Нож. 3 глава.

— По-моему, это шедеврально, — Саске остановился позади девушки, слегка склонившись к её уху, разглядывая изображение одинокой горизонтальной белой полосы на темном сером фоне.

— Автор с рождения был слепым, а потом ему пересадили глаза. Эта картина называется «Пробуждение».

Закончив умничать, Сакура обернулась, ойкнула и резко сделала шаг назад. Саске всерьёз подумал о том, что вид у него, походу, так себе.

— Привет, Саске-кун.

— Ага.

В прошлый понедельник Саске выяснил, что его суженая-ряженая (птичками загаженная) нихуя не шарит в ситуации. Разговор с «ебаным куклофилом» не только не пролил света на ситуацию, но и добавил кучу вопросов к тем, предыдущим, на которые Учиха еще в начале положил хуй. Однако вопросная куча всё росла, и размеров хуя стало постепенно не хватать для того, чтобы её покрыть.

— «Пробуждение», значит?

Ой, блять, не делай такое возвышенно-ебанутое лицо, Саске. Мы все и так уже поняли, как это символично для тебя. Ты серьезно решил упоминать о своем «типапродвижении» каждый, сука, раз? Завязывай.

— Ты что, преследуешь меня? — мило улыбается, и Учиха буквально видит, как от девицы исходят розовые волны и облачка в виде сердечек.

— Нет, просто меня нанял твой пизданутый недоёбырь, и теперь мне приходится таскаться за тобой и изображать внезапное прозрение. Хотя, да, гипотетически это можно назвать преследованием. Кстати, ты же у нас умная дохуя, может, подскажешь, как называется, когда человеку платят за то, что он пытается встречаться с умирающей тупой пиздой?

Саске до спазмов в горле хотелось ответить вот так, но, как гласит народная мудрость — хотеть не вредно, но бесполезно.

— А что, если так? — спрашивает вместо этого и растягивает губы в нечто похожее на улыбку. Очень отдаленно напоминающее, скорее так.

«Его уста — пурпуровая рана от лезвия, пропитанного ядом; печальные, сомкнувшиеся рано, они зовут к непознанным усладам», — сказал один поэт.

Так вот. Это явно не про Саске, потому как его рот сейчас был больше похож на гнилого червяка.

— Как-то это не похоже на тебя, — Сакура фыркнула и двинулась дальше по галерее, до тошноты неторопливо, явно ожидая, что Учиха пойдёт за ней. Вся её походка, вся её прямая спина под серым кардиганом, сцепленные в замок руки за этой самой спиной как бы намекали «я заигрываю, как школьница, но мне насрать, потому что ящетаю, что это очаровательно».
О, брюнет посмотрел, как накрылись бы пиздой все её ужимки и старания, если бы он просто развернулся сейчас и свалил.

— А что тогда похоже?

«Вот это», — подсказал внутренний голос, когда парень наткнулся взглядом на скульптуру в виде говна.

— Ну... — Харуно задумчиво приложила пальчик к подбородку и воздела очи к потолку, остановившись возле очередного полотна с изображением цветных пятен. — Просто тот Саске-кун, которого я помню, мог бы выиграть конкурс аморальных ублюдков, даже не участвуя в нём.

Хуясе комплимент.

— И что же поменялось?

— Не знаю. Ты стал похож на типичного «хорошего мальчика», — девушка пожала плечами и окинула парня оценивающим взглядом. Масляным. Почти голодным.

— Я стал хорошим, и это плохо, — подытожил Учиха, демонстративно отворачиваясь к аляпистому полотнищу на стене.

Сакура хихикнула. С таким звуком умирает мышь в мышеловке, когда ей переламывает шею захлопнувшийся капкан.

— Это не плохо, просто в школе я думала, что такого, как ты, только могила исправит.

— Она и исправила, — голос настолько острый, что может порвать горло. — Могила родителей.

Накосячила, да. Доигралась, дурочка. Куда теперь денешь свою сучью улыбочку? Конечно, она приклеилась к лицу, а ты чего ждала? Давай, отводи стыдливо взгляд, бормочи извинения. Ну, чего ты?..

— Прости, я ошиблась. Мне тебя пожалеть, или сам справишься?

Вот теперь на лице у Саске целая прорва гнилых червей. Она кишит и расползается по щекам, лезет прям изо рта, капает на пол липкой жижей. Ядовитой. Ох уж эти учиховские улыбки.

И, наверное, стоило бы уже взять себя в руки, в конце-то концов. Ты ведь бывший хост, ты ведь профессионал по запудриванию мозгов женщинам, эта пудра с тебя сыпется вон уже, так давай, продемонстрируй свой профессионализм.

И черви как-то сами собой исчезли с лица, оставив после себя лишь сухонькую ухмылочку. Почти что добрую, даже немного растерянную. Да, вот так, Саске, вот теперь это уже похоже на пурпур и услады. Давись сам своим ядом.

— А, Харуно, вот ты где! Прикинь, села поссать, смотрю — а у меня утечка гемоглобина, пришлось искать проклад... Привет, Саске-кун.

Это было тупо. Это было так тупо, что стало смешно.

И, вместо того чтобы разрядить обстановку каким-нибудь вопросом в духе «мне на самом деле похуй, но я не хочу, чтобы об этом догадались, поэтому спрашиваю хуйню», Учиха и Харуно сверлят друг друга недовольными и неудовлетворёнными взглядами под нечленораздельный клёкот Яманака, которая вот-вот уссытся своим гемоглобином от счастья.

— Что занесло тебя в храм искусства? — глаголит блондинка, а у Учихи всё не идёт из головы текущая из пизды кровь, и парень то и дело бросает косые взгляды на подол короткой джинсовой юбки.

