Ну мы же биджу... Глава 47. Плачь летом без дождя

Кажется, их не преследовали – погоня оттянулась назад в Коноху, предпочтя начать зализывать свои раны и добить прихвостней Орочимару. Деревья укрыли их, удобно протекал ручей, позволяя единственному медику в их группе работать быстрее, но каждый шиноби Песка чувствовал себя крайне неуютно.
Впрочем, не столько из-за деревьев и близости стен Листа. Благодаря ненавистному демону-Гааре они смогли выбраться из селения без новых потерь.
Гаара не помнил, как они отходили. Помнил, что довёл до автоматизма всё ещё до дыры в стене: отбивался, укрывал своих и не давал им же в горячке боя атаковать первыми. В глухой обороне, шаг за шагом, подбирая по пути людей, они чудом вырвались из оцепления и покинули Конохагакуре.
А потом Собаку тихо, предупредив только сестру и только взглядом, отделился от остальных. И теперь кровь словно въелась в кожу и рукава. Сбросив калебас, который вдруг стал тянуть к земле слишком сильно, парень рухнул у ручья. Ноги и руки слегка дрожали от перенапряжения последних часов, но Гаара не сказал бы, что сложнее: кричать на своих до хрипа, чтобы шли и не шарахались от него далеко, или же пощадить почти всех ниндзя Конохи, настойчиво преследовавших их.
Тануки убил всего лишь троих – быстро, хоронить нечего будет. А после тихо предложил не сражаться.
Хотелось спать.
Собаку замотал головой. Глаза слипались и, набрав в ладони холодной воды, парень дважды умылся. Ни за что он не вернул бы свою невозможность ко сну, но сейчас это могло быть полезным. Каждый «свой» следит за ним, и если заснуть, то сначала это вызовет панику, а после – подозрения, так как катастрофы не произойдёт.
Гаара уставился на свои ладони в чистой проточной воде. Тануки сам не понял, что послужило толчком, но в какой-то момент его контроль был на пике – идеально и смертельно летели песчинки, разрезая плоть и кожу.
И исцарапав его руки. Едва-едва, по верхнему слою… Вздохнул, Собаку откинулся назад на бутыль с песком и прикрыл глаза. Чтобы не отключиться, парень сосредоточился на голосе Баки, который принял на себя командование и отправлял наименее потрёпанных в разведку. Сейчас наилучшим вариантом будет отступление, но Гаару он не устраивал: тревожился за Хинату, думал о Шио и прочих, привычно и впустую искал ниточку связи с Шукаку.
К ночи стоит тайно ускользнуть обратно… или нет… но хотя бы поспать…
Вскользь Гаара заслышал своё имя, но не удивился. Открывать ради этого глаза Собаку был не готов – о нём всю жизнь переговаривались вполголоса за спиной.
Пускай.
Кто-то подошёл ближе, стараясь остаться незамеченным, но не смог, видимо, от усталости или ран. Тануки напрягся и, открыв глаза, глянул вбок, не повернув головы. Темари. Сестра была в смятении – он не видел у неё такого выражения лица.
- Я сяду?
Гаара равнодушно пожал плечами. Старшая Собаку шумно опустилась на траву. Девушка чудом сберегла веер, но марионетке их брата досталось больше, и Канкуро упрямо отмахивался от ирьёнина. В другое время Темари прикрикнула б на него, чтоб не выпендривался и дал проверить на яд глубокую царапину на щеке, но сейчас эта мысль не пришла в голову девушки: куноичи выдохлась.
И голову занимал другой брат. Остро отпечаталось перед глазами, как двое отказывались идти с ними из-за Гаары, плюясь ядом в его сторону, а младший брат вдруг рявкнул на них яростно и зло: «Если хотите сдохнуть, могу устроить! Нет – живее!». И младшему Собаку не раз приходилось это повторять на все лады.
Как Шукаку сорвался. Но срывы демона – это кровь своих и чужих, мясо, сломанные кости, хаос, а не крик и раздражённое шипение. Теперь он вновь был внешне спокоен, обычен, и замкнулся молча в себе, но Темари теперь не забыть этого дня.
Странная черта характера. Странная – потому что неизвестная.
Могут ли они с Канкуро называть монстром Гаару, когда он ни разу не тронул их, лишь грозясь, а она, старшая дочь, не знает, какой её младший брат на самом деле? Что с ним бывает, когда он злится? Что – когда устаёт и загоняет себя до полусмерти наравне со всеми, по-звериному скалясь в обе стороны?
Смерть, думалось каждый раз, смерть и ненависть всегда – но вдруг они ошиблись… Шукаку был проклятьем, но то чудовище, запертое в темнице тела человека. Но, ненавидя, Собаку давным-давно уже мог покинуть Суну…
Темари понимала. Все понимали. В центре Конохи, почти в окружении – шансов практически не оставалось.
Почему Гаара вообще спасал их?
Этот вопрос нежданно-негаданно прокрался в речь, но старшая Собаку не привыкла говорить с младшим из своих братьев:
- Зачем?
Успевший снова смежить веки младший Собаку открыл глаза. Будь на его месте кто угодно другой, Темари б подумала, что только что вырвала человека из дрёмы – так Гаара недовольно морщился. Вряд ли он её слушал, а если и да, то брат вряд ли владеет искусством телепатии на её слова без грамма конкретики.
Но, к удивлению куноичи, Гаара понял:
- Ненавижу их, - нечаянным шёпотом сказал он: сорвал голос, - и мотнул головой в сторону шиноби Суны. – Не вас.
Младший Собаку облизал сухие губы. Темари впервые видела его таким измотанным. Но не впервые за последний месяц ей становилось тошно за саму себя. Парень резко согнулся и надавил себе на виски, жмурясь. Снова умылся и характерно потёр глаза. Внезапно куноичи осенило.
- Гаара, ты же не!..
- Нет, - отрывисто. – Или да, - Гаара подавил зевок. – Спать хочу, устал…
- Не спи, не спи! – пробормотала Собаку и зачем-то схватила брата за худое плечо; левое, под рукой оно оказалось мозолисто-твёрдым. Парень напрягся, но девушка забыла, как не любит он чужих касаний – да и кто б стремился к нему касаться… Не желая поднимать панику, что было бы в сторону Гаары подлостью, Темари лихорадочно копалась в аптечном кармане поясной сумки. Наконец она нашла остатки запаса энергетических пилюль: для такого случая они не предполагались, но, идя на дело, Собаку подготовилась к возможному долгому бою без передышек.
Три – передозировка и отравление. Поразмыслив и заметив, что Гаара уже вновь расслабился и щурится на свет, Темари взяла две.
- Не спи, - повторила куноичи и вложила ему в ладонь обе капсулы. – Раскуси, так лучше и быстрей усвоятся.
