Повесть о бумажных птицах. Глава I "Повинуясь течению".

Тусклый неоновый свет ламп освещал многочисленные коридоры клиники. Молоденькая девушка, облачённая в форму санитарки, бесшумно пробралась в одну из палат, дабы завершить свою смену и с чувством выполненного долга наконец-таки покинуть осточертевшие стены госпиталя.

Кинув быстрый взгляд на юную пациентку, без сознания лежавшую на кушетке в окружении многочисленных проводков от всевозможных препаратов, поддерживающих её хрупкое, как тонкий кусочек цветного стёклышка, существование, работница двинулась к подоконнику, на ходу доставая из небольшого ведёрка чуть влажную губку.

Кардиограмма на медицинском мониторе отображала работу сердца пациентки, а прочее оборудование издавало высокий короткий звук с каждым ударом сердца. Хоть и слабо, однако оно всё ещё билось.

Тусклый неоновый свет ламп освещал многочисленные коридоры клиники. Некоторое время в здании царила гробовая тишина, присущая ночному времени, однако спустя мгновение она была безапелляционно нарушена визгом сирены, что внезапно донёсся снаружи.

Несколько медиков торопливо катили кушетку на колёсиках вдоль коридора. На их лицах царило сильнейшее напряжение. Под тонкой окровавленной простынёй лежало бездыханное тело юной девушки. Тонкая бледная кисть обессилено свисала с края кушетки, а рядышком с ней чуть колыхалась от движения длинная огненная прядка волос.

Внезапно палату пронзил длинный ровный писк. Губка тотчас же выпала из дрожащей руки санитарки и бесшумно опустилась на скользкий вымытый дочиста пол. Работница поражённо обернулась и устремила взволнованный взгляд на монитор. Кардиограмма изображала прямую бесконечную линию, ни малейшего колебания. Девушка перевела взор на юную пациентку: девчушку лет одиннадцати-двенадцати, не больше. Бледное лицо её сливалось с белоснежными простынями. Короткие волосы с сиреневым оттенком разметались по подушке, на синеватых губах играла какая-то ироничная полуулыбка. Из разжатых ладоней девочки выпал белый бумажный журавлик, ему уж было никогда не взлететь ввысь, покоряясь безудержному и прохладному порыву ветра. Цветной кусочек стёклышка разбился вдребезги.

В тот же миг в соседней палате несколько врачей понуро склонили головы, с сочувствием поглядывая на только что прибывшую пациентку, у которой, увы, не оказалось ни малейшего шанса на спасение. Один из медиков рефлекторно кинул взгляд на стрелки наручных часов и уныло констатировал: " Час двадцать пять".

Врачи принялись с сочувствием похлопывать друг друга по плечам, при этом с невесёлой улыбкой поговаривая что-то в своё оправдание. Продолжалось это ещё некоторое время, пока их тихие и полные уныния переговоры не нарушил тонкий короткий писк, оповестивший всех присутствующих в палате об ударе сердца пациентки, для которой, казалось, было уже всё кончено. Следом снова удар, и ещё один...

Медики изумлённо уставились на монитор с подскакивающей кардиограммой, не до конца ещё воспринимая смысл происходящего. Спустя какой-то короткий миг помещение заполнилось восторженными восклицаниями: "Чудо, коллеги, произошло настоящее чудо!"

Тусклый неоновый свет ламп освещал многочисленные коридоры клиники. Санитарка с застывшим на лице ужасом выскочила из палаты и, спотыкаясь на бегу от волнения, стремительно направилась к соседнему кабинету, дабы сообщить о потери пациентки.

Таким образом, одна сущность обрела неприкосновенный шанс на существование , в то время как иная утеряла таков навеки.

* * * * * *

День выдался облачным. Белоснежные, перистые облака, в которых дети так любят угадывать разнообразные, замысловатые фигуры, время от времени заслоняли собой солнце, а затем лениво отплывали в сторону, и в ласковых лучах небесного светила всё вокруг начинало стремительно преобразовываться, приобретая тёплые оттенки и будто бы оживая.

Небольшой и уютный парк, принадлежавший местной больнице, был многолюден. Пациенты, которые шли на поправку, не спеша прогуливались вдоль узких дорожек, усыпанных гравием, или же о чём-то мило беседовали со своими родственниками, сидя на лавочках. Над их головами шелестели слегка пожухлые листья клёна, небольшая стайка воробьёв, напуганная внезапным порывом прохладного ветра, встрепенулась и метнулась к далёкой и неизведанной выси.

Ранняя осень - загадочная пора. Всё вокруг овеяно некой сказочной и таинственной атмосферой.

Вот тёмно-оранжевый листок, окаймленный по краям коричневым цветом, сорвался с оголённой ветки дерева и бесшумно опустился вниз к своим собратьям, собранным на земле в небольшую кучку.

- Как самочувствие, Кушина-чан? Тебе удалось хоть что-нибудь вспомнить?

