Последний бой.

— Ну здравствуй, Саске. — Наруто собран, даже напряжен, но старается, чтобы это не слишком бросалось в глаза. Он стоит, слегка расставив ноги и скрестив руки на груди. Он красив и величественен в белом плаще с красными всполохами по подолу, с блестящим протектором Листа на лбу. Он силен. Сильнее, чем когда бы то ни было раньше, но все равно нервничает. Совсем как тогда, в раскуроченном логове Орочимару.

А рядом шумит водопад, и скалы давят на нервы эхом и высотой.

Наруто морщится — Учиха не считает нужным ответить. Он даже шевелиться не спешит, продолжая равнодушно смотреть снизу вверх своим проклятым шаринганом. Наруто это злит, даже сейчас.

— Не мог место получше выбрать? — недовольно кривится он, озираясь вокруг — простейший способ скрыть истинную причину раздражения.

Саске ухмыляется и коротко кивает:

— Садись.

Наруто кривится еще сильнее, но покорно садится там, где стоял. Как и Учиха — прямо на воду. Только совсем не так чинно, как он, а вольготно, скрестив ноги и облокотившись о колени. Длинный подол его плаща тут же течением стягивает набок, и он красно-белым хвостом мотыляется в воде.

Наруто нервничает все больше — он до сих пор не смирился, но теперь все иначе, чем раньше. Настолько, что он не знает, что сказать. А потому плюет на все, раскидывает, потягиваясь, в стороны руки, давя неловкость лучезарной улыбкой, и хлопает себя ладонями по бедрам.

— Эх, рамена бы сейчас! — мечтательно заявляет он, не придумав ничего лучше.

— Хм, — выдает насмешливо Саске и выуживает из-за пазухи две пиалы и бутылку саке.

— А закуску? — подозрительно щурится Наруто, забирая один питейный сосуд.

— Обойдешься, — равнодушно пожимает плечами Учиха, разливая горячительное по пиалам.

— Жмот, — обижается Наруто и залпом глотает свою порцию жгучего пойла. Кривится, встряхивается и с шумом занюхивает рукавом. А потом с жаром восклицает: «Эх, хорошо!», следя за тем, как Саске не спеша следует его примеру, лишь немного морщась при этом.

И опять затяжное молчание, шум воды и натянутые нервы.

— И чего тебе неймется? — в итоге хмурится Наруто, пытаясь казаться недовольным, стараясь, чтобы голос звучал осуждающе-сердито. Не выходит. Он так и не научился врать. Не ему. — Ведь доиграешься однажды.

— Да ну? — насмешливо парирует Саске, вновь наполняя свою пиалу, и в его взгляде скользит уже не бравада озлобленного юнца, а уверенность умудренного опытом воина.

— Именно! — повышает голос Наруто, пряча в глазах отголосок былого жара на грани злости. — Ты со своей шайкой и так враг номер один для всех известных стран! Тебе что, мало? Однажды ты их окончательно достанешь, и тогда они достанут тебя! — почти кричит Узумаки, но осекается и резко меняет тон, уже тихо и весомо подводя итог тираде. — Саске, против всех даже ты не устоишь.

— Да ну? — с недоброй ухмылкой повторяет Учиха, и Наруто вздрагивает, на миг словно снова увидев Мадару, стоящего на вершине холма над телами пяти поверженных каге, и застывшее в почти мистическом страхе объединенное войско шиноби.

— Не раньше, чем они все перестанут нуждаться в моих услугах, — с ехидством в тоне добавляет Учиха, и Наруто бросает на него пристальный взгляд — тот словно читает его мысли и чувства, и этой фразой дает понять, что новая война в его планы не входит. Узумаки тяжело вздыхает и сдается — он знает.

А Саске тянется к нему и молча льет в чашу еще порцию саке. Наруто рассеянно следит за тем, как колышется прозрачное в фарфоровом белом, и вновь пытается понять, как же так произошло. Не находит ответов в замедляющихся бликах и поворачивает голову, устремляя взгляд на искристые массы воды, шумно спадающие с отвесных скал. Они завораживают, ослабляют внимание, и Саске, украдкой наблюдавший за ним, видит боль, проявившуюся в синих глазах.

Он возвращает внимание собственной чаше, слегка качнув ее в сильной руке, и думает о том, что прав. Ну а как же иначе?

Это поначалу все было прекрасно: мир во всем мире, дружное восстановление после войны, всеобщее признание и вожделенный пост хокаге. Вот только идиллия длилась недолго — лет десять. А потом постепенно Наруто узнал, что не всем достаточно одного только мира и что его методы эффективны для тех, кем движут ненависть и боль, но совершенно бессильны против алчности и жажды власти.

