Ненависть. Глава 7. Цветок камелии

Мадара очень быстро выздоравливал, но подробности были известны только лекарям, Токе и Учиха Хикаку, так как только его женщина не прогнала прочь: Хаширама в личном порядке попросил её позаботиться о Мадаре, но Учиха не собирались оставлять главу клана на чужом попечении.
Потому-то и пришёл Хикаку.
Селение жило как прежде – Конохе вообще было мало дела до тех, кто умирает за неё или же её правителя.
Хаширама навещал Мадару каждый день и плохо спал ночью; его мучили кошмары.
Дни растянулись на тысячи часов...

Через сорок восемь – или двадцать сотен? - часов к Тобираме пришла Тока и сказала, что всё кончено и что не нужно ему больше к ней ходить. Память не пожелала удерживать этот разговор в и без того перегруженной голове, но всё прошло примерно так:
- Не приходите более.
- Я тебя чем-то обидел?
- Нет. Ничем. Но то же ничего не значило, Тобирама-сан?
Мужчина прислушался к себе.
Пусто. К тому же, не до этого сейчас, хотя пальцы помнили пряное тепло женского тела.
- Разумеется, Тока.
Женщина кивнула, прикрыв глаз, и Тобирама впервые вдруг сделалось неуютно от мутного бельма второго, который она дома не прятала.
- Не прячь лицо.
- Мой глаз.
- Повязка? Тебя он не портит.
Вот такая вот завуалированная просьба скрыть его подальше.
Тока пожала плечами:
- Повязка так повязка.
Спустя час Тобирама случайно увидел её с забранными наверх волосами и белым пятном ткани на завязках поверх левой глазницы.

Сидящий на полу у порога Хикаку невозмутимо откусил от неаккуратного онигири, с которого сыпались белые рисинки, и посмотрел на Тобираму снизу вверх. Без привычного балахона он смотрелся иначе, руки оказались чуть более загорелыми, чем всё остальное, а белую худую грудь перечёркивал глубокий шрам.
Как прикинул младший Сенджу – где-то четырёх месячной давности.
- Тока-сан спит, - лаконично сообщил Учиха. – Можете проверить.
Тобирама ничего не ответил и поленился здороваться.
Тока действительно спала и, кажется, женщина буквально рухнула от усталости, измотавшись во время выполнения просьбы главы родного клана. Расположилась она на подвернувшемся не разобранном футоне и забавно обнимала стянутое в рулон одеяло. Выглядела женщина трогательно-беззащитно, нить повязки белела в волосах; кто-то заботливо укрыл её, как пледом, просторной кофтой с длинными полами.
Тобирама быстро всё понял и скривился, отнюдь не из-за ревности.
Или всё же из-за неё тоже?
На «спине» кофты алел веер Учиха.
Когда Сенджу младший уходил, то невольно бросил взгляд на шрам Хикаку. Тот это заметил и, похлопав себя ладонью по голой груди, улыбнулся.
- Это мне Хаширама-сан оставил, весной ещё, - Учиха активировал шаринган. – Я просто невероятно везучий, не считаете?
Считал.
Выжить после клинка Хаширамы – невероятное везение.

