Ненависть. Глава 4. Мародёр

Тобирама не знал, как заснул, а ещё он понятия не имел, как спал на животе, так как обычно ему было неудобно в такой позе.
Пробуждение было тяжким. Накатила ноющая боль, при попытке встать подгибали колени, зато мазь помогла. Совсем чуть-чуть, но это лучше, чем ничего. Беглый осмотр в зеркале тоже не вывил ничего такого: синяки на бёдрах, следы зубов на шее и прокушенная губа, которая стала для него новостью – вчера не заметил. Несколько прядей волос слиплись от пота, так как без открытого окна спать душно и жарко, но ночью сил его открыть не нашлось.
Сенджу прикинул мысленно – проспал не больше пяти часов. Это маловато, но до вечера хватит. А сейчас хорошо бы в душ и не думать ни о чём.

Мужчина зажмурился. С волос потекла мыльная пена, ранка на губе защипала. Как-то после боя из-за пыли пряди посерели, а Хаширама долго над этим смеялся.
Хаширама.
Ты же будешь рад, если в селении будет мир? Если чёртов Мадара будет рядом с тобой?
Ты так улыбаешься – никогда такого не видел, ни разу.
Ты же счастлив, брат мой?
Полотенца не нашлось – ну, и чёрт с ним. Одежда уже успела высохнуть, но сегодня он наденет что-нибудь другое, более лёгкое: жаркий день не сравнить со вчерашней ночью. Правда, всё равно придётся нацепить водолазку с высоким узким воротом.

Младший Сенджу не видел Мадару два дня. За это время из головы вылетели все «как же смотреть ему в глаза» и «как смотреть в глаза брату», что было как нельзя кстати. Дышалось легче, на улице пекло, июль вступал в свои права.
К августу всё кончится и Хаширама будет в безопасности.
Стопка не желала уменьшаться. Время шло к четырём, а работы непочатый край. Рука ныла от кисти, так как Тобирама банально не привык к ней, но раз уж взялся помочь с бумажной волокитой – то вперёд.
Сонливость витала в пустом кабинете Хокаге крохотными чёрными мушками.
Из-за двери донеслись голоса, оба – слишком узнаваемы. Смеющийся брат, смеющийся глава Учиха, и топот двух пар ног, так как они не скрывались.
Зачем? От него, Тобирамы?
Хаширама принёс в кабинет свежесть мелких рек и шум.
- И не жарко тебе здесь? – спросил он, не здороваясь.
Тобирама как можно более искренне заверил, что нет, и поправил ворот водолазки. След ещё не сошёл, а окно заедало – не закроешь потом.
Мадара за спиной Хокаге ухмыльнулся, и не думая заходить, но как-то... не так. Мало яда и насмешки. Впрочем, брат не позволил ему ошиваться на пороге.
- Мада... – старший Сенджу кое-как достал с самой высокой полки какой-то свиток; по виду для простого запечатывания вещей, что удобно в дальней дороге, - ...ра, вот, нашёл. Пойдёт? – Хаширама перебросил Учиха находку.
- Да, - ответил Мадара, даже не посмотрев на свиток, и убрал его в подсумок на поясе; пауза. – Спасибо?
Вопросительной интонации старший Сенджу не заметил и окинул взглядом макулатуру на столе, что-то высчитывая.
- Слушай, Мадара, а ты сегодня свободен? Просто вот это, - он отложил пару толстенных папок, - можно и завтра сделать, а остальное мы с Тобирамой разгребём... А то так нормально и не поговорили...
- Прости, у меня дела.
- Ну, ничего не поделаешь, - Хаширама небрежно пожал плечами, однако, взгляд его был тревожным.
И, как ни странно, Тобирама прекрасно понимал, почему.
Мадара задумчиво и немного грустно улыбался. Будто «дела» - это что-то хорошее, но что заставляет безутешно рыдать по ночам, если бы плачущий Учиха Мадара вписывался в картину мира младшего Сенджу. Улыбка была светлой и разглаживала острые черты его лица, мужчина же был с головой погружён в свои мысли.
О чём ты думаешь, Учиха?
Воспоминания? Настоящее?
Или будущее?
Тобирама не знал и знать не хотел. В конце концов, пусть следующие четыре дня пройдут спокойно.