Сначала дайме страны Молний поцапался с руководством Воды, потом Камень погрызся с Травой, а потом на свет повылазили всякие гады, сумевшие окрепнуть в послевоенном бардаке, и все вообще пошло не так.

Саске помнит, как ругался Наруто, когда последствия первых интриг добрались до деревни, как мерял резиденцию шагами, словно пойманный зверь – пространство клетки. Злился, грозился и решал все проблемы — и Конохи, и, если было очень нужно, альянса. Одну за другой и так, как умел: бескомпромиссно, напором, в клочки разрывая сплетенные сети. Так не мог больше никто, отчего народ еще сильнее восхищался хокаге, а Наруто уставал. Понемногу, хронически, сам того не замечая. Горел душой, не сомневался в себе и победе над всем, каждым словом и жестом вдохновляя других. Но Саске видел, как под лучистыми глазами постепенно проявляются темные тени, как всё натянутей становится его широкая улыбка. Он замечал, мрачнел и думал.

До того самого дня.

— Как переговоры со страной Рек?

Наруто напрягается и сильнее сжимает пиалу — Учиха спрашивает, как и бьет: метко, больно и, если промедлишь — насквозь. И смотрит, подлец, точно также.

Узумаки морщится под пристальным взглядом и резким движением льет в себя пойло, на этот раз даже не чувствуя вкуса, — он давно подозревает, что Саске знает о его проблемах едва не больше, чем он сам. И вот что, в таком случае, ему ответить? А Учиха тянет губы в едва заметной ухмылке и неспешно осушает свою порцию саке — если что, он уже знает, как будет действовать дальше.

Теперь Наруто следит за тем, как плавно движется кадык под бледной кожей и как черные ресницы всего на миг прикрывают глаза — двинуть бы сейчас от всей души по этой наглой зарвавшейся роже! Но нельзя, не сейчас, а то ведь сразу конец их посиделке. И это тоже жутко злит.

Наруто опускает руки, укладывая их на разведенные бедра так, что наклоненная пиала едва не черпает краем воду, и смотрит туда же, в темно-синюю глубь, будто там можно увидеть решение дилеммы, что неустанно жрет его изнутри. Но решения нет, только спутница-память.

Он помнит учтивые речи вельможи, смысл которых совсем не соответствовал тону, и холодные взгляды явившихся с ним в ответ на его искренний, пылкий вопрос: «А вы не охренели ли?» Помнит, как удерживал его Шикамару, не давая сделать хуже, и не помнит, как недобро смотрел присутствовавший там Учиха. Ему посмели дать на размышления неделю, и он, поглощенный праведным гневом, не заметил, как Саске куда-то исчез.

Он ярился три дня, вызывая сочувствие у всех, кто был рядом, и раздражение у гения Нара, который усиленно думал над тем, как им быть. А на четвертый к ним примчался тот самый вельможа: весь в мыле, с одышкой, глазами навыкате и едва ли не с пеной у рта.

— Ваш... Да вы... Да как он... да… — не сразу удалось понять, что у гада случилось, но когда тот все-таки сумел объяснить... Наруто помнит, как тогда не поверил. Потому, что не могло такого быть! Саске не мог! Но его уверяли, и пришлось собрать отряд и срочно выступить на место. А там действительно ждал он. С двумя руками (когда-то давно отказался от предложенного ему в Конохе протеза, а тут внезапно, за три дня... Не иначе Орочимару расстарался), и хорошо знакомой Наруто командой.

— Саске… — Наруто помнит, как пораженно шептал его имя, пока пострадавший интриган вопрошал, как Коноха собирается расплачиваться за то, что совершил ее элитный шиноби. Наруто помнит, но хотел бы забыть, как тогда смеялся Саске. Опять. Точно так же, как однажды, пока стыла кровь уже мертвого Данзо.

— Коноха? — каждое слово — будто плетью по сердцу и выщербинами на камне памяти — навечно. — Отныне мне на нее наплевать.

— Как ты можешь так, Саске?! — он смотрел и думал, что это кошмар. Иллюзия, жуткое дежавю...

— Не хочу иметь ничего общего с деревней, где каге считается с таким вот отребьем!

Они тогда подрались.

«Но ты так уже не сделаешь, Саске.»

«Почему?»

«Ну, ты идиот! Не заставляй повторять...»

Он, даже теряя сознание, не верил.

А потом заболел почти на месяц. Не от ран — они затянулись за сутки, — от куда более въедливой боли.