- Куда собрался?
- К Мадаре.
Диалог почти дежурный, а ведь прошло всего лишь пару-тройку дней. Младший Сенджу нарочно загрузил брата работой, чтобы он не пропадал у главы Учиха сутками, мешая медикам и терзая душу Тобирамы.
Его и без того разрывало от безумной нелогичности происходящего.
Готовящееся покушение на Хашираму.
Спасший Хашираму Мадара.
Факты не сходились, чего-то Тобирама не знал или не понимал, что-то очень важное таилось и ускользало сквозь пальцы – это сводило с ума.
Накидывая хаори, брат вздохнул.
- Отото...*
Тобирама вздрогнул, так как уже забыл, когда в последний раз Хаширама называл его так; сердце кольнуло, но мужчина быстро взял себя в руки.
- Что такое?
- Ха... Можешь сходить со мной? Сходить навестить Мадару?
Смешно и нелепо – это с одной точки зрения. Если же смотреть с другого ракурса, то есть живой и невредимый его любимый старший брат.
- Ты...
- Я понимаю, что у вас с ним... несколько натянутые отношения, но... – Хаширама судорожно вдохнул, смотря в сторону и в себя. – Тяжело...
Сенджу младшему захотелось вдруг вскочить, встряхнуть его, заглянуть в чуть потухшие глаза и спросить, повышая голос: «А разве мир сходится на одном только Мадаре?», - но это было был эгоистично и ребячески глупо.
Тем более, брат вдруг посмотрел на него с горечью и тоской.
- Пожалуйста.
И что теперь?

Разумеется, Тобирама согласился – а мог ли он иначе? Должен же был кто-то одобряюще похлопать Хашираму по плечу, словно говоря: «Эй, дружище, здесь нет твоей вины. Всё будет хорошо», - даже если самому Сенджу младшему было бы в разы легче от скоропостижной смерти Учиха Мадары.
Как-то странно.
Раньше вполне хватало банальной неприязни.
На подоконнике расположился чёрный кот. У него был лоснящийся гладкий мех и чисто кошачья гетерохромия: правый глаз – едко-зелёный, левый глаз – жёлтый. Первое, что он сделал, это почти успел расцарапать Тобираме тыльную сторону ладони, когда он потянулся провести рукой по изогнутой спине, как это, войдя, сделал Хаширама. Сейчас же он лежал, свернувшись клубочком и свесив хвост в комнату, кончиком которого помахивал из стороны в сторону.
Хаширама молчал, а Тобираме не хотелось смотреть, как он держит Мадару за руку. Учиха дышал ровно и выглядел значительно лучше.
Собаки покусали, как на собаке и заживает.
- Это я виноват, - внезапно сказал старший Сенджу, отпустив пальцы Мадары и по-детски притянув ноги к груди. – Мне стоило быть осторожней.
Брат положил подбородок на колени, а так же обнял их руками.
Как нашкодивший ребёнок, ей богу, только слишком грустно, будто из-за его шалости кто-то сильно пострадал.
- Ты... ха... просто идиот...
Хаширама встрепенулся, сев нормально, и обернулся к Мадаре, Тобирама невольно повторил его жест.
Очнулся?
Очнулся. Учиха криво, надрывно улыбался – ему ещё, скорее всего, трудно было говорить – и Сенджу младшего не видел. Улыбался тепло, устало, с лёгкой иронией...
Хашираме улыбался, чёрт возьми.
Старший Сенджу окаменел на мгновение, тихо ахнул, а его руки дрогнули... И вдруг бросился к Мадаре и крепко обнял его за шею. По его спине прошлась судорога.
- Живой... – Хаширама уткнулся в смоляные, так и не вымытые никем, патлы.
Тобирама знал эту интонацию.
Тобирама знал: старший брат сейчас мученически жмурится, стискивает Мадару и еле сдерживается.
Лишь бы не от слёз сдерживался.
Учиха стиснул зубы.
- Больно...
- Прости, - радость.
Хаширама ослабил хватку, но не отстранился.
- Хех... – Мадара усмехнулся, с трудом поднял руку и похлопал Сенджу старшего по лопатке, правой. – Дурак...
Тобираме стало дурно, так как этого Мадару он не знал. Знакомый ему глава Учиха собирался убить его брата, избил и изнасиловал его самого за неосторожные слова; тому Мадаре нельзя было верить, он был коварен и вероломен, а с пальцев его капала кровь.
Тот Мадара не умел улыбаться.
Тот Мадара просто не мог зажмуриться и, подняв ладонь выше, зарыться всей пятёрней в знакомую каштановую шевелюру, не мог ткнуться носом куда-то Хашираме возле уха, что-то очень тихо ему шепча...
Ну, не мог!
Разноглазый кот с долей грации спрыгнул на пол, бесшумно прошёл через маленькую комнату и, потоптавшись на футоне у ног Мадары, улёгся там, грея ему ступни и урча.
Тобирама ушёл.
На сегодня у него был простой план – скотски нажраться.