Место расположения селения было выбрано очень удачно. Да, часть леса придётся вырубить, часть – уже уничтожили, так как людям и их домам нужно место и материалы, но многое останется и, возможно, его внуки буду ходить той же дорогой, что неспешно прогуливался младший Сенджу.
Дело шло к вечеру, кроны деревьев покачивались, а духи-неведимки, о которых в детстве рассказывала беловолосая белокожая мать, теша своих не по годам взрослых четверых сыновей своими историями, тихо перешёптывались в зелёной листве. Под ногу попался старый зазубрившийся кунай: поднять, по военной привычке осмотреть на пригодность и зажать в руке, чтобы после выбросить подальше от реки, так как природа справится с ним быстрее. Ржавчина сделает своё дело.
Лес обрывался резко, и Сенджу уже собрался повернуться назад. Мужчина уже ходил разок дальше – там пусто, холмик на неприятно пустой поляне и ничего интересного. Но в самый последний момент взгляд зацепился за тёмный силуэт.
Знакомая чакра...
А он что тут делает?
Тобирама подобрался, в ладонь сам собой скользнул застаревший кунай, потому что сумку с оружием он, расслабившись, оставил дома, и растворился в зарослях. Все тайные проникновения, шпионаж - у него всегда был талант к подобным вещам.
Вот и пригодился в очередной раз.

Мадара затянулся. К слову говоря, он никогда не курил при Хашираме. Взгляд его был направлен в небо: голубое, чистое, приятная погода была сегодня.
- Знаешь, я в жизни себя дерьмовей не чувствовал, - негромко произнёс он. – Или нет... Это не так важно, верно? – он посмотрел на землю. – Но я точно делаю что-то не то... – поморщился. – Извини, что гружу.
Мужчина бросил сигарету себе под ноги и затушил подошвой сандалии.
- Всё, не курю. Вечно забывают, что ты этого не любишь, но это непросто – ничего? – натянутая улыбка, разрешения спросил. – А селение-то строится, людей всё больше... Тебе бы тут понравилось, спокойно, места тихие есть... Правда, кое-какие возникли проблемы – но я разберусь, правда, уже совсем скоро, ты не волнуйся. Я не уверен, что смирюсь, но... Ладно, заболтался что-то. Назад пойду, а то Хикаку, наверное, обыскался.
Пока говорил, выкурил ещё одну, уже после того, как обещал, что не будет. Этот окурок тоже упал на землю.
- Я через пару дней зайду, хорошо? – нет ответа. – Пока...
Учиха украдкой, немного боязно, помахал рукой пустоте, как дети прощаются, выдавил из себя ещё одну до жути фальшивую горькую улыбку и, развернувшись, пошёл по склону вниз.
Выждав нужное время, Тобирама поднялся на холм с другой стороны. Мадара достаточно долго здесь стоял, что-то говорил – Сенджу не слышал, что именно - и выкурил две сигареты. Впрочем, на том месте, где был Учиха, валялись пять окурков: либо курил быстро, одну за другой, либо тратил своё время тут.
В воздухе ещё был запах табака и ароматических палочек, которыми пахнет в склепах в дни Обона.*
Это была небольшая груда камней: простые, чёрно-серые, относительно ровная груда штук в десять-пятнадцать. Возле неё рос небольшой саженец какого-то дерева с тонкими ветвями и нежными, как по весне, листьями. Его определённо высадили недавно, почва у корней была взрытой, к тому же, в прошлый раз здесь было пусто.
Юный, тянется к солнцу...
Мёртвые камни.
Это место – оно дорого Мадаре. И если те самые «дела» - это прийти сюда, то намного больше, чем просто важно.
К горлу вдруг поступила желчь. Это чувство – незнакомое, новое, осязаемое. Оно жгло изнутри кислотой, оно заставило сощуриться, оно заставляло кровь стучать в висках в едином ритме: уничтожить, уничтожить, уничтожить...
Вспомни об унижении и тяжести чужого тела, об этой грязной плате.
Вспомни о брате.
Разрушить, сломать, пусть даже такую мелочь!
Тобирама сжал руки в кулаки так, что ногти вонзили в ладонь. И с размаху зло пнул самый верхний камень.

