Принципы трех Л. Глава 7. Самая самая

Лиллит всегда было сложно разобраться в себе, но, откровенно говоря, она никогда и не пыталась. Не то, чтобы ее тяготили философские думы или пугали мрачные и неизвестные чертоги ее непростого характера, просто она никогда ни о чем не заморачивалась. Разношерстное окружение Лиллит позволяло впитать в себя черты абсолютных противоположностей, и двоемыслие разрасталась внутри нее, как сорняк, с каждым годом. Возможность видеть всю полноту картины, сложившейся ситуации, казалось ей непостижимым искусством мудрых магистров, поэтому принятие важных решений давались ей с муками. Но и решать что-то самостоятельно ей никогда не давали. Пусть она и была лишена свободы выбора, разум ее не был подвластен чужому мнению. Лиллит была человеком действия и сохранила за собой глупую и детскую привычку не задумываться о последствиях. Вспыльчивый характер девушки не редко сравнивали с огнем, о который можно обжечься, если вести с себя с ней не уважительно. Хотя Лиллит и требовала вежливого обращения, она никогда не ставила себя выше других, наоборот, всегда хотела быть такой как все, ее слишком смущало повышенное внимание, но одновременно и льстило. Девушка всегда считала себя ужасной трусихой, но была готова пожертвовать всем ради близкого человека. Она не скрывала, что была в какой-то степени эгоисткой и чертовски вредной собственницей, но Лиллит была добра и в чем-то даже наивно мечтательна. Она любила веселье, смех и хорошие компании.

Воспоминания о доме часто посещали ее и грели сердце долгими холодными зимними вечерами. Она скучала по ароматному кофе с виски, который мастерски варила ей Ахматова в перерывах между чтением стихов, по грубому голосу и гитарным аккордам Высоцкого. Его песни часто Лиллит непроизвольно напевала вслух. Ей не доставало и пугающего смеха Велиала – одного из Верховных, демона разврата. От «хихиканьей» его еще в детстве девушку била мелкая дрожь, но, то было раньше. Ибо когда над ухом Лиллит раздалось безумное ржание, напоминавшее истерику пьяной гиены, Велиал стал казаться жалким ребенком. Девушка уже успела подумать, что за ней пришла смерть или конец света разразился столь оригинальным, но чудовищным образом.

« Хорошо, что я бессмертна. Сомневаюсь, что обычный человек способен это выдержать», - подумала Лиллит, и взгляд ее украдкой пробежался по аудитории. На ее удивление все были живы, более того похоже совершенно не обращали на ужасный звук никого внимания, но источник шума не спешил затыкаться.

- Да кто там так ржет? – взорвалась Лиллит и обернулась назад.
На парте позади восседала главная «пышка» группы и по совместительству член «Полина Жидкова и ее команда» - Ирина Цветкова. Услыхав замечание Лиллит, она снова заржала, а вместе с ней вся компания. Шутку юмора девушка не поняла и молча развернулась обратно. Ира являлась самой симпатичной из четверки визгливых девиц, но обладала заметными лишними килограммами и отвратительным смехом, а также куриными, как у подружек, мозгами. Полнота не то чтобы портила ее, но выделяла среди дохлых девушек точно. Она была низкой, жгучей брюнеткой с большими голубыми вечно смеющимися глазами, красивой улыбкой и с легким оливковым оттенком кожи. Поначалу Лиллит думала, что повышенно лишняя гиперактивность девушки результат долгого общения с Полиной, но ошиблась, она была такой сама по себе. Да, она безусловно выделялась, но раздражала своим смехом и громким грубым голосом. Иры всегда было слишком много, она заполняла собою пространство, едва открывая надоедливый рот, хотя каждая из них грешила подобным способом. Она не обладала низкой самооценкой, но имела в себе огромною долю самоиронии.