Младший Собаку без возражений закинул в рот обе. Внутри них оказалась горькая до рвотных позывов жидкость, и тануки с трудом сглотнул. Пустой желудок протестующе попытался вытолкнуть всё обратно, но Гаара стиснул зубы. Сразу же прокатилось от живота огнём и растеклось по лёгким и покалыванием в пальцах.
Однако общая усталость и выжатость никуда не делись.
Сестра ещё держала его за плечо, тревожно вглядываясь, ища, видимо, признаки близкого смертельного сна. Мысли вяло ворочались в голове, но среди их вязкой гущи ему померещилось желание признаться ей, что всё хорошо: что вечный зуд боли покинул его, что он может теперь спать, как все. Но вместо этого Собаку повалился и уткнулся в мягкое пыльное тепло чужой одежды.
Темари окаменела. Брат просто упал на неё, под бок и правую руку, и подобрал под себя ноги. В отличие от Канкуро, он был щуплым, но оказался крепче, чем виделось со стороны. Пилюли подействуют в полную силу после. Любому другому шиноби, а уж тем более тринадцатилетнему, даже в жестокой системе Суны дали бы отоспаться вволю или просто насколько возможно по ситуации.
А Гааре – нельзя.
Старшая Собаку неловко приобняла его. Честно говоря, Темари никогда не думала, как ему это удаётся – не спать. Сильнейшие из спецотрядов могли держаться неделю, но уже к шестому дню им становилось плохо.
Её брат делал, по сути, невозможное.
И девушка не смогла бы сказать точно, что невозможней – что Гаара годами не ведает сна или что сейчас он отдыхал в кольце её рук. Подошедший Канкуро, открывший рот от удивления, был, вероятно, того же мнения, но, удивительно быстро оправившись от шока, сел их охранять на некотором расстоянии.
На всякий случай.
Старшие Собаку не доверяли людям не меньше младшего.

Баки морально готов был бросить эту работу. Оставить где-нибудь в ближайших кустах протектор селения и уйти в весёлые дезертиры. И пускай дезертир из него бы вышел, скорее, мрачный и злой, а с учётом политики Суны – мёртвый, в минуты физического и морального истощения мужчина ловил себя на подобных смутьянских мыслях. Разведчики ушли тихо, а один даже успел вернуться, найдя трёх человек без сил и сознания в полукилометре от их убежища: нужно было собраться вместе чем скорей, тем лучше.
Мужчина скривился. Из него всегда выходил плохой лидер. Из юной Темари, которой всего пятнадцать – хороший, из отца её Расы – жестокий, но никакого другого Казекаге деревня Песка не приняла б.
Из Баки - отвратительный
А вот из его младшего сына – странный, но удивительно неплохой. Берегущий людей, заботящийся и спокойно стирающий в кровавое крошево врагов. Впрочем, это же Гаара и не стоит удивляться смертям от его руки, но младший Собаку убивал ради себя, для себя, в угоду своей прихоти, скуке и злобе ярящегося демона.
Не ради других. Ведь Гаара не дурак. Гаара отлично понимал, что каждый из этих людей убил бы его, будь у них такая возможность. Гаара знал, что Баки-«сенсей» - всего лишь прикрытие бывшего неудачливого АНБУ-охранника, зачем-то взявшего своё настоящее имя для этой миссии. Гаара не знал любви – потому что её не было и от братьев и сестёр.
Впрочем, в последнем Баки вдруг с недавнего времени начал смутно сомневаться. Собаку все на голову чокнутые, идиоты те, кто думают только на Гаару. Краем глаза мужчина старался следить хотя бы за младшим, а потому заметил, что возле него мнётся Темари, словно хочется подойти, но никак не осмелится.
Странно.
Странное селение, странное исчезновение Казекаге, странное поведение Гаары. Интуиция подсказывала, что связь есть, но разум её не находил.
Лучше б ему тоже немного передохнуть, а не заниматься домыслами. Хотя как же, дадут ему прийти в себя.
Один из командиров; незнакомый, засечки на жилете еле видно. Кажется, он возглавлял первую волну наступления. Ему до кости рассекло щёку, под бинтами на руке был электрический ожог. Насколько было известно Баки от остальных, он одним из первых развернул свою группу обратно – они пересеклись уже у ворот, где второму отряду не повезло наткнуться на печально знаменитого Копирующего Какаши. Хатаке мог в одиночку перебить многих, и птичий клёкот оглушил их, но Гаара успел вовремя, и стремящегося подольше задержать врала дольше командира задело только по касательной.
Командир качнул головой в сторону. Баки изогнул бровь.
- Разговор приватный, - пояснил он.
«Да уж какая тут приватность…» - вздохнул шиноби; от отряда не отойти без надобности ни на шаг. Но тем не менее они на несколько метров сдвинулись к ручью в сторону Гаары, так как даже если младший Собаку что-то услышит, то ему всё равно.
И далековато.
- На счёт Гаары, - сразу перешёл к делу командир. – Он предупреждал на счёт Конохи.
Баки нахмурился.
- В каком смысле?
- Встретил нас у стен селения. Советовал увести войска. Так же сказал, что Раса-сама мёртв и давно.
- Доказательства? – бездумно потребовал Баки. – Гаара смог его убить?
- Нет, он говорил иначе. Не его рук дело. Утверждал, что это Ото – предательство до нападения. И все наши приказы шли не от Казекаге. Доказательства… говорил о родстве. Но все знают от кого шли приказы убить Гаару, они не были близки никогда.
В этом был смысл – но смутный. Казекаге прятал лицо не так уж и давно, но это всегда было объяснимо: нелюдимый Раса не любил показываться и своим подчинённым, по слухам, остро стыдясь чудовища, которое породил, и маска оказывалась на его лице всегда, когда вели дела с другими селениями. Звук не стал исключением – но тряпица и шляпа почему-то так и остались при нём.
Но никто не видел Казекаге после того, как начался хаос. И попавший в плен Раса с его золотым песком – абсурд, пускай Третьего Каге Суны так и не нашли. Золото совершенней железа, а Коноха не обладает силами, чтобы его схватить.
А Звук и Орочимару? Какие техники сохранил величайший шиноби Листа и что обрёл, покинув? Теперь там не таких, но хватило ли б у них сил лишить Суну правителя, а на его место сунуть подставное лицо?
Однако Гаара и Раса похожи. И похожи больше, чем думали они сами. Если имел место быть обман – может ли быть дело так, что взгляд младшего Собаку замутнить не удалось? А что молчал: мало причин говорить, мало кто поверил бы.
Баки нашёл его взглядом и подивился увиденному. Гаара будто бы спал на руках у сестры, а Канкуро, продолжая упрямо ковыряться в марионетке и морщиться, когда деталь ломалась прямо в руке, враждебно зыркал по сторонам. Темари же вместо потерянной давным-давно матери нежно гладила младшего брата по спутанным волосам и, возможно, даже не замечала этого движения. Все трое сидели рядом.
