Проигравшие: Каменная птица

Дом дышал старостью, сыростью с чердака, временем, каплями дождя, просачивающимися сквозь черепицу. Пол холодный и, кажется, должна скрипнуть каждая доска коридора, но Хината с лёгкостью ходила здесь тихо: как и везде, как и всегда.
Хьюга любила этот дом, ведь надо было ей хоть кого-то в этом мире по-настоящему любить. Любила она всю свою жизнь, сколько себя помнила – и теперь остатки того самого цеплялись за новый источник, более надёжный и спокойный.
Спокойствие. То, что ей нужно.
То, что она получает от тишины, ливня, потухшей навек Такахеши – скоро она придёт, Хината чувствовала – умирающего уже не первый год Мадары. Когда Хьюга вошла в его комнату, она не поздоровалась. Учиха тоже.
Между ними нет связи, но они не друзья, а ещё плохо друг друга знают. Возможно, они друг другу никто, но тогда, когда она рыдала при восходящей луне и тщетно искала обломки собственной души, нужно было направить силы в другое русло.
Смыть грязь, пот со всего когда-то крепкого мужского тела, просиживать дни и ночи у чужой постели, добывать медикаменты. От такого приходишь спать в те редкие минуты, когда Мадара не кричал и не истекал кровью, и не видишь в забытьи ничего.
Ни боли, ни страдания, ни радости, ни любви.
Возлюбленная пустота, в которую падаешь без страха полёта.
Мадара снял водолазку и лёг на спину. В его глазах тоже была пустота, и Хинате она нравилась, зато Учиха её – Хинату, пустоту – ненавидел и часто смыкал веки. Кожа мужчины почти горячая, но Хьюга уже перестала пугаться того, что это может быть жар.
Просто её руки холодные, и их греет только горячая, почти кипяток, вода. И то ненадолго.
- Принеси мне ещё книг.
Хината надавила под пупком; живот у него мягкий, так как последняя тренировка была слишком давно и мышцы отвыкли. Хотя любая женщина назвала бы его привлекательным даже сейчас, и Хьюга тоже.
Наверное. Если бы оценивала его с этой точки зрения, а не жалела, как брошенного щенка или волчонка, чьих родителей уничтожили охотники.
- Здесь больно, - произнёс Учиха, не меняясь в голосе.
Женщина припомнила мед. технику, чакрой закололо на внутренней стороне ладони, и она погрузила руку в живую плоть. Странно было ощущать и видеть пульсацию, кровь, тепло – жизнь. Вот она жизнь, в животе Мадары.
Не в глупых мечтах и иллюзиях.
К кому ещё, кроме неправильной для всех и для себя Хинаты, могло прийти просветление через чьи-то внутренности? Через оголённые нервы?
Шрам – это уплотнение. Рубцовая ткань. Бьякуганом отлично её видно – маленькое тёмное пятнышко. Не так уж и давно Хьюга могла убить его случайно, а теперь приноровилась. Чуть-чуть. Не случайно, но убить всё равно проще.
Просто отбросить контроль техникой и снять контроль, чтобы не было войны, не было смерти Неджи, не было Сакуры в объятьях никогда не её солнца. Мадара б захрипел, плюнул кровью и – возможно – успел бы её задушить.
Нет-нет, Хьюга Хината хорошая девочка.
Это было одно из самых ярких воспоминаний Хинаты за последнее время. Годы жизни, год жизни, месяцы, недели после того, как она перешагнула навсегда порог своего старого дома в Конохе. Но для неё теперь всё «в последнее время».
Время потеряло свой смысл. Всего-то нужно было не смотреть на часы и потеряться в череде закатов и восходов.
- Всё в порядке, - негромко сказала она, так как шум претил, и вытащила ладонь. В локоть ударило отдачей от джитсу. – Книги принесу. Какие?
Книги – это прекрасно.
С Мадарой восхитительно выйти в лес и говорить о книгах. Маленькое Вечное Цукиёми на двоих, так как другие не понимали его.
А потому не заслужили.
- Любые.
Можно было и не спрашивать: ответ всегда один.
