Сакуры цветут, сакуры осыпаются.

– Шпионка из деревни Звука? Поздравляю, ты прошла очень далеко. Но ровно настолько, насколько я тебе позволил. Меня зовут Сабаку но Гаара, Самовлюбленный Демон Песочного Водопада. Смекаешь, как тебе не повезло?
Таюя оказалась в неком коконе из песка.
– Сейчас я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечать. Итак, зачем тебя послал Орочимару?
– Я не предаю друзей.
– Ответ неправильный. Сначала я сломаю твою руку.
Девушка закричала от боли.
– Потом бедро, ахиллово сухожилие, да мало ли, что у тебя можно сломать. Повторяю вопрос: зачем тебя послал Орочимару? Будешь отвечать?
Таюя мотнула головой.
– Я так и знал. Ты подаришь мне удовольствие долго пытать тебя.
Таюя заорала от боли в бедре.
Очнулась она на земле.
– Ты везучая! Я не успел сломать тебе ногу. Ты слишком быстро вырубилась.
Ноги Таюи были заключены песком, а вот руки совершенно свободны. Флейты не было. Чакра тоже была на исходе.
– А что, если я освобожусь?
– Без флейты и со сломанной рукой? Попробуй!
– Тогда начнем. Орочи но генджицу.
Хватка песка после этого генджицу должна была ослабнуть.
– А, это тот «страшный» змеиный взгляд, – шиноби вовсе не выглядел испуганным. У тебя глаза не страшные, у тебя глаза красивые. А вот – страшные. Шукаку! Глаза его почернели, зрачки сделались желтыми. Девушка задрожала.
Гендзюцу не прошло.
– Тогда перейдем к ниндзюцу.
Она собрала всю оставшуюся чакру в здоровой руке и выпустила ее в одном ударе.
– Пробила! – улыбался Гаара, и от этой улыбки ей становилось не по себе. – Почти! Ты определенно меня забавляешь! Сумасшедшее упорство при всяком отсутствии таланта. Вот, что с людьми делает страх смерти. Как хорошо, что я давно избавился от этих глупостей.
– Сакура саку, сакура тчире( Сакура цветет, сакура осыпается), – это была ее последняя попытка.
– Ну, это уж детский сад. Думаешь, меня усыпить и сбежать? – сказал Гаара, глядя на падающие с неба лепестки сакуры.
– Я могу контролировать три тысячи лепестков...
– И усыпить пять стадионов с генинами. Мо-ло-дец! Вообще, классный результат.
– Сюрикен но гендзюцу.
– Чего?
Гаара погружался в иллюзию, в которой лепестки сакуры мгновенно превращались в стальные лезвия.
Иллюзия развеялась. Гаара хохотал.
– Давно же я так не веселился! – говорил он сквозь смех. – Знаешь, на кого я был похож, когда мой песчаный доспех остановил эти сюрикены? Я был похож… был похож… на ежика!
– На тебя не подействовало?
– Я… я не знаю, когда ты заканчивала академию, но учили тебя там плохо, – Гаара продолжал смеяться.
– Я вообще в нее не ходила никогда!
– А, это многое объясняет. Чтобы иллюзия подействовала, нужно, чтобы человек мог хотя бы представить ее себе, а еще лучше, чтобы он этого боялся. А я не только не боюсь физической боли, я ее представить себе не могу. Песчаный доспех защищал меня всю жизнь. Так что, в иллюзии я тоже представил себя в доспехе. Тебе бы следовало использовать что-нибудь более психологическое.
– Да видела я все твое психологическое. Только после «цукуёми» я зареклась такие использовать. Ты – очень несчастный человек, Сабаку но Гаара. У тебя есть воспоминания, даже мысль о которых, причиняет тебе боль. Зачем еще какие-то гендзюцу? Пожалела я тебя.

***

– Орочимару, ты что, совсем? Да? Это же ребенок. Я не могу провести «тсукуёми» на ребенке.
– Да ладно? Кто бы говорил?
