Ночь наступает. Убийство снов. Страх

Майкл Роулинг никогда не забудет то новое чувство, которое он испытал. Майкл Роулинг поднимается по лестнице к своей квартире и ощущает лишь запах гнили, пропитавший всё вокруг. Майкл Роулинг достаёт ключи, открывает дверь, заходит в пыльную прихожую и закрывает за собой вход в собственную обитель бесконечного одиночества. Майкл Роулинг врёт, что он живёт один.

— Когда же ты уберёшься отсюда ко всем чертям, мразь? — выдыхает он в недружелюбную тишину, укрытую темнотой осенней ночи.

В ответ ему раздаётся лишь издевательский хохот. Когда-то так над Майклом смеялась его сводная старшая сестра.

— Почему ты не оставишь меня в покое? — замерев в прихожей, устало спрашивает Роулинг, а глаза его уже начинают блестеть. — Почему не уйдёшь к кому-то другому?

Молчание в ответ подобно ржавому ножу, загнанному под самые рёбра. Она никогда не отвечает ему на такие вопросы, потому что никогда не собирается покидать место, которое пропитано ненавистью и страхом. Чужим. Таким сладким и одновременно горьким, как какой-то странный, но притягивающий внимание фрукт. Вкус убитых снов, сломанных под гнётом отвращения.

Майкл Роулинг проходит в небольшую кухню, по пути включая свет в гостиной, ванной, своей спальне, оставляя мрачную тень лишь в прихожей. Когда Майкл Роулинг стоял в дверном проёме кухни, он чувствовал, как за его спиной что-то движется, хихикая. Мерзко, с надрывом, как что-то умирающее. Майкл Роулинг уткнулся лбом в холодный дверной косяк, выкрашенный в синий, чудом не напоровшись левым глазом на выпирающий гвоздь. Конечно, раньше его не было. Ещё день назад.

— Убирайся, — произносил Майкл раз за разом, стискивая зубы, будто бы ему больно. — Я не хочу, чтобы ты сюда приходила. — Пауза. — Ты мне не нужна. — Пауза. — Я не хочу коротать ночи с тобой, проклятое отродье. — Затянувшаяся пауза и треснувшее витражное стекло в двери спальни. Роулинг услышал этот жуткий треск так, будто бы трещина пошла вовсе не по стеклу. По его голове, мыслям, восприятию. Он ослеп от злости, металлическими нитями проходящими по телу.

Это случилось тогда, когда сводная сестра Майкла Роулинга покончила с собой. Так решила полиция, но сам Майкл знал, что суицид — не настоящий исход событий. Знал и молчал. Майкл Роулинг сам убил свою сестру, год вынашивая план действий, доведя его до болезненного идеала. И никто не покажет пальцем на дрожащие окровавленные руки, спрятанные за спиной. Никто не посмотрит пустыми глазами на человека, который лишился снов ещё в далёком детстве. Каждый сочтёт своим долгом подойти к семнадцатилетнему парню с растрёпанными тёмными волосами, каждый посчитает нужным заглянуть в серые глаза и увидеть в них жалость к самому себе. Каждый скажет своё слово, чтобы успокоить. Но слова потеряли всякий смысл, они ничего не значат. Как и слова Майкла Роулинга, утонувшие в шторме ненависти и страха. Когда сны мертвы, ты чувствуешь что-то, гудящее пустотой. Странное новое чувство — быть ничем.

И сейчас, закрывая глаза, Майкл Роулинг пытается сбежать. Хотя бы на несколько мгновений — подальше от тёмного высокого существа, чей смех напоминает об убитой сводной сестре. Насколько сильно она ненавидит юношу, чтобы приходить к нему каждую ночь? Но, может, это и не она вовсе? Лишь образ, запечатавший в себе определённую ненавистную черту. Сердце, спокойно бьющееся в груди, гниёт, как алые листья на асфальте. Майкл Роулинг открывает глаза и ненавидит ещё сильнее. По бледным щекам текут горячие слёзы страха. Перед лицом всё тот же синий дверной косяк с торчащим наружу гвоздём.

— Избавь меня от этого, — шепчет Майкл, сжимая кулаки, слыша за спиной скрежет. С полки для обуви упал старый кроссовок. — Избавь меня от своего присутствия. — Но никто не отвечает, вынуждая Роулинга только всхлипывать, насыщаясь собственной беспомощностью. До какой же степени он жалок, что не может сбежать от чего-то, чего на самом деле не существует. От того, во что никто и никогда не поверит. Привет, меня зовут Майкл, в моей квартире по ночам появляется потустороннее существо, я ненавижу его, понимаете? Я боюсь его. Руки молодого человека холодеют, а на горле словно сжимаются чьи-то сухие горячие руки. Раздаётся только поверженный хрип: — Оставь меня в покое...

