Нить жизни

Ритмичный цокот копыт, исходящий из-под железных подков многочисленных, запряжённых в купеческие повозки и роскошные экипажи лошадей, перекрикивали голоса прохожих и торговцев: из работающих лавок доносилась реклама новейших изобретений, пусть даже неисправных; задевал слух женский хохот из прикрытых бархатными шторками окошек карет. Ассортимент разноцветных тканей из восточных стран развевали порывы морского бриза, что обдувал каждый переулок ароматами дыма, солёной воды и свежевыловленной рыбы. Совсем близко, всего в нескольких кварталах, находился порт. Мачты кораблей виднелись на горизонте как тонкие иглы. Саске ловко обошёл капризную старушку с собранными в высокую кучу белоснежными кудрями и бледным от пудры, морщинистым лицом, чей паж, низко нагнувшись, терпел её потуги впихнуться в карету, и свернул в проход меж двух каменных зданий. Гул главной торговой улицы мгновенно остался позади, точно юноша, который торопился по делам, попал в иной мир: здесь брусчатка скрывалась под слоем болота, а солнечный свет и вовсе не просачивался из-за натянутых от балкона к балкону матерчатых навесов. Саске замедлил шаг, пристально изучая взглядом каждую деталь неприметных в тени лавок.

В этом переулке он нашёл то, о чём простолюдины и примитивные своим складом ума купцы даже и не слышали: остатки былого, более не почтённого в мире, но по-прежнему могущественного. Саске не первый раз приходил в эту забытую богом дыру, ведь именно здесь ему открылась одна из канувших в бездну прошлого философии наука — алхимия. За закрытой дверью одной из здешних пропахших сыростью и крысами лавок он обнаружил кладезь знаний, и с тех пор его мысли не покидали образы тех толстых пыльных книг, сплетённых из кусков жёлтого, в местах выцветшего пергамента. Он видел их во сне, не прекращал размышлять об иллюстрациях наяву. Это было точно неким всепоглощающим наваждением, которым Саске заразился совершенно случайно и, казалось, в момент полного душевного опустошения, в момент, когда потерял веру в человеческие возможности и почти принял тот факт, что всему есть граница. Но таинственный незнакомец открыл ему глаза на другие пути, коими Саске мог добиться своей цели. Остановившись напротив запертой двери, он присмотрелся, убеждаясь в том, что на промокшей от облепившего её мха доске виден когда-то выжженный огнём образ кусающего себя за хвост змея — уробороса и постучал в окошко с определённым ритмом — кодом.

С другой стороны резко отдёрнули вбок деревянную заслонку, и показалась пара змиеподобных глаз на фоне бледной, как у трупа, кожи. Именно этот человек, Орочимару, привёл его сюда впервые и дал доступ к утерянным во времени знаниям алхимиков. Немудрено, что Саске доселе о подобном не слышал, зачастую воспринимая эти бредни не серьёзнее, чем детские сказки. На дворе расцветали точные науки, продвигая страны к прогрессу: даже изобрели электричество. Никто не забивал голову теориями прошлого века, и только некоторые, как этот уроженец Франции, по-прежнему интересовались мёртвыми науками. Узкие зрачки слегка расширились, видно, от умиления: он уж точно не ожидал увидеть здесь Саске, ещё и так скоро. Тонкие губы мгновенно растянулись в усмешке.

— Месье уже прочли свиток? — раздался елейный голос Орочимару.

— И не нашёл в нём ничего полезного, — с лёгким раздражением ответил Саске. — Дай войти.

Прошло примерно полминуты, прежде чем владелец лавки резко отворил старую дверь, позволяя своему гостю пройти в освещённое канделябрами помещение. Сюда прогресс почему-то не добрался. Орочимару был весьма эксцентричной личностью и своего рода исследователем прошлого: он часами напролёт изучал летопись и предпочитал проводить в этой норе дни, за исключением редких походов в местный паб, где они и познакомились. На столах лежали раскрытые книги, десятки свитков и несколько сломанных перьев. За спиной Саске со скрипом закрылась дверь, и он кожей ощутил на себе взгляд этого человека, точно по телу пробежали мурашки. Но Саске тотчас же подавил в себе какую-либо реакцию на присутствие Орочимару: личная неприязнь, что постепенно развилась из-за слишком заметных и, как иногда казалось, злых шуток его знакомого, совершенно не должна влиять на их деловые отношения. Саске пришёл сюда исключительно ради помощи Орочимару, ведь, признаться, он свои бумаги знал гораздо лучше какого-то алхимика-самоучки. Обернувшись, Саске достал из кармана свиток и протянул его бледноликому. Тот криво усмехнулся, принимая одолженную им ранее часть знаний.