– Так тогда – специально.
– А сейчас – для меня.
– Ты – дурак, да?
– Спорим, что я сделаю вас в гендзюцу? – сказала маленькая черноглазая девочка.
– Чего? – Итачи, казалось, не понял вопроса.
– Я сделаю вас в гендзюцу. Вы проведете «цукуёми», и мне ничего не будет. А затем: вы либо уснете сном младенца, либо вам будет очень-очень страшно.
– Какой милый ребенок. Я преподам ей урок скромности и уважения к старшим.
Он сначала привязал меня, потом сделал тысячу клонов и рубил меня катаной. Потом, наверное, устал. И прошелся по моим детским воспоминаниям, потом стал исследовать мои фобии, а дальше… я ничего не помню. Я была без сознания дня три. Вас когда-нибудь будили оплеухами? Итачи по-другому не умеет. Четыре звонких пощечины разбудят и мертвого.
– Не впечатлил! – сказала я ему, когда очнулась.
Плащ Итачи стал распадаться на воронов, и я вновь отправилась в кому на денек.
Я попросила Итачи-сана научить меня той технике с воронами. Он согласился. Но сразу начались проблемы. Тогда Итачи сказал, что, в принципе, неважно, будет падать с неба. Я знала тогда то детское гендзюцу, когда с неба падают лепестки сакуры, и все вокруг засыпают. Итачи, сказал, что его можно улучшить. «Воронья» техника – это двойное гендзюцу. Сначала нужно убедить врага, что на него что-то падает сверху, а потом - превратить это в сюрикены. Вариант с лепестками сакуры ему понравился. Тем более Итачи-сан распадается всего на несколько десятков ворон, а я могу управлять тысячами лепестков.
Потом мы решили поиграть с Орочимару-сенсеем:
– Орочимару-сан, посмотрите на меня!
– Ну, чего тебе?
– Сакура саку, сакура тчире.
– Я уж слишком стар для этого.
– Сюрикен гендзюцу.
Вы когда-нибудь видели танцующего Орочимару? А я видела. Он пытался уклониться от трех тысяч сюрикенов.
– Кай! Кай! Дура! Выпусти меня! Не срабатывает.
Орочимару вынул нож и порезал себе руку.
– После боли тоже не проходит. Тогда попытаюсь войти в нирвану.
Его кимоно в нескольких местах уже было прорвано. Орочимару сел в позу лотоса. Сюрикены начали пролетать сквозь него.
– Миры гибнут и возрождаются, а душа пребывает в покое. Тело же причиняет страдания. Круговорот перерождений греховен, и я отказываюсь от него.
В плечо Орочимару вонзились сразу несколько сюрикенов.
– Так и знал, что искренности не хватит. Сасори-доно! Зецу! Кто-нибудь, помогите! Сасори! Сасори – сволочь! Кисаме!
– Да не ори ты так, я здесь, – басом ответил мечник.
– Не стой столбом, вытащи меня из этой иллюзии!
– Я не могу. Я занят. Я фотографирую. У тебя давно таких прикольных фоток не было. Не вертись ты так, не то - плохо получится. Вот когда ты сидел и нес всякую ахинею, было круто.
– Это не ахинея!
Через десять минут истошных воплей над ним сжалилась Конан и впустила в него часть своей чакры.
– Эй, шпана, хватит мучить пожилого человека!
– Я не пожи…
Но Орочимару больше никто не слушал.
– Если вы еще раз обидите дедушку Орочимару, то я скажу Нагато, что вы оба ко мне приставали. Вот из тебя он сразу сделает уху, а ты, Итачи, еще можешь спастись, поэтому, беги и цепляйся за жизнь, понял???
– Я еще не деду… – протестовал змеевик. – Подержи, – обратился Орочимару к Конан.
– Подержать, что?
– Это, – ответил саннин, раскрывая свой рот пошире и доставая оттуда за волосы совершенно нового, правда, всего в слюнях, себя. Вот так я чувствую себя гораздо лучше.