Четыре недели — как один ужасный сон, будто вечность в Цукиеми, из которой он вырвался, разозлился, не сдался. И рассказ Шикамару, уже после, о том, как мир это время стоял на ушах и как заговорщики поджали хвосты вместо того, чтобы добить пойманную жертву, и уступили очень много Конохе за то, чтобы многоуважаемый великий хокаге защитил их от нукенина, против которого они оказались бессильны.

А потом понеслась.

Наруто морщится, будто от боли, и снова чувствует, как ноет в груди. Он сутулится, но от памяти, от сотни раз передуманных мыслей не скрыться.

«Учиха — он Учиха и есть!», «Надо было его запереть, еще когда у хокаге была такая возможность», «Ага, такого запрешь! Уничтожить его надо было еще тогда, да и все! А что теперь? Ожидать новой войны?», «Вот именно — я ж говорил, что нельзя верить Учихам!» — Наруто помнит, как его тошнило от всех этих мнений, гулявших в совете несмолкающим эхом, и как тревожно гудел на эту тему альянс. И как Сакура старалась его избегать, безуспешно пряча покрасневшие, с недавних пор хронически припухшие глаза.

Он до сих пор в ярости за это на Саске.

— Как сам?

Он поднимает голову, ловит взгляд узорных глаз, и злость вскипает с новой силой, заставляя хмурить брови и крепче стискивать в пальцах пиалу. Но не больше: сдержанность — единственное, пожалуй, чему он научился за все эти годы, да и то поневоле. Из-за того же придурка-Учихи.

— Нормально.

Спокойное лицо, благосклонный кивок — ну не сволочь?

А внутри все кипит, чувства лезут наружу, грозясь порвать на клочки, и так охота вскочить, схватить его за грудки, и трясти, трясти, трясти, чтобы мозги снова встали на место, и орать ему прямо в лицо, пока опять не очнется, не вернется назад. Но Наруто сидит истуканом, смотрит вглубь черноты на фиолетово-алом и чувствует себя бессильным, потому что нет больше ненависти в этих глазах — только глубокое спокойствие и холодный расчет. И оказалось, что всего жара его души мало, чтобы разбить эту новую стену.

— Не понимаю, зачем?! — он помнит, как в отчаянии сминал очередное донесение шпионов.

— Действительно не понимаешь? — Шикамару первый, как обычно, и до сих пор единственный разобрал, что к чему. — Сколько твоих проблем разрешилось само собой потому, что вмешивался Учиха и переворачивал всё вверх ногами якобы ради достижения собственных целей? Сколько твоих оппонентов из-за него бежали за помощью к тебе же в самый подходящий для нас момент?

Он не может забыть, как в изумлении смотрел на Нара, пока разум со скоростью света прокручивал в голове события прошедших лет, давая взглянуть на них под новым углом.

Помнит, как потрясенно, почти жалобно шептал:

— Но зачем так? Почему?

— Потому что ты — хороший: герой войны, лицо Конохи. И потому не можешь просто взять и набить морду тому, кто открыто не лезет. Даже если этот кто-то втайне от всех тебя держит за горло — общественность не поймет. А Саске может, потому что плохой.

— Но его же теперь все боятся… — слова с трудом, сквозь ком у горла, — и ненавидят!

— Да, — спокойный кивок Шикамару, — он сделал свой выбор.

Наруто вновь отводит взгляд, сжимая пальцы в кулак с неоправданной силой, поднимает пиалу и разочарованно смотрит на ее пустое дно. Мысли будто сочатся сквозь белый фарфор, отражаются в нем, воплощаются в образы минувших событий.

...И снова грохот дрожащей земли, пыль и гарь от безумного кипения техник.

— Почему, Саске? Зачем?! — горько, отчаянно, закручивая рассенган.

— Потому, что утопий не бывает, Наруто, — до жути спокойный ответ сквозь зарождающийся стрекот чидори…

Поднимает голову, и взгляды снова сплетаются, как некогда руки в единой печати. Протягивает чашу, будничным тоном просит:

— Налей.

И Саске льет. И ему, и себе. Наруто секунду смотрит на пойло, шмыгает носом и вливает в себя. Шумно сглатывает, морщась, и жмурится, вновь прижимая к носу рукав. Потому, что так не видно настоящих эмоций.

«Я решил стать хокаге».

«Хокаге для меня — это тот, кто способен понести на себе ненависть мира».

Потому что слишком больно, нестерпимо. И не смириться с этим, не ужиться. Никак.