Лиллит было тяжело понять, что может связывать таких настолько разных людей?! Еще ее пугало, что она слишком часто наблюдает за ними. Полина Жидкова была королевой в своем собственном «девичьем» мире, себялюбивой до омерзения и кошмарно болтливой, желающей громко и во всеуслышание донести до всех любую информацию, касающуюся ее Величество персоны. Наплевать, что рассказывает она это подружкам, слышать и знать должен каждый, особенно если это касается вопроса вселенской важности: каким лаком накрасить ногти.

Еще одной «громкой персоной» являлась Катя Корнева, если же Ира была «громкой дурой», а Полина просто «Королевой дураков», то Катя вне сомнения представляла собой их принцессу. Ее внешность была типична для русских девушек, аккуратнее и приятнее, чем у Полины, но не такая яркая как у Ирины. Катя казалось слишком приторной, а от того отталкивающей. Ее характер был неприятен Лиллит больше остальных, девушка любила кривляться, смеяться, сходить с ума с подругами, но все это казалось таким наигранным и пустым, что хотелось заткнуть уши и провалиться сквозь землю. Что странно, но Кати было даже еще больше, чем Иры. Нет, она не обладала большими объемами, наоборот, было по модельному плоской. Скорее она старалась протиснуться везде, где можно остаться замеченным. Стоило отдать ей должное, ее активность и вечный позитив вряд ли когда-нибудь заставлял девушку грустить.

Самой не приметной и честно сказать: никакой, была Даша Вялкова. Глядя на нее, взгляду было не за что зацепиться, она была пресной, простушкой. Молчалива, скучна, но неизменно вышагивающая с глупой улыбкой рядом с подругами. Вместе с тем Даша напоминала ребенка, чистого и невинного, увязавшегося за взрослыми ребятами, чтобы тоже казаться самой себе чуточку взрослой.

За огромным потоком глобальных мыслей и расчленению характеров девиц, Лиллит не переставала глядеть в сторону старосты: Настя уже неделю обрабатывала новенького парня, тепло улыбаясь и смущенно хихикая в ладошку во время разговора. Обида больно кольнула Лиллит под ребра, она чувствовала себя одинокой и считала глупой, что решила, будто у них с Настей может возникнуть настоящая дружба, ведь она сразу окрестила ее «социоблядью». Но, не смотря на это, к отношениям между людьми Лиллит относилась с большим трепетом и любила загадывать на будущее. Поэтому очень часто не замечала, как сильно могла к кому-то привязаться.

- Даже не думай расстраиваться из-за нее, - Лиллит едва не подскочила на месте, бродя в своих мыслях, она успела забыть о странной соседке по парте. – Она пустышка, - низкий грудной голос полоснул словами словно кнут.
- Мне казалось, что я ей нравлюсь, - собственный голос показался дочери Люцифера жалким, из-за чего хотелось хорошенько врезать себе по физиономии.
- Единственный, кто ей нравится – это она сама.

«Слишком резко, и так…уверенно?».

Последний раз, с горечью взглянув на смеющуюся Настю, Лиллит развернулась к собеседнице. Внутреннее чутье дитя ада улавливало сильнейший магнетизм, власть и уверенность, исходящие от девушки. Лиллит пыталась вспомнить, когда она успела подсесть к ней, но так и не смогла.
- А ты…
- Вика, - тонкие пальцы девушки были сложены в замок, на которые был опущен аккуратный округлый подбородок. Она улыбнулась Лиллит накрашенными темно-сливовым цветом губами, хотя это больше напоминало ухмылку.
Вика смотрела с высока маленькими серыми глазами, как у кошки. Если Настя своим голосом напоминала игривую, ласковую и нежную кошечку, то Вика являлась дикой, гуляющей сама по себе. Водопад тонких черных волос спадал на плечи, обрамляя болезненно бледное, худое и по кукольному красивое лицо, с высокими скулами, пухлыми губами и маленьким вздернутым носиком. Вика откинулась на стул, скрестив руки под грудью, и внимательно поглядела на Лиллит, будто она знает все ее секреты и одним только взглядом потрошит ее внутренности.
- Лиллит, - медленно протянула Вика, смакуя ее имя, словно сладкое пирожное. – Для дочери Господина весьма подходящее имя, - она улыбнулась шире, обнажая ряд белоснежных зубов.
Девушку словно окатило ледяной водой, в коленях почувствовалась мелкая дрожь. Сердце пропустило несколько ударов и замерло.