Чувствуют ли дети гибель родителей? Сейчас Баки хотелось сказать, что да, но это значило поверить в смерть Расы. Но очевидное, едко-желчная режущая всем правда плавала у самой поверхности.
Гаара защищал каждого из них и вымотался настолько, что брат и сестра его вспомнили о забытых семейных узах. Как им – двоим Собаку, Баки, остальным, кто знал - жить-то теперь? Как ненавидеть Гаару чисто, ярко и слепо, как всегда? Не получится же теперь.
- Я иногда ненавижу наше селение, - выразил командир общую мысль и тронул бинт на руке. – Если Раса погиб из-за предательства, я не удивлюсь, - добавил он новую версию.
Баки пожал плечами: ему стало резко всё равно на то, отчего там умер и умер ли вообще их Казекаге.
Дезертир. Плохой, плохой дезертир. Зато пока живой.
- Я его тоже ненавижу, - негромко отозвался он, поймав дрогнувший взгляд Канкуро. Заметив, что на них смотрят, парень кивнул сестре, и Темари защитным жестом прикрыла Гаару рукой, а другой потянулась за кунаем. Марионеточник же с досадой посмотрел на сломанную куклу и повторил за куноичи.
Мужчина отвернулся.
- Кстати, Гаара был тогда не один. Я раньше никогда не видел этого человека, но на поле боя мелькал.
- За кого?
- Ни за кого. Впрочем, будь ситуация иной, я бы сказал, что Кири.
- Почему?
- Меч. Такой мог бы принадлежать одному из Великих мечников. Но именно такого я не помню, хотя и не учил никогда. Мог ошибаться.
Баки кивнул. Ситуация осложнялась, но допросить Гаару именно сейчас будет слишком сложно и травматично.
Подождать. Отдохнуть. Понять, что делать дальше.
А уж потом – Гаара.

День нападения на Коноху растянулся для Хинаты на недели. На месяц. Следующие же несколько суток слились калейдоскопом лиц, вопросов, голосов, словно именно у них боевые действия отняли время, и теперь остатки мелькали быстро-быстро. В первый вечер Хьюга помнила лишь то, как оказалась в постели, уже окутанная дрёмой; Шукаку не выпускал её с рук и в итоге девочка всё же рядом с ним и отключилась.
Допрашивали всех. Кто что видел, кто что знал. О шиноби Песка – ни слуху, ни духу, но их вроде не преследовали; но кто бы стал сообщать важные сведения слабому генину? Тсукикайбо был спрятан как можно дальше, ведь оружие приметное, в больницу к Юмии – если та ещё там была - Хината ходить не решалась, и вновь чувствовала себя беспомощной боязливой пташкой, боясь за Гаару и Шукаку, оказавшихся в опасности от жителей её родной деревни, и за Шио с Сейрам, которые просто испарились. Умом Хьюга понимала, что обе залегли на дно, сердце же билось вечерами часто и болело за всех пятерых.
Что-то говорил храбро вырвавшийся в схватку Киба-кун – Хината вспоминала тёмный и надломившийся взгляд такой сильной Сейрам.
Шино-кун рассказывал о странных слухах про заявившегося мечника Тумана – Хьюга с затаённым теперь восторгом думала о собственных крыльях и с болью и виной видела перед глазами кровь на бледно-серой коже Юмии.
Куренай-сенсей, не пострадавшая нигде, учила своих подопечных, объясняя политическую ситуацию вокруг Конохагакуре – тихая и с виду внимательно слушающая ученица мыслями искала Гаару, веря, что он жив, но не зная о его будущем.
Словно налаживалось всё в селении Листа, вдохнула деревня воздух без пепла и металла, не считая развеявшейся в воздухе серой пыли потерь, но бегая по мелким поручениям, которых свалилось на здоровых генинов уйма, Хината оглядывалась в сторону скалы Каге: где-то там, под землёй, в плетение лабиринта коридоров, находились темницы с пленными – Шукаку сдался добровольно, когда при множестве свидетелей передал её верному Ко и наказал стеречь лучше собственных глаз.
Шио тоже могла там быть, но не видели её в боях против Ото – не было за неё голоса.
Помог бы полёт – Хьюга не сомневалась. Но все на ногах, везде глаза и уши, в клане следят вдвойне пристальней, а в небе – сгущались тучи через день; грозовой сезон, длящийся от недели или больше, наступал на Коноху. Почему-то Хинате казалось, что не будь она одна, то решилась бы с радостным волнением лететь в грозовую тучу: испытать себя водой и громом, испытать крылья ветром…
Но не сейчас.
Сбегающее время сбилось с ритма вновь. Оно почти остановилось.

С пленными обращались без жестокости: постели сухие, камеры не затхлые, кормили регулярно. Шиноби Суны – кроме тех, кто успел раскусить капсулы с ядом – угрюмо глядели на Ибики и его подопечных, но не сопротивлялись и рассказывали всё без давления. За секреты родного селения каждый бы грызся – но а тут-то что? Пахло гнойным предательством союзника, ведь люди Орочимару и не подумали помогать; а простые рядовые и думают просто.
Морино сверял данные. Опытный, он каждого спрашивал по-разному. Солгать ему можно было, но вот составить общую лживую картину почти невозможно. Но все важные шишки ушли, а Митараши добавила новых сведений.
- Здесь и не бывало Казекаге. Мой сенсей, - презрительно и больно, но тихо; Анко неосознанно трогала шею в два раза чаще обычного, выдавая себя, - обвёл вокруг пальца всех нас. И сбежал, как всегда.
- Ещё ничего неизвестно, - спокойно и по уставу отозвался Ибики. Митараши он вполовину игнорировал. Эти сведения ни ему, ни Анко знать не положено.
Пленные послушные: работа шла споро, слишком ровно и немного скучно. С другой стороны, в переговорах они, несомненно, будут дополнительным аргументом.
- Да чего уж там, - женщина махнула рукой и пригубила саке. Выпивкой она даже готова была делиться, но Морино отказался. Анко он по старой полудружбе позволял творить, что ей вздумается, но будь ему чуть менее всё равно, Ибики посоветовал бы ей завязывать, а то вон – взгляд плавает, голову рукой подпёрла, плохо скоро станет. – АНБУ всё видели. Пока в барьере сидел, никто не понял, а как спал – так прошляпили. Измельчали мы…
- Измельчали, - для приличия согласился Морино.
Ни соглашаться, ни отрицать этого он не собирался. В АНБУ он знал многих славных, тихих, сильных, но вот умер Хаяте и забрал с собой Югао. Сколько раз и сколько народу говорило ему не заводить отношений.
Впрочем, Узуки, может, и выберется, раны не самые серьёзные… Только знал Ибики таких. Маску больше в жизни не наденет.
- И старика нашего убил, гадюка скользкая, - горько добавила Анко, стукнув рюмкой по столу. Немного прозрачной жидкости пролилось.