— Ситуация сейчас… проблематичная, Наруто, — говорил Шикамару, — любовь и ненависть, добро и зло целой деревни – каждый хокаге всегда нес это на своих плечах, и иногда ноша была непосильной. А ты стремишься тащить на себе добро и зло всего альянса. И он, похоже, решил забрать себе ненависть, чтобы тебе осталась только любовь.

При воспоминании об этом его захлестывает дикая ярость — до зубного скрежета, до неслышного стона фарфора. Вновь очень хочется прямо сейчас, от всего сердца, как раньше... Но он волей удерживает кулаки — слишком редки теперь их встречи. И у Саске вряд ли найдется запасная пиала.
Вот только мыслям все равно, и в памяти злость опять вскипает лисьей чакрой.

— Я его не просил!

И сурово-спокойный взгляд Нара в ответ:

— А когда ему нужны были чьи-нибудь просьбы?

— А ты как, Саске? Как другие? — тоже самый дежурный вопрос из возможных, но иного не надо: он сам расскажет, что захочет. Или не скажет вообще ничего.

— Нормально. — Секунду задумчиво смотрит на чашу и медленно цедит прозрачную жидкость.

У Наруто немного отлегает от сердца — хорошо, что нормально. Нормально — значит хорошо. А то, что ответ — будто собственное эхо, так ведь большего не надо. Главное — рядом. С ним ему достаточно просто молчать. В конце концов, они и без слов всегда умудрялись прекрасно понимать друг друга.

Наруто улыбается самыми краешками губ, решительно смотрит в глаза Учихи — он не сдастся. Даже сейчас. Ни за что! И плевать, что ему придется совершить какое-нибудь чудо — не меньше, чтобы Саске простили всё, что он успел натворить в этот раз. Он сумеет, прорвется, он всех убедит — достаточно только короткого слова, кивка, даже взгляда. Потому что не такой жизни хотел он для друга, не о таком сотрудничестве говорил.

И ведь тот, паразит, хорошо это знает! И все равно!..

— Саске, хватит... вернись! — решиться было не просто, и он замирает, и в глазах яркой синью застарелая боль напополам с неубиваемой надеждой.

— Нет.

«Вот упертый козел!»

Гаснет вспыхнувший взгляд, опускаются плечи, оттенок улыбки сползает с лица. И только решимость остается.

— Тогда хотя бы отступись, а? — просить тяжело, потому что от сердца, но орать бесполезно. И совсем невозможно оставить как есть. — Хоть в этот раз. Я сам улажу всё как-нибудь, я разберусь, слышишь? Я…

— Нет. — И голос холоден, как лед, и взгляд непрошибаемо-жесткий, как камень.

Разочарование опять захлестывает душу, дразнит едва поутихшую злость, и нет от этих эмоций спасения, и решения пока что нет.

— Ну, тогда еще налей, — мрачно, с обидой. Возможно, он бы отчаялся, вот только вера — и в себя, и в него — до сих пор сильнее боли.

— Нет, — в третий раз повторяет Учиха и переворачивает бутылку вверх дном, давая понять, что ничего не осталось.

— А другой нету, что ли? — жалкая попытка замять собственные чувства и продлить разговор, растянуть такую редкую, и от этого еще более драгоценную встречу.

— Нет.

— Эй, ты чего такой не запасливый, Саске? — Наруто корчит коронную недовольную рожу, и что-то меняется во взгляде напротив.

— Хватит с тебя, — холодно отрезает Учиха, пряча за пазуху бутылку с пиалой.

— Нуу! — по-мальчишески канючит Наруто, ругая себя за несдержанность, из-за которой только что всё испортил. И за то, что, даже зная об итоге, по-другому не может.

— Нам пора, — все тот же тон, и все-таки что-то иначе — на грани восприятия отголосок тепла.

— Почему? — с Наруто разом слетает вся крутость, растворяясь в подтексте вопроса, обнажая настоящего его: искреннего, светлого, омраченного болью — он никогда толком не умел притворяться. И особенно с ним. Потому и сейчас в напряженности просьбы прорывается почти что мольба. — Давай еще посидим.

Учиха смотрит долгим взглядом, как будто в сомнениях, и отводит глаза.

— Моя чакра не бесконечна, — решив, заявляет будто бы в оправдание. И пусть голос тверд, Наруто мерещится в нем сожаление.

— Ха-ха! Слабак! — хокаге слегка подается назад, широко ухмыляясь и тыча в сторону Саске пиалой — глубокие эмоции рвутся наружу, выплескиваясь в по-детски мелочную месть.