«Какого хрена?».

- Чего? – только и смогла испуганно выдавить из себя Лиллит, тараща выпученные от удивления глаза на Вику.
Брюнетка зашлась хохотом, и ее смех показался девушке звонким, похожим на трель колокольчиков и не таким раздражающим как у Ирины Цветковой.
- А мне казалось, ты в теме, - ответила Вика, развернувшись к Лиллит корпусом. – По крайне мере твои родичи точно, или они в теме иного рода, - с этими словами она обернулась к Полине, которая зачитывалась буклетом с католической тематикой, призывающим добру, заботе о ближнем, красить ногти в салатовый только по пятницам и не отказывать парням в свиданиях. Этот момент Жидкова подняла глаза на девушек. Вика подмигнула девушке и, приложив средний и указательный пальцы к губам, высунула язык, несколько раз им пошевелив. Полина, похоже, была возмущена подобной выходкой, кончики ее ушей покраснели и она, фыркнув, спрятала личико за буклетом.
Лиллит решительно не понимала, что несет эта ненормальная и, не произвольно взявшись за стул, приподняла попу и маленькими шажками отодвинулась подальше. Проделав махинацию со стулом, девушка мазнула взглядом по фигуре Виктории, отмечая, какая она изящная и тонкая, словно фарфоровая статуэтка, и тут же зацепилась за одну весьма примечательную деталь, мысленно шлепнув себя по лбу за то, что не заметила этого раньше.

«Теперь понятно, в какой же я теме».

Безразмерная черная кофта, надетая на Вике, оголяла маленькое, призрачно бледное плечо и ключицу, которое если и не тянуло поцеловать, то прикоснуться точно, но привлекало внимание другое. На груди кофты матовыми белыми буквами была изображена печать «Бафомеда» - официальный символ сатанинский церкви, так по крайне мере считали смертные. В аду к этому относились с пренебрежением, но иногда Иисус умудрялся жестко троллить Сатану, за то, что его символов может являться лишь рогатый козел.

Внутри Лиллит что-то екнуло и разлилось в животе приятным теплом томительного ожидания. Она особо никогда не интересовалась деятельностью сатанинской церкви и людьми, что так восхищаются ее отцом, да и признаться не понимала, как можно восхищаться тем, кого ты совершенно не знаешь. Отец всегда казался ей мягкосердечным, пусть и вспыльчивым, весьма неадекватным, но справедливым. Грешники часто тряслись перед встречей с Повелителем Преисподней, но через пару минут общения, тут же понимали, что он «свой мужик и выпить с ним вполне приятно». Правда, Люцифер никогда не отменял злостных пыток и не упускал возможности лицезреть их лично, так как был врожденным садистом, извращенцем и вообще чудовищем. Сущность Сатаны являлась сплошным винегретом, мелко нарубленным из самых темных и кошмарных черт характера, но также обильно приправленным здравомыслием и щедрой унцией юмора. Несомненно, Лиллит была его дочерью во всех отношениях, наследуя жутко противоречивый, садистский и веселый характер папочки. К счастью его истеричность у девушки отсутствовала, но вспыльчивости хватило бы на каждого грешника в аду.

Лиллит улыбнулась своим мыслям, вспоминая годы, проведенные дома, множество шалостей и издевательств, что стоически выносил Люцифер, а затем мягко посмотрела на Вику и произнесла полушепотом, так, чтобы ее смогла услышать лишь она:

