Ночь наступает. Обманывай одиночество. Жалость

Лилли Джейкобсен закрывает за собой дверь в квартиру и пытается стянуть с уставших ног тёмные туфли. Лилли Джейкобсен жутко хочет спать, но чашка крепкого кофе изменит ход событий и подарит взгляду светло-голубых глаз осмысленности, а бледному осунувшемуся лицу — признаки жизни. Лилли Джейкобсен не включает в тесной прихожей свет и копошится с обувью в темноте, делая всё чисто на автомате, давая понять, что к такому положению вещей давно привыкла. Лилли Джейкобсен пыхтит, откидывает туфли в сторону и, пошатываясь, во тьме движется в сторону гостиной. Лилли Джейкобсен знает, что время перевалило за полночь. Знает, что на три дня отключили горячую воду этой холодной осенью, и согреться негде. Знает, что в собственной квартире давно уже никто не ждёт, кроме вечно открывающегося самовольно окна на кухне. Ещё Лилли Джейкобсен знает, что жизнь её не имеет смысла.

Учиться, работать, спать. Учиться, работать, не спать. Учиться, работать, терзать себя. Вываливать мозги на парту, мысленно вонзать раз за разом в коллег ножи, не смыкать глаз четвёртую ночь подряд, вспоминая снова и снова противный вкус энергетика, от одного вида которого уже хочется бежать к ближайшей раковине. Лилли Джейкобсен понимает, что кофе лучше дешевого напитка, но ещё она понимает, что кофе дороже, а жить ещё неделю-другую на что-то нужно.
Она вздыхает и заходит в гостиную, где окна занавешены темными занавесками, и царит пугающая темень, где не видно даже собственных рук. Ничего, думает Лилли, скоро временами побаливающие и наливающиеся кровью глаза привыкнут и к этому, и предметы вокруг начнут отличаться друг от друга.

— Не представляешь, как я задолбалась на этой чертовой работе, — начинает вдруг говорить Джейкобсен, проходя в гостиную дальше, протягивая руку, чтобы позже коснуться мягкой спинки кресла. Через пару секунд девушка уже сидит в кресле, притянув к груди колени. Напротив — ещё одно такое же кресло. Пустое и мягкое. Светло-голубые глаза закрываются, голова опускается, короткие вьющиеся волосы растрепаны. Лилли говорит приглушённо и уныло, изредка с чувством вздыхая: — Мистер Янг мне уже так надоел, что я не знаю, куда мне от него деваться, чтобы не получить ещё парочку документов на «подписять» или «отхксерокопировать»! Тьфу! — Лил резко поднимает голову, светлые глаза в темноте блестят злобой, когда в памяти всплывает мужичок средних лет и его дурацкий акцент. И девушка вновь к кому-то обращается, чувствуя, как всё тело, несколько мгновений назад бывшее ледяным от встреч с осенней погодой, согревается: — Хоть бы отпуск дали, хоть бы рабочие часы сократили: я ведь всего лишь нищая студентка!

Пустое кресло напротив в ответ лишь молчит, ведь только на это оно может быть способно. Глаза Лилли уже привыкли к темноте, и различные очертания начинают проявляться.
— Почему они просто не дадут мне отдохнуть хоть денёк? — не унимается Джейкобсен, проводя пятернёй по кудрявым блондинистым волосам, что в темноте кажутся банально-белыми. — Работаю, работаю, бегаю с поручениями, бегаю с какими-то незнакомыми людьми — и этому конца нет. Как думаешь, на меня когда-нибудь посмотрят как на заложника чужой власти? — Пауза. — Вот и я так думаю! — Пауза. — Брось, это всё враньё! — Пауза. — Я тебе клянусь! Иначе бы я приходила домой гораздо раньше. — Пауза. — Ох, спасибо, а то на кухне постоянно холодно, что даже зайти лишний раз не горю желанием. — Пауза долгая, протянувшаяся минуты на две; Джейкобсен спокойно сидит в кресле и смотрит в никуда, растянув тонкие губы в счастливой улыбке, а через какое-то время начинает смеяться звонко, прикрыв ладошкой рот. Сквозь хихиканья станет слышен лишь один вопрос: — Не хочешь со мной кофе попить? Ей-богу, сейчас усну! — Вновь пауза, причем такая, что воздух в помещении заметно потяжелел, что сразу заметила Лилли, поспешив примирительно замахать руками, всё ещё посмеиваясь. — Что ты, что ты! Конечно, сейчас схожу и заварю, а потом я тебе кое-что расскажу!

