Пела.

Я пела о том, что тебе не верю.
Ты пел это тоже. Мы пели вдвоем.
Я на ногу наступила чуть сильнее,
Не сморщился, делал вид, что влюблен.

Мы пели про эту "перестрелку душ",
Кружились. Ты - в белом, я - в белом.
Со стороны - как невеста и муж,
Но у них взгляд не такой горько-гневный.

Я хоть не Ирина, но пела про сон и беды,
Который приносит он своим этим ликом,
Со стороны, быть может, покажется бредом,
Но я, клянусь, разошлась до крика.

Я пела о том, что тебе не верю.
Ах, лучше бы я спела про старый клен.

Но знаешь, что поняла я из этой затеи?
Легко убедить всех, что ты в кого-то влюблен.



Мы целый день спорили, можно сказать, ни о чем. Мне даже стыдно. Даже пока.
Там было жю жю, что-то там, пронто - доказывал красоту французского языка.

А я, словно волны накатывают на скалы,
искала,
искала,
искала,
искала, да.

Я пела, выплевывая свое сердце, в этом самом ревущем Liebe ist für alle da!
Я пела и, черт возьми, задыхалась в любви не к кому-то там, а к нему,
К немецкому, к языку, Боже мой, не к мужчине! А мне говорили: "Я этого не пойму"
Я пела и хоть родилась я женщиной, я чувствовала дословно, о чем пел Тилль.

Liebe ist für alle da!
liebe,
liebe,
liebe...
Но нет ответа.

На море штиль.



Я пела о том, что лихорадит душу,
Что сердце колотит, что еле дышу.
Зонт был в руках, он оказался не нужен.
Дождь же внутри, а снаружи - пустой шум.

Я пела с надрывом, боясь, что умру
Иначе, что просто внутри падет стена.
Я пела про ночь, хоть пела поутру,
Кружилась в черном Смерть одинока-одна.

Ходила, никто и не знал моих бед,
Не знал мою душу и глубочайший шок.
И думали, что все - очередной бред,
Песню воспринимали как глупый стишок.

Я все тянула, что лихорадит душу,
Что сердце умрет сейчас, что не дышу.
Зонт был в руках, но кому он, к черту, нужен?
Ливень внутри. Все снаружи - пустой шум.