– Зато я…
– Это тебе за дедушку.
Таюя смотрела на своего сенсея широко распахнутыми глазами:
– Орочимару-сенсей, это было круто! Научите меня этой технике. Я тоже хочу выпрыгивать из тела!
Орочимару представил жуткую сцену. Полночь. Он спит в своей постели. Вдруг на него запрыгивает это гиперактивное чудовище с криком:
– Сенсей, я выучила эту технику!
Он открывает глаза, их еще окутывает дрема. У него перед лицом Таюя засовывает себе руку в рот по локоть и достает оттуда еще одну слюнявую себя.
«Брр… – его аж передернуло от этой мысли. – Никогда, – отрезал саннин. – Точнее, у тебя сейчас чакры не хватит. Совсем не хватит. И долго не будет хватать. Я лучше научу тебя какому-нибудь барьеру. А еще лучше, придумаю барьер от тебя».
– А что со мной сделает Пейн-сама? – спросила Таюя у Конан.
– Пейн тебя даже не заметит. Я сама закатаю тебя в бандероль и отправлю куда подальше.
– Итачи-сан, не бойтесь, Конан-тян ничего не скажет, она ведь про бандероль тоже не всерьез.
Итачи отказывался понимать эту девочку. Как эта малявка смеет говорить ему, что он чего-то боится? Даже, если это чистая правда. И вообще: он был против детей в организации, развели тут бардак. Но Орочимару не мог без опытов:
– Либо я буду ставить опыты на ней, либо буду таскать в убежище по десять трупов в день. А старые – складировать.
«Сам ты - старый труп», – подумал Итачи, но с аргументом змеевика трудно было спорить.
– Хошикагэ, сфотографируйте, пожалуйста, Итачи – у него сейчас такое лицо…
– Кисаме, не сметь!
– Поздно!

***

– Эй, ты! – Таюя очнулась от воспоминаний. – Говоришь, тебя пытали цукуёми?
Таюя кивнула.
– Знаешь, уходи!
Таюя замерла на одном месте и не могла пошевелиться.
– Уходи! Уходи! Уходи!
– И ты отпустишь меня? Если ты хочешь играть со мной как кошка с мышкой, то такого удовольствия я тебе не доставлю.
– Дура! Уходи! И чтоб я тебя больше не видел в стране Ветров. В мою задачу не входит убивать шиноби. Какова бы ни была твоя миссия, она провалена. У тебя сломана рука. У тебя кончилась чакра. Я знаю все о твоих способностях. Знаю, кто тебя послал. Ты мне больше не интересна.
– Гаара-сама…
– Проваливай! Тоже мне, старшего брата нашла.

***

– Кимимару! Я обманула ее! Она думает, что я лежу под деревом мертвая! Она сейчас лечит раны того парня, с которым я сражалась раньше.
– Дзикенги! Звуковой барьер! – Таюя встала между Гаарой и Кимимару, отделив их друг от друга звуковой стеной.
– Гаара-сама, Учиха покинул страну Огня сам, без нашей помощи. Я не чувствую его чакры. Наши миссии окончены. Уже ничего нельзя сделать.
– А, та самая шпионка из Звука? Рад встрече! Но мы не можем закончить бой. Да и кому нужен этот Учиха? Я пришел спасать этого ушлепка позади меня и спас. А теперь наслаждаюсь битвой. Я наконец-то нашел себе сильного противника, который меня не боится.
– Кимимару-кун?
– А я просто не могу сбежать с поля боя.
– Барьер? – ухмылялся Гаара. – Я разрушу его прямо сейчас, – следующее слово он произнес медленно и по слогам:
– Шу-ка-ку!
Синее пламя чакры объяло Гаару. Его безумная улыбка превратилась в оскал зверя, зрачки стали желтыми, а белки глаз почернели.
Барьер треснул и разбился вдребезги. Таюя оказалась в песке по горло.