Лилли Джейкобсен не включает свет в квартире до сих пор, спокойно, насвистывая себе под нос глупый мотив, направляясь на кухню. Лилли Джейкобсен скрипит дверцами шкафчиков, гремит посудой, шуршит пакетами и разливает кипяток по чашкам, наполняя пространство знакомым бодрящим ароматом. Лилли Джейкобсен замирает лишь на мгновение, чтобы насладиться им, после поднимая обе чашки с горячим содержимым и двинувшись с ними обратно в гостиную. Настроение поднимается, спать уже совсем не хочется — хочется улыбаться и разговаривать, смеяться и слушать. На часах полпервого ночи, за окном гуляет вредный ветер, а в квартире Лилли Джейкобсен — запах кофе и остатки одиночества.

— Подождёшь немного? — интересуется с улыбкой Лилли, ставя чашки на журнальный столик рядом с креслами. Никто не отвечает, но темнота на момент будто расступается, окружение становится светлее: девушка видит в дальнем углу гостиной выброшенные когда-то в сердцах толстые тетради с рисунками. Лишь момент, но этого вполне достаточно. Джейкобсен едва заметно кивает — светлые кудри качнулись в такт движению головы — и молча разворачивается, чтобы через несколько секунд очутится в ванной. Здесь, к сожалению, не обойтись без света, и Лилли виновато произносит: — Я включу освещение, но закрою дверь, хорошо? Не обижайся, пожалуйста...

Поздно. На кухне что-то жалобно прозвенело, а затем затихло — кажется, окно снова открылось с такой силой, что снесло с подоконника маленькую вазу, подаренную коллегой по работе на восьмое марта. Девушка сглотнула вязкую слюну, но улыбку продолжала держать на своём бледном лице, буквально забегая окончательно в ванную комнату и закрывая за собой дверь на щеколду, параллельно с этим свободной рукой потянувшись к выключателю. Свет ослепляет, и Лилли зажмуривается, видя за темнотой своих закрытых век цветастые разводы.
Не шибко просторное помещение со стенами, отделанными бледно-рыжим кафелем, и грязный скользкий пол, где на него возле раковины и самой ванны накинуты два одинаковых мягких белых коврика с непонятной надписью. Джейкобсен разворачивается — тут же взгляд её касается собственного отражения в зеркале прямо напротив.
— Загоняли, — печально заявляет сама себе девушка, подходя ближе к зеркалу, — ох как загоняли, что аж лица на мне нет.
Лилли уже толком и не помнит, откуда взялась у неё привычка вести монологи, но именно благодаря ей в гостиной сейчас ожидает то, что нельзя описать словами. Это жалкое и бессильное ничто и одновременно с этим бесконечное и всемогущее нечто. Оно — друг.
— Руки только помою — и сразу же вернусь, — прошептала Джейкобсен, включая воду и подставляя под холодную струю местами заляпанные чернилами ладони. Лилли поднимает взгляд на своё отражение и видит в нём измученную и совершенно обезображенную себя, вслушиваясь в шум воды под носом. Голос становится совсем незнакомым, неслышным, извиняющимся: — Лица моего ты не видишь. Или видишь?..
За спиной послышались шаги, и девушка, выключив воду, обернулась — и никого. Но шаги продолжали звучать в голове бесконечностью.
Лилли Джейкобсен удручённо вздыхает, вытирает мокрые руки полотенцем и подходит к двери, которую минут пять назад старательно закрывала на щеколду. Лилли Джейкобсен знает, что личное пространство — это хорошо, это замечательно, но не здесь и не сейчас. Не в присутствии друга...

Лилли Джейкобсен, признаётся она, боится до сих пор.

Дверь ванной комнаты резко распахивается, и свет из неё выливается в гостиную рваным прямоугольником, одну из границ которого загородила тёмная тень Лилли. Девушка улыбается, но руки её дрожат, а дышать стало совсем трудно, потому что кто-то снова обезобразил призрачной тяжестью воздух.
— Прости за...
Поздно. Темнота лишь сгущается, даже заглушая яркость искусственного освещения в ванной, где лампочка на последнем издыхании уже горит. Лилли Джейкобсен понимает, что виновата. Лилли Джейкобсен видит, что её друг совсем не выглядит довольным. Лилли Джейкобсен замечает, что глаза его, созданные из одной лишь непроглядной тьмы, словно глаза чудовища из мира потустороннего, сверкают на белом полотне худого лица. Лишь момент, но этого достаточно.
— Прости! — выдаёт Лилли, сжимаясь внутренне в один-единственный комок из извинений. Откуда-то на свет к девушке движется тёмная когтистая лапа, но тут же исчезает, рассыпаясь на части, после растворяясь. Воздух прекращает быть таким тяжелым, после чего Джейкобсен судорожно глотает кислород пересохшими губами. И улыбается. — Прости, что оставила тебя в одиночестве...

Лилли Джейкобсен никогда не любила одиночество и всеми силами пыталась от него отгородиться, не желая даже встречать на своём пути, но сценарий жизни, составленный судьбой, был иного мнения. Лилли Джейкобсен потеряла родителей, упустила друзей, а потом стала терять собственное «я», чувствуя, как личность превращается во что-то бесформенное, во что-то общее, чем-то похожее на МЫ. Толпа, масса из людей, масса спутанных настроений и желаний. Лилли Джейкобсен распадалась на части.
Пока к ней не явился друг посреди ночи.

