Нож. 8 глава.

Сасори с завидным постоянством любил долбить дерево. В этом Учиха убедился, когда снова застал «мистера-секретаря-Харуно-Сакуры» в мастерской.

С самого утра у Саске пригорели жопа и макароны. День обещал быть блядским, Харуно не отвечала на звонки и механическая тётка на том конце с завидным упорством повторяла, что абонент — нихуя не абонент. Поэтому Саске пошел к Сасори. И какого хуя, спрашивается, так надо вечно Учихе зрить Акасуну непременно лично?

Совсем охуел.

- Ты так и будешь сидеть и молчать?

Да, Учиха пришел к Сасори и начал сидеть и молчать. По пути он как-то не додумался сформулировать хоть какой-нибудь внятный вопрос или откопать хотя бы один из кучи уже имевшихся.

- Твоя подыхающая недоподстилка не желает отвечать на мои звонки, а мне деньги нужно зарабатывать, Мистер Работодатель.

Сасори скривил рот буквой «зю» и отложил тесло. Саске готов был поклясться, что это самое тесло в мыслях Сасори уже пробило Учихе голову к хуям.

- Она плохо себя чувствует.

- Ну, ахуеть теперь. Кстати, а мне больничные полагаются?

Сасори одарил Саске своим — фирменным уже — «умридолбаёб» взглядом и достал блокнот.

- Вот тебе адрес, раз уж очень хочется, - пишет что-то в блокноте, выдирает страницу, протягивает Учихе.

- Ебать, да туда пиздохать, как до луны. Пешком. На руках, - недовольно хмурится, убирает бумажку в карман.

На дворе сраный понедельник и начало августа, не менее жаркого, чем был июль. Саске сидит еще минуту и сколько-то-там-секунд(на двадцать шестой брюнет отвлёкся и сбился со счета) и уходит, игнорируя очевидную радость «мистера-ёбаного-посредника».

Харуно действительно живет в какой-то убогой заднице, где-то на границе с Усть-Подпиздюйском и добираться приходится около двух часов с тремя пересадками, потому что ёбаное метро еще местами закрыто.

Тем не менее, найти дом Харуно особого труда не составило, потому что её халупа выглядела наиболее рентабельно, по сравнению с остальными сараями на этой облупленной улочке.

Брюнет проверил таблетки в кармане, вдохнул, потоптался перед дверью и постучал.

Из глубины дома донесся звон чего-то разбитого и отчётливое «какого хуя», почему-то голосом Сакуры.

Саске был уже на полпути к мысли о побеге, когда дверь распахнулась. От взгляда, которым Учиху одарила его ряженая-суженая(на голову контуженая), мысль о побеге созрела на девяносто девять процентов.

Выражение лица девушки, гласившее что-то типа «если ты, сука, потревожил мой священный покой по поводу какой-то хуйни, то я сожру твои глаза десертной ложечкой, а потом нассу тебе в глазницу», было зрелищем не для слабонервных(коим Саске, кстати, и являлся).

- Привет, - прокаркал, попятившись.

- О, Саске-кун... - произнесла с таким облегчением, словно только что вспомнила имя, выражение лица сменилось на относительно нормальное и частично приветливое, а взгляд стал тёплым и даже почти-пустым.

Учиха так и замер на месте, пытаясь понять, обосрался он всё таки от страха, или жопа его чудом не опозорила. Харуно была заметно бледной, уставшей, растрёпанной и, возможно, ей было где-то больно.

- Ты не отвечала на звонки и я забеспокоился, - соврал.

- Прости, я спала, - сделала вид, что поверила.

- Цвет твоего лица подходит цвету твоих глаз, - нагло прошел в дом, отталкивая девушку внутрь.

Харуно опустила глаза и к зеленоватому оттенку кожи пририсовался еще и розовый.

Она вся была какой-то странной, раздраженной и недовольной, и это побудило Саске еще раз незаметно проверить таблетки в кармане.

- Мне немного... - проворчала, теребя рукава растянутого домашнего свитера, очевидно мужского. - … нездоровится и я не хотела чтобы ты видел меня такой.

Учиха окинул беглым взглядом унылую, но уютную обстановку доступных его взору помещений дома Сакуры, а именно кухни и гостиной. На полу у стола лежали осколки разбитой чашки и Харуно поспешила их убрать. Девушку шатало и она то и дело неосознанно хваталась за голову.