– А я выпустил лишь малую часть его чакры…
– Надеюсь, ты не будешь вовлекать ее в битву? – спросил Кимимару.
– Конечно, нет. Меня не интересуют такие насекомые, как она. Ты – другое дело. Я ее когда-то отпустил, потому что она сражалась со мной, не имея ни единого шанса победить, и не боялась меня. Меня это забавляло. Именно поэтому, я не могу тебя выпустить отсюда живым. В тебе я вижу не только бесстрашие, но и силу, которая угрожает моему существованию.
Распахнутые от ужаса глаза Таюи. Она глотает ртом воздух от страха и удушья. Она пытается высвободить руки из песочного плена. Не получается. До нее доходит смысл разговора двух воинов. Кимимару только что купил ей жизнь. Наверное, ради своей гордости, потому что… Потому что он – очень жестокий человек. Он заставит ее смотреть на то, как его будут убивать, а она ничего не сможет сделать. Впервые она почувствовала себя беспомощной. Нет, не впервые. Так было всегда с Кимимару. Когда все закончится, она просто не будет смотреть, она просто закроет глаза. Нет, она не сможет закрыть глаза, она не должна… не должна закрывать глаза. Она ни капли не верила, что Кимимару один может победить биджу. Тогда зачем? Тоже гордость. Гордость клана Кагуя, будь они, эти кланы, прокляты. Его развевающееся хаори…
– Первый танец: Цубаки но май.
– Нет, не могу смотреть… Гаара-самааа!!! Если вы его убьете, то я вас никогда не…
– Эй, а она в тебя совсем не верит! – улыбаясь звериными клыками, крикнул Гаара.
– Правильно делает, – отвечал Кимимару, вонзая свой меч в тело Гаары.
Гаара рассыпался. Потоки песка опутали руки юноши, сковали его тело.
– Клон! – догадался Кимимару.
– А ты думал, что меня так легко пронзить? Сейчас я подойду к тебе, и все закончится.
– Не успеешь. Скорость – явно не твой конек. Первый этап печати.
– Иероглиф «небо» расползался по груди, образуя восточную свастику – колесо страдания.
Кимимару вырвался из лап клона.
– Ты просто еще не видел моей скорости, моль бледная, но сначала я хочу поиграть с тобой. Песчаные сюрикены.
Вместо того чтобы уклоняться от них, Кагуя понесся прямо на Гаару, отбивая сюрикены своим мечом.
– Прекрасно, – глаза Гаары становились все безумнее. – Я люблю, когда жертвы гибнут не сразу. Я смакую их умирание.
Гаара дробил землю, поднимая вверх большие глыбы, комья земли и мелкие камушки. Они превращались в острые иглы и падали с неба. Раздробленная земля сковала ноги Кимимару. Ни одна из песчаных игл не принесла ему вреда, они все разбились о костяной щит. Кагуя вырвался из песчаных пут.
– А ты производишь впечатление, атаки с воздуха на тебя не действуют, посмотрим, как ты отразишь атаки со всех сторон сразу.
– Да кто же тебе позволит, безбровый ублюдок!
Кимимару летел прямо на Гаару.
«А что, если все так и закончится? Закончится и никогда больше не повториться?» – думала Таюя.
Он дарит ей ветку сакуры. Проводит ей по ее щеке. Ей щекотно и приятно. Свет луны падает на его лицо, и ей начинает казаться, что Ким и луна похожи… Ким… Она играет на флейте, и мелодия убаюкивает его. Кимимару берет ее за руку. Музыка прекращается. Он прижимает ее руку к губам. Целует. Много-много-много раз. Нежно прикасается губами к ее шее. По-це-луй. Неожиданно робкий. Он открывает ее губы, как драгоценную раковину. Как будто боится повредить жемчужину.
«Может, рассказать Гааре всю правду. Всю-всю. Что Кимимару появился, потому что это они провалили свою миссию. Что он тяжело болен. Что он часто заходится кашлем».