Вокруг темнота — ничего более. Холодные пальцы касаются бледной щеки, медленно опускаясь к шее. Лилли прикрывает глаза и мягко улыбается своему собеседнику, чьи тёмные глаза сейчас она способна видеть. Белки черные, зрачки черные, длинные волосы черные, изящные брови черные, ресницы черные, одеяния, больше похожие на лохмотья, черные — лишь кожа этого странного существа была белее белого, не имеющего никаких сравнений ни с первым снегом, ни с облаками в летние дни, ни со свежим молоком. Просто белый посреди черного. Это существо было высоким и вселяющим ужас, но это был единственный друг Лилли Джейкобсен, с которым ей было приятно разговаривать каждую ночь. Он приходил к ней только по ночам и говорил с ней. И пугал, и грозился убить, и вынуждал сердце бешено колотиться в груди.
— Ты скоро покинешь меня? — тихо спросила Лилли, желая взять своего друга за руку, но тонкие пальцы с обгрызенными ногтями прошли сквозь плоть существа, и девушка не сдержала всхлипа. Ледяная, но на удивление мягкая ладонь легла на плечо Джейкобсен, но та уже была не в силах остановить свои слёзы, стекающие по щекам и подбородку вниз, капая на светлую блузку, оставляя на ней крошечные влажные пятна. Несмотря на холодную руку, касающуюся тела, несмотря на то, что взгляд темных глаз изучает всё так же жадно, Лил была по-настоящему счастлива, а ещё ей было очень тепло и уютно рядом с другом, который навещал её лишь по ночам. И девушка задаёт свой вопрос шепотом: — Но ты ведь вернёшься?
Тёмное существо с белой кожей чуть наклоняется и осторожно обнимает Лилли Джейкобсен, одаривая её холодом, вынуждающим зубы стучать; девушка через силу улыбается и заходится в громких рыданиях после, зная, что с минуты на минуту ноги просто не выдержат и лишат возможности уверенно стоять рядом с другом, приходящим лишь по ночам. Лилли Джейкобсен плачет так отчаянно, что ей никак не успокоится, а ночное создание лишь молча держит её в объятиях. Лилли Джейкобсен завывает, как побитая собака, и в итоге повержено падает на колени, сгибаясь так, что горячий лоб встречается с холодным полом гостиной, на который через несколько секунд начинают тихо капать солёные слёзы усталости, истощённости, одиночества.
— Я... всегда одна... — едва ли разборчиво взвыла Лилли, чувствуя присутствие друга рядом, который ничем не поможет, но который всё равно с ней. — Даже коснуться... коснуться тебя я не могу... За что ты так со мной?.. Это всё потому, что ты и есть Ночь?..
Лилли Джейкобсен не видит, но её друг лишь кивает, подтверждая эти слова. Лилли Джейкобсен рыдает в голос уже пару часов, а Ночь всё ещё рядом. Лилли Джейкобсен истратила собственные слёзы и теперь лишь сухо всхлипывает и икает, бурча себе под нос совершенную околесицу подобно сумасшедшей, с силой жмурясь и стуча кулаками по полу, будоража фантазию соседей снизу.

Лилли Джейкобсен, признаётся она со слезами на глазах, всё ещё страдает от одиночества.
И ей не помогает даже Ночь, приходящая к ней как единственный друг.

Открывая глаза, Лил, укрытая колючим бордовым пледом, находит себя на холодном полу гостиной, что была озарена светом, упрямо проникающим даже сквозь занавески. Глаза болят от ночных рыданий, а во рту пересохло. Девушка приподнимается на локтях и видит, что на журнальном столике стоят всё те же две чашки, в которых должно быть кофе, заваренное часов пять назад. Ночное кофе для ночного гостя. Мягкое кресло пустое. Горло сдавливает тоскливая истерика, но Лилли Джейкобсен знает, что жалеть саму себя и проливать ради себя слёзы — тон совсем дурной.
— Я ведь даже не рассказала тебе ту интересную историю... — уныло выдаёт Лил, поднимаясь на ноги, потирая левую щёку, на которой остался красноватый отпечаток. Светло-голубые глаза нехотя оглядывают пространство, задевая совершенно ненужные вещи. Джейкобсен смотрит на свою чашку и видит в ней нетронутый кофе, а затем взгляд касается чашки того ночного нечта, ради которого жила Лилли. Кофе нет. Его выпили совсем-совсем недавно. Девушка обнимает сама себя за плечи и сквозь зубы говорит: — Но ты могла и окно на кухне закрыть!..
И вновь невольные слёзы застилают Лилли окружающий мир.

— Моё милое дитя, ты никогда не узнаешь, что тебя в итоге погубит.