- Иди сядь, я сам, - Учиха как-то неловко подтолкнул Сакуру к дивану.

Отдернул руки незаметно, но с легким чувством отвращения, словно бы рак был заразен.

Ой, Саске, блять, прекращай, ладно у неё рак мозга, но ты-то хули вломился к девушке в дом и двух слов связать не можешь? У тебя что, рак речи?

Учиха убрал битую посуду и поставил чайник на плиту. Сакура сидела на диване с отрешенным видом и, когда брюнет сел рядом, вздрогнула, словно забыла о его присутствии.

Харуно выглядела откровенно жалкой, но жалости Саске не испытывал совершенно никакой и сетовал лишь на пустую трату времени. По идее, ему бы расспросить девушку о её жизни, хотя бы изобразить заинтересованность, но в тупой голове блуждала лишь пустота, изредка спинывая хуи с заплесневевшей кучи вопросов, которые вообще адресовались Сасори.

Ну что, блять, поделать, если смерть Харуно интересовала Учиху кода больше, чем её жизнь и то по причине завершения этого дерьма с приятным бонусом в виде кучи бабла. И нет, совесть Саске не мучила — лишь посмотрела презрительно из той жопы души, в которой обитала, и ушла.

Сакура то и дело косилась на приоткрытую дверь комнаты и Саске, проследив за её взглядом, увидел в дверной щели что-то вроде капельницы или-что-это-блять-вообще-такое.

- Мне уйти? - спросил Саске, искренне надеясь на положительный ответ.

- Нет, - голос сломан как-то странно и выражение лица у Харуно словно надтреснувшая маска. Придвигается ближе утыкается лбом в плечо и брюнет, пользуясь моментом, морщит нос. Почти брезгливо, «почти» - потому что от Сакуры вкусно пахнет. Приторно немного, но приятно.

Здесь что-то не так, здесь определенно сокрыта какая-то хуйня, потому что девчонка опять молчит, лишь тяжело дышит, а еще она совсем не пропахла лекарствами, как ожидалось. Она молчит, хотя раньше всегда трындела, не затыкаясь, о погоде, собаках, цветочках в горшочках. А теперь вот молчит, запертая где-то внутри своей болезни и Саске почувствовал почти на себе, как пульсирует в мозгах Харуно что-то большое и инородное.

Не по себе. Он всей душонкой не хочет быть здесь.

Брюнет поднимает руку, запускает пальцы в спутавшиеся розовые волосы над шеей, горячей и вместе с тем холодной. Жест так себе, так бездомных щенков жалеют. Но кто бы хоть раз Учиху так пожалел. Хотя бы так.

- Расскажи мне что-нибудь, - просит приглушенно, уткнувшись лицом уже в подмышку парня.

О, Учиха бы рассказал. Но не о погоде и щеночках, а о том, что ему бы два дня пережить, ему бы сдержаться и в среду не спустить курок. Не спровоцировать того парня, что сидит внутри Наруто, не разъебать очко Саю, не отпиздить Какаши. Потому что, блять, хотелось. Пиздеца хотелось, приключений на задницу, знаете ли. И этот срединный(средовый? середочный? да похуй) кайф был бы только началом. Началом уёбищной традиции не-спускать-курок, не-провоцировать-Кураму, не-разъёбывать-очко-Сая, не-пиздить-Какаши каждый, сука, раз, когда очередной шаг будет пройден. Потому что весь этот цирк уродов со всеми его блядскими представлениями и клоунами-дегенератами предназначен для битвы с главным боссом этой игры. Для Итачи.

И вот, вместо того, что наболело, Саске рассказывает о том, что нужно: о котятах в коробке по пути, о странно дрыгающихся девицах в «Шейке», о кофеине, о пригоревших макаронах(про пригоревшую жопу Саске тактично умолчал), о бездарных режиссёрах и новинках кинопроката.

Сакура всё молчит, изредка фыркает и «улыбается». В кавычках — потому что вымучено и натянуто, словно головная боль куда меньше, чем эта, улыбочная.

И надо же вдруг случиться такой хуйне, что Сакура поднимает лицо ровно в тот момент, когда Саске наклоняет голову.