Мужчина без лишних слов перевернулся на живот и отбросил волосы набок. Его спина - россыпь шрамов, как карта неведомого мира. Если когда-нибудь Хината проснётся и станет прежней, то она скажет Мадаре что-то такое, чтобы обвести губами каждый белый след.
Хотя если всё вернётся вспять, у неё не хватит смелости, а стеснительность и влюблённость не в того всё загубят.
В узоре на чужой спине был изъян: рана, оставленная кем-то чёрным и тёмным во всех смыслах вместе с кем-то белым лишь внешне, заживать отказывалась. Края её были сухие, но только несколько минут после обработки – дыра в спине Мадары сочилась ядом, соками.
Жизнью, что уходила в никуда.
Это было второе откровение, которое Хьюга открыла для себя через чужую плоть. Очень простое понимание бессмысленности жизнь и того, что после не будет ничего.
Это помогало оставаться в её вечном сейчас.
Плечи мужчины были напряжены. Наверное, если их ласково погладить да нажать на пару точек, то Учиха расслабится, но Хината лишь потянулась за кунаями. Они острые и тоньше обычных, обращаться с ними легче, чем со скальпелем.
Потому что она стала наконец куноичи, о которой мечтал клан, о которой мечтал отец? Потому что она была когда-то шиноби?
Хьюга вдохнула запах саке, больницы: острый запах, женщина не полюбила пить, как это иногда бывает с девушками, которым разбивает сердце их единственный раз и навсегда. Быть может, дело в том, что она не познала его рук?

Вопли Мадары звучат в ушах ровно пятнадцать минут после того, как Хината покинула его, оставив отдыхать – перевязка чуть позже. Позвоночник мужчины регулярно искривлялся просто от того, что он ходит и дышит, рана гноилась от еды, которая питала его тело. И либо он будет лежать всё время и насыщаться через капельницу, либо – кричать во время лечения от боли.
Собственный предел риска ради него Хьюга нарушать не собиралась. Нужное обезболивающее – в Конохе, в Суне, а ей нельзя там быть. Быть может, когда Учиха взмолится, то женщина попросит Тен-Тен или Гаару или же сама что-то сделает, но пока это было его искупление.
Маска, ставшая её сутью и так хорошо прятавшая мягкую сердцевину, раскололась в ванной. Хината разрыдалась, когда стала мыть кунай от крови. Тёплые слёзы текли по лицу, касались губ своей солью; Хьюга всхлипывала и судорожно вздрагивала. Пальцы дрожали, из-за чего женщина сильно порезалась. Белый бок раковины рассекла алая струйка.
Хината отложила кунай к зубной щётке и, выкрутив до упора ручку холодной воды, сунула повреждённый палец под ледяную струю. Хьюга подняла заплаканные глаза к зеркалу. На неё смотрело чужое лицо, с чужими ранними морщинами, с чужими опустившимися уголками губ, с чужими глазами.
Боги, почему она такая старая в двадцать пять лет?!
Женщина судорожно выдохнула и обессилено опустилась на холодный кафель. Ком в горле не давал дышать, в груди кололо изнутри, и Хината уткнулась в свои колени, повторяя про себя: «Всё хорошо, всё хорошо», - не зная, врёт она себе или нет. В памяти взлетали грязными листами бумаги и опадали обратно воспоминания, которых она не хотела иметь.
Там была Хината, которую она не хотела знать, по которой нельзя было скучать.
Наруто-кун, можно мне с тобой поговорить?
Наруто-кун, я... – смущение, как глупа она была – ты... а ты помнишь день, когда напал Пейн? Ты ещё тогда так храбро сражался... – глупая улыбка.
Глупый румянец. Глупая, но слишком сильная и глубокая любовь к яркому и недостигаемому, как к Солнцу на небе.
Помнишь, Наруто-кун?
Хьюга не знала, через сколько времени пришла в себя, но воспоминания – и Наруто, и отец, который тогда всё чаще говорил о Неджи при ней и не только, сравнивая – постепенно ушли и свернулись в глубинах памяти до следующего приступа. Теперь они всё реже, лишь раз в месяц-полтора женщина плачет, запершись в ванной или у себя; но сегодня она ещё вспомнит о тех людях, которым не была дорога.
Но сейчас ей стоило вернуться к человеку, который без неё обойтись не сможет. Впервые в её жизни был такой человек.