Младший Сенджу нервничал – слегка. Укус сошёл, синяки пожелтели и сидел он нормально, а уже завтра ему нужно было вновь идти к Мадаре, вновь раздеваться под его пристальным взглядом, но сейчас его волновало не только это хотя бы потому, что Учиха – это именно завтра.
Во-первых, он начинал жалеть о разрушенном на эмоциях «заповедном» месте Мадары; шиноби не следует так срываться. Нет, никакого чувства вины, но та куча камней слишком сильно напоминала курган, а тревожить мёртвых – себе дороже.
Ещё и дерево сломал – нехорошо, а пальцы до сих помнили хруст молодых веточек. Будто бы кости...
Тобирама хорошо умел убивать.
Во-вторых – два часа ночи. Хаширамы ещё не пришёл домой, и у кого бы младший Сенджу не спросил – никто не знал, где брат. Накатывали волны беспокойства, и это грозило перерасти в краткую панику.
Хлопнула дверь, и Тобирама бегом бросился вниз.
Старший Сенджу был пьян, его шатало. Сделав шаг, мужчина опёрся на не стену рукой и спустя секунду устало прижался к ней лбом.
О, чёрт.
Зная, что нетрезвый шиноби в тысячу раз опасней любого алкоголика гражданского, младший Сенджу подбирался к брату очень осторожно. Подошёл ближе, на расстоянии поймал мутный от выпитого взгляд, и, резко шагнув вперёд, подставил плечо. Хаширама с готовностью на нём повис и очень неудачно обнял – движение вышло грубым, порывистым и сильным, поэтому Тобирама сам еле удержался на ногах.
Брату бы сейчас проблеваться и лечь, а уж утром, как только отоспится, младший Сенджу выяснит, что, как и по какому поводу он так скотски нажрался.
Хаширама что-то прошептал.
- Давай, Хаши, держись за меня.
- М... Мне плохо.
Мужчина конвульсивно дёрнулся, и Тобирама, быстро поняв, потащил его на улицу, так как туда было ближе всего. Пока брата выворачивало наизнанку, младший убирал длинные волосы от его лица и держал свободную ладонь на взмокшем лбу.
- Тоби... рама...
- Тише-тише. Пошли спать.
Хаширама позволил закинуть свою руку на чужое плечо, кое-как смог быть в вертикальном положении и послушно дал младшему Сенджу себя вести. Тобирама направился к себе, так как это было ближе.
Укладывать долго не пришлось, так как брат сам рухнул на футон и застонал. Под шумок второй Сенджу успел сбежать на кухню, набрать стакан воды и вернуться. Мужчина лежал на боку, поджав ноги к груди, и морщился.
Тобирама возвёл глаза через потолок к небу и тронул его за плечо.
- Эй, выпей, легче станет.
Хаширама медленно сел и принял стакан. Выпив залпом чуть больше половины, мужчина едва его не выронил, но Сенджу младший среагировал вовремя. Отойдя к открытому окну, Тобирама вылил себе на руки остатки воды и, подойдя обратно, стал водить ладонями по лицу брата, умывая хоть так.
Вдруг старший Сенджу качнулся и упал на грудь младшего. Тобирама вздохну ещё раз и ласково погладил брата по голове.
- Эй, отото**... Ты же не куда не денешься? Не исчезнешь? – пробормотал Хаширама, судорожно сжав пальцами его одежду.
Тобирама вздрогнул. Брат очень давно не называл его так, и никогда не жался к нему, цепляясь за руку и водолазку.
- Разумеется, нет, - ровным голосом ответил он.
- Не умрёшь же? – надежда и отчаяние.
Собственная ладонь дрогнула.
- Нет, конечно же, нет.
- Обещаешь?
Иногда Тобирама чувствовал себя старшим, который обязан оберегать младшего и вот так вот мягко перебирать его каштановые волосы.
- Обещаю... Спи лучше.
Хаширама кивнул и сполз ниже ему на колени, но ладонь не выпустил. Младший Сенджу аккуратно переложил его с себя на постель и попытался высвободиться из слабой хватки, но брат нахмурился.
- Посиди со мной... немного, - попросил он.
- Хорошо.
Тобирама откинулся на стенку, намереваясь терпеливо дождаться, пока Хаширама заснёт, а потом уйти в его комнату, но его сморило прямо там.