Похмелье крохотными молоточками стучало в виски, но ему уже было гораздо легче, чем с утра. От Мадары он сразу пошёл в бар, самый грязный, который нашёл – а их в селение пока было не так уж и много – и там всем было абсолютно начихать, кто и сколько выпил саке или чего покрепче.
Тобирама не знал, когда брат пришёл домой, да чего уж там – он и время своего прибытия не мог назвать. Младший Сенджу помнил только то, что кто-то заботливо подхватил его у порога и отнёс в постель, как уснувшего при гостях ребёнка.
Плевать, что он взрослый мужчина – ему было хорошо, от того, что чьи-то руки сильные настолько, что могут его поднять, что кто-то не поленился укрыть его одеялом и потрепать по волосам.
Брат его, разумеется, обругал, как и полагается старшему – к счастью, не сильно, так как ешё помнил себя в точно таком же состоянии.
Сейчас Хаширама сидел напротив и меланхолично потягивал чай; он уже обедал. Тобирама тоже ограничился чаем, но по другой причине – его ещё мутило.
- В кои-то веки я чувствую себя старшим... – протянул Сенджу старший и усмехнулся. – Чего это ты так?
Тобирама фыркнул. Объяснять реальную причину было б слишком долго и сложно, да и не стал бы он этого делать даже под пытками.
Некстати вспомнилась Тока.
- Девушка бросила, - небрежно отмахнулся младший Сенджу.
Брат оживился.
- Ого... Девушка... Рассказывай!
- Не...
- Давай-давай...
- Нет, брат мой. Моя боль слишком сильна...
От того, насколько театрально это было сказано, Хаширама рассмеялся. Тобирама усмехнулся, хотя что-то сосало под ложечкой.
Не самое приятное ощущение.
Ах да!
У него же есть важное дело...

Ночь сегодня тёмная; звёзды и неполную луну закрыли облака. Тобирама не любил это время суток, так как видел в темноте недостаточно для боя, однако, на данный момент ему было вполне достаточно не спотыкаться.
Камни были уже заготовлены в нужном месте.
Это место...
Здесь не одинокий холм посреди не густого леса. Рядом не протекает чистая река, и нет крохотного саженца, после зазря погибшего.
Младший Сенджу даже не знал, какое именно деревце он сломал.
Впрочем, здесь было тихо и... укромно, что ли? Тобирама не собирался сообщать о местоположении новой могилы Учиха Изуны Мадаре, так как она в любом случае была пустой, да и делал он это для очистки своей совести.
Камень на камень.
Камень на камень.
Они чёрные, эти камни, гладкие и холодные. Эти булыжники и днём были такими, Сенджу специально выбрал.
Тихий стук в момент их соприкосновения успокаивал.
После Тобирама долго смотрел на результат своей работы. Его не посещали мысли о бессмысленности сделанного – он всё исправил, как мог, и надеялся, что духи умерших простят его оскорбление.
Сложив, как положено, руки перед грудью, Сенджу коротко поклонился. У живых не принято ругать и ненавидеть мертвецов, к тому же – Учиха был славным противников, и Тобирама рад был скрестить с ним мечи.
Просто тогда повезло не Изуне, а ему.
Тобирама покинул курган, решив больше сюда не возвращаться. Ветви дикой камелии с шорохом сомкнулись у него за спиной.**

Идти или нет?
К концу шла вторая неделя с той ночи. Мадара встал на ноги, хотя на улице появлялся редко, настроение Хаширамы улучшилось.
И всё же – да или нет?
Тобирама, сидя на полу, внимательно смотрел на свои руки, которые положил перед собой ладонями вверх. Мужчина старался расслабиться, но кончики пальцев всё равно мелко подрагивали, а живот мерзко скрутило.
Тело боялось.
При всём спокойствии разума – тело боялось возможного повторения: сдавленной трахеи, ремня на запястьях, выкрученных плечей, разрывающего изнутри чужого члена и пряжки-кастета.
Но, несмотря на это, Тобирама оделся и, прокравшись мимо брата, направился в, к несчастью, знакомый уже дом.