— Ты не мог бы в этот раз предоставить мне для чтения нечто более полезное? — поинтересовался Саске, смерив собеседника холодным взглядом. — Последнее — чепуха умирающего старца.

Он мог позволить себе фамильярничать с Орочимару: уж не первый день знакомы, да и чем дольше этот книжный червь водил его за нос, тем больше вызывал к себе неуважение. Саске всего лишь хотел отыскать в этом забитом пергаментом, воском и остатками еды помещении чрезвычайно важную для себя вещь — источник информации на тему воскрешения мёртвых. В нескольких текстах упоминался определённый ритуал, и Орочимару наверняка знал, где в его коллекции лежала книга, полная знаний об этой части алхимии. Но он её скрывал, чего и следовало ожидать от такого хитроумного человека. Разве что исследователь хотел что-то взамен на свою помощь, и, глядя в очи Орочимару, Саске точно видел подтверждение своим догадкам.

— Перефразирую: сколько стоит то, что я ищу?

— Что вы, месье Учиха, как можно так откровенно намекать на подобные вещи? — усмехнулся тот.

— Видимо, можно, ибо знаю одно: когда ты сказал, что поможешь, я выразился предельно ясно, а ты каждый раз суёшь мне в руки мемуары о трансмутации, о первоматерии, но никак не о том, что я ищу.

В глазах его собеседника отражались танцующие огоньки горящих на столе свечей. Саске не мог игнорировать лёгкую самодовольную ухмылку на лице Орочимару, так как это точно говорило: мотив он уловил правильно; он догадался, и книга обойдётся ему явно недёшево. Если говорить о деньгах, то Саске давно получил часть наследства своей семьи и вполне мог выкупить эту лавку, но интуиция подсказывала: Орочимару не нужны деньги. Что же способно стать для летописца приемлемой ценой? Размышляя, Саске оторвал взор от своего собеседника и осмотрел комнату, в которой они находились. Здешняя обстановка никогда не менялась: единственные окна скрывали дырявые в местах тряпки, определённо защищая сокровища Орочимару от света; один из столов украшали аккуратно расставленные глиняные мисочки, стеклянные колбы с жидкостями разных цветов, закупоренные флаконы с порошками и вязки сухих трав. Саске прочёл достаточно, чтобы понять, что Орочимару здесь не только читал, но и намеревался воспроизвести один из ритуалов. Возможно, он пытался создать камень, способный дать своему владельцу вечную жизнь и не только, так называемый философский камень.

Но Саске не интересовали амбиции Орочимару, тем более его скрытые мотивы. Всё, чего желал молодой алхимик, — это держать в своих руках страницы с таким важным для него ритуалом. Он никому не мог объяснить причины своей дикой заинтересованности в этой пикантной теме, ведь для всех тот печальный день позабылся, а особа, которую Саске жаждал увидеть ещё хоть на минуту, ушла в лучший мир. Поэтому ничего удивительного в том, что без пяти минут светское общество его семьи, даже не будь оно на каплю столь аристократичным, не испытывало ни намёка на любопытство, когда разговор доходил до увлечений младшего сына Учих. Если его и считали чудаком, то откровенно в глаза не смели говорить, а отец и вовсе предпочитал переводить интерес сына к книгам в шутку, мол, стремится юноша поступить в университет и прославить семью каким-то открытием. Кардинальное отличие от Итачи, старшего сына и наследника Учих, знатного в городе констебля, чуть ли не гения, который был единственной гордостью родителей. Знали бы они, что на самом деле замышлял их младший сын, — не гордились бы этой начитанностью. Но в том и была загвоздка — никто не должен прознать о его намерениях.