- Папа в теме больше, чем кто бы то ни было, - Вика заулыбалась и только открыла рот, чтобы ответить, но не успела.
- Ох, дети, мне дурно. Дурно, - вымученный стон доносился с преподавательского стола, на котором картинно восседала преподавательница классической литературы и отрепетировано с годами прикладывала ко лбу изящно раскрытую ладонь. – Дурно он того, что романтиков в наше время совершенно не осталось! Разве найдется сейчас мужчина, пишущий стихи для своей возлюбленной, говорящий так, что его речи не режут, а ласкают слух? Такой мужчина, что рядом с ним сердце трепещет, словно маленькая птичка? Мужчина, от взгляда которого…
- Простите, но мы говорили о Достоевском, - перебил сокрушенную тираду лентяй Миркин, который был готов слушать и о Достоевском, и о политическом строи в Месопотамии, и даже о том, что по утрам ест Полина Жидкова, но только не о жалобах жизни преподавательницы.
- Достоевский, - демонстративно разочаровано вздохнула Ирина Валерьевна. – А как вы думаете, ребята, Достоевский был романтиков?

Преподавательница вздыхала уж слишком часто, и всегда этот вздох был либо полон разочарования, либо говорящий о том, что она вот-вот разрыдается. Ирине Валерьевне было тридцать, но выглядела она намного моложе и весьма эффектно, правда ее внутреннее состояние все чаще наводило на мысль, что ей далеко за сорок, она глубоко разочарована в мужчинах и ее единственные сожители это коты. Женщина была стройной и двигалась грациозно словно лань. В раскосых зеленых глазах всегда сквозила печаль, и казалось, что бледные тонкие губы не были способны на улыбку. Крашенные ярко-рыжие волосы она неизменно собирала в высокий хвост и всегда носила красное. Четко выраженные скулы придавали ей некоторой строгости, но на нее она была не способна просто по своей природе. Ирина Валерьевна была добра, мечтательна словно ребенок, и крайне ранима.

- Он не любил красоваться, и был скуп на эмоции. Он считал, что если людей тянет к друг другу, то разумеется все произойдет само собой и для этого не обязательно обещать женщины звезду с неба, если он любит ее и она об этом знает, - отчеканила Лиллит со всей серьезностью.
Кажется, впервые Ирина Валерьевна смотрела на студента с большим интересом.
- Хорошо Лиллит, - ответила она, сложив одну ногу на другую, все также сидя на столе. – Но что навело тебя на подобную мысль?
- Он сам сказал, - совершенно спокойно, не задумываясь, ляпнула девушка, а потом буквально почувствовала на себе взгляда всей аудитории.

Ирина Валерьевна смотрела недоверчиво, слегка изогнув тонкие брови, одногруппники таращились, как на чокнутую и только Вика тихо хихикала рядом, смотря совершенно по иному, мол «я тебя понимаю».

- Сам сказал? – переспросила преподавательница, вытянув длинную тонкую шею подобно страусу.
- Ну, - протянула Лиллит, задумавшись, – Михаил Афанасьевич утверждал, что Федор Михайлович просто стесняшка.
- Булгаков? – обалдевшая Ирина Валерьевна пружинила на преподавательском столе, поддаваясь вперед с каждым вопрос. Казалось, вот-вот она начнет рвать на себе волос от непонимания.
- Отец мой сатана! Да какой Булгаков? Достоевский! А дядя Миша лишь пытался убедить меня в том, что он стесняшка.
- Какой еще дядя Миша? – преподавательница, хватаясь на сердце, уже отмеряла себе капли Корвалола.
Одногруппники ржали как кони.
- Булгаков! Он, - только начала разъяснять Лиллит, но ее прервал звонок, оповещающий о конце пары.

Видя, что новая порция информация сможет лишь «добить» психику Ирины Валерьевны окончательно, девушка сгребла свои вещи в маленький синий рюкзак и поспешила сбежать из аудитории. Вика нагнала ее на лестнице, вместе они спустились в спортзал.