Мадара выглядел неправильно и непривычно. Мужчина стянул волосы в высокий хвост, к тому же, юката ему не шла и лишь подчёркивала, как он исхудал, пока отлёживался. Запахнуть её по-нормальному Учиха поленился, поэтому были видны полосы чистых бинтов, обхватывающих его торс и уходящих к плечу.
На коленях он держал катану и никакого внимания на Сенджу не обращал.
А ведь он сейчас слаб. Убить его сейчас – проще простого. Но если б дело заключалось лишь в его жизни, то сложностей было б много меньше.
Хаширама потухнет.
Его невозможно дурацкое солнце исчезнет и перестанет греть огрубевшие руки младшего Сенджу; его любимый брат станет другим.
Тобирама не мог этого допустить.
Наконец, Мадара поднял взгляд.
- Ты всё же здесь? – Тобирама не ответил. – Раздевайся.
Учиха отложил катану, предварительно спрятав клинок в красивых ало-бурых ножнах, которые блестели от лака. Ничего объяснять по поводу своего поведения и поступков он не собирался, а Сенджу считал бессмысленным спрашивать.
Мужчина взялся за пояс безрукавки – ночь была тёплая, да и жалко было лишь недавно стиранную водолазку – но вдруг Мадара его остановил.
- Нет, не так, - он резко поднялся. – Я сам.
Тобирама замер.
Это было что-то новое... и, как ни странно, по-особому неприятное.
Брюнет подошёл к нему в пару шагов. Чёткими размеренными движениями он развязал пояс, и из его рук на пол упала белая лента; изучающе пройдясь кончиками пальцев по торсу, от низа живота до горла, ухватился за плечи безрукавки и дёрнул назад и вниз.
Мадара не смотрел на его лицо: либо оно само, либо его выражение волновало его мало, - но угольные глаза цеплялись за каждый шрам на груди и животе.
Это нервировало.
Внезапно Учиха, ухватившись на край его брюк, дёрнул Сенджу на себя, прижимаясь к бёдрами к бёдрам. Тобирама невольно вжался в него, ощутив ненормальный жар кожи и почувствовав запах медикаментов и застарелой уже крови.
- Может, отодрать тебя, как в прошлый раз? – невероятно тихо прорычал Мадара ему в губы, поймав взгляд.
- Чтоб у тебя все раны вскрылись, сукин сын.
Мужчина усмехнулся – проклятие ему понравилось. Вероятно, потому, что оно было искренним и выплюнуто в лицо. С завязками Учиха справился быстро даже на такой тесной дистанции и, облапив, потянул штаны вниз.
И вдруг он потерял к этому интерес. Оттолкнув Сенджу от себя, Мадара предоставил ему возможность раздеться до конца самому, а сам отошёл сторону стола. В его руке блеснула склянка с маслом; примерно половину он вылил в светильник и вскоре тот почти перестал коптить.
В комнате стало светлей.
- На четвереньки – не оборачиваясь.
Тобирама поморщился.
Сукин сын.
Впрочем, Сенджу покорился. Ему хотелось закончить всё как можно скорее.
Задница начала болеть уже тогда, когда Мадара начала его механически растягивать. Смазки хватало – не хватало времени, хотя Тобирама был уверен, что за целых четырнадцать дней там уже должно было всё зажить.
Морально к боли он уже подготовился.
И она была - ноющая, как в потревоженной ране, если вокруг только-только начинающего образовываться шрама потянуть кожу в противоположные стороны, разрывая тонкие пока новые ткани.
И другое.
Холод.