Вот только Орочимару смотрел на него пронзающим взором, ведь, несомненно, он давно сложил головоломку вместе. Бледные губы растянулись ещё шире, и он спокойно заговорил:

— То, что вы собираетесь совершить, требует многолетней подготовки. Это сложный ритуал даже для опытных алхимиков, не говоря уже о том, что слухи об его успехе почти не встречаются в литературе.

— Это не значит, что возрождение человека невозможно. Или хотя бы сотворение гомункула.

— Отчасти это разные вещи, пусть многие и не видят тонкой грани различий, но лично я придерживаюсь своего мнения: у вас слишком мало опыта для подобного ритуала, и, если вдруг всё закончится плачевно, я не хочу иметь к этому отношения.

— И не будешь, — кратко ответил Саске. — Я беру на себя всю ответственность за последствия.

— Вы так уверены в своём успехе, месье Учиха?

— Это мой последний шанс, и я не отступлю. Если не поможешь ты, это сделает кто-то другой.

Хмыкнув, Орочимару кинул свиток на стол, и, отвернувшись, прошёл мимо своего гостя вглубь комнаты. Он всегда как-то по-змеиному увиливал от прямого ответа, тем не менее не отказывал в помощи ещё ни разу за их недолгое знакомство. Нагнувшись над загромождённым столом, он начал искать среди листов пергамента и открытых книг неизвестную Саске вещь. Последний, слегка расслабив плечи, прикоснулся пальцами к переносице, массажируя уголки уставших глаз. Он почти не спал за прошедшую неделю: всё стремился впитать в себя знания из алхимических записей. Он прекрасно осознавал причину опасений Орочимару: для новичка совать нос во что-то столь неопределённое было как минимум опасно. Но Саске знал, на что способен ради своей эгоистичной цели, и он был готов пожертвовать не только сном для её успешного достижения. У него был чёткий план, были все нужные компоненты, которые юноша крупица за крупицей выискал в текстах. Оставался сам ритуал, и Саске был настроен решительно: он не уйдёт отсюда без этой частицы головоломки.

— Вот, — обернувшись, Орочимару протянул книгу в кожаном переплёте. — Здесь всё, что вам нужно.

— В этот раз без шуток? — чуть вскинул бровь Саске. — Учти: я устал от подобных выходок.

— Да, раз вы уверены в своих способностях, то я более не вижу причин отказывать вам в столь настойчивой просьбе.

— Что ты хочешь взамен на книгу?

— Взглянуть на результат, — скривив губы в ухмылке, ответил летописец. — Это крайне редкое явление.

Саске медленно подошёл к нему, принимая из рук толстую книгу, и встретил взгляд змеиных глаз. Цена была чуть ли не смехотворной, если это действительно всё, чего хотел Орочимару после окончания сделки. Он может согласиться, ведь его знакомый, как уже стало понятно, не верил в успешность ритуала по возрождению человека. Если это так, то и демонстрировать будет абсолютно нечего, но если удача Саске всё же улыбнётся, то признаваться в подобном совершенно не обязательно, ведь он и возрождённая особа незамедлительно покинут страну на корабле. Именно поэтому юноша выбрал город в порту: бежать придётся при любом исходе, потому что в глазах доблестных граждан алхимия ничем не отличалась от колдовства, что было под запретом, и не только церкви.

— Хорошо, я познакомлю вас, если всё пройдёт по плану, — кивнул Саске. — Доброго вечера.

— С нетерпением буду ждать новостей. Обращайтесь, месье Учиха. Я всегда к вашим услугам.

Елейный голос хозяина лавки заставил Саске на пару секунд замешкаться, пронзая его пристальным взором. Странный человек. Иногда складывалось впечатление, что он и вправду искреннее желал помочь, но бывали моменты, очень редкие, но всё же были, когда Орочимару казался откровенно двуликим, точно он заведомо искал выгоду от ритуала, возможно, даже потому, что сам когда-то пытался кого-то вернуть в мир живых. Какой бы причина ни была, Саске собирался познакомить этого доброжелателя с ней только на словах. Кратко кивнув, он спрятал книгу под пальто, прижимая вещь левой рукой к торсу, и поспешил покинуть лавку.

