Скука

Хината не хочет свой день рождения. Хинате будет уже тридцать один, но, не слушая её заверений о том, что это не праздник, её поздравят. Поздравят девочка-Сакура, девушка-Ино, мальчишка-Наруто – может быть, не факт, возможно, если Сакура напомнит. Поздравит юноша-Киба. Немного рада она будет Шино, так как он мужчина, хоть и не видит в ней взрослую женщину. Но не всё ж сразу.
Все они дети, никто не вырос. И Хьюга как-то незаметно стала единственной взрослой. На фоне окружающих её детей – ещё более взрослой. Как будто не тридцать один, а сорок один.
Может, это кризис среднего возраста?
А не рано?
С другой стороны, у шиноби всё рано. И спросить не у кого, и не уместно ей спрашивать, потому что не поймёт никто. Пошла бы к Какаши – может быть, наверное, если Хатаке был бы её сенсеем. А так нечего, а Куренай не до того – дочка подрастает, отрада и радость.
Как же Хинате скучно.
Хината поднимается с постели, гонит горничную. Пора бы ей уже перестать приходить, раз Хьюга каждый день её гонит. Горничная по-прежнему смотрит обиженно, даже в зеленоватых волосах есть какой-то мягкий укор – ничего, Хината-сама, вы ещё маленькая. Хината не виновата, что теряется в ярком свете своих детей-однокашников и кажется такой же.
Ей просто скучно.
Очень.
На этот раз он в ванной, забирается через окно. И ведь не появится ни разу при ком-то другом, чтобы Хьюга точно знала – это она с ума сходит, сошла, или Мадара всё же не порождение её сумасшедшего разума. Хината в воде по уши, не убравшиеся в пучок волосы плавают в воде. Женщина не стесняется Мадару, так как он, пока что, всё же глюк.
Сойти с ума от скуки – замечательная судьба.
Уж лучше оставалась бы глупой дурочкой и вышла замуж за Наруто. Удзумаки оглушал бы её своим громким голосом, но Хьюга не раздражалась бы, вот как теперь, а любила бы его, как в шестнадцать лет.
Как в иллюзии Вечного Цукиёми.
Мадара устраивается на унитазе с ногами, как на троне, и закуривает. Дыма от его самокрутки много, он мешается с паром от горячей воды и впивается Хинате в кожу и лёгкие. Женщина закрывает глаза, откидывает голову на бортик и думает, что хорошо было бы, если бы этот мужчина размял её плечи.
И пускай она тогда точно табаком насквозь пропахнет. Но плечам так тяжело, а Шино не попросишь, не столь они близки.
А Учиха вот, в ванной у неё сидит и поглядывает из-под длиннющей чёлки. Хитро, будто знает что-то.
Откуда ж ему знать? Он в созданной им же иллюзии не был, он сражался с Наруто и Саске, чтобы проиграть. Как проиграть – Хината не знает.
Никто не рассказывает, разве что Сакура мотает головой и жмурится. Словно бы Наруто и Саске не победили Мадару, а случилось там что-то другое.
Но Сакуре ещё шестнадцать, быть может, восемнадцать, двадцать – всё едино. Ей можно пока что плохо хранить чужие тайны.
- Сейчас уснёшь, - заявляет Учиха. Помещение маленькое, его волос ввинчивается в уши вместе с окутавшими Хинату клубами дыма и пара.
Если он всё же глюк – то только пара. Запах дыма мерещится.
- Исчезни.
- В кровать не потащу.
- Очень надо.
Хотя это было бы неплохо. Как в любовном романе.
Хината поднимается, не стесняется наготы – стесняться надо девочкам и, желательно, перед более реальными мужчинами – надевает халат и уходит.

Документы окутывают её со всех сторон, и Хьюга потихоньку ненавидит Хокаге. Половина из этих бумаг – не в её полномочиях, но Ирука с седыми прядями и морщинами всё равно не устанет ругаться с Ханаби и прикрывать их горе-лидера. И ведь прав будет, говоря, что Наруто просто такой, что надо дать ему время…
Но жить-то как? Похоронить себя в бумаге?
Почему нельзя было поставить кого-то более взрослого на пост Хокаге?
Мадара ржёт, и хочется дать ему по зубам, как будто она Сакура. Хоть разулся. А уличный плащ у него хоть и пыльный, но чистый в целом. Пускай сидит.
Только молча.
Хината хмурится и швыряет в него пустой декоративной чернильницей. Чугунной. Учиха уворачивается, и тяжёлый предмет в лёгкую дырявит бумажную стену. Хьюга надеется, что чернильница всё же кого-то стукнула.
Мадара снова ржёт и ускользает в приоткрытые на веранду сёдзи до того, как в комнату приходит уже другая горничная. С чернильницей.

