Оковы. Глава 10.

«Она точно зажглась, устремляясь в борьбу с последними силами и незнакомым безумством внутри себя.
Сталь залязгала вновь, спутываясь с дыханием невесомого ветра; привкус крови на губах был фантастически внятным – рдяная жидкость словно бы непроизвольно вливалась в горло. Харуно наскоро утерла подбородок чёрной перчаткой. Кровь отчего-то стыла, едва оказывалась за пределами распалённой плоти, а холодок по всему телу не устраивал совсем.
Парень тоже замер, наблюдая за девушкой с перепутанными между собой чувствами гордыни и равнодушия. Его катана была твердо стиснута в правой руке: она с триумфом блистала, играя с тонкими лучами вышедшего из-за туч солнца».

Скучно.
Наруто стиснул губы покрепче и прикрыл глаза. Белизна потолка остро сменилась на абсолютную тьму. Так, смирно. В намертво сжатых кулаках очутилась кипенная простыня, немедля смявшись. Ещё спокойнее. Зачесалась пятка. Ну с какого, а?
Надоело!
Узумаки вспрыгнул с кровати так быстро, что, можно подумать, на ней его никогда и не было. Ранение на животе досадно кусило, вынудив немного согнуться напополам, голова забренчала (да вообще, когда у него появилась повязка?), а в носу защекотало – возникла необоримая жажда чихнуть. В чём блондин себе и не подумал отказать. Он осмотрелся: ещё никого не было. С тех пор, как ушла Сакура, миновало, наверное, пара часов.
Приелось.
Наруто опасливо встал, топчась на месте, разминая затёкшие ноги и из крайней предосторожности заглядывая даже за занавески. Шизуне, сдавалось, моргать без её личного разрешения не позволила бы.
Он уже хотел быть шиноби: и кровь кипела в жилах, и руки зудели кому-нибудь в нос дать – в последнем, правда, Узумаки уверен, виновен был Саске за стеной. И ведь всем всё равно: Шизуне, находясь ныне главным врачом, ничего не позволяла, а девчонки – «проконтролированные», как сказала бы всё та же брюнетка – ей как будто в рот глядели, повинуясь всякому слову. Не вставать – так не вставать.
Рядом с палатой жизнь кипела, как вода в жгучем чайнике. Узумаки ещё долго покоился на кровати с ошеломленно раскрытыми глазами, потому что ужасающе продолжительные дни в средней степени одиночества возымели эффект даже над ним, генеральным запевалой всего юмора и всей бурливой деятельности деревни.
Шизуне почти с ним не говорила. Наруто выводило из себя, что в её глазах то и дело не сдерживались ноты сострадания и взволнованности. Женщина частенько отводила взгляд, грубо сменяла темы в исключительных беседах или уносилась до того внезапно, как появлялись, к примеру, друзья.
Они трепались о чём угодно, даже о цветах и составе чипсов, но только не о том, что могло быть воистину значимым: деревня, друг-предатель, противник, смерть, Девятихвостый…
Узумаки ничего не понимал. Ему казалось, что, пока он лежит здесь, в этой затхлой деревенской больнице, вся жизнь за рубежами номера двести сорок два проходит. И проходит она довольно-таки торопливым шагом, а Наруто никак не успевает за ней уследить. Даже через окно. Даже разговорами.
Блондин не стал смотреть на улицу сквозь стекло: и дело было даже не в том, что сейчас в своде небес разлеглась ночь. В последнее время парень старался днём закрывать окно занавесками, но неизменно раздвигал их ещё раз: его угнетал вид деревни, а в душе точно бы частички ржавчины затерялись. Было погано, очень погано.
Марево со стремительностью улитки ложилось вниз с каждыми новоиспеченными сутками, но народ редко выходил из своих зыбких укрытий, а Коноха будто бы вновь воскресала, хоть и пустынная…
Осунувшиеся и мрачные лица людей навевали дрожь на пока что болезненное тело, а сами жители незаурядными силуэтами бродили сквозь всё ещё плотный у земли смог. Иногда руки сами собой стискивались в крепкие кулаки, ногти алчно рвали кожу на ладонях, и даже несколько раз кисти рук были обработаны обычным спиртом. На улицы и дома Скрытого Листа было слишком жалко смотреть, и блондин отвёл бы взгляд. Но не мог. Эти частички ржавчины царапались где-то внутри, заставляя вглядываться в каждую чахлую деталь.
Надоело.