За порогом было безлюдно. Саске поправил книгу, запихнув её примерно на четверть за пояс, чтобы не являться для прохожих слишком подозрительным, особенно выходя на главную улицу из этого тёмного переулка. Он замедлил шаг, ощущая в груди волнение, что передавалось по телу гулким сердцебиением, от которого в спешке циркулировала кровь, разжигая нетерпение и интерес юноши. Книгу он сможет открыть только добравшись до небольшой комнатушки, где Саске остановился и уединился методом добавления к оплате нескольких шиллингов, что потешило любезную хозяйку пансиона. Она охотно согласилась оставлять поднос с едой под дверью, даже если и считала эту просьбу неуважительной диковинкой. А горничная, благодаря идентичной схеме, любезно согласилась лгать своей работодательнице и убирать его комнату, как было заведено в пансионе. Видимо, хорошие манеры и очарование были ключом ко всем жителям этого городка. Саске дождался, когда очередная из карет закроет собой проход в переулок, и поспешно вышел на главную улицу, слившись с прохожими и ловко маневрируя в сторону дома. Этой ночью он изучит ритуал, а завтра, убедившись, что у него есть все компоненты, он возродит человека.


Линии белого мела сплетались в единый геометрический рисунок, диаметром примерно в семь футов, что занимал почти всё освобождённое от мебели пространство в комнате Саске. Он стоял спиной к алхимическому кругу, на чертёж которого потратил последние несколько часов, и взвешивал самую обычную соль. Под рукой на столе лежала раскрытая книга в кожаном переплёте. На левой странице виднелся идентичный рисунок, что был для простого человека не более чем огромным кругом, внутри которого находилось несколько разных по размеру колец, заточённых в шестиугольник. Мелкие письмена курсивом на латыни служили своеобразным ободком, а шесть алхимических символов находились на точках соприкосновения самого большого круга и симметричной фигуры с углами. В центре располагались те самые компоненты, из которых состоял среднестатистический человек: вода, углерод, аммиак, оксид кальция, фосфор, сера, фтор, железо, кремень и ещё шестнадцать элементов. Последим в списке была соль. Взвесив указанное количество, Саске повернулся к пентаграмме и положил горстку белого порошка в последнее свободное на чертеже место. Почти готово.

Присев на край стула, он чуть сгорбился, точно ощущая нужду немного расслабиться. С момента, когда Саске взялся за приготовления, он испытывал непрерывное напряжение в теле, будто любая мелкая оплошность может стоить ему жизни. Это было не совсем так, ведь ритуал ещё даже не начался, но небрежность вполне способна повлиять на тело того, кого Саске так стремился вернуть в мир живых. Подняв руку к расстёгнутой у шеи рубашке, он задел пальцем серебрёную цепочку, на которой висел кулон с тёмно-красным камнем. Это украшение он снял с шеи девушки, которую намеревался возродить любым способом, теперь уж последним из всех известных человечеству. Её звали Сакура, и эта драгоценность послужит одной из связей для души во время ритуала. Второй нитью, что вернёт Сакуру к жизни, и последней составляющей был сам Саске.

Он повертел вещицу пальцами, наблюдая за фиолетовым отливом на острых краях в свете ламп. Если бы и пришлось сравнивать Сакуру с каким-нибудь камнем, то он бы выбрал розовый кварц для волос и малахит для глаз. Эта дивная комбинация отличала Сакуру Харуно от остальных девушек, с которыми Саске доводилось знакомиться во время еженедельных званых ужинов в отцовском поместье. Она была единственной дочерью известного в городе ювелира, а деловая связь между семьями, безусловно, подразумевала брачный контракт, чтобы ни одна из сторон не передумала. Покуда Итачи был женат, логичным выбором от Учих оставался Саске. Юноша понимал, что это его долг, и противоречить отцу не собирался, особенно после того, как познакомился поближе с мисс Харуно. Он всё не мог взять в толк, как его старший брат может быть счастлив с навязанной ему женой. Изуми, конечно, была очень добродушной и смышлёной, но всё же Саске не верил в их притянутое за уши счастье, думал, что влюблённых эта чета изображает лишь на публике. Так он считал до того момента, как повстречал Сакуру. Эта девушка изменила многое в жизни Саске, а смерть от чахотки и вовсе перевернула его мир вверх тормашками. Сакуру похоронили; отец же почти прискорбно сообщил, что вскоре для него найдётся другая невеста. Вот только Саске больше не хотел жить по его указке: он хотел вернуть её и убежать за океан, чтобы их впредь не разлучили.

