нет. Оно прекрасно, – не согласилась она, оглядывая столь очаровательное и столь любимое явление природы.
– Правда?
– Угу. – Темари повернулась к сияющему солнцу, четкие границы света и тени забегали на ее влажном лице. – Когда я была маленькой, я часто представляла очертания замка на фоне заката и прекрасного принца, живущего в нем. И как он при этом оранжевом сиянии становится на одно колено и делает мне предложение руки и сердца.
– Хм… – Шикамару позволил себе легкую улыбку. – Может, когда-нибудь так и сделаю.
С заторможенной реакцией Темари перевела взгляд с пылающего горизонта на Нару, сказавшего только что или полную несуразицу, или же намек на серьезные развития их отношений в будущем. Насколько ей было известно, сей человек умен, и если из его уст соскочила несуразица, то только чтобы скрыть ею явный факт.

Момент-воспоминание войдет в архив,
Где закат накаленный и гиперактивен.
Порою дерзок, часто ленив,
Всегда любим, редко пассивен.
Ярок, как магма дикого вулкана,
Воспаляющий восхищение и сигару.
Обнимающий лианой дрожи и дурмана,
Мой вечный закат – это ты, Шикамару.