Сейчас больше всего хотелось вылететь из душной палаты и вывалиться на улицу, пусть такую, но ближе к воздуху. Ещё сильнее хотелось отправиться на миссию, спасти кого-нибудь, поймать улыбку чужих людей, обращенную к нему… Наруто дотронулся до живота: дотронулся там, где всю жизнь находилась очерченная знаком чёрного вихря печать. Она больше не сжигала тело и не была пятном-указателем на коже. Блондин точно не знал, но был практически убежден, что печати вокруг пупка больше нет. Нет.
Губы Узумаки вскользь горестно скорчились. Улыбки теперь он будет обретать просто так. Лис не станет нарушением в существовании, но отчего же так паршиво? И почему, стремясь использовать чакру, у парня делается так скабрезно на душе, что сразу желание обрывается из головы куда-то к сердцу и ухает уже в нём, словно Наруто сочинил что-то позорное и дурное.
В ушах тихий топорный голос монстра почему-то требовал быть сильнее и твёрже.

Его не грызли муки совести: в каком-то смысле блондин её лишился ещё в те времена, когда лица великих ниндзя были пёстро взбрызнуты краской. С минуты на минуту покажется Хината – следующая по блюстителе над ним, - и поэтому Наруто лишь поспешил.
Он выскочил босиком. Пол холодил стопы, в мраке коридора оказалось очень скверно видно, и Узумаки чуть не навернулся, когда врезался в сидения для посетителей. Грохот ещё чуть-чуть и последовал бы: стулья посыпались вниз, скрипя своими ножками, и блондин, ловя их, зашикал и даже матернулся. Как будто мебель это колышет.
Наруто поморгал: усилие приобрести зрение в темноте всё равно не увенчалось успехом. Свет был погашен по всему потолку; шторы так плотно закрывали окно в конце коридора, что, чудилось, вместо них не ткань, а картон или камень. Единственное, что хоть как-то утешало – отсутствие дежурного, ординарно корпящего напротив выхода с включённой лампой. Фатум вышел на сторону непутёвого пациента, и блондин тут же сделал шаг по направлению к лестнице, ведущей вниз. Но, поразмыслив, шагнул назад.
Парень мог миновать следующую палату, но и не подумал: что дурного в том, чтобы кликнуть старого друга пройтись? Конечно, раненого; конечно, среди ночи; конечно, Саске… мысль тотчас представилась бредовой, и Наруто даже дёрнул себя за повязку на голове. Нет, ну откровенно приклеилась к мозгу.
Зашвырнув раздумья подальше, шиноби боле не сомневался: его правая рука стремительно потянулась к ручке, сжимая её неотступно и поворачивая; глаза встали на полную готовность к хоть какому-то освещению; рот наперёд украсился задорной ухмылкой.
Узумаки толкнул дверь: в комнате вышло гораздо темнее, чем в коридоре, да и окна здесь не было. Или это из-за Учиха? Дремучая аура чувствовалась даже сквозь стену, даже когда брюнет закупорил дырку, усердно проделанную Наруто, ватой, да и вообще – даже тогда, когда они ещё натаскивались в Академии. От неё и мурашки по коже хороводами, и в горле засыхает – несподручное ощущение, что тебя сейчас же убьют как-нибудь бесчеловечно…
Блондин достаточно быстро отыскал выключатель и расползся в широкой улыбке, приметив спину друга, голубеющую (ха, даже на него форму больничную натянули!) на фоне такого же белого, как и в палате Узумаки, постельного белья.
- Поднимайся, придурок! Теперь от меня не отделаешься! – слова прозвучали абсурдно. Наруто стал бы себя укорять за ночное встревание, если бы в кровати спал кто-то другой. Наверное, стал бы укорять.
- Чего тебе, олух?
Узумаки почти поверил, что Саске не спал - до такой степени категорично и безмятежно раздался голос лучшего друга. А ещё – морозно. Знакомый холодок проскочил по телу, и парень ощутил себя ещё увереннее, чем раньше. Если совесть была, то сейчас уж точно поняла всю отчаянность бытия в наполовину несерьезной голове бывшего джинчуурики.
Блондин скосил глаз в сторону своего произведения искусства в стене и невольно усмехнулся. Саске вечно выделялся сообразительностью, и вата с подмогой лейкопластыря сумела вселить впечатление.
- Да вот… - и всё-таки запнулся.
Как ураганом снеслись твёрдость и положительный настрой. В глотке слова начали застревать, как камни.