Сдвигаются тонкие черные брови, в жесткую линию поджимаются губы, затягивает холодом пугающий взгляд. Но ответ спокойный, ровный... С таким знакомым напряжением на грани злости, что у Наруто в предвкушении сжимается сердце: вот-вот вспыхнет, как раньше, наорет и добавит еще что-нибудь вроде «придурок!».

— Я уже кучу времени масштабную иллюзию держу, между прочим! — И не поймешь, то ли раздражение в голосе, то ли насмешка.

Наруто хмурится, враз становится предельно серьезным.

— Возьми мою, — и решительно тянет кулак.

Не потому, что поверил, будто у Учихи истощился запас и нужна его помощь — просто это момент единения душ.

Саске отвечает нечитаемым взглядом и ударяет своим кулаком о его.

Наруто шумно вдыхает, набирая воздуха полную грудь, и не спешит выдыхать. Чакра жгуче болезненно струится по телу, почти скребет по руке, убывая сквозь кожу — не потому, что процедура передачи сложна, а потому, что гложут, царапают мысли и чувства. И свои, и его. И век бы в такие моменты не разжимать кулаки, но даже его чакры на столько не хватит.

А Саске не сводит с него жесткого взгляда и тянет, тянет — жадно, напористо, будто вознамерился высосать душу, но сам же внезапно обрывает контакт.

— Пора, — и ни тени сомнения.

Чаша все-таки ломается в пальцах, острыми гранями впивается в кожу. Наруто в удивлении разжимает кулак, рассматривает черепки, слегка окрашенные алым, а Саске встает, резким движением поправляет одежду и смотрит наверх — туда, где синеет кристально-чистое небо и носятся пока не пуганые птицы.

Наруто, опомнившись, поспешно вскакивает следом и застывает напряженный, растерянный, готовый на многое и не знающий как быть. Намокший плащ некрасиво прилипает к ногам.

— Саске… — голос хриплый от кипения эмоций, что будто сдавливают горло; жалобно хрустят машинально зажатые в ладони осколки.

Он оборачивается, и на долгое мгновение вновь встречаются взгляды — последний шанс всё изменить или хотя бы попытаться. И Наруто становится сложнее дышать, потому что нет у него, как на зло, нужных слов, и ни одной толковой мысли — только чувства, что проявляются в глазах выразительней любого додзюцу.

Учиха поджимает губы, мрачнеет до физической боли знакомо, с силой стискивает кулаки и отточенным мощным толчком устремляется вверх.

— Саске! — вся накопившаяся боль, наконец, прорывается наружу отчаянным криком, полным горечи и злости на него и на себя, решимость вскипает рыжим огненным покровом, и Наруто срывается следом за ним.

Во взбаламученную воду сыпется раздробленная чакрой позабытая в ладони белоснежная крошка.

«...Мы стали первоклассными шиноби, Саске...»

«Уже очень давно.»

«...Прошу, скажи мне… Смог ли ты заглянуть в мою душу?..»

«Сколько времени уже мы как в зеркало смотрим друг в друга?»

«...Ты видел, что случится, если мы сразимся вновь?..»

«Вот только что делать, если ненависти нет? Скажи, Саске, ты знаешь?»

Ветер хлестко бьет в лицо, швыряется едва заметной водной взвесью, треплет волосы и складки одежды. Проникает, кажется, в самую душу, выхолащивает боль. Но ее слишком много, и она как огонь — только разгорается жарче и изменяется, переплавляясь в упрямство.

«Я не сдамся, Саске, ты знаешь — я никогда не сдаюсь. И на этот раз я точно тебя верну. Обязательно. Чего бы мне это ни стоило — даже если нам все-таки суждено умереть. Я хочу, чтоб ты жил мирно и счастливо, Саске. Ты заслуживаешь этого так же, как все. И я докажу тебе, что это возможно. Или уйду вместе с тобой».

Его мысли мчатся также стремительно, как тело: параллельно грохочущему водопаду, мимо отстроенных статуй Хаширамы с Мадарой, возле которых два немалых враждебных отряда уже кучу времени завороженно следят за иллюзорным боем двух величайших шиноби эпохи.

Саске темной стрелой летит практически рядом, и сердце Наруто бьется гулко и часто, переполненное решимостью до краев — еще пару мгновений, и они сменят эфемерных себя, чтоб слиться в схватке не на жизнь, а на смерть, и разрешить, наконец-то, свой спор.

Он знает — Саске не поддастся, и сам не собирается ему уступать. А потому ускоряется следом за ним, спеша принять последний бой.

Третий за этот год.