- Не обращай внимания,- обеспокоенно начала брюнетка. Косые взгляды теперь сопровождали Лиллит. – Этому стаду нужна пища для разговоров. Пожуют и забудут. Остатки извилин в черепных коробках к мыслительному процессу явно не располагают. Э-э-э. Что ты делаешь? – Вика непонимающе уставилась на девушку, которая яростна метелила ногой железный шкафчик в раздевалке.
- Открывайся, паскуда! – рычала Лиллит, продолжая отрабатывать удары. Кажется, от гнева у нее даже потекла слюна, и, Вика была готова поклясться, покраснели глаза.
- Эм, послушай, - к Лиллит подошла девушка из параллельной группы. Маленькая, худенькая, похожая на мышку. Она слегка коснулась пальцем плеча девушки, надеясь привлечь внимание к своей скромной персоне.
- Жить надоело? – спросила дочь Люцифера замогильным голосом, медленно разворачивая к однокурснице искаженное ненавистью лицо.

«Мышка» едва в обморок не упала, ярко-красные глаза, словно выворачивали ее изнутри, капались невидимыми руками в самых темных закоулках души, сверлили точно в лоб и являли миру ее нагое естество. Она почувствовала слабость в коленях и леденящие дыхание страха в своем сердце, что обнял ее своими костлявыми руками и не желал отпускать. Лиллит смотрела сверху вниз, возвышалась над ней словно королева над жалкой надоевшей прислугой. Ноги непроизвольно подкосились, и она бы рухнула на пол, если бы ее вовремя не подхватили чьи-то крепкие заботливые руки.

- Что это за экзекуцию вы здесь устроили? – шутливый тон, приятный бархатный голос, и все наваждение как рукой сняло.

Демоническая сила в глазах потухла, и они снова стали прежними, похожими на затянувшееся плотными тучами осеннее небо. Улыбка у физрука была обаятельной, а взгляд пожирающий, жадный, как у оголодавшего хищника.

- Ну, что скажешь? – он не сводил глаз с Лиллит. Всматривался в красивое раскрасневшееся от смущения юное лицо, медленно скользил взглядам по длинным светлым волосам, лежащим на маленькой, едва заметной груди, спрятанной под мешковатым красным свитером. Рюкзак выскользнул из руки и с шумом плюхнулся на пол, но ей было на это совершенно наплевать.
- Ш…шкафчик, - наконец-то смогла выдавить из себя Лиллит, трясущимися губами, не сводя глаз с брюнета.
- Что, шкафчик? – томно спросил Александр Станиславович, казалось, он издевался.
- Не открывается, - выдохнула девушка и была готова без сил рухнуть на скамейку.
- Вообще-то, это мой шкафчик, - пискнула девушка, распластавшаяся и кайфующая на руках у физрука.

Лиллит не мигая уставилась на «мышку».

- Ась?
- Вообще-то это женская раздевалка, - прошипела, напомнив о себе, Вика.
- Да брось ты, Сорокина, - ехидно ответил мужчина, опуская девушку и оборачиваясь к брюнетке. – Что я там не видел? – и с этими словами покинул раздевалку.
- Нет, ну не нахал ли?!
- Ага, - мечтательно выдохнули в унисон Лиллит и «мышка».
- Ну, вы и дуры, - сплюнула Вика, доставая форму для физкультуры.

***
- Раз уж у тебя такие сильные ноги, Лиллит, что ты едва не выломала железную дверцу, то пусть уж и твои одногруппники не отстают. Верно, ребята? – бодро спросил физрук, вышагивая вдоль рядов велотренажеров, на которых усердно накручивали педали студенты двух групп.
- Верно, - вяло отозвалась Вика, едва не плюя кислотным ядом в обаятельную физиономию мужчины.
- Кажется, сегодня вечером меня будет ждать анальное угнетение, - просипела Лиллит, наматывая только лишь первый километр, предвкушая будущую боль в ягодицах.

В отличие от девушки, большинство одногруппниц отнеслись к подобному проведению пары с большим энтузиазмом. Выпрямив спинки, задрав повыше головы и улыбаясь во все тридцать два, они не забывали выпячивать назад попы, как только мимо маячила фигура Александра Станиславовича. Лиллит же не отличалась такой помпезностью. Руки безвольно повисли на руле, мышцы ног сводило от усталости. Сгорбившись как престарелая бабка, она проклинала все человечество и свою эмоциональную несдержанность.