Резким движением сорвав цепочку, Саске сжал камень в кулак и ощутил, как острый рубец впился в ладонь. По бледной коже потекла тоненькая струя крови. Поднявшись со стула, он прошёл в центр круга и положил запачканный камень на единственное свободное место, будто оно должно было стать её сердцем. Покинув границы алхимической пентаграммы, Саске схватил кусок разодранной наволочки, обмотав им руку, и поднял со стола книгу, переворачивая страницу. Каким бы глупцом он сейчас себя ни чувствовал, глубоко в душе Саске надеялся, что вся эта мудрость прошлых поколений, учитывая, что она покрыта тайной не просто так, принесёт хоть какие-нибудь плоды. Как говорил его отец: молодым полезно гоняться за мечтой. Вот только если Сакуру не воскресит этот способ, то Саске на единственной мечте мог смело ставить точку.

Он протёр испачканными мелом и кровью пальцами веки, прогоняя сонливость, что словно яд распространялась по его телу после длительной бессонницы, и принялся перечитывать четыре скупые строчки на латыни. Смысла он, разумеется, не понимал, но в книге поверх оригинальных записей были выведены слова чернилами. Возможно, это Орочимару для себя писал правильное произношение, за что Саске мысленно поблагодарил летописца. Слова звучали как мантра, точно заклинание, которое своим ритмом будто призывало кого-то. Он повторял их раз за разом, изредка прерываясь, чтобы сделать глоток воды, и каждые несколько минут поглядывал на пентаграмму, что оставалась неизменной. После часа беспрерывного монолога Саске кинул книгу на стол, а сам утомлённо повалился на стул, откинувшись на спинку. Всё к чёрту! Орочимару был прав, и этот ритуал действительно один из тех мифов, по которым братья Гримм сочиняли свои сказки. В рот просочилась некая горечь. Как он мог так свято верить в подобную глупость, в этот почти магический обряд? Очевидно, что он не работал.

Вздохнув, Саске прикрыл веки, наконец позволяя дымке сна окутать его разум. В этот раз в сновидениях не кружились образы книг, а только яркий свет бил в глаза, заставляя юношу морщиться, словно это происходило наяву. Вскоре его тело наполнила странная невесомость, отчего складывалось впечатление полёта. Внезапно дёрнувшись, как будто он спасался от затягивающего вниз падения, Саске ухватился за край стола и приложил к лицу руку. Слегка сорванное дыхание и сухость в горле были первыми из признаков дискомфорта. Веки болели, точно это странное свечение, что снилось, было реальным. Открыв глаза, он покосился на пентаграмму и оторопел. В центре, где он положил кулон Сакуры, лежала, прижимая ноги к груди, нагая девушка. Волны нежно-розовых волос прикрывали выведенные мелом линии на полу. Все компоненты, которые Саске аккуратно расставлял в указанных местах, исчезли. Контуры алхимического круга ежесекундно теряли странное белое свечение. Сколько же времени он спал? Нет, как он мог не заметить этот свет? В комнате уж точно не было ни звука.

Он не заметил, как поднялся со стула, и осознал свои действия только тогда, когда упал на колени рядом с обнажённым телом. Она дрожала, тихо всхлипывая, несомненно, что от холода, и Саске, стянув с кровати покрывало, поспешно накрыл девушку, укутывая её как ребёнка. В этот миг она открыла веки, и на него взглянули до боли знакомые глаза.

— Сакура… — вполголоса выдавил из себя он: остальное застряло в глотке вместе с комом.

Сквозь его тело точно прошёл заряд, заставляя в груди всё болезненно сжиматься в каких-то конвульсиях. В его руках лежала Сакура Харуно, девушка, которую он вернул к жизни.

— Я?.. — она чуть приоткрыла губы, растерянно изучая его лицо. — А вы кто?