Сенджу не нравился процесс изначально, но он не был идиотом и был в состоянии отличить член от чего-то ещё, а трахали его сейчас отнюдь не живой плотью. Что-то толкнулось глубоко внутрь, и Тобирама ощутил кулак Мадары, сжимающего... это самое.
Назад.
Вперёд.
- Как раз рукоять собирался менять, - зло сказал Учиха.
Тобирама мгновенно понял, в груди колыхнулось нечто, похожее на удивление и отвращение, но Мадара загнал эфес едва ли не по гарду, и мужчине пришлось стиснуть зубы.
Да блять!
Его трахали катаной...
Какого хуя?!
Резко вперёд. Яблоко на конце было чуть больше остальной рукояти и травмировало вход сильнее всего.
Назад, почти вынул. Вперёд. Назад.
Учиха ускорил движения руки. Масло мерзко захлюпало.
- Сволочь... – смог выдавить Тобирама.
- Это я сволочь? – вперёд. – Или ты думал, что я не узнаю?
Назад. С силой вперёд, глубоко, болезненно.
Раз за разом Сенджу накрывало гадкое чувство, что Учиха не берёжет своё тело из-за ран и слабости – хотя вот это было б объяснимо с точки зрения сухой логики – а брезгует к нему касаться. Что считает столь вонючим дерьмом, что сдерживает свою похоть, лишь бы ограничить контакт такого мусора с собственным телом.
- Каково это – разрушать могильник? Что ты чувствовал?
Тобирама бы, возможно, ответил, если б его не начало подташнивать. К счастью, последний раз он ел вчера вечером, поэтому пустой желудок не мог отозваться рвотой – нечем.
- Каково это, шлюха?!
Учиха был в ярости. Мужчина ткнул в какую-то точку у него под коленом, всё тело прошила судорога и Сенджу упал на локти, но подняться не пытался.
Ему стало резко всё равно. Тобирама игнорировал боль и клокочущее в груди унижение, предпочитая сейчас тратить силы на подавление подступающей к гортани кислой прогорклости, и думал, что тогда – ну, тогда – желал причинить Мадаре как можно больше боли.
Вперёд.
Назад.
Больно, но терпимо. Злость вперемешку с горечью Учиха волнами била куда-то в поясницу и лопатки.
Тобирама думал о том, что свой меч придётся выбросить или отдать брату. Хм... может, небольшой лук? Метательные ножи?
Ятаган?
Или ограничиться лишь техниками?
Вперёд-назад. Сухие грубые движения и вбиваемое в него чувство того, какое он грязное ничтожество.
В стране Огня камелии цветут лишь в январе, а уж дикие – ближе к февралю. Ждать долго, но усыпанный мелкими алыми цветами покров тёмных листьев будет смотреться красиво. Будто кровь на чуть примятом августовском дёрне.
Боги, в которых он почти не верил, да когда ж это закончится?!
Сколько прошло вечностей? Одна, две или все три?..
Мадара дышал шумно, часто.
Может, от гнева.
Может, дрочил.
Если второе – то пусть он поскорее измажет себе ладонь и даст Тобираме уйти.
Малодушное желание?
Закончил Учиха отнюдь не быстро, впрочем, ему могло надоесть. Или ослабшая рука устала держать меч.
- Убирайся вон, - произнёс он и чиркнул рабочим кончиком катаны по бедру, клеймя и сдирая верхний слой кожи. Сенджу оделся без лишней суеты, завязал пояс на двойной узел и поспешил домой.
Прятаться ли?
Или сожалеть о содеянном?

*Обычно я перевожу, но тут именно «младший брат» нужно, а по-русски это не звучит.
**В Японии камелия – символ печали, грусти и смерти.