В квартире Майкла Роулинга всегда что-то меняется. Это почти пустое, с минимальным количеством мебели помещение отравлено. Обшарпанные стены с обоями в бледный цветочек время от времени украшаются багровыми разрастающимися пятнами, которые исчезают спустя несколько мгновений. С потолка сыпется штукатурка. Меняются местами предметы. Вместо зубной щётки в ванной комнате можно найти нож. Вместо холодной или горячей воды течёт ледяная ржавая, ударяясь о дно чугунной ванны. Окна открываются сами собой, впуская яростный ветер. И если их закрыть, то начинают дребезжать стёкла. Сами по себе на юношу падают вешалки, будто желая крючками подцепить его за кожу, протыкая её. Газ на кухне включается сам и так же перестаёт идти. Спички загораются тогда, когда их ещё не собирались даже в ближайшем будущем вынимать из коробка. Квартира Майкла Роулинга ненавидит его. Просто потому, что он существует. В это время, в этом месте, с этим именем и с этим затравленным взглядом. За то, что он впустил сгусток мрака: отвратительно смеющийся, сверкающий чёрными провалами огромных глаз на белом лице, цвет которого не идёт в сравнении ни с чем: ни со снегом, ни с облаками в солнечный день, ни с новыми халатами врачей. Это лицо белое, словно существующее по своим собственным законам.

Майкл Роулинг, утирая грязным рукавом светлой рубашки слёзы, направляется в ванную, минуя мрак, который хотел его остановить, замедляя. Юноша чуть не задохнулся в нём, лишённый возможности сделать даже вдох. Дверь ванной комнаты громко захлопывается, Майкл оказывается в светлом помещении, которое предназначено лишь для него. Сюда никто не пройдёт, кроме отражения, смотрящего на молодого человека глазами, в которых плещется лишь злость. Серое болото. Майкл Роулинг приближается к зеркалу и достаёт из заднего кармана брюк мобильник, после набирая на нём кому-то сообщение. Человеку, который был единственным, кому Майкл доверял.

(Абонента не существует)

Роулинг уже готов нажать на кнопку отправки, но что-то тяжёлое ложится на плечи, а ухо обдаёт чужим дыханием. Юноша закрывает глаза и начинает нервно посмеиваться, а затем и вовсе смеяться громко, заглушая грохот упавшего на скользкий пол телефона. В голове пусто, горло сдавливают подступающие рыдания, а руки дрожат и хотят за что-то схватиться. Отражение Майкла Роулинга непонимающе закрывает ладонями лицо и тоже дрожит, а высокая тёмная фигура с белым лицом и чёрными провалами глаз стоит за спиной Майкла, положив ему на плечи свои чёрные руки с длинными кривыми пальцами. Будто бы успокаивает, как разволновавшегося ребёнка. В зеркале отражается закрытая дверь ванной.

— Ненавижу, — шипит Майкл, проводя вспотевшими ладонями по лицу. — Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. — Пауза. — Убирайся! — Пауза. — Не являйся ко мне больше!!! — Смех, прилипающий к стенам и поверхности зеркала. Растянувшийся, звонкий, издевающийся. Юноша падает на колени, нервно водя руками по щекам, шее, грязным волосам. Он чувствует, как всё его тело холодеет. Давление на грудь сильное. Жар проходится по рукам и плечам, а сердце бьётся всё так же ровно. Предательски ровно.

Дикий крик разрывает тело Майкла Роулинга на части. Отскакивая от стен, покрытых светлым кафелем, голос возвращается к своему хозяину с утроенной силой, проникая в рот, уши, под кожу, как зараза. Ненависть заглушается животным страхом, крики перекрывают мысли. Майкл может думать лишь о том, как сильно он ненавидит и как трусливо сбегает каждый раз, жадно ожидая утро.

А существо, стоящее вместе с ним в ванной комнате, смеётся. А юноша рыдает взахлёб, давясь собственным испугом пополам со смехом. И в зеркале не отражается даже высокая фигура того, у кого нет глаз. До утра ещё целая вечность, наполненная до краёв ненавистью и страхом. Майкл невидящими от слёз глазами пытается разглядеть лицо того, у кого смех его сводной старшей сестры. Юноша видит лишь протянутую длинную руку. И широкую улыбку, в которой сияют местами почерневшие клыки.

Окна в гостиной и кухне распахиваются, запуская в помещение агрессивный ветер. Он сносит пустую вазу на журнальном столике, раздувает светло-зелёные занавески и открывает дверь ванной. Вслед за ветром к окнам гостиной скользит тёмное существо со звериной улыбкой. И оно зовёт Майкла Роулинга, лежащего на холодном полу, задыхающегося от испуга.

— Ненавижу, — обессиленно стонет юноша, наблюдая за тем, как существо с белым лицом расправляет руки, словно раскрывая объятия. В голове пусто, а во рту металлический привкус. Майкл сощуривает глаза, а после совсем еле-еле улыбается: — Убирайся...

Произнесённое в сотый раз. Клыки снова обнажаются. На момент белое лицо с провалами глаз становится похожим на гниющее лицо сводной сестры, которая покончила жизнь самоубийством. Так думают все, кроме неё и самого Роулинга.

— Милое дитя, — скрипуче произносит тёмное отродье, обволакиваемое раздувающимися ветром занавесками, — убитые сны не возвращаются.

Сны о покое.