Она заметила это впервые во время одной из ночных прогулок. Кимимару вдруг остановился и побледнел. И она заметила, что он побледнел и перестал дышать:

У него впервые в жизни был испуганный взгляд. Потом он медленно выдохнул. Такое стало повторяться все чаще. Потом он начал кашлять и все-таки пошел к Кабуто, который прописал ему какую-то микстуру и запретил быстро бегать, много плавать, тренироваться, пробуждать печать, заранее запретил алкоголь, ночные прогулки, а после того, как она попыталась выяснить, что с Кимимару, – общаться с ней.
Рекомендовал носить шарф поверх хаори:
– Слушай, купи себе шарф белый, шикарный, знаешь все девочки… Не надо всех? Тогда она… С ума сойдет… И так сумасшедшая???
Кабуто так много всего запретил, что Кимимару просто не мог выполнить все, поэтому этот список благополучно забывал. Во время обострений он снова прибегал к Кабуто, выпивал лошадиную дозу микстуры, хлопал друга по плечу и говорил, что «теперь вполне здоров». Выслушивал трехэтажный мат. Пытался найти свой шарф. Не находил. Покупал новый. В этом шарфе отправлялся следующим утром на тренировку. Кабуто научил его дыхательным упражнениям.
– Покажи! – сказала я ему тогда. – Покажи, ведь кровь. Кровь, да?
А он сказал, что сегодня луна особенно прекрасна. Я дала ему пощечину. И отправилась к Кабуто. Он мне ничего не сказал. Вернее, сказал: «Прости, нии-тян», – со всей несвойственной ему нежностью.
– Я распорядился, чтобы ему не давали больше миссий, кроме ранга C или B, в крайнем случае. Нагрузку мы как-нибудь разделим, если что, я сам все выполню.
Я вышла оттуда вся как в бреду, мне хотелось его убить за его проклятую нежность: «Прости, нии-тян». Я вспоминала все болезни, от которых человек может кашлять кровью. Мне становилось жутко.
Нет, этого нельзя рассказывать Гааре, Кимимару-кун не простит.

***

– Второй танец: Тессенка но май.
Кимимару вытащил свой позвоночник, ставший похожим на боевую цепь. Он вращал ею в воздухе и запустил в голову Гаары. Цеп потонул в песке.
– А рассказать тебе о главной моей способности? – песок сам защищает меня в бою, независимо от моей воли.
Цеп не только тонул в песке, он поглощал его, засасывая за ним Кимимару. Песок начал обволакивать тело звуковика, поглощая его по шею, шиноби стал похож на мумию.
– Ты хорошо сражался, поэтому, я дарю тебе возможность узреть собственную гибель!
– Собаку кью.
Кости Кимимару разорвали песчаный покров.
– Эх, надо было с головой! – сказал Гаара и чему-то обрадовался. – Сейчас исправим. Песчаная тюрьма!
Вокруг Кимимару образовался шар.
– Он меня не раздавит. Он только думает, что это возможно. Кости защитят меня. Они всегда меня защищали. Сейчас можно немного передохнуть и обдумать стратегию. Если подумать, то я ни разу его не ранил, хотя он потратил много чакры, может быть, даже половину. Пытаться измотать дзинтюрики бесполезно, поэтому, остается одно – сильно ранить его и заставить превращаться в Шукаку. Потом активировать третью ступень печати и победить. Если пробудить ее раньше – смерть. А она не должна этого увидеть.
Черная сеть высвобожденной печати покрыла тело звуковика, Кимимару оказался в сети собственной печати.
Шар треснул и рассыпался.
– Третий танец: Савараби но май.
– Вырвался?! Да, действительно, зачем мне Учиха, он бы так никогда не смог. А вот ты… это – действительно, весело. Даже как-то жаль. Песчаная лавина!
Костяные лезвия прорывались сквозь лавины песка, разрезая их. Кимимару летел сквозь песок на одном из таких лезвий. Гаара ждал его на гребне песчаной волны с двусторонним острым копьем из песка в руке.
– Наконец-то мы встретимся!