Мадара ещё не пришёл в себя, вздрагивал, метался и сипел. Кажется, прошло не больше двух минут, может, меньше. Хьюга сняла мягкую повязку с его спины. Рана выглядела получше, но всё равно от неё тянуло жарким воспалением. На мгновение ей показалось, что красноты стало меньше. Пахучая мазь: аромат и текстура в пальцах, чистая кожа под подушечками, - успокаивала Хинату.
Начался дождь. Взгляд Учиха сфокусировался на ней чуть позже того, как он открыл глаза; женщина уже успела наложить ему почти все слои бинтов.
- Не ложись пока, понял? – медленно произнесла Хьюга, не будучи уверенной в том, что Мадара её слышит.
Кажется, что всё же да. Но молчит и смотрит на неё так, словно хочет скрыть. Теперь Хинате уже не становилось от этого жутко.
- Открыть окно?
Нужно было с ним говорить. Давай, Учиха, возвращайся назад, пока всё хорошо.
Хорошо, хорошо...
- Я сам, - его голос сел.
- Я открою, - мягко возразила женщина и сказала ему выпеть воды. Потеря крови – это не только возможность анемии, но и обезвоживание.
Хьюга подошла к окну и распахнула его настежь. Свежесть и ветер влетели в комнату вместе с водяными каплями и унесли слёзы далеко-далеко. Лес снаружи завораживал своей ирреальностью, теряясь за струями ливня. Хината потянулась к нему, не в силах оторвать взгляда, залюбовалась. Хотелось расправить рукава кимоно, как крылья, и взлететь туда.
Красота – важная вещь этого мира. Ей нравилась красота зрелого леса, где высокие кроны прячут под собой новые всходы. Яблочные сады завораживали.
Розовый цвет лепестков вишни и бутоны листьев ранней весной всё ещё резали глаза, но когда-нибудь это пройдёт.

Гаара был спокоен, без улыбки приветлив и с ним удивительно легко. Милые вежливые приветствия, понимающий взгляд и ни единого вопроса о том, как она здесь оказалась. Собаку пришёл сюда после неё – всё они пришли сюда после.
Хината улыбнулась гостям. Суйгетсу что-то буркнул и сбежал в другой конец зала, а Хьюга подумала, что испугалась бы его раньше. Джуго немного сконфуженно улыбнулся ей в ответ – хороший человек, добрый.
А вот его друг мог создать проблемы, так как выглядел раздражённо и опасно, но женщина и виду не подала, что её что-то беспокоит.
Вдруг он да и Гаара тоже задержали взгляд на её кимоно. Заметив это и поняв, что они смотря на пятно крови то ли Мадары, то ли от её пореза, Хьюга резко закрыла след от посторонних глаз и отвлеклась на нейтральный вопрос к Джуго:
- Остаётесь?
В нём было два метра роста, стандартные футоны не подходили. А раз уж это не только её дом, то Хьюга будет обеспечивать гостям комфорт.
- А... – рассеяно отозвался Джуго, украдкой оглядываясь назад. – Да...
- Комнаты есть, футон большой принесу, - заверила его Хината.
Джуго пробормотал слова благодарности и, подхватив свою тарелку, отошёл к Суйгетсу. Ходзуки, кажется, на него огрызнулся, но это было не её дело. Хотелось чаю. Хьюга уселась за стойку и устало прижалась к ней плечом. Дом поддержал и дал чуть перевести дух.
- Устала? – негромко спросил Гаара. Да, пожалуй, это его голос.
- Нет... да... как обычно? С ним много хлопот, - выдохнула она, дав тому, что она выдохлась, объективное объяснение: лечение Мадары было не из лёгких.
- Зачем ты это делаешь?
- Не знаю, - пожала плечами Хината. Вряд ли она смогла бы внятно объяснить это себе или же Мадаре, а уж тем более Собаку, который был сторонний от этой ситуации человек. Главное, что реагировал он спокойно.
Краем глаза она заметила, как Гаара тянется за чайником, и внезапно вспомнила, что он, по-хорошему, уже мог идти. Женщине стало немного неловко.
- Не возражаешь, если я тебя задержу? – спросила она, чтобы знать точно.