Морино неодобрительно покачал головой. Но даже у него тяжесть осела на плечах. Ситуация повелевала ими. Коноха не сможет начать войну – потрёпанная, осиротевшая, пускай Суна, возможно, в точно таком же состоянии.
Третий берёг детей селения, их сейчас много. Ибики может и смог бы, но с трудом, а у других и подавно не хватит духу вовлечь их в кровавый водоворот боевых действий с южными соседями, кто бы там первым ни нападал.
Хотя бы из уважения к их долго прожившему, но всё равно погибшему не в старческой постели старику.
В дверь еле слышно стукнули. Ибики собрал бумаги в папку и отодвинул в сторону. Анко скучающе фыркнула. Морино подумал, что будь она чуть моложе и чуть более пьяной, то, наверное, Хирузена б оплакивала.
- Митараши, убирайся, - произнёс он. – Я работаю. Тебе тоже увольнительных никто не давал.
- Ой, да что я там не видела… И у меня больничный. Типа.
- Тогда иди в больницу.
Митараши запрокинула голову и в два глотка уничтожила остатки алкоголя.
Неужели всё же уйдёт?
- Кто хоть? – спросила женщина и потянулась, качнувшись на стуле назад и закинув ноги на стол, надеясь на зрелище и сыграть роль хорошего допросного. Или плохого, это уж как повезёт. – Всё этих мурыжишь? Который раз уже?
- Твой любимчик, - серьёзно отозвался Ибики и поднялся из-за стола.
- Этот? – Анко словно немного протрезвела. - Да он волком глядит на всех, и они на него. Даже драку затеял, укусил в щёку одного… - Морино поморщился, вспомнив ту ситуацию. Бросающийся на охранников пленный – ситуация обыденный, но пытающий ударить в челюсть и откусить нос своему вполне мирному и тихому сокамернику паренёк внёс каплю новизны. - И сдался сам, хотя без ран был. Удрать бы мог.
- Что-то с ним не так… - мрачно нахмурился мужчина.
Шестое чувство есть у каждого шиноби, рождается после перехода за определённую грань либо опыта, либо возраста, либо смертей и крови на руках. У некоторых – всё сразу, но интуицию никто не игнорировал: не правило, но аксиома.
Ибики верил только фактам. Но интуиция помогала выложить их в верную картину.
На этого пацана, недалеко ушедшим от старших генинов, но уже переросшего Итачи, не было ровным счётом ничего. Имя – назвал он сам. Протектор отсутствовал. Оружия, не считая нескольких новых кунаев, купленных, судя по маркировке, здесь же, в селении, при нём не имелось. Особые приметы – татуировки на руках, однако такие яркие, что могли быть свежими. Другие пленники все, как один, заявляли, что он чужак, к тому же, на имя Гаары – которым парень назвался другом – отзывались проклятиями.
Впрочем, и о Гааре этом выпытать ничего толком не удалось, но здесь у Морино и без лишних хлопот имелись сведения – младший сын Расы, нестабильный джинчурики. Просматривая его скудное дело, Ибики порадовался за себя: Наруто тот ещё идиот малолетний, но о лисе ни слуху, ни духу. Мальчишка слишком важная стратегическая единица, чтобы о нём кто-то что-либо рассказал без пыток.
Но тем страннее казалось наличие неизвестного никому в Суне друга джинчурики однохвостого демона.
Звук? Тоже вряд ли. Не похож, не змеиные отпрыск он, пускай и нельзя так судить. Но ниндзя Ото он убивал открыто, при свидетелях – на пару с тем же Гаарой, что дополнительно указывало на заговор против Суны в том числе – и крайне охотно. Прихвостни Орочимару агрессивно отвечали тем же и своим не считали.
Суне чужак. Враг для Ото. Тогда кто же он и откуда? Пуст, чист как белый лист бумаги. Пересказанная Анко история казалось глупой и детской, и Ибики только удивился, что Митараши поверила, не сразу вспомнив, как влияют на холодность её рассудка печать и бывший учитель.
- Гиблое дело... – протянула Митараши. – Вытащат его, наши и вытащат. Мы оба знаем, где и как он сдался.
Ибики промолчал.
Поняв, что Анко не намеревается уходить, Морино легонько стукнул по столу костяшками в ответ. Незапертая дверь бесшумно открылась, пленного завели. У него имелся синяк под охристыми вихрами, но полученный не в бою, а от сокамерника. Вместе с охранником в комнату зашёл ещё один человек. Его лицо скрывала маска – не АНБУ, но лица и глаз не видно; высокий, ладони с гладкими странными мозолями, волосы длинные, каштановые. Он быстрым широким шагом, вскользь повернув голову в сторону Митараши, которая всё же сняла со стола ноги и села нормально, пересёк разделяющие их с Ибики метры и сказал ему шёпотом несколько слов.
- Нет, - твёрдо отказал Ибики.
Человек повторил. Намекнул, что если не так – то приказом сверху. Морино хотелось плюнуть, но внешне мужчина остался непроницаем.
Шиноби кивнул охране.
- Развязать. Завяжите глаза, выведите наружу.
Парень удивлённо посмотрел на Ибики. Охранник, к счастью, беспрекословно подчинялся приказам и привычки задавать вопросов не имел. Перерезав верёвки на руках уже не пленника, он подтолкнул того к выходу:
- Иди-иди, сам всё слышал.
Шаркая, он вышел. Другие тоже оставили Морино и Анко наедине. Будто бы и не приходили. Ибичи в сердцах схватил папку и ударил ею по столу.
Чёртов мальчишка! Ушёл всё же.
- Кто? – небрежно бросила Митараши, играясь сенбоном.
- Хьюга.
- Ну, а то как же… - женщина ковырнула игрой в зубах. – Я ж говорила.
Говорила она.
Морино злился.
После падения Учиха власть клана Хьюга слишком разрослась. Нара, Инудзука, Акимичи, другие – ровня ли им? Вот и теперь по щелчку пальцев его допросную покидает пленный; едва ли не впервые за все годы его работы на этой должности не по его приказу и решению! А всё потому, что притащил на руках наследницу Хьюга, известную только своей робостью, слабостью и жалким видом, прямо в руки её папаше – невредимую, живую. Говорят, даже спала девочка, измученная усталостью. Так что с неё взять: ничем особым не отличается, а Куренай ещё жаловалась по первости, что больно добрая для их дела.
Тихая, не боевая, не опора клану. Но кровь.
Кровь Хиаши, кровь главной ветви, кровь закрытого общества, в котором водились порядки настолько рабские, что хуже было только закрывание на это глаз.
Хотя Ибики тоже закрывал. В отличие от девчонки, доброты за ним не водилось. Излишнего любопытства – тоже. Ярость взяла, да и только.
Морино повернулся к Анко, намереваясь ответить на её колкость, но женщина спала хмельным сном, положив руки на стол. Ибики почти тепло фыркнул и будить её не стал.