Странно было просыпаться рядом с кем-то, однако, факт оставался фактом: старший брат сопел ему в ключицу и придавил правую ногу своей. Судя по освещению, они оба проспали всё что можно; внутренние часы подсказывали, что сейчас около полудня.
Выпутавшись из чужих рук и отодвинувшись, Тобирама фыркнул – от Хаширамы неслабо несло перегаром.
Дожили.
На тычок в бок старший Сенджу промычал что-то про выходные у Хокаге, палёное саке и бар на углу, который за это самое саке надо прикрыть. Тобирама покачал головой и ушёл искать чай и что-нибудь от похмелья, что могло и не найтись, так как раньше подобных ситуаций не было, а с последствиями весёлой ночки в компании алкоголя брат справлялся сам.
Хаширама выполз через минут сорок, успев перед этим заглянуть в ванную. Сенджу младший к тому моменту допивал вторую чашку чая.
- Жив?
- Не уверен.
- Садись.
Старший Сенджу плюхнулся на стул. Никто не собирался ничего говорить.
Молчание обещало затянуться и давило на уши; Хаширама не собирался объяснять сам.
- И по какому поводу? – спросил всё же первым Тобирама.
Брат добавил в чай побольше сахара, размешал, громко звякая чайной ложкой о керамические стенки. Судя по его количеству, старший Сенджу собирался пить сироп с привкусом чайных листьев.
- Ну... я Мадару вчера увидел в баре... Знаешь, бледный весь, смотрит в одну точку... Впрочем, не думаю, что тебе это интересно.
Разумеется, интересно.
Сенджу-младший прекрасно помнил, как жался к нему сильный и несгибаемый Хаширама, и если Учиха, будь он не ладен, довёл его до такого состояния, то это, несомненно, очень важно, а значит и интересно.
- Рассказывай, рассказывай... – рассеянно отозвался Тобирама, потянувшись за тонким рисовым крекером, так как есть не хотелось.
К тому же, Хашираме стоило выговорится.
- Да чего там рассказывать... Напивался он в одиночку, как алкоголик. Хех... ничего точно не помню, но он, пока язык не заплетался, много говорил о своём брате. Очень много. Даже представить не могу, каково ему... – старший Сенджу понизил голос и замолк. Младший сразу понял – тема закрыта.
Об Изуне и Мадаре нельзя было говорить в одном предложении.
Никогда.
Вдруг брат резко поднялся, поморщился – наверняка, у него голова раскалывалась, и столько активных движений делать не стоило – и, сделав два шага вдоль короткого стола на двоих-троих человек, крепко и порывисто обнял Тобираму. У того перехватило дыхание.
- Я так рад, что ты прошёл войну... – прошептал Хаширама, хотя в приличном обществе шиноби от таких вещах не заговаривают. – Просто безумно рад... что ты сейчас со мной.
Младший Сенджу кожей чувствовал чужую улыбку. Мужчина неловко сцепил руки за широкой поясницей и, поразмыслив, решился на один вопрос.
- А ты... больше мне или Мадаре рад?
Брат вздрогнул.
Нет, всё же не стоило это спрашивать.
- Я... ты же мой брат. Родной. Единственный, - он сглотнул. – Семья...
Ответ вышел смазанным – Хаширама отстранился и неловко улыбнулся, а Тобирама ощутил, как на него одна за другой накатывают волны спокойствия: одна, вторая, третья...
Перенести всего три ночи ради непутёвого старшего братца – это мелочи.
Тобирама всё делал правильно, он был уверен; Хашираме ни к чему знать всего, но он ему дорог, он, а не Учиха, на первом месте.
И потому волнение ушло.

*Обон — японский трехдневный праздник поминовения усопших. Празднуется 13-15 августа.
**Обращение к младшему брату, в чём-то – очень личное, даже ласковое.