- Чаю?
Вот они, понимание и проницательность. Или он просто уже хорошо её знает?
- Как обычно.
С Гаарой она расслабилась. Собаку щедро делился с ней своим невероятным спокойствием, которое позволяло ему сохранять контакт с Шукаку в мирном русле – ох, как поначалу Хьюга трусила – и непринуждённо поддерживал беседу ни о чём, как заправский бармен, к которому приходят нажраться и излить душу.
Душевное равновесие понадобилось Хинате уже скоро. Ввалившейся в двери Тен-Тен женщина не удивилась, так как с ней хорошо работала интуиция.
Несчастную Такахеши хотелось держать дома и окружить заботой, чтобы она ожила. Хьюга так бы и сделала, но девушка не давалась, и потому она просто поймала вымазанную в грязи и немного в копоти Тен-Тен себе в руки. Груз ответственности за Такахеши лежал на плечах, но не тяготил – они же подруги.
- Тише, милая, ты дома... – зашептала ей на ухо Хината и ещё кучу всяких глупостей, чтобы Тен-Тен слушала её голос и понимала, что не одна. Это ведь Хьюга более-менее оправилась, и смерть не преследовала её, не поселилась в душе.
Просто им не повезло сломаться одновременно, и не было в нужный момент сил на поддержку друг друга.
- Ты иди, Гаара-сан, - произнесла женщина тихо, не оборачиваясь к нему. – Я домою.
Ей не нужно было поворачиваться или слышать ответ для понимания того, что её слышали. Такахеши напоминала бедного потерявшегося ребёнка, и нужно было привести её в порядок и уложить спать. Узелки в волосах Тен-Тен отказывались распутываться до конца, но Хината что-нибудь придумает утром. К примеру, они вместе позавтракают, а потом Хьюга поможет Такахеши уложить волосы.
Женщина обязательно что-нибудь придумает. То, что она для Тен-Тен – призрак прошлого, не имело никакого значения. Неважно было, что, не замечая и голоса своего, Такахеши звала её именем погибшего двоюродного брата.
Если бы Хината была тогда в порядке, смогла ли бы Такахеши сейчас улыбаться, смеяться и с грустной улыбкой вспоминать о Неджи лишь хорошее? Ожила бы, оправилась ли бы от потери, которой никто не понял вовремя?
Если бы душа Тен-Тен не умерла тогда, ходила ли бы сейчас Хьюга по улицам Конохи, робко улыбаясь знакомым? Влюбилась ли бы снова в кого-нибудь, носила ли бы протектор родного селения?
Уведя Такахеши в ванную, где на краю раковины так и остался кунай, Хината раздела Тен-Тен до гола, скинула с себя кимоно, убирая подальше красивую ткань и оставаясь в нижнем платье, и мягко толкнула Такахеши под душ.
Сначала девушка никак не реагировала. С плеч и волос Тен-Тен к ногам потекла бурая вода. Когда та приобрела серый оттенок, Хьюга взялась за мочалку и опустилась на корточки, чтобы растереть подруге ноги от ступней до бедёр. Кожа уже чуть согрелась, но недостаточно, да и Хината жаждала тереть её мочалкой до красноты, чтобы сошло всё – грязь, прошлое, в котором они обе застряли, холод.
А потом кто-то должен был так же растереть её саму.
- Ты скучаешь по нему? – донёсся сквозь шум воды сухой голос Такахеши. Из-за него Хьюга представила иссушенную мёртвую пустыню.
Наверное, Хината не стала такой из-за того, что нашла, о ком заботиться. О Мадаре. О Гааре немного. О доме и его гостях. О Такахеши Тен-Тен.
Нужно было ответить не то, что хотелось бы услышать Такахеши, а то, что сказала бы ей мать или же близкий, как член семьи, наставник.
-Тен-Тен, смирись... – выдохнула женщина.
На животе Тен-Тен появился новый шрам, чуть розоватый, только-только отошла кровяная корка. Хьюга выпрямилась, взяла шампунь и принялась за чужие волосы, которые уже приняли свой обычный каштановый, хоть и потемневший от воды, оттенок. Такахеши зажмурилась, чтобы в глаза не попало мыло.