Разминулись. У Гаары алела царапина на шее, у Кимимару оказалась рассечена щека.
– Повторим или уже не можешь? – крикнул песчаник.
Они снова понеслись на встречу друг другу.
Черная фигура на красном фоне. Она разрезана на две части. Сейчас она это увидит.
– Каварими? Ты трус?!
Гаара увидел растерзанный в щепки кусок дерева.
– Третья степень пробуждения печати, – сказал Кимимару. «Все равно на этом уровне мне не победить. Я начинаю уклоняться. Какая теперь разница, уже нет времени на новую стратегию. Кагуя сбросил свое хаори».
Бледная кожа Кимимару начала темнеть. Шесть огромных костей появились на спине звуковика, а мощным хвостом он орудовал как палицей.
– Да ты еще и монстр! Такой же, как и Саске-кун, но во много раз талантливее! Вот мне повезло! Этим ты, наверное, хотел победить Шукаку. Хороший план, но безнадежный. Я покажу тебе Шукаку, конечно, не всего, но…
Кимимару несся к Гааре, правда, теперь уже на другом песчаном гребне. Рука, превратившаяся в сверло. Вторая атака была удачнее. Сверло раздробило Гааре плечо, а Кимимару зажимал рану на животе.
– Опять ничья, – проговорил Гаара, – но ты на песке.
– Чего? – Кимимару в пылу битвы не совсем понимал, о чем говорит этот желтоглазый.
– Ты стоишь на моем песке. Сабаку Кью! (Песчаный гроб!)
Кимимару попытался сорваться с места. Ноги его не слушались, его ступни дробил песок. Своим хвостом он разрезал песчаный гребень, на котором стоял Гаара. Шиноби оказались на земле. Ступни Кимимару оказались совершенно раздроблены.
– Ну, а теперь я покажу тебе Шукаку, как и обещал. Ты же понимаешь, теперь мы оба вымотаны.
Рука Гаары начала обрастать песком и превратилась в песчаную лапу. Песчаные лавины одна за другой захлестывали Кимимару. Несколько раз он разрезал их и пытался выбраться.
– Ты – король рукопашного боя, поэтому достоин моих императорских песчаных похорон.
Песок лавин сжался и начал дробить кости.
Когда все кончилось, хватка песчаного плена ослабла. Таюя упала. Голова у нее закружилась от свежего воздуха. Гаара собирал песок в тыкву. Кимимару оказался жив... жив после пяти лавин и императорских похорон. Его опять спасли костяные пластины. Но из раны на животе торчало десять песчаных копий.
– Я так и знал, что тебя этим не убить, поэтому решил подстраховаться, – улыбался Гаара.
Таюя подбежала к раненому. Кимимару ласкал ее волосы и вытирал бегущие по щекам слезы.
– Все, все… Сейчас все кончится, все пройдет. Не плачь, все пройдет. Ты, это, прости меня, я не мог…
Он повернул голову куда-то в сторону и прокричал:
– Ты обещал!
Песок осыпался с руки Гаары, зрачки его светлели.
– Да, обещал.
Бледное лицо Кимимару неприятно краснело, лоб горел. Он начинал бредить. Иногда бессмысленное бормотание прекращалось, и он начинал говорить что-то о клане, о смерти, звал учителя, звал ее, потому что уже не видел Таюю.
Она лежала на его груди. Долго, может быть, несколько часов. Муравьи, первые почувствовавшие мертвое тело, пробирались к его лицу. Таюя смахивала их и давила. Она закрыла ему глаза. Чтоб не сожрали. Разразился ливень. Мокрые, грязные, спутавшиеся космами волосы. Потоки дождя лились по ее лицу и мешали чувствовать, что она плачет. Но она знала. Она проклинала. Проклинала этот день и все дни до встречи с ним, и все – после его смерти, заранее. И день их знакомства, и первую лунную ночь. Она проклинала Орочимару. Она проклинала Учиху Саске, ведь этому безбровому было все равно, кого убить.