Шукаку прищурился на свет. Давненько он не видел его лучей. Хотя какое там, чуть больше недели прошло… Но пленником он провёл годы, и теперь краткое заточение оказалось мучительным. Этого он не предусмотрел.
Как вывели и сняли повязку, тануки просто прошёл к ближайшему дереву, сел у корней в тени и несколько минут приходил в себя. Напротив велась бурная и быстрая стройка; здесь всё порушили в день третьего этапа. Где-то на западе темнели тучи, но понять, уходят они или ветер несёт их на селение, парень не мог. В любом случае, дождь он не любил и предпочёл бы оказаться в этот момент под крышей.
Любой.
Синяк ныл. С сокамерниками «повезло». Одному из них в своё время удралось убежать от смерти в песчаном гробе, но он по крайней мере был всего лишь исполнителем приказов отца Гаары. Зато двое других в Суне издевались по своей воле: зло, едко, по молодости и вовсе поливали младшего, а тогда ещё маленького даже, Собаку водой, ловко избегая смерти.
Смеялись, кричали.
Это после уже боялись, когда стало опасней, а Гаара – жестоким и жёстким намерено, но Шукаку не забыл.
При виде их лиц рука сама махнула и в кулак сжалась. Получил в ответ, но нос сломать успел быстро, с приятным хрустом кости и хряща. Другого цапнул по-звериному, но промахнулся – как жаль.
Где все Шукаку не знал. Это его решение было – Шио и Сейрам скрылись сами по себе, впрочем, вряд ли далеко; Юмия могла быть ещё и вовсе в больнице. Гаара далеко, тануки остро это ощущал, но жив-здоров, и хватит с него. Найдёт, сойдутся. Если Ёко и сомневалась перед расставанием за сохранность Собаку, то Шукаку знал его дольше и лучше.
Если выдержал пребывание с ним в одном теле – переживёт и не такие мелочи, как быстрое отступление с поля боя.
В общем, единственные определённые сведения были только об одной. Наверное, ей хуже – одна, вынужденная притворяться, что ничего не произошло. А тануки уже успел решить быть ей братом, которого она заслужила, вместо того, индюка двоюродного.
Подобравшись, Шукаку постарался вспомнить дорогу. Не вышло. Что ж, поплутает. Сунув руки в карманы и подставив макушку под жаркое солнце, парень нырнул в ближайший душный и тенистый проулок.

Квартал Хьюга практически не понёс убытков; клан огрызнулся, защищая в первую очередь не селение, а самих себя и свои секреты. На заборе и воротах даже царапин от ножей и сюрикенов не было. Шукаку полюбовался на них и знак клана: похожий – или вовсе идентичный - рисунок припомнился ему на рукаве толстовки Хинаты, - и, хмыкнув, отправился искать чёрный вход. Или не чёрный, но просто любой другой – такие ворота настраивали на кучу охраны, вопросов, аудиенцию у главы клана и прочую не сдавшуюся ему чушь.
Да и как тут входить? Стучать? А в доме разве услышат? Или как в давние времена, когда приходил в гости к Ёко – ворота открыты, заходи и стучи в дверь непосредственно с веранды? Не, слишком сложно. У тануки никогда не водилось таких домов – слишком много их было, дети пустыни и ветра. Когда не были в городе, а всех сразу в городе не было никогда, они кочевали по барханам Живой или даже здешней пустыни, в краях, куда шиноби Суны и прочие люди заходить боялись, так как пропадали там люди, а голубые колдовские огни заманивали на смерть в руки совсем другого народа.
Тануки повезло быстро. Двигаясь вдоль забора, парень быстро наткнулся на менее помпезную дверь. Вот тут уже и стучать можно, и позвать прилично. Шукаку, не жалея, опустил кулак на доски:
- Эй, есть кто дома?!
Кричал парень во всю силу лёгких, поэтому его услышали. Хината повернула голову на звук, подняв взгляд от книги, которой пыталась отвлечься в ненужном окне свободного времени, но чернильно-тёмные изображения демонов-асуров к этому не располагали, пускай день стоял ясный и яркий. Голос девочка узнала: вскочила, бросила книгу и побежала к выходу.
Ко, открывший наружную дверь, был всего лишь преградой. Легко юркнув у него под рукой, Хьюга, прыгнув, ведь не доставала по росту, повисла на шее у Шукаку, крепко сжимая руки и жмурясь. Парень засмеялся и обнял её тоже, оторвав от земли.
Хината, согнув ноги, прижалась щекой к его щеке и не могла скрыть радость встречи. На Ко было абсолютно всё равно; потерялось ли стеснение по дороге, умерло ли под гнётом волнения и неосознанного страха за него тоже.
Шукаку лучился.
- Да живой я, живой, - смеясь, заверил он: так жалась к нему его названная сестра. Теперь он точно в этом не сомневался.
Хьюга что-то пробормотала и от щеки ткнулась ему в шею. Держать её, маленькую и лёгкую, в руках сложности не представляло. Скорей, приятно. Парень подмигнул недоумевающему соклановцу Хинаты, который смотрел, но деликатно не вмешивался.
Ко долго всматривался. Наконец, он узнал спасителя и защитника наследницы клана в недавней бойни: сколько бы ни было в этом правды, но передал парень Хинату невредимой. Мужчина слышал, что его взяли в плен, но лично не присутствовал. Но о том, кто постарался его освободить, догадывался.
Хьюга не любили оставаться в долгу.
Парень отпустил Хинату. Вспомнив о Ко, девочка смущённо замялась, а ещё щёки порозовели. Ко не обратил на это внимания – свою подопечную он знал лучше, чем её родной отец – и низко поклонился.
- Я должен выразить благодарность от лица всего клана Хьюга. Я не могу выразить, как мы признательны за сохранность старшей дочери и наследницы нашего клана, прошу простить, что не знаю вашего имени…
- Шикаку, - брякнул тануки в растерянности.
Перед ним никогда так не кланялись.
- Ко-сан, не надо… - неуверенно произнесла Хината. Мужчина послушно выпрямился, ощущая, что сделал правильно.
В конце концов, это он, помимо всего прочего, телохранитель Хинаты. Шикаку выполнил его обязанности. Но Ко самому было стыдно: даже будь он женат, то он не завёл бы детей, ещё до рождения обречённых быть в клеймом вторых на лбу. Старшая из дочерей Хиаши стала ему родной.
- Да чего уж там, - пожал плечами Шикаку. – Обычное дело.
Хината улыбнулась уголками губ и ласково посмотрела на Ко.
- Мы друзья, - негромко сказала она.
Шиноби понимающе кивнул.
- Только тихо, ваш брат собирался скоро вернуться.
Ко отвернулся, сделав вид, что никого не видел. В дом двое прошли тихо и более никем не замеченные.