Это было странно, как ни крути: так надёжно разговаривать с человеком, покинувшим всех когда-то давно; звать пройтись по своему разбитому миру того, кто не только бросил его столько тяжких лет назад, но и содействовал то ли с человеком, то ли с существом, что учинило это разбитие. Призывать предателя пройтись по земле, от которой он отказался по собственной воле двукратно.
Почему же тогда, когда они переговаривались через стену, не было этого трясинного чувства ножа в спину людям деревни, и ни разу не являлось ощущение угрозы? Да, именно так. Воздух пропитался, точно тряпка водой, душащей угрозой.
Наруто никогда не подводили интуиция и опыт.
Стрельнув взглядом в сторону недвижимой спины брюнета, Наруто перекинул глаза на букет, где изнеженные цветы ярко-жёлтого цвета уже начинали копотливо увядать: листья поблекли и наклонились, так же как и бутоны.
- Чего заел? – голос Учиха мазнул раздражением, и Узумаки насупился: он ненавидел этот тон, когда мнилось, что друг взаправду хочет избавиться от непредвиденного собеседника. А если не словами, то делом, непременно со сложенной печатью какой-нибудь огненной техники. Хотя… так было в своё время. Давно. В детстве и в целой Конохе.
- Как насчёт прогуляться по деревне? Думаю, что тебе тоже наскучили эти белые цвета, - Наруто вроде как и попытался состроить комичную гримасу, но не вышло. Рана словно бы болезненно сжалась, шипами вонзаясь в кожу и во внутренности. Узумаки только стиснул зубы и сморгнул. Так он и показал своё жалкое состояние брюнету.
- Ты тупица? Или притворяешься? – носитель Шарингана фыркнул в подушку, и всё прозвучало более чем язвительно. Это зацепило, как было и раньше – блондин даже сконцентрировался на прыжке, чтобы врезать изо всех вероятных сил. Но что-то в словах Саске насторожило.
Насторожило настолько, что парень вдруг побоялся продолжить разговор. Он… должен что-то узнать, что-то плохое.
- Эй, ты… о чём? – хриплый голос стал ещё более хриплым, он практически добрался до шёпота. Всё равно в этой палате тишину не срывало ничего, кроме двух размеренных дыханий. По-детски захотелось зажать уши и крепко-накрепко зажмурить глаза. Дьявольское чутьё!
Узумаки заколебался: руки принялись скакать из небольших карманов больничной одежды к ранению на животе, потом к затылку, затем вспять. Нервы клочком вздрогнули, забренчав, и блондин напрягся. Должен что-то узнать. Что-то очень, очень плохое.
- А? – помедлил брюнет. Таких глумливых нот в словах Учиха никогда не применял: он всегда был черствый, ледяной, безразличный. Какого хрена?.. В голову хлынула подсказка по счёту детского «захотелось», и Наруто мотнул головой, ограждаясь от наваждения.
Саске продолжил, и ирония, искусно смешанная с серьёзным тоном, ошеломила:
- Наша общая знакомая Сакура и этого решила тебе не рассказывать?
- Что?
Учиха повернулся, а Наруто дёрнулся всем телом, как от удара чёртового чидори.
Повязка, точно такая же, как на его голове. Такая же чистая, белая, эластичная, несколько раз обмотанная вокруг, прижимала вихри волос теснее к коже. Повязка, точно такая же, как на его голове, держалась на переносице, впечатавшись в бледную кожу лучшего друга. Повязка, точно такая же, как на его голове, намертво и наглухо прикрывала глаза Саске.
Лихорадочный выдох из груди выбился неожиданно, а руки задрожали. Наруто на пару мгновений закрыл глаза, с безверием помотал головой, а затем медленно открыл их. Всё осталось прежним.
Он подумал, что это сон. Что сейчас же пробудится, что довольно ущипнуть себя за руку, больно ущипнуть, чтобы наверняка. Реальный мир будет куда примитивнее, не такой, верно? А Наруто вдруг осознал, что реальностью является то, что сидит перед глазами.
…Не видит? Или это меры предосторожности? Он же всё-таки нукенин… хах, как глупо. Точно не видит, абсолютно, совершенно, безусловно, полностью, окончательно, стопроцентно, совсем-совсем, ну конечно!
А она опять ничего не сказала. А она опять утаила, и загородится смятением. А она дважды лишила его самых важных знаний. А она, как и другие, растягивала губы и нервозно улыбалась. А она… не так уж и виновата.
