Попытаться

Когда у Итачи Учиха спрашивали, боится ли он смерти, он отвечал – нет, он отвечал – знай своё место, он не отвечал – если это были лишь угрозы. Сам себе Итачи отвечал на этот вопрос так же, ведь иначе и быть не могло; конец его пути был предрешён им самим, и всё было поставлено на этот самый конец.
Кисаме тоже его как-то спросил:
- И не боитесь так идти на смерть, Итачи-сан? – только не о страхе был вопрос. Хошигаки жил инстинктами, чуял подноготную людей и любопытствовал на счёт базового навыка самосохранения, прекрасно зная разницу между геройской смертью за принципы и идеалы в разгаре боя и целенаправленной, длиною в годы, дорогой в собственную могилу.
Это была очень тихая ночь – и спокойное время. Буря лишь разгоралась, и пускай Учиха чувствовал электричество молний на кончиках пальцев, она была ещё далеко. Где-то далеко прошедшим славным летним днём Саске исполнилось четырнадцать, и со странными мыслями о том, кто будет учить брата бриться, Итачи сентиментально купил лучшие данго, которые смог найти в ближайшем микроскопическом посёлке и съел их в одиночку.
Праздничные данго – как праздничный торт. Учиха глотал странный кислый привкус с языка и искал корни сантиментов.
Шли в сердце. Сердце бы вырезать, да не позволят.
Кисаме не позволит.
- Ну, так что?
Итачи подцепил пальцами босых ног травинку. Между заданиями был перерыв, но без возвращения на базу и с рекомендацией Зецу не светиться, поэтому они с Кисаме старательно постирались в ближайшей холодной речке.
Вещи сушились по ветвям. Рощица жила своей ночной жизнью и подмигивала светлячками из кромешной – хотя не для его глаз – темноты.
Ещё года два назад Учиха сказал бы, что это красиво.
Но сейчас…
- Паршивая у меня жизнь вышла, - ответил Итачи впервые за всю эту самую жизнь по-настоящему честно на этот вопрос. – Мне жалеть будет не о чем.
Кисаме хмыкнул, ухмыляясь, мелькнул белый акулий клык. Кисаме ценил такую честность – и отвечал тем же во всём. При всей его чудовищности в Хошигаки находилось что-то первородное, природно-успокаивающее…
С год назад Итачи треснул по хребту и с потрохами продался на эту иллюзию покоя.

За грязным, в капельках прошлого дождя, окном, шумело море. Море шумело повсюду – живое и объёмное, и оказалось, что это нагоняет тревогу. Когда Итачи ложился спать, ему начинало казаться, что его кто-то проглотил.
Хотя он заслужил быть проглоченным – проглоченным и переваренным до последней косточки, так как остался жив.
Жив!
Его спас Саске. Глупый, глупый Саске! – или глупый Итачи, ведь он потушил ненависть в брате словами последними, окончательными, а потом осмелился не умереть. Дыхание его не остановилось, сердце слабо гнало по телу кровь, и в обмороке он не слышал, но Кисаме рассказал, что брат кричал и делал ему искусственное дыхание.
- Совершенно неправильно и тупо, кромсать умеет, а спасать не очень.
А потом явился Тоби и забрал его.
А потом Итачи месяц пролежал слепым без глаз и в сладкой коме – и рад был тому, ведь отдыхал его разум, и был уверен, что пришла смерть.
А потом Кисаме обрушил стену убежища и украл его и банку с чьими-то глазами.
Глаза оказались хорошими. Видели хорошо, страдали чуть дальнозоркостью и, вероятно, принадлежали человеку старше пятидесяти лет, и ухудшения зрения у него были уже возрастные, а не от техник. Впрочем, возможно, они просто скверно прижились или повредились при операции, потому что жалкого нинмедика для пересадки Хошигаки из совсем уж грязной дыры вытряхнул.
Кисаме Хошигаки, какого чёрта.
Кисаме, что ты наделал?!
Лучше б сожрал, покромсал зубами своими и сожрал – как море…
Чашка стукнула об стол. Пахло горько и знакомо – до битвы с Саске Итачи пил эти лекарственные отвары литрами, поддерживая работу своего организма. Теперь он лечиться отказывался, но если у Кисаме было дурное настроение, то он хватал его мощной рукой за горло и вливал лекарства силой.
Итачи мог бы сломать ему руку с лёгкостью. Но в тайне он надеялся, что бывший напарник его однажды задушит – а потом сопротивлялся только для виду.
Проблема была в том, что не задушит.
- Пейте.
Керамические бока чашки были теплыми. Учиха подумал, что вечером надо будет утопиться – пока Саске не знает, что он жив.
Саске далеко.
Саске и не нужно знать, что он жив.