Через большое, выходящее во внутренний двор больницы окно ветер разгонял пыль и запах лекарств в одиночной палате: ещё несколько дней назад состояние раненной было критическим, а сейчас места уже освободились, и не было необходимости подселять кого-либо. Приборы пищали, но в некоторых нужда уже отпала. Лицо пациента кто-то накрыл тряпицей, как у покойного, но худая грудь вздымалась и опускалась ровно; медсёстры пытались убрать это, за что едва сами не оказались больными из-за «охраны».
Дышалось трудно, шумно. Юмия не желала открывать глаза: в них словно песка кто-то насыпал, а нос грел солнечный свет, так что ещё и слепить будет. Но девушка заставила себя. Белая муть затмевала обзор, и только когда взгляд сфокусировался, а мысли стали ровнее, Орочи осознала, что просто её лицо прикрыто белой тканью.
Зато солнце не резало по глазам. Жар его питал и наполнял тело: капли сил стекали с его лучами в каждую клетку мышц, костей и жил. Осознавая и чувствуя себя лучше с каждой секундой – минутой? – Юмия принимала в себя тянущую боль в затянутых бинтами ранах, холодность иглы в правой руке, тяжесть лёгкого одеяла, дерущую сухость во рту и лёгкую солоноватость, соприкосновение с пластиком на лице и сосущую пустоту под грудиной. Последнее ощущение было сродни тому, если б отняли сердце, но без мучений и крови.
Орочи вспомнила – Жнец. Тогда всё ясно.
Значит, её всё же отпустили.
Юмия попробовала пошевелить шеей, напрячь мышцы спины и поясницы. Тело слушалось неохотно – отвыкло, ослабло, но ныло только от усталости. Тихо, в комнате никого нет. Свет падал, насколько она могла определить, слева; Орочи отвернулась направо, убрала тряпицу с лица и некоторое время давала глазам привыкнуть, уставившись в белую стену напротив. Затем медленно села, стянув с себя кислородную маску, потому что не чувствовала в ней нужды. Распущенные волосы тронули плечи.
От смены положения взгляд снова поплыл. С тихим рваным вздохом восьмихвостая опёрлась о постель на левую руку и тут же пожалела об этом, так как плечо ещё не было готово принять вес её тела. От сгиба локтя правой, где вену проткнула игла, тянулась трубка к капельнице. Юмия поморщилась. Неуютно было от осознания, что пока она здесь лежала, в её организм вливали какие-то посторонние вещества, пускай и, возможно, лекарства.
Орочи осмотрела сначала себя: бинты свежие, сухие, значит, кровотечения нет, - затем окружающую обстановку. На стоящем у стены стуле свернулась знакомая фигура; растрёпанные волосы без плена кос занавешивали лицо Сейрам. Прислонившись боком к спинке стула и поджав ноги, Хачи смогла в такой позе уснуть. До этого Юмия её не заметила.
Что ж, хоть что-то в пелене неопределённости и незнания. Но в целом всё равно раздражало.
Сколько дней прошло?
Видел ли кто-то её лицо? Поведут ли её допрашивать?
Бежать необходимо немедленно, или Шио надо, чтобы она побывала на допросе?
Кто жив, а кто отправился в мир духов?
У кровати примостился аккуратно прислонённый длинный свёрток. Девушке не нужно было проверять, что это.
Дверь тихо открылась, Орочи положила пальцы на иглу в своей руке. При удаче сможет попасть в глаз. Шио скользнула в комнату, оглянулась и коротко кивнула, затворяя дверь плотнее. Восьмихвостая убрала пальцы от иглы.
- Жива?
Юмия дёрнула плечом. Бессмысленный вопрос.
- Координация?
Девушка вытянула руку вперёд, согнула-разогнула пальцы. Закрыла глаза, коснулась указательным до кончика носом. Без предупреждения Ёко кинула что-то в её сторону: рука дёрнулась и поймала. Кицунэ удовлетворённо кивнула и притянула к себе второй стул, оседлав его верхом лицом к спинке.
- С врачом говорила. Пару дней будь тихой.
- Не мне надо это говорить…
Шио поняла её и тоже повернулась в сторону Сейрам. Спала Хачи беспробудно.
- Мы возле тебя по очереди. Ну, на всякий случай. Когда бежать и надо ли до сих пор непонятно, так что если что – донесли б на руках, - Юмия поморщилась: беспомощность отвратительна. – Но она задерживается чаще, изматывает себя. Говорила, что дома всё равно спать не может и сидела здесь сутками.
- Сколько времени прошло?
- Одиннадцать дней.
- Смерти?
- Обошлось, - равнодушно. - Ты была в ужасном состоянии. Хината сказала, что появилась из воздуха… Ты умеешь многое из того, что не умею я, и кучу всего само по себе, но появиться из пустоты – это редкий дар, - Ёко говорила отстранённо, смотря на Сейрам, а не на Орочи, как бы следя, чтобы Хачи не упала из неудобной позы. - Это нас касается?
Орочи не ответила. Шио раскачивалась на стуле, чьи ножки и складная конструкция определённо не были на это рассчитаны.
Помолчали.
- Нет. Не сейчас, - в итоге ответила Юмия. – Новости?
- Хината дома, - начала Ёко с самой беспомощной и зависимой из них. – С ней всё хорошо. Шукаку в темнице – сдался сам, его решение. Уж не знаю зачем, вроде собрался доказать так свою непричастность. Может, он и прав.
- Не одобряешь?
- Волнуюсь, - тихо. – Отговорить пробовала, но как-то… - она вздохнула. – Устала тогда. И ты раненой была.
Восьмихвостой стало почти совестно, пускай Шио точно не обвиняла ни в чём.
- Мы с Сейрам у меня, - продолжила тем временем девушка. - Те районы пустые, Орочимару вряд ли не знал об этом, и атаку туда не направил. Не зажигаем света, спать можно... Правда, на первом этаже, там выходов много, и есть даже подземный. Зарыт на середине, но если понадобится – Сейрам пробьёт.
- Я могу здесь больше не лежать.
Орочи снова тронула иглу. Инородное тело заставляло себя исторгнуть с каждой секундой всё дольше.
- Два дня, - твёрдо напомнила Ёко и приметила её манипуляции. – Не трожь, быстрее на ноги встанешь.
- Не люблю посторонние предметы в своём теле.
Шио вдруг усмехнулась.
- Ты ещё не здорова. Разговорчивая больно.
Юмия облизнула губы. Во рту, в горле и на языке было по-прежнему сухо. Кицунэ опасно наклонилась на стуле к постели и передала флягу.
- Там немного. Мы как-то не догадались…
Орочи молча откупорила и припала к горлу. Вода оказалась летне-тёплой, но глотку смачивала и пилась жадно, сладко. Лисица же вполголоса кратко рассказывала прочие сведения, так как обе понимали, что больница с тонкими стенами – не лучшее место для подобных бесед.
Из её слов выходило, что пришло затишье. От шиноби Суны никаких сведений, но Шио не сомневалась, что, пускай если прочие ушли на юг в сторону родной пустыни, то Гаара прячется где-то поблизости – не бросит напарника и не покинет страну Огня, не узнав, что по крайней мере с Хинатой.