В горле засохло, и Наруто сделал несколько шагов в сторону раковины. Шум неистовой воды на пару секунд заглушил бесконечный и путаный поток мыслей в голове, а напиток ледяным цунами проскочил в рот, когда парень наклонил губы к крану.
Не видит… и тоже ничего не сказал.
Почему Наруто чувствует себя третьим лишним?

Он не сказал Саске ни слова. Учиха отвернулся к стене и, похоже, уснул, позабыв о друге. Но Узумаки так не казалось. Даже то, что брюнет незряч, никак не стирало единственный весьма заботивший факт: опасность на самом деле кругом, и уже внутри, где-то в лёгких.
Эти подозрения смешались в хаос вместе с мыслями о слепоте, о правде и лжи, о Биджу, о деревне… Деревня.
Наруто не стал прощаться с Саске, а просто беззвучно вышел, закрыв дверь. Ручка опалила жаром, а пол всё ещё оставался стылым. Как будто сейчас это так важно. Но блондин отвлёкся. Он смотрел себе под ноги, вниз, считал шаги, и только потом обнаружил, что немного замёрз. Но продолжил свой маршрут.
Сейчас вообще мало чего важно.
Сердце в груди скорчивалось то ли от меланхолии, то ли от обиды, то ли просто – ныло, а Наруто только шёл вперёд по коридору к главной лестнице, где фраза «первый этаж, выход» в его глазах сливалась в слово «свобода».
Сейчас ничего не важно, только туман Конохи. Только люди, лишившиеся близких. Только…
Боль в голове оказалась резкой, и Узумаки даже уселся на первой ступеньке лестницы, с которой только-только собирался сделать ход. В глазах взаправду появились звёздочки вряд с невольными слезами: кто же знал, что может статься так больно.
Когда Наруто били ногами по голове, или – круче – в стену носом, ему не было так хреново, как теперь.
Лбами они столкнулись качественно.
Хината вообще несколько мгновений сидела на холодном полу в невысказанном шоке: от испуга она даже не вскрикнула.
Блондин девушке был признателен. Даже таким ненормальным и неожиданным для них обоих способом она смогла вытеснить все неприязненные мысли. С облегчением выдохнув, будто лёгкие вытянулись из оков, Наруто уселся на лестницу слегка удобнее. Голова ещё не прошла после столкновения.
Похлопав глазами и немного открыв рот, брюнетка вытаращилась на Узумаки во все глаза – то ли приведение увидела, то ли ещё что, но у парня чуть не началась икота наравне с паникой. Ну эти Хьюга с их глазами!
Она очнулась внезапно, и Наруто вновь вздрогнул и ойкнул: слишком уж быстро всё произошло.
А ещё… он попался.
- Н-Наруто-кун?.. – прошипела брюнетка кошкой, и потянулась к своему бедру. Кажется, за кунаями. Что, не верит, что он – это он?
- Эм, привет, Хината! Как дела? – и попытался улыбнуться. Вышло косо, и Узумаки сразу же состроил недовольное лицо: так точно можно сойти за ужасного актёра. А вообще – хватило, и Хьюга почему-то облегчённо выдохнула; а вдох как-то странно прервался. Послышался всхлип. Потом девушка улыбнулась.
- Я т-так рада, что ты в порядке! – её губы раздвинулись ещё шире. Свою радость брюнетка сдержать просто-напросто не смогла. Она столько ночей сидела с ним рядом, стараясь даже не дышать, чтобы не нарушить его сон – а ей всегда говорили, что он спит. Сейчас на Хинату смотрят эти любимые голубые глаза, с теми же искорками уверенности, что и раньше. Почти. Девушка внятно видела – и ведь не нужно для этого никаких врожденных генов! – что в глубинах их, на дне драгоценного ей защитно-голубого цвета, достаточно искусно таится жуткая боль. И она грызла изнутри.
Брюнетка в какой-то час сожалела, что не нашла парня первой. Для поисков был сформирован целый отряд лучших в этой области шиноби, и глава клана Хьюга руководил ниндзя умело и внятно. Целью был не только сам джинчуурики, но и, конечно, тот, кто устроил все разрушения и смерти в деревне – главный враг.