Тен-Тен было хуже за пределами родного дома. У неё же родители волнуются, её искал Ли, который не мог смириться с тем, что команды восемь совсем-совсем нет.
- Я не могу... – судорожно сказала Такахеши.
Хината решила быть строже. Если когда-нибудь её слова подействуют, то Хьюга до конца жизни будет молиться всем богам и приносить им дары.
- Надо. Надо, понимаешь? Смирись, вернись домой...
Хлопковое нижнее платье вымокло и, кажется, она положила кимоно слишком близко и то тоже намокло.
- Я... Не могу я... Там он... везде, в каждой улице... Я не могу-у-у...
Такахеши уткнулась ей в плечо, почти упав, и разрыдалась. Хината вздрогнула всем телом и душой и стиснула руками.
Бедная несчастная Тен-Тен, сколько же ты плачешь?
Но разве это важно?
В груди что-то тоже дрогнуло, заболело, заныло. Хьюга бросилась её успокаивать: гладила, говорила ласковые слова, - и решила, что Такахеши будет спать в лучшей комнате.

Лучшая комната принадлежала ей самой; Хината пришла сюда первой, заняла лучшее помещение, купила хорошее одеяло и подушку на остатки сбережений. Тен-тен уже не плакала, хоть её глаза и были красны, а веки припухли. Хьюга сидела рядом с ней и гладила по волосам. К счастью, у уставшей Такахеши уже слипались глаза.
- Спи, Тен, - нежно сократила Хината её имя.
- А ты где будешь? – еле слышно.
Ну, точно, совсем устала бедняжка. Но ничего, выспится, отдохнёт и ей станет хотя бы немного легче.
Сон – хорошее лекарство. Не излечивая от боли, он помогает позабыть на время слёзы прошлого дня.
Заверив Тен-Тен, что беспокоиться не о чем, Хьюга оставила её. Лишь в коридоре она поняла, насколько холодно от мокрой ткани – кимоно осталось в ванной.
О маленькой каморке в конце коридора на втором этаже знают лишь двое: дверь потайная, без ключа и замка, но со стороны она сливалась со стеной. Хьюга толкнула дверь, вошла и, затворив за собой, поклонилась алтарю. Прошла несколько шагов и села на колени.
Здесь алтарь на двоих, и место – для двоих.
Хьюга Неджи. Цветы, крохотная фотография, благовония.
Брат Мадары. Учиха не просил её, но Хината знала, что мужчина ходил изредка сюда. Его алтарь был пустым, но как-то Хьюга застала Мадару за разговором с братом здесь. Хьюга сменила закончившуюся палочку курений и подожгла её.
Затем зажгла потухшие свечи в безопасных светильниках и вышла. Сегодня ей хватило побывать здесь минуту, но, бывало, Хината проводила здесь несколько часов или даже дней; спала, читала, лежала, думала, только есть выбиралась.
Ноги сами привели к Мадаре. Взмокший Учиха посмотрел на неё так, что показался слишком обычным, и, поморщившись от этого, Хьюга опёрлась лопатками о дверь и устало сползла на пол. Уткнулась лицом в колени, как тогда, в ванной.
- Будешь спать тут? – немного сипло спросил мужчина.
Хината просидела так маленькую вечность. Сколько времени прошло в том мире, где существовали часы, она не знала.
- Да, - коротко ответила она и заставила себя встать. Больше всего ей хотелось избавиться холодной одежды – по дурости и усталости Хьюга надела кимоно поверх вымокшего нижнего, и с рукавов текло - и забыться сном, теплом и чужим дыханием.
Когда рядом с тобой кто-то спит – чувствуешь себя не такой одинокой.
Одежда с тихим шорохом падало прямо на пол. Это Хината потом уберёт, а на порядок в этой комнате всем наплевать. Мадара смотрел на неё то ли как на предмет мебели, то ли с сожалением, и видел просто женское тело.
Не более.
Как он подошёл к окну, Хьюга не заметила, но за маленький глоток воздуха была благодарна. Чтобы как-то это выразить, женщина подошла ближе и поёжилась от холода снаружи, так как кожа ещё не успела обсохнуть.