Она проклинала небеса, и они отвечали ей громовыми раскатами, она целовала иероглиф «небо» на груди у Кимимару, и небо озарялось молниями.
– Сколько молний, и ни одной для меня!
– Ли, она хочет умереть, может императорские…
– Не надо, Гаара-кун. Вы обещали, а она больше нам не враг. Это даже подло.
– Вставайте, так вы простудитесь, заболеете и умрете.
– Уходи отсюда! Хотя, нет, не смей. Вторая степень высвобождения печати. Чакры мало, но на тебя, урод, хватит. Я убью тебя здесь. Тчире!!! Сюрикен но генджицу!
– Это мы уже проходили. Я не боюсь физической боли.
Гаару отвлек крик. Это кричал Рок Ли.
– Это гендзюцу не для тебя, а для твоего приятеля. В глаза смотреть! Сейчас будет для тебя, я же обещала разрушить часть твоих воспоминаний. Хотя, нет, я тебя просто усыплю.
– Ты же знаешь, что вырвется на волю? Ты умрешь быстро.
– Я, а еще твой дружок, который сейчас валяется в гендзюцу, а потом биджу захватит твой разум, и ты перестанешь существовать. Даже если ты победишь его, то ты поубиваешь многих своих товарищей, которые будут тебя ловить. Это меня устраивает. Итак, начнем…
Таюя заиграла нежную мелодию на своей флейте, веки Гаары смежались и тяжелели. Вдруг ритм сбился, прозвучало несколько фальшивых нот, перед глазами девушки все поплыло, расплывался ухмыляющийся Гаара. Таюя, уже ничего не видя, ощупью нашла Кимимару, прижалась к его груди и обняла его голову.
***

ЭПИЛОГ

Посетитель постучал в решетку калитки.
– Я здесь, чтобы совершить все, что требует обычай.
– Конечно, конечно. Вы хотите почтить героев Конохи?
Сторож отворил ворота.
– Иностранец?
– Да, я прибыл в страну Огня издалека, и теперь по обычаю должен почтить его основателей. Где я могу помолиться?
– Я провожу вас в часовню.
Они проходили мимо часовен и могил, родовых склепов.
– Вот они, памятники нашим основателям, а немного влево – часовня дома Учих. Тех самых.
Сторож, с которым мало кто разговаривал, вжился в свою роль «экскурсовода».
– А дальше будет склеп дома Хьюга. Слева – побочной ветви. Справа – главной.
– Простите мое любопытство, оно, наверное, не к месту, но вон у той могилы, другой символ, не узнаю никак, да и стоит она, будто отдельно от других.
На могиле была изображена нота. Дата и имя стерлись. Остались две точки, внизу под символом деревни. Когда-то они были ярко-красного цвета, но и краска выцвела. Две точки – символ клана – были перечеркнуты, это означало, что здесь покоится последний представитель этой семьи.
– А, – продолжал сторож. Это – иностранец. Наверное, тоже погиб за Коноху. И среди иностранцев тоже порядочные попадаются.
Вдруг он посмотрел на посетителя и увидел повязку с символом скрытого камня.
– Извините, я не хотел обидеть…
– Понимаю, – сказал посетитель и кивнул.
– К ней редко кто приходит. Приезжали раньше мужчина длинноволосый, моложавый такой, в плаще. Саке приносил и хлеб. И букет хризантем. Во-от такой, – сторож показал руками. – Огромный. Поминал, стоял долго, глядел. Девушка с ним была, лет двадцати пяти, может меньше. Девушку эту весь наш медицинский знает. Принесли ее грязную, замерзшую, в бреду, все этого звала… Ну, который покойник, – сторож понизил голос. – И раненую. Раненая, да не наша. Спрашивать не стали, залечили, конечно, и отпустили. И еще с ними парень был. По виду – врач. Видать, не вылечили ее. Потом длинноволосый-то приходить перестал. Девушка там бывает, когда с врачом, а когда и одна.