Хината пришла на место поражения Узумаки лишь в самых последних строях: её отослали на север, словно там в самом деле были те, кого надлежало искать. Медики уже вовсю врачевали над героем Конохи, но вот только брюнетка вдруг по-настоящему, совершенно умопомрачительно перепугалась за его жизнь: таких ран она не видела никогда, и даже её, наследницу самого сильного клана деревни, замутило, а к горлу вероломно подкатился вечерний сухой паёк…
Девушка встряхнула головой, точно и впрямь считала, что так можно отвязаться от излишних воспоминаний. Нервы и режим работы сказались на её поведении, но вот только при блондине девушка, как обычно, терялась.
Ну да, конечно! Словно и в любви не признавалась ему, словно бы жизнью ради него не рисковала, и словно бы… ага, словно бы Сакуре не завидовала белой – хотя, нет, скорее чёрной – завистью. Когда Киба с откровенным весельем рассказывал о Харуно, когда она, виртуозно поалев, сознавалась в тёплых чувствах к Узумаки; рассказывал о том, как тот воспринял оное, о его огорошенном лице…
Хьюга злилась, сжимала губы так крепко, что они становились белыми, словно бескровные, однако… розововолосая умела придать сил в определённое мгновение, могла поддержать в необходимый или бесполезный момент. И это стоило ценить.
Брюнетка не могла позволить себе, как Сакура, такой изумительной роскоши: поступать так, как велит сердце, сколь не звучало бы банально. А у Хьюга правила клана – правила всей жизни…
Она словно бы пробудилась: её плечи содрогнулись, а девушка одним духом подняла голову, широкими глазами вытаращившись на сидящего всё на той же ступеньке Узумаки.
- Н-Наруто-кун… - она сразу же вспрыгнула на ноги и немного охрипшим и осмотрительным (даже бережным) голосом добавила:
- Тебе не разрешается подниматься…
Брюнетка быстро приложила пальцы к губам и легонько зарумянилась, застенчиво опустив взгляд в пол. Она бессознательно начала теребить нежно-фиолетовую куртку, которую одевала всегда. Глаз из-за смущения она поднять не смела.
- Серьёзно, что ли? – в голосе Узумаки раздалось очевидное третирование к «не разрешается», парень фыркнул и заносчиво положил руки на колени, - а мне плевать!
- Но… это же… - она ответила ему застенчивой кривоватой улыбкой, и почувствовала, что, как обычно, краснота заливает щёки и шею. Благо, темно. Девушка вновь метнула взгляд на него, сконфузилась, прижала руки к груди и еще раз посмотрела на Наруто. Теперь опасливо. Из-под чёлки.
Его твердость, его нетерпение и несомненное нежелание прохлаждаться ошеломляли неизменно, а сейчас – вдвойне, когда он… ну, такой. И что ему среди ночи приспичило! И вообще… стоп. Стоп, стоп, стоп.
- Ты куда? – даже смущение смылось от удивления. Её взгляд, кажется, посуровел, и Узумаки громко сглотнул.
Точно попался.
Парень начал лихорадочно соображать, что же такое соврать, чтобы и звучало правдоподобно, и чтобы – конечно, уже по возможности – он всё-таки оказался снаружи. Наруто никогда толком не разговаривал с Хинатой, и поэтому даже представить не мог её реакцию на эту ситуацию: или она постоянно грохалась в обмороки (как с такой болезнью только берут в шиноби, тут же раз упал на поле боя – и только поминать останется), или он почти что не понимал, что Хьюга сказать ему хочет.
Вообще. Туман и деревня.
Наверное, надо просто сказать правду.
- Ну, понимаешь ли, тут такое дельце… - он почесал затылок и прикусил нижнюю губу. А, правда, как сказать правду?
Он громко набрал в лёгкие воздух и на одном дыхании выпалил:
- Я очень хотел выйти подышать свежим воздухом и посмотреть на Коноху, которая, как ты знаешь, разрушена! – выдохнул и продолжил, уже спокойнее и гораздо тише:
- В каком-то смысле и я в этом виноват.
На её душе стало подозрительно эфирно.
Хината выдохнула схваченный в лёгких воздух и потеплевшими глазами, в полутьме лестничной площадки отсвечивающими неким серебристым, а не лавандовым цветом, явственно метнула взор на Узумаки. И неспешно кивнула, соглашаясь.
Брюнетка прекрасно понимала: отказать ему она ни за что не сможет, да и если бы сумела, парень точно бы её не послушал. В поисках методов побега он специалист.
Она кивнула ещё раз, пока блондин недоверчиво смотрел на неё во все глаза, и прижала руки к лицу. Ладошками она постаралась остудить полыхающие огнём щёки.