И почти видит сцену с лифтами из фильма «Сияние».

— Искусство, — отвечает задумчиво, уже откровенно пялясь на стройные бёдра Ино и представляя, как там, между ними, творится багровый апокалипсис.

— И как тебе?

— Красноречиво, — Саске, наконец, выбрасывает из головы чужие окровавленные вагины и кивает в сторону «дерьмовой» скульптуры (так Саске окрестил небольшую фигурку какашки, что одиноко возлежала на узком кипельно-белом пьедестале).

Это был тупик. Провал. Полный пиздец.

Так бывает, когда нужно поддерживать вымученно-вежливую беседу с человеком, на которого похуй. Нужно делать вид, что тебя безгранично заботит, как у него дела, как дела у его (а в прошлом и твоих) друзей-знакомых (неважно даже, что ты не помнишь их имён); как там учеба-работа-личная-сука-жизнь и не сдохла ли его кошка (и нет разницы, что там собака). Делать ёбаный вид, что эти вопросы вообще приходят в твою голову.

— А как поживает твоя семья, Сакура?

Не удержался. Бля, прекрати уже разговаривать с ней так, словно сводишь счеты со старым врагом. Так не разговаривают с человеком, который нравится. Который хоть немного тебе симпатичен. С которым ты собираешься заводить ёбаные отношения.

Но, увы, слово не воробей, а если и воробей, то не таким, мать его воробьиху, тоном.

Взгляд Ино становится похож на стадо ежей. Но самое стремное было то, что Саске показалось, что это стадо знает правду. Ну, или как минимум её часть. Самую ебаную, разумеется.

— Всё хорошо, Саске-кун. Спасибо.

Учиха готов был поклясться, что Яманака облегченно вздохнула. Харуно же мило улыбнулась, развернулась и пошла дальше.

Ну что за дебильная привычка всё время съёбывать?

Брюнет срывается вперёд, минуя кровоточащую блондинку, вцепляется в тонкое предплечье, разворачивает Сакуру так быстро и резко, что та утыкается носом в грудь парня.

- Эй, слушай, прости меня, ладно? Просто эти убогие скульптуры вывели меня из равновесия.

Зеленые глаза изучающе скользят по лицу Саске, и тот почти физически ощущает этот влажный взгляд. Он похож на слизней — скользкий и неторопливый.

— А я уже было подумала, что это «творчество» тебе действительно нравится, — опускает глаза, растерянно теребит край кофты. — Ох, и ты меня прости, я не должна была...

— Может, сходим куда-нибудь на выходных?

Сакура переводит взгляд на учиховские пальцы, и парень, с видом «ой-ой, мне та-а-ак неловко, пиздец, ага», отпускает руку девушки.

— Было бы здорово, — улыбается слишком радостно.

Кстати, а вот интересно, насколько близко Харуно общается с Сасори? Она ему расскажет о сегодняшней встрече? И если да, то что именно она скажет?

«Что ты как был мудаком, так и остался».

— Миссия выполнена.

— Я в курсе.

И снова, здравствуй, запах дерева.

Сасори всё на том же месте, всё с тем же блядским поленом.

— Ты точно не трахал Харуно? Просто, я смотрю, ты у нас любишь обрабатывать брёвна.

Акасуна буквально швырнул в Учиху «умридолбаёб» взгляд.

Знаете, иногда так бывает: вот ты берёшь у девушки номер, спешно сваливаешь, сославшись на неотложные дела, и вот, вроде бы, ты уже почти дома, как вдруг ловишь себя на том, что стоишь посреди столярной мастерской и несешь всякую хуйню про брёвна, лишь бы что-нибудь сказать.

Саске потоптался на месте, чувствуя себя полнейшим придурком. Да, собственно, он им и был, по сути. Неудачник. Ебаное дно дна.

— Вот, держи, как и обещал, — Сасори швыряет на стол небольшой конверт, но Учиха знает, что кукольник мечтал сейчас швырнуть этот конверт в лицо брюнета. Да так, что бы бумага воткнулась в лицо и застряла там.

— Что она тебе рассказала? — сорвалось с языка прежде, чем Саске успел всё осознать и подавиться этим вопросом. Черная пластиковая карточка перекочевала из конверта в карман.

— Что ты мудила, каких свет не видывал.

— Так и знал, что она до сих пор меня любит.

Яд, потоками льющийся из парней, уже почти затопил просторное помещение.

— Она была рада, — Сасори со вздохом прикрывает глаза и трёт переносицу. - Давно я не видел её такой счастливой.

Саске молчит, чувствуя, как все едкие комментарии столпились у выхода и ждут своего часа. Но час не наступает, и отрава, так и не сорвавшаяся с языка Учихи, встаёт поперек горла.

— Мне похуй.

И это — правда. Немного неуверенная из-за тихого голоса, но всё же правда. Брюнет был уверен — надо дать понять это сейчас, пока ещё не слишком поздно. Ему действительно, всамделишно похуй, ему нет дела до её чувств. И ничего не поменяется, ничто не дрогнет внутри Учихи, он не испытывает ни капли жалости к этой чужой и незнакомой девушке. Она никто.

Акасуна смотрит и всё понимает. Смотрят его куклы с пыльных полок и тоже всё понимают.

Все, блять, всё понимают, но упорно продолжают на что-то надеяться. Тупые, пиздец.

«Надежда — это чаще всего отсроченное разочарование», — сказал один мудрец.

Саске бы с ним не согласился. Саске спорил бы с ним до посинения, исходя слюной и махая руками. Не «чаще всего».

Всегда.