Schatten: Пролог.

Пролог.

Сколько лет уж прошло? То неведомо нам,
Знают только, что небо в тот день голубое
Стало черным, подобно полночным волнам,
И от искры небесной распалось надвое.

Сколько слез пролито? Вам никто не ответит.
Скажут только, что плачем в тот день окропили
Совершенно различные по судьбам дети,
Что их мертвый дед содрогнулся в могиле.

От чего ж ему боязно? Тут есть ответ.
За ошибки дней юности вольной расплата.
От нее не сбежать даже в тысячу лет
И платить-то судьбой, ни серебром и не златом.

Что же он натворил? О, старик был таков,
Что жены сластолюбцу совсем было мало,
И служанка-чернавка под страхом оков
От дурного царя вскоре и обрюхала.

Мара радостно потирала руки, предвкушая свою месть. Лежащая рядом сводная сестра кричала и билась от боли. Солнце закрылось тучами, небо угрожающе чернело, то и дело слышался гром и поблескивали молнии.

- Ма...ра, - прохрипела Триша, сорвав голос, - мне боль..больно.
- Потерпи, сестренка, - Мара погладила роженицу по голове и процедила сквозь зубы, - скоро все пройдет.

"Скоро...Скоро свершится месть".

Мара с плохо скрываемой ненавистью глядела на потуги сестры, но та за слезами не видела ничего необычного. Триша искренне любила сводную сестру. Ну и что, что она сама родилась от королевы, а Мара от кухарки? Отец один, кровь, стало быть, общая. Однако сестрица так не думала. Всю свою жизнь она ненавидела Тришу, пыталась ее извести, досадить, причинить боль. Первым шагом на пути к мести было убийство отца и жениха Триши. Мара надеялась, что беременная сестра родит мертвый плод, но просчиталась. Тогда кухарка бросила все силы на поиск ведьмы и преуспела. Снадобье, как обещала старуха, должно обезобразить ребенка, и Маре не терпелось увидеть боль в глазах сводной сестры и то чудище, которое она родит.

- Госпожа! Мара! Мы должны войти! - в дверь бешено колотили придворные медики, пытаясь прорваться, несмотря на замки.

Мстительница не реагировала. Она уже давно объявила волю Триши рожать без врачей у сестры на руках.
Девушка хрипела, тужилась, билась в судорогах. Даже Мару надолго не хватило, и она отвернулась к окну.
Снова громыхнуло. Вырвавшаяся молния, казалось, раскроила небо на части. Триша пыталась что-то сказать, но ничего не выходило. Наконец, она затихла.

Стук и требования продолжались. Придворные и прислуга навалились со всей силой на дверь, и она распахнулась. Зрелище, представшее пред глазами толпы, было кошмарным: мертвая Триша с застывшей маской ужаса, неестественно изогнутая, как сломанная кукла, и заливавшаяся истерическим смехом Мара с двумя чудовищами на руках.