- Вот не надо на меня так смотреть, Итачи-сан.
- Ты размяк, Кисаме, - попытался изобразить Учиха презрительный тон – как изображал его к брату годами.
- Не выйдет, Итачи-сан, - он усмехнулся.
- Я тебя ненавижу.
- Конечно, Итачи-сан, - а теперь фыркнул.
Кисаме был чем-то доволен. Впрочем, море сегодня буйное и темное, по небу плыли серые тяжёлые облака будущих муссонов – Хошигаки такое любил. Самехады у него теперь не было, но удивительно, что не выглядел от того мужчина расстроенным; проворачивая в руке кунаи, он собирался на рыбалку.
Это когда он нырял в волну, ловил там кого-то покрупней и резал. Хватало на два завтрака, два обеда и полтора ужина.
Итачи отвернулся от него и демонстративно глотнул отвар. Вылить его можно будет и тогда, когда Хошигаки уйдёт. Учиха уставился в чёрный экран телевизора, и в голове в который раз мелькнула мысль – рабочий ли он.
Скорее всего, все контакты давно уж умерли...
Учиха Итачи тоже хотел умереть. Так мало он желал от жизни: жизни, в которой убил собственных родителей, в жизни, в которой кровь семьи на руках и не отмыться никогда, в жизни, полной таланта к убийствам, которые он ненавидел, - чтобы всё это закончилось. В следующем перерождении он бы за всё расплатился, а после смог бы передохнуть; или то уже наказание текло – а значит, следующей жизнь была бы и вовсе хорошей.
Например, он мог бы выращивать лекарственные растения. Итачи бы заботился о каждом ростке, даже если б это сулило ему бедность, и впускал бы каждую пчелу к цветам.
Например, он мог бы быть бедняком в храме. Итачи подметал бы пол за доброту людей, что приняли его, читал бы сутры – потому что с неба льётся тепло и жизнь, и нет причин не быть за то благодарным, и думал о том, что как бы не началось в мире никакой войны.
Например…
Что-то врезалось в его плечо. Реакции Учиха притупились – потому что хозяин приказал им игнорировать опасность.
К сожалению, это был не кунай. Всего лишь пульт от телевизора.
Кисаме открыл дверь наружу. Гулкий шум ветра ворвался в дом: похоже, и вправду скоро будет сильная буря.
- Вы хотя бы попытайтесь, Итачи-сан. Здесь вас никто не найдёт. И ничто.
Дверь за ним захлопнулась. Чтобы выждать, пока он уйдёт далеко, Учиха честно попытался включить телевизор.
Экран мигнул и выдал помехи. Сквозь них блондинка с декольте предлагала купить по скидке мультиварку.
Итачи не был уверен, что в курсе, что такое мультиварка. Но времени уже прошло достаточно, поэтому оставаться дома, чтобы узнать, он не стал.

Всё шло хорошо. Учиха вежливо разулся на утёсе, и скользкий камень приятно холодил его босые ноги. Под ним были скалы, но вода неглубокая – так что Итачи разогнался и оттолкнулся далеко перед прыжком.
Полёт.
Падение.
Мрак.
Соль вспыхнула в ранках на губах и слизистой. Из лёгких выбило воздух от плохого удара о воду – но Итачи и хотел плохой удар об неё. Волны взревели, довольные, закружили его, инстинктивно Учиха принялся загребать руками – но душа его хотела гибели, хотела утонуть, хотела разбить голову об эти скалы, поэтому не вырвалась из него чакра с могучей техники.
Море бывает так глухо к мольбам моряков. Но сейчас услышало его море – и потянуло в водовороте на дно. Жар разгорался в груди.
Это уже асфиксия.
Это уже почти…
Учиха резко распахнул глаза и закашлялся, исторгая из себя то ли воду морскую, то ли кусочки собственных органов – но, скорее всего, воду… Не было ни моря, ни спасения, но был Кисаме, с ног до головы мокрый и нависающий над ним на четвереньках, и бушующий ливнем шторм вокруг них, на каменистом пляже.
Хошигаки был в ярости.
- Очнулись? – прохрипел он. – Очнулись, - кивок.
И внезапно схватил Итачи за волосы и со всей дури шарахнул его головой о камень. Итачи вскрикнул – от удара об острое – а Кисаме рявкнул:
- Я просил попытаться, мудак, просил же! Блять!
Отпустил.
Перекатился.
Лёг на спину и раскинул руки. Дождь хлестал его по лицу в темноте.
- Я же пытаюсь, - спокойно добавил Кисаме, будто и не было вспышки злости. – Может, даже ради вас пытаюсь. А вы – мудак.
Пытается что?