Так же Шио заверила, что новости до больницы доходят в последнюю очередь. Здесь мало кому есть дела до высоких дел: важней спасти, срастить, хлопотать над раненными. Тратить время на разборки с по-настоящему злой Сейрам, готовой в буквальном смысле рвать на части ради безопасности напарницы, никто не собирался, так что лица Орочи никто не видел и не особо интересовался этим.
- Но это пока, - озабоченно добавила Ёко. – Шпионов будут искать.
- Нас здесь уже не будет.
- Разумеется.
Третий Хокаге убит – похороны назначены на завтра. Орочимару скрылся. Силы обоих деревень поредели, а без глав селений войну не начнёт ни одна, ведь в мире есть более опасные силы и соседи – полные мощи, с живым руководством: ветров близкой войны не ощущал никто, дети спокойно ходили по улицам, Коноха восстанавливалась без лихорадочной спешки и с осторожной радостью сохранённых жизней многих.
К тому моменту, как скудные общие сведения иссякли, Юмия два раза попыталась встать на ноги, проверяя, рано или нет – тело тонко пояснило, что не стоит – а желудок потянуло сильным голодом. Сейрам по-прежнему спала и даже посапывала.
- Вещи твои у нас. Все. Несколько книг я забрала, но не все тоже, следы замела, как умею, но ничего не гарантирую.
Юмия положила руку поперёк живота, прижимая. Поесть всегда успеется.
- Каков план?
- Нет плана. Уходить пора. Хината останется тут – она девочка ещё, семью не покинет сейчас, а как будет потом – увидим потом; попрошу приглядеть за Наруто.
- Он в порядке?
- Исцарапанный, довольный. Видела его, - небрежно, будто случайно встретила, не выслеживая на улице сосуд своего брата. – Сияет, забыл, что тюнином так и не стал. Он умудрился самого Гамабунту вызвать. Правда, - губы Шио изогнулись, - слушать тот его не стал, но в селении, оказывается, был ещё один санин, так что вышло удобно.
Глаза Ёко оставались холодными. Орочи никак не реагировала на эту историю, не понимая чувств кицунэ из-за того, что никогда их не испытывала.
Очевидно, что не только свою чакру использовал Удзумаки.
- Шукаку пойдёт за Гаарой, - продолжила тем временем кицунэ.
- Не дезертирство?
Девушка махнула рукой.
- Тануки через пустыню ближе, так что неважно. Сами разберутся, не маленькие – или Аза разберётся. Я-то точно не нянька им.
- А мы?..
- Последи за Орочимару.
- Сколько?
- Пока не надоест или не увидишь что-то важное. Я верю твоим глазам и ушам. Мы слишком засветились именем Аме – надо залечь на дно не только ради себя, так что помимо этого можешь делать, что тебе хочется.
Юмия не знала, чего ей хочется. Свои желания накрепко переплелись с различными степенями долга; своё затерялось, сплавилось с её выверенной в пробирке сущностью. Но Лига редко даёт скучать – дела найдутся.
Взгляд невольно упал на Сейрам.
- Не спрашивай, - Шио подняла раскрытую ладонь. – Понятия не имею. Но шла бы домой, честное слово.
- Вы не были там одинаково.
- Да, но у меня-то задание было, а она сбежала. Бросила клан, год разбойничала, обокрала Облако… Да на неё плакат розыскной нарисовали, нечего лицом своим светить!
- Могло быть хуже.
- И как? – буркнула Ёко.
- Фотография.
Лисица хрипловато отсмеялась в тыльную сторону ладони. Сейрам пошевелилась, как если б слышала, что говорят о ней и собиралась проснуться только для того, чтобы надавать всем на орехи.
- Поищу твоего врача, - произнесла Шио, видя, что Хачи вот-вот проснётся. – Ему стоит знать о том, что ты очнулась. Хенге сможешь?
Орочи сложила печать. Несмотря на то, что пока что ей было трудно даже встать, чакра успела накопиться. Лицо округлилось, родовые татуировки исчезли, в том числе и на руке, а зрачок в глазах принял нормальную форму.
- Нормально.
Шио улыбнулась, перегнулась через спинку стула и, когда Юмия в лучах солнца смогла различить закружившиеся вокруг качнувшихся хвостиков былинки, нежно поцеловала в лоб, коснувшись щеки. Вышла.
Девушка посмотрела ей в след. Сейрам дёрнулась, просыпаясь резко и неприятно, и чуть было шумно не свалилась со стула. Орочи переключила внимание на неё. Хачи перестала шипеть, и они встретились взглядами. Девушка замерла, в лице читались по теням и мешком следы чего-то пустого, затягивающего, чему Юмия не знала названия в своём ограниченном спектре эмоциональных и психических состояний.
Сейрам как онемела. Против обыкновения, пришлось заговорить первой. Или права Шио, и она ещё не совсем оправилась – язык без костей стал?
- Ты лохматая, - произнесла она.
Могло выйти недоумевающе, но по интонационной окраске не дотягивало.
- А, да… - рассеянно, тронув пряди; Хачи всё ещё смотрела, как на духа умершего. – Что с лицом?
- Шио за врачом пошла.
Сейрам судорожно выдохнула. С облегчением. Наверное, понять её можно – и Орочи смутно понимала, что провалялась без сознания целых одиннадцать дней. Но без личного опыта трудно судить: Хачи везло не попадать в такие ситуации.
Юмия и в будущем обошлась бы.
Покружив по комнате, Хачи остановилась у постели. Хотела сесть, но передумала, и просто замерла у изголовья, прожигая взглядом насквозь и сжимая-разжимая нервно пальцы, лишь бы было, чем руки занять.
- Спала давно? – спросила Орочи, и это было глупо, так как нарочито приветливо.
Сейрам раскусила.
- Неважно, - раздражительно, но тут же осеклась. – Эм… тебе надо чего?
Не менее нарочито заботливо. Не умели они обе говорить, это у Шио язык подвешен и слова льют когда надо, сколько необходимо и чаще всего нужные, обласкивающие больного-раненого и устраняющего беспокойство у ждущего напарника.
Живот снова напомнил о себе бурчанием. Несильно о потянуло характерной болью.
- Есть хочу, - сказала Юмия. – Поищешь?
- Ага… да… я быстро!
Хачи шумно вылетела из палаты, хлопнув дверью. Странно, что краска у косяка трещинами не пошла. Поменяв положение широкой подушки, Орочи откинулась назад.
Наверное, на самом деле надо отдохнуть… Но только два дня.

Шио вырвалась из тесных стен больницы. Разберутся сами. Игры в ниндзя кончились, поэтому протектор она больше не носила. Уничтожить бы, все три, но пока что они лежали дома в сумках с собранными вещами.