Ну и ладно, всё равно пора было включать режим романтики, поэтому Учиха легко скользит губами по горячим губам «своей» девушки, почти привычно, словно оприходует очередную клиентку на прошлом месте работы.

Сакура откланяется назад под напором чужого рта, неловко цепляется пальцами за чужую футболку, трепещет ресницами, но всё как-то сдержано, едва ли не официально и Саске толкается языком в мокрый приоткрытый рот. Чувствуется вкус лекарств, отдаёт горьким порошком в горле и брюнету вдруг отчетливо привиделось, что он облизывает сейчас долбаную опухоль в мозгах Харуно, словно болячка такая большая, что до неё можно достать языком.

Саске хочется блевать и он отталкивает девчонку, ловко маскируя ужас и омерзение на лице выражением типа ой-блять-я-не-знаю-как-так-получилось-пиздец-что-мы-делаем-давай-не-будем-спешить.

Сакура смотрит тошнотворно-понимающе, встаёт с дивана, вытирает рот рукавом, скорее машинально, чем демонстративно, бормочет «тебе лучше уйти». И падает на пол, не сделав и двух шагов.

Саске в ахуе тупит пару мгновений, думая что эта неуклюжая дура просто споткнулась и сейчас, краснея и извиняясь, встанет. Но девица не вставала. Лежала на полу в странной позе.

Блядь, на такой случай красноволосый пидор Учиху не проинструктировал и брюнет даже предположить не мог, какие таблетки и куда нужно теперь пихать Харуно.

Как апофеоз пиздецовости ситуации на кухне засвистел чайник. Саске сходил выключить плиту, потоптался на месте, едва ли осознавая насколько уёбищем выглядит сейчас.

Вернулся в комнату, встал перед телом на полу.

- Сакура?

Слишком неуверенно, но совсем не обеспокоенно. И где-то внутри, да что там, блять, и снаружи, завибрировало странное предвкушение и почти радость даже. Сучья радость и сраная надежда на то, что Харуно сдохла и этот пиздец под названием «отношения» закончится прямо сейчас, и Учиха со спокойной душой перестанет отвлекаться на эту хуйню.

Просто умри, Сакура, пожалуйста, просто умри сейчас. Тебе же от этого лучше, ну. Сама же понимаешь, всё равно умрёшь, так лучше сейчас, чем терпеть муторные полгода(или меньше, о Саске так хотел, чтобы меньше). Нет, Сакура, Саске не ненавидит тебя настолько, чтобы желать смерти, просто ты помеха, просто ты средство достижения цели, просто ему настолько похуй, что лучше бы ты умерла и перестала быть обузой.

Но, когда пошла третья минута ожидания чужой смерти, опять случилась какая-то хуйня. Ей богу, Саске, у тебя не день сегодня, а хуйня сплошная. А как еще назвать то, что Учиха молится о скорой кончине Харуно, а сам поднимает её с пола. Подсчитывает в уме сэкономленные часы, а сам смотрит не поранилась ли девушка во время падения. Блядь, какой-то нерациональный автоматизм, какой-то ёбаный почти-страх.

А что если и вправду умрёт? Вот так, прямо на диване, прямо на руках Учихи. Позавчера смеялась в парке и пачкала щеки брюнета мороженым. Невыносимая, раздражала. А сегодня умерла.

И пока мысли, трезвые, вопили бросить девчонку прямо тут, мол, она и без того не жилец, она и без этого пиздец, дрожащие — с чего бы? — руки вызывали скорую, голос, севший — да что не так? — называл адрес.

Ступор. Что-то переломалось, перебилось, перегорело.

Ровно на самую маленькую единицу времени.

А дальше всё как и всегда по уёбищно-учиховскому: искал в Гугле ответ на вопрос «как жить, если ты в пизде», пока ждал «скорую», искал себя, а нашел порно. И мозг иронично подсказывал сюжеты а ля трахни-пока-тёпленькая и прочие шутки категории «за двести девяносто девять». До категории «за триста» не дотягивали в силу своей ублюдочности.

И совсем не было стрёмно от самого себя, пф, я вас умоляю, это же Учиха.

Приехали врачи. Слил им координаты Сасори, запер дом, поехал домой.

Еще один день проёбан в никуда.

Жаль.