С неимоверным трудом я отвлеклась от созерцания восхитительного осеннего пейзажа, представшего моему взору, и подняла глаза на миловидную, молодую женщину, сидевшую на лавочке подле меня.

Взгляд мой скользнул по её лицу, такому чуждому для моей опустошённой памятной чаши, и затем остановился на её волосах. Волнистые и мягкие, они, наверное, всегда привлекали моё внимание и вызывали трудноподавляемое чувство зависти. Эти прекрасные золотистые локоны, казалось, были сотворены из лучиков полуденного солнца, которые время от времени задорно поблёскивали где-то на макушке и на завитых кончиках.

Абсолютно непроизвольно, можно даже сказать машинально я взглянула на свои волосы, что длинными огненными волнами струились по плечам. Они от рождения были жёсткими и яркими, и этот факт весьма огорчал меня. Всегда. Я это точно знаю.

Уже во второй раз из глубоких раздумий меня вывел мелодичный и слегка удивлённый голос собеседницы.

- Кушина-чаан, я к тебе вообще-то обращаюсь... Тебе нездоровится?

Я сжала в слабых, слегка подрагивающих ладонях ткань на коленках больничной пижамы и, закусив губу, отрицательно замотала головой.

Бровь молодой женщины вопросительно изогнулась.

- Неужели? Хм, какая же ты бледненькая! Солнышко, а может тебе всё-таки нездоровится? - поинтересовалась она вторично, заботливо коснувшись прохладными кончиками пальцев моей щеки.

В ответ я лишь непринуждённо отмахнулась, терпеливо стараясь потушить первые искорки раздражения к восседавшей передо мною особе, которая уже почти месяц навещает меня и представляется родною тётей.

Эта незнакомая женщина представилась мне как Танака Изуми. Он заявила, что приходится родной сестрой моей матери, а теперь по весьма плачевным стечениям обстоятельств ещё и моей наиближайшей родственницей, не считая её дочери, то есть моей двоюродной сестры. На вид этой особе дашь лет тридцать, не больше. Выглядит она просто бесподобно для своего возраста: миниатюрная, с плавными и правильными чертами лица, обладательница блестящих золотисто-рыжих кудрей и голубых, подобных чистейшему небу глаз миндалевидной формы.

Если бы она не оформила опекунство надо мною, то даже не представляю, как сложилась бы моя близлежащая судьба, хотя, в принципе, весьма не трудно догадаться...

Каждый раз Изуми задавала один и тот же вопрос, неустанно требуя от меня чётко сформулированного ответа, которого я, увы, была не в состоянии ей дать. Сейчас этот злополучный вопрос снова вырвался из уст тёти и теперь беспощадно терзал меня.

"Тебе удалось хоть что-нибудь вспомнить?"

Напрасно только все интересуются. Абсолютно напрасно.

Я невинно потупила взор и, не промолвив ни словечка, слабо мотнула головой из стороны в сторону, давая понять, что более ничего не последует, ибо я просто-напросто не в состоянии ответить. Впрочем, как и неделями ранее.

Изуми только раздосадованно выдохнула и подняла взор лазурного цвета глаз к небу.

- Знаешь, - приглушённо и как-то совсем устало произнесла она,- возможно, что ты ещё долгое время не сможешь вспомнить о своей прошлой жизни.

Я молчала, понурив голову и рассматривая, как солнечные блики играют в прядках моих волос, которые, словно мерцающий занавес, заслонили меня от всего остального мира.

- Врач говорил мне о чём-то подобном, - продолжила тётя. - Что-то о... - она сосредоточенно нахмурила изящные брови, пытаясь вспомнить, - что-то о защитной реакции...

Я подняла голову и недоумённо взглянула на родственницу. Заметив на моём лице замешательство, та поспешила всё разъяснить:

- Это значит, что весь твой организм испытал неимоверный стресс, и теперь мозг запрограммирован на то, чтобы не воспроизводить все те ужасающие события в твоей памяти.

Я лишь вздохнула и устало прикрыла глаза. Возможно, в чём-то приведённая гипотеза действительна была достоверна: неконтролируемый страх настигал меня всякий раз, когда я пыталась хоть что-нибудь вспомнить о своём потерянном прошлом. Следовательно, я начала копаться в так называемых руинах своей памяти всё реже и реже, пока совсем не забросила это дело. Я слишком устала.

Изуми резко поднялась со скамейки, подошла ко мне и ободряюще опустила свои ладони на мои поникшие плечи. Я подняла голову и встретилась взглядом с глазами тёти цвета чистейшего аквамарина, в которых сейчас плясали задорные искорки.

- Может, это и к лучшему, - лучезарно улыбаясь, заявила женщина и поспешно разъяснила: - Ведь если ты ничего не помнишь, то сможешь с лёгкостью начать новую жизнь в нашей семье.

Растаяв под глубиной её взора, я смущённо улыбнулась.

- Кушина-чан, я абсолютно уверенна, что ты полюбишь меня, моего мужа и свою сестру. Я обещаю, что на протяжении всей жизни каждый божий день мы будем даровать тебе безграничную заботу и любовь, - торжественно изрекла она и наклонилась ко мне так близко, что я могла разглядеть на её, казалось бы, идеальном лице мелкие морщинки вокруг глаз.