По широким и людным улицам они с Сейрам старались не ходить. В селении ещё оставались чужаки: в день экзамена было много гостей из столицы и из соседних стран. Но светиться лишний раз не стоило.
Девушка задрала голову. Тучи ползли медленно и далеко. Прольются не сегодня или не над Конохагакуре.
Ощущение незавершённого дела преследовало Ёко. И, если быть честной перед собой, не со дня атаки – с того момента, как пересекли ворота этого селения. Что-то, что девушка не сделала; помнила, что надо, но боялась, оттягивала дальше и дальше… Над каменной головой Хаширамой качнулось тёмное пятно. Точнее, не прям над ней, но от больницы были видны остатки старого леса на высоком плато.
В нём когда-то ликорисы росли – цветы огня, света, Аматерасу, жизни. Горения, не своей смерти, крови, проклятья, но по-прежнему священные и ценные, любимые цветы всего огненного клана кицунэ. Люди теперь зовут этот цветок хиганбаной, а может, и раньше звали, да Ёко не слышала ни разу. Теперь подъём удобней: не надо карабкаться по узкой неверной тропке в камне, лестницы есть до самых макушек Хокаге.
Правда, больно приметно.
Девушка подумала, что всё же обойдёт.

Гора тарелок набралась как-то незаметно. До комнаты Хинаты они не дошли – завернули на кухню да там и остались. Шукаку смёл половину содержимого холодильника, болтая с набитым ртом: рассказывал, спрашивал, снова рассказывал, успокаивал. Сидевшая напротив Хьюга не притронулась к еде, ловя возвращающееся к ней спокойствие. Девочка даже не замечала, что улыбается его дурашливости.
Пару раз тануки называл её сестрой. Прямо так, как будто так надо.
Как на это реагировать?
Хината улыбалась. С кровными родственниками ей не повезло.
Теперь убирались. Шукаку, как кот, ёжился на воду, поэтому Хьюга отобрала у него посуду и сунула ему в руки полотенце. Свет играл на каплях воды. Один камень упал с сердца, но первая радость прошла – осталось ещё четыре тяжких скалы.
Одна особенно неподъёмная.
Шукаку сунул руки под воду, когда заметил, что пальцы девочки побелели, но она всё ещё держит их без надобности под проточной струёй. Вода оказалась ледяной. Тануки накрыл своими руками её ладони, пусть и не был уверен, что ей это нужно, ведь она не только Хьюга и Хината, но ещё и Юсуи. Что им холод… Однако парень всё равно старался согреть, почему-то не пытаясь заставить убрать ладони из хладного потока.
Так лучше. Захочет – уберёт. Маленькая, не душой, но на вид. Хьюга опустила голову и тихо всхлипнула, но ей не хотелось плакать, совсем-совсем нет. Отучили отец, клан, сестра, слабость рук в тайджитсу, клан. Девочка развернулась, спрятала озябшие ладони у Шукаку под курткой, почти за пазухой и прижалась лбом к его груди – выше не дотягивалась.
Братьев ведь не стесняются, верно?
Иногда только боятся, но это плохих, двоюродных, которых всё равно очень любишь. Гораздо меньше, чем сестру, но сильно.
- Не бойся, - вздохнул Шукаку, закрутив кран. А шум воды не так уж и мешал. – Жив он.
- Жив-жив. Я б знал.
- А вдруг?! – она вскинула голову
- Без «вдруг», - уверенно, твёрдо, без сомнений.
Хината опустила взгляд обратно и вжалась сильнее. От её ладоней на футболке Шукаку остались мокрые пятна. Скоро придёт Неджи, и лучше б ему не видеть их так вдвоём.
- Вот соберемся сейчас и пойдём остальных искать… - пробормотал тануки, заполняя пустую тишину и не давая ей забираться в душу.
Хьюга почти улыбнулась. Девочка ещё не была уверена, что готова отстраниться от защиты и куда-то идти.
Но идея звучала хорошо.

Букет Шио аккуратно перевязала завязкой из своих волос. Так как с одним хвостиком сбоку ходить глупо, а распущенные волосы мешали работе, девушка стянула их в непривычный низкий. Руки Ёко уже перепачкала в земле, зато почти закончила; земля после дождей размякла, корни сорняков и каких-то колючек легко покидали землю. Пышно разросшуюся мягкую траву, чьи семена осели на нетоптаной почве, кицунэ трогать не стало.
Тихо место.
Старое.
Странно, что нетронутое. Клан Учиха и сместили с места в селении – и буквально, и по статусу, но мёртвых их не трогали. И прах их предков разрастался самого первого захоронения на новом месте.
Надо же, какая ирония. Единственное, что не изменилось в этом клане – кладбище.
Расчищая могилу от бурьяна, крапивы, грязи и паутины, Шио подмечала, что именно это место аккуратное и укромное, у корней дикой сакуры. По весне она, наверняка, засыпает надгробие нежно-розовыми лепестками, и если духу захочется вернуться, то он сможет отпраздновать вдоволь прекрасное Ханами.
Но это вряд ли. Этому духу уже не к кому возвращаться.
А как хоронили последнее поколение Учиха? Их надгробия она прошла: одинаковая свежесть – меньше десяти лет, не срок ещё – и одинаковая дата. Старики, подростки, дети. Мужчины, женщины. Как это выглядело? Несколько десятков серых урн, десятки рук равнодушных соседей и ужасающихся друзей. Саске этот, небось, ревел громко и один, когда от матери и отца его не осталось ничего, кроме горстки пепла для захоронения.
Нет, Ёко не было его жалко. Пацан раздражал, к Итачи и то больше уважения. Просто Шио знала, каково терять родителей, обоих в один страшный день.
И не родителей тоже.
Ёко разогнулась, потянулась. Позвонки в затёкшей спине и шее чуть хрустнули без звука. Последний штрих: стряхнуть пыль с надписей на камне, чтобы их стало видно и положить подарок на землю.
Учиха Изуна. Дата смерти стёрлась временем, но год видно. Девушка не хотела его читать и запоминать. Сидя на коленях, Шио сложила руки перед грудью, хлопнула три раза и поклонилась. К сожалению, людских обычаев она не знала.
Говорить, правда, оказалось нечего. Но место хорошее. С Изуной они не попрощались нормально – можно сейчас, молча в мыслях. Несмотря на Наруто, Ёко казалось, что она больше никогда сюда не вернётся.
- Прости, - тихо. – И пока.
То время кончилось. Пора ставить точку.
Кто-то пришёл в эту часть кладбища. Шио обернулась на шум и, заметив мальчишескую фигуру, поспешила уйти, забравшись на дерево, а с него – через высокую ограду на улочку. Мрачно-задумчивый Саске уже никого не увидел. Но ветки колыхнулись, поэтому парень подошёл на всякий случай проверить.
На расчищенной могиле некоего Изуны Учиха лежал свежий букет хиганбаны; странные цветы для могилы. Учиха равнодушно хмыкнул. Этого имени он никогда не слышал.