Когда они целовались, Учиха держал руки на её талии, на пояснице. Ладони у него горячи, широкие, дрожь отступила, и захотелось рассказать ему историю о том, как глупая девочка спасла героя и сказала ему, как его любит, а у спасённого нашлись другие дела: война, Сакура, суета селения, Саске, Сакура, Сакура, друзья, Сакура. И память героя оказалась слишком ветреной, ведь столько забот вокруг – и герой забыл тихое признание глупой девочки.
Но это была неинтересная история и, затыкая себе рот, Хината прижималась к губам чужого мужчины вновь и вновь, боясь и не желая разрывать контакт. Иначе она расскажет о том, как глупая девочка решила поговорить с героем, а тот не понял, о чём она лопочет. И что внутри девочки что-то хрустнуло, потекло тёплой кровью и слезами, и оказалось, что так многое держится в её жизни на герое.
Тренировалась девочка, думая о золотых волосах героя и о его уверенности, о том, как он идёт вперёд, и что ей тоже так надо.
Вставала утром девочка, мечтая с ним заговорить.
Жила им немного меньше своих тогда восемнадцати лет. Глупая девочка, маленькая птичка-канарейка, добровольно залетевшая в свою клетку и любившая её всем сердцем. А как выбралась, уже не смогла полететь, как мечтала, так как перья вдруг стали серой известью и кремнем.
Да и петь она разучилась: не улыбалась почти по-настоящему, с теплотой не только в лице, но и в сердце, не смеялась...
Ни разу.
Хьюга была благодарна Мадаре за отсутствие желания и масляного взгляда – ей как-то доводилось ощущать на себе эту грязь. Хината оттолкнула мужчину от себя и отошла.
Спать, спать, спать, спать...
Живое тепло быстро появилась рядом, и женщина потянулась, сплетаясь, прижимаясь. Хьюга уже успела потонуть в лёгкой полудрёме.
И всего через пару минут Учиха зарычал по-звериному, вскинулся и метнулся вон. Хината села, ахнула, накинула кимоно на голые плечи и бросилась за ним. Крича ему, чтобы прекратил, так как знала, что может кончиться трупами, нагнала она Мадару уже на улице, где с кровящей щекой сидел на земле Джуго, дождь уже закончился, а Учиха избивал Суйгетсу. Взгляд у Джуго был заплывший немного, но он вскоре придёт в себя.
А вот Ходзуки был зол и сдаваться просто так не собирался. Дотянись он до меча, то Мадаре было б туго, но никто не даст акуле использовать свой самый острый длинный зуб.
- Никаких драк, - рычал Учиха, встряхивая и ударяя Суйгетсу снова и снова. Парень хрипел, но находил в себе силы на проклятья.
Только не труп. Только не труп в синяках и крови у ворот её обители, никогда, ни за что! Хината никогда больше не хотела видеть мёртвых тел.
- Прекрати немедленно! Ты убьёшь его!
Ещё чуть-чуть, и женщина сорвёт голос; в горле уже опасно запершило. Но Учиха вдруг опустил его и, словно выпустил всю свою ярость и боль, опустился на край узкой веранды.
Джуго тоже ушёл. Хьюга сошла с досок и ступила на мокрую траву, так как её потянуло прочь отсюда и людей, и лишь через пару секунд осознала, что в который раз за сегодня портит кимоно, которое без оби не держалось запахнутым.
Хинате захотелось звонко засмеяться, но вместо этого она запрокинула голову, посмотрела на тучи и близкие кроны и закрыла глаза, чтобы вспомнить свой смех. Надо будет обновить запас книг – купить что-то смешное, с главным героем брюнетом и весёлыми шутками. Мадару Хьюга попросит починить протечку в крыше, а сама будет сидеть внизу и смотреть на его работу, читая и – она надеялась сейчас – улыбаясь.
Ноги на размокшей от ливня земле задубели. Кажется, Учиха в упор на неё смотрел. Надо было рассказать ему, что есть место, где отцам не нужны родные дочери – они больше любят мёртвых сыновей своих братьев.
Но Хината уже не такая глупая, так как не могла подняться и думать о том, чтобы подняться к весёлому ветру, который помешает ей думать слишком много и тяжко. Хьюга больше ничего не собиралась портить.
Пусть даже и проигрывала от этого сама.