Наруто не стал испытывать рок: он сразу же рванулся по первому этажу, к дверям, ведущим на родимый воздух. Хината медленным шагом двинулась вслед.
Руки нетвёрдо жались к груди, взор метался по полу лечебного заведения, а краснота никак не рассчитывала испариться с лица. Хината чувствовала, как яростно пылают её щёки, и она вновь покорила себя за то, что не может быть хоть чуточку увереннее в себе.
Наруто стоял на самом пороге, размашистые сероватые двери он распахнул вовсю; Хьюга удивилась, как же так вышло, ведь один-единственный здесь ключ от больницы у неё. Об этом не стоило, наверное, даже задумываться: в конце концов, Узумаки Наруто… такой и есть.
Она встала за его спиной. Парень широко раскинул руки в стороны и с блаженством вдыхал пыльный застоявшийся уличный воздух, словно тот - самый чистый, какой-нибудь морской. Невесомое дуновение ночного ветра прошлось по телу, и Хината перебросила локоны на спину, не отрывая глаз от волос Наруто.
В ночи он воистину сходен с солнцем.
Узумаки обернулся быстро, его ярко-голубые глаза даже в темноте были видны; брюнетка ощутила, как только миновавшее пламя на щеках снова возгорается. Левая рука привычно начала теребить край рукава, а голову Хьюга вновь наклонила и прикрылась длинной чёлкой.
Если бы Хината была Сакурой, то она сказала бы что-нибудь такое… убеждённое, смелое. На месте Харуно могла бы быть любая - и Ино, и Тен Тен, - но отчего-то равнять себя хотелось лишь с розововолосой.
Может, потому что она для блондина самая близкая?..
- Эй, Хината, - Наруто разорвал вьюгу раздумий, беспардонно обращаясь к ней. А как же этикет, как же почтение? Почему он говорит так просто, таким рядовым тоном? И вообще, зачем она-то здесь нужна?
Но девушка подняла глаза. Узумаки стоял вполоборота и протягивая руку:
- Пошли, - и, не ожидая какого-либо ответа или действия, напористо схватил подругу за локоть, невесть куда потянув за собой.

Его оптимизм угас, как будто свечку задули: грубо, не заботясь о сером дымке, который тоже неторопливо смешивается с воздухом. У Наруто прямо так, и сердце Хинаты бешено начинает биться, как-то даже безобразно и безнадёжно.
Видеть, как угасают его только что сияющие глаза, оказалось слишком тяжко.
Узумаки всё так же крепко сжимал руку девушки, только с локтя спустился к тонкому запястью, легко обхватив его. Было мёрзло. По ночам в Коноху как будто приходило что-то зимнее, и, быть может, ещё чуть-чуть, и пойдёт невесомый прозрачный пар изо рта или носа. Земля холодила босые ступни, блондин несколько раз натыкался на острые камешки и деревянные обломки, даже наступил в грязь. Он не останавливался.
Оба молчали, вглядываясь в расступавшийся перед ними туман, и Хината вдруг поняла, куда они идут. С того место прекрасно были видны лица бывших Хокаге. Вот только сейчас там пусто, лишь разрушенная гора.
«Красная луна» отобрала даже наглядную память.
Хьюга оказалась права в своих мыслях – Наруто остановился прямо там, на когда-то широкой площадью перед резиденцией. А впрочем…
Брюнетка почти забыла, что и где было: в глазах и в воспоминаниях всё смешалось, и обломки и руины стали только тем, чем являлись в данный момент. Она помнила лишь свой дом, больницу и главное здание Конохи, резиденцию Хокаге. И то размыто.
С играми Акацуки двойные разрушения стёрли из памяти хоть какой-то родной и драгоценный отклик прошлого.
Пальцы Наруто сжали её запястье чуть сильнее. Парень, не отрываясь, смотрел на некогда памятник, и, кажется, злился.
- Знаешь, Хината, - он громко сглотнул набежавший в горло ком и поморгал. Странно, что глаза начали слезиться.
- Моим отцом был Четвёртый Хокаге.
И он улыбнулся, ласково, даже застенчиво.
Хьюга ответила ему смущённой, но ободряющей улыбкой и теплом в странных глазах. Она как будто знала эту тайну с самого начала.
И оказалось, что даже молчать вместе с Наруто чудесно.
Одна из крошечных частиц ржавчины, прилипшая к душе, растворилась, словно и не появлялась вовсе.