Кисаме спас его, когда никто не просил спасать; а ведь Итачи уверен был, что мечник в жизни никого не спасал. Затем он потащил его в страну Морей: ведь это страна Морей, Итачи-сан, там безопасно и тепло; по дороге Учиха чаще был слишком слаб, чтобы сбежать – а Хошигаки не пользовался этим, хотя просто обязан был. Они нашли себе дом, хозяевами не так давно покинутый, украли, по сути, - и лишь в тот момент Учиха пришёл в себя окончательно и осознал происходящее.
- Жить пытаюсь. Ну, смотаться до континента и прирезать там кого-нибудь это хорошо… Но пока – пытаюсь. Вы вслух спросили.
Итачи сел. Затылок пульсировал болью. Дождь смывал с него соль.
Кисаме тоже сел.
- В смысле, по-нормальному. А не как брехливая бродячая собака.
- С чего бы?..
- Место себе нашёл.
- В стране Морей?
Это был глупый вопрос. Они оба знали – глупый вопрос.
Как-то много лет назад под саке Кисаме признался ему, что перестал держать кунай у постели от случайного отблеска шарингана. Итачи тогда не сказал, что ему спится спокойней у плеча напарника, но лишь потому, что не пил ни капли.
Но ответ…
Не хотелось ему над ним думать. Пускай он был так очевиден.
Прогремел гром. Вдали сверкнула молния. Было красиво. Но между ними звенело тишиной – не реальной, но осязаемой.
Итачи подвинулся к Кисаме. В его глазах отражались небесное электричество и скотская усталость человека, который только что вылавливал единственное ценное в жизни, что у него есть, из штормовой воды.
Учиха уже лишил всего Саске.
Хватит с него, пожалуй, только Саске.
- Ты прав, - Кисаме приподнял брови. - Я мудак, - произнёс Итачи и сплёл их пальцы: как бывало и не раз, и не два... – Но я очень хочу купить на твои деньги мультиварку.

Запах специй разливался душно-сладким облаком. Белоснежная мультиварка подмигивала лампочками, жрала ток от генератора и старательно готовила карри на ужин. Клейкий рис уже остывал под видавшим и лучшие годы вентилятором.
Итачи сидел на жёстком стуле, поджав ноги. Ступни грелись в носках с длинным ворсом: пятьдесят процентов синтетики, пятьдесят – шерсть, при звонке в течение минуты второй набор в подарок. Практичный Учиха не пожалел ни денег, ни времени.
Просто попросил на второй набор размер побольше.
- Это тупо.
- Но ведь она хорошо готовит.
Кисаме сидел на соседнем стуле. Хошигаки устроился вплотную, чтобы скорчившийся Итачи мог устроить голову у него на плече.
Чудо света эта мультиварка. Непозволительная роскошь для любого шиноби, которому лучше остаться привычным к полевой жизни.
Но Учиха больше полугода не притрагивался к кунаям. С каждым днём они пылились всё больше.
- Я завтра уйду, - сообщил он.
- Куда?
- Работу нашёл.
- Что за работа? В том городке…
- Да. Книжный магазин.
Тот магазин Итачи понравился сразу – потому что он был пыльным, переполнен старыми книгами и требовал к себе внимания, которое владелец ему не уделял. В помещении было душно, на вывеске над дверью стёрлась краска с названием, но люди туда временами заглядывали и что-то покупали.
Итачи жадно напросился за прилавок сразу же, как выловил хозяина магазина.
- Хуйня, Итачи-сан, а не работа, - высказался Кисаме.
- Я тебя в ухо укушу.
- Лишь бы не в член.
Учиха потянулся и цапнул Хошигаки в мочку, чуть оттянув. Мечник недовольно шикнул, но он терпел острые локти Итачи ночами и его нежную любовь к сливанию денег в телемагазин ровно в той же степени, в которой в ответ Учиха привык спать под его храп и игнорировать загулы на континент, где Кисаме под хенге ввязывался в драку, не в силах отказаться от жажды хорошей битвы. Временами по возвращению Хошигаки, насвистывая, пересчитывал порой деньги за чью-то буйную голову.
Итачи откладывал часть из них на компактную стиральную машину и вафельницу. Он не знал, зачем ему вафельница - но хотелось, а про стиралку даже Кисаме не спорил.
Мультиварка мигнула зелёным огоньком. Кажется, наконец-то готово.
Саске был в трёх днях пути, однако Итачи не знал, как сказать ему, что ни в Коноху, ни в страну Огня он никогда не вернётся – ни шаринган, ни боевая мощь гениальности ему не нужны. Ни в одну войну он больше не ввяжется. Никому мстить не станет.
Даже ради него.
Потому что попытка выходила хорошей. И портить её эгоистично не хотелось.