В следующее мгновение руки Изуми плавно соскользнули с моих плеч и она с явным нежеланием отстранилась от меня, устремив свой взгляд куда-то вдаль. Улыбка её преобразилась из оптимистичной в несколько усталую.

- Хм, а вот и наш врач идёт...

* * * * * *

Сложив в сумку небольшое количество вещей и различных принадлежностей, которыми меня снабжала во время моего пребывания в больнице тётя , я присела на порядком осточертевшую кушетку и принялась молча наблюдать за тем, как колышутся от лёгкого сквозняка прозрачные занавески на окнах. Чем-то они были схожи со мною, или же я с ними... Такую же прозрачную и невесомую, меня швыряло ветром судьбы из стороны в сторону, и я была абсолютно не в состоянии хоть немного контролировать дальнейшие события, которые, словно речная вода, утекали прочь и стремительно преобразовывались.

Опустошённость разъедала, как кислота. Не было мыслей, желаний, планов, чувств. Хотя, чувства, может, были, однако весьма противоречивые.

Хотелось знать, помнить, быть, однако в то же время в глубине души я мечтала о забвении, о безоблачном беспамятстве, которое длилось бы вечно. Странно, не правда ли? Грёзить о возвращении потерянной жизни и при этом уноситься прочь, удирать всякий раз, когда оказываешься очень близко, буквально нос к носу с исполнением желания. А ведь таково произойти могло. Я чувствовала это всем своим нутром. Казалось, стоит только кликнуть клавишей компьютерной мыши "воспроизвести", как огромнейшая куча воспоминаний осыпется на меня тяжеленным потоком мелькающих картинок, символизирующих события моего существования, моей истории.

На данный момент я знала только концовку и притом весьма банальную и трагическую. Всего лишь глупое стечение обстоятельств, лишившее жизни моих родителей и старшего брата в форме обычной автокатастрофы.

Всего лишь... Подумать только, какое мелочное высказывание, но, не взирая на это, сыгравшее величайшую трагедию в моём последнем акте.

Тогда, сидя на жёстком больничном матрасе и дрожа всем телом, я и представить не могла, что акт тот окажется отнюдь не финальным.

И пусть мой сосуд совсем опустел...

*****

После дождя на улице дышалось приятно и легко. Воодушевлённая, я семенила следом за тётей Изуми, которая вела меня, держа за руку, словно я была пятилетним малышом. Многочисленные мерцающие лужи под ногами отражали каждое наше движение, каждый шаг. Вдруг, охваченная необъяснимым чувством ностальгии, я плавно выпустила свою ладонь из гладкой ладони тёти и остановилась на месте как вкопанная, восхищённо разглядывая зеркальный мир, что расстилался под моими ногами. Там всё было практически бесцветным, как в старом кинофильме, однако необъяснимо прекрасным и таинственным. Внезапно подул лёгкий ветерок, и там, внизу, небо плавно зашевелилось, а я восхищённо выдохнула от созерцания такой мистической красоты.

Моё отражение шевельнулось, когда я вздохнула, и мой взор тотчас же устремился к нему. Как и всё остальное в зеркальном мире, я была практически бесцветна, только длинные огненные пряди волос резко контрастировали с остальной серостью. Всё иное было неприметным и призрачным, и этот факт весьма удивил меня, ведь я была облачена в короткую ветровку ярко-красного цвета. Я снова внимательным взглядом изучила своего двойника под моими ногами и поражённо охнула: вместо привычной будничной одежды на мне красовалось длинное кимоно сероватого цвета. Я сконфуженно отступила на пару шагов, потёрла глаза тыльной стороной ладони и, мысленно пожелав, чтобы всё это оказалось обычной галлюцинацией, опять-таки медленно и осторожно заглянула вглубь зеркального мира.

Ничего не изменилось. Вместо меня в этой чёртовой луже отражался совсем другой человек. Другая женщина.

Я мысленно принялась успокаивать себя, ссылаясь на влияние продолжительного пребывания в больнице, которое вконец измотало мою психику, и, как ни странно, самовнушение оказалось довольно-таки сильным лекарством, ибо на душе значительно полегчало.

Тем временем ветер подул с новой силой, от чего водная гладь покрылась рябью, и затем всё исчезло. Мелкие капли дождя стремительно опускались на поверхность лужи, оставляя сотни кругов на том месте, где буквально пару секунд назад существовал целый мир.

Я обиженно шмыгнула носом и повернулась к своей старшей спутнице, которая уже успела раскрыть зонт тёмно-бордового цвета и теперь стояла, придерживая его над головой и глядя на меня с нежной полуулыбкой.

Я робко улыбнулась в ответ, как бы извиняясь за всю нелепость своего детского порыва и, подбежав к родственнице, примостилась рядышком под зонтом.

Мы двинулись дальше к моему новому дому.