Сакура не изменилась. У неё всё ещё мечтательный взгляд при имени Саске – раньше Хината этого не замечала, теперь вспомнила. Харуно так же носит красные цвета, что не очень объяснимо, ведь красный ей не очень идёт, а клана, обязывающего носить определённые цвета, у неё нет. Да и всегда отказаться можно – Хьюга ещё в двенадцать лет перестала носить эти пастельно-бежевые ужасные тона: сначала для Наруто, потом для себя. У Сакуры точка на лбу, показывающая её силу, но она по секрету всё ещё ноет про свой большой лоб. Сакура отличный медик, но пользуется она этим ровно настолько, насколько пользовалась в шестнадцать лет – бьёт, крушит, мечтает стать ещё сильнее и гробит свой талант не на то, изредка залечивая раны. Ещё она с дочкой, миленькой, и Хинате иногда жаль Сараду – ей бы к отцу, к взрослому, она сама, как отец – наверное. А ещё Сарада так не похожа на Сакуру, что Хьюга сомневается, а её ли это дочь.
Ведь говорят, что дети обязывают хоть немного повзрослеть. А об отце детей не вздыхают, как о мальчике, в которого влюбилась в детстве.
Но этого Хината не знает. Хината даже не думает об этом. И, разумеется, не осуждает то, что Сарада чаще сидит в библиотеке её клана, чем проводит время с мамой. Хинате надо просто открывать дверь и говорить служанке, чтобы Сарада получала всё, что захочет.
Сарада никогда ничего не просит.
Чудесный ребёнок. Зовёт её Хината-сама и скрашивает скуку.
Наруто не изменился. Задумываясь искренне, Хьюга рада, что осталась Хьюга и не стала его женой. Хината уже была с ним – не сейчас, не здесь…
А больше и не надо. Теперь Удзумаки больше раздражает. То, что страны вновь начали грызться, его совсем не волнует. Наруто всё ещё кричит о мире и ещё каких-то глупостях, не понимая, что если будет мир и его глупости, то шиноби перестанут существовать. Хината совсем не злится, но ей надо думать о клане, который испокон веков знал только искусство войны и в мире во всём мире не выживет.
Просто Удзумаки совсем не надо о подобном думать. Просто Удзумаки, вместо того, чтобы раздавать миссии, слишком часто сбегает на них сам с кресла Каге, оставляя всё на Ируку и Шикамару.
- Привет, Хината! - машет рукой Сакура с другой стороны овощного прилавка и пихает локтём в бок Наруто.
- А… Привет, Хината-чан!
Хината улыбается им, кивает, не желая шуметь, и делает вид, что они ей безумно интересны и важны. Харуно тихо хихикает так, как будто Хьюга только что покраснела и упала перед Удзумаки в обморок.
Не виновата была ни двенадцатилетняя, ни шестнадцатилетняя Хината в своей склонности к гипервентиляции и гипотонии, от которой ещё и слабость атак шла. С возрастом прошло и устаканилось.
Хината улыбается ещё нежнее продавцу и кладёт морковь в корзинку. Это отец научил, в тот день, когда Хината застала его за готовкой.
Хиаши сказал тогда, что лучше уж она сама будет всё делать, чем позволит себя отравить, как он никогда не даст оказаться чему-то лишнему в завтраке, обеде или ужине его дочерей. Хината прониклась неловкой заботой старика.
Тем более, если покупать продукты самостоятельно, то еда всегда выходила именно того вкуса, который хотелось распробовать. И угроза быть отравленной лёгкой щекоткой подогревала изнутри и разбавляла тоску.
Это было даже забавно.
Подошедший Шикамару зевнул, забрал с прилавка помидор и кинул продавцу монету. Затем повернулся к Хинате:
- Сходим на свидание?
- Ты женат.
Нара хмыкнул, поскрёб пальцем плохо выбритую щёку и пожал плечами.
- Темари в Суне. Шикадай с ней.
Хьюга задумалась и сказала, что будет свободна в восемь. В конце концов, Шикамару один из единственных взрослых её поколения, хоть и смертельно уставший – по глазам видно, да и Темари он на самом деле любит, давит Собаку только на него.

Хината слишком много пьёт. Надеется напиться. Ей вдруг приходит в голову, что Цунаде-сама пила, потому что ей тоже было скучно.
Шикамару тоже пьёт не мало – от тоски. Ему всё же тяжело с неусидчивым и скверным Хокаге, тяжело от властной и сильной Темари. Нара нежно любит свою жену и сына, но при их браке было очевидно – никакого равноправия не будет. Либо Шикамару затащил бы Темари в болото быта, спокойствия и собственной лени, либо Темари окажется сильнее.
Вышло второе, бедняжка.
Шикамару ещё много жалуется, но Хьюга не затыкает его. Зачем? Пусть говорит, завтра уже не вспомнит ничего. Нара пьянеет быстро и с каждой рюмкой он всё угрюмей. А Хинате уже хорошо, хороший вечер – она напивается с чужим мужем.
Почти не скучный.

Шикамару даже провожает её, хотя у него ноги заплетаются. Хьюга пьяно хихикает и смазано целует его в щёку.
За воротами её ловит Мадара.
- Вот дура, весь вечер тут торчу, - недовольно сказал Учиха, как будто бы он не плод её больной психики, а на самом деле прождал здесь целую вечность. Руки у него гораздо сильнее, чем у женатого Нара.
Хината снова смеётся, тянется и целует его тоже. Промахивается мимо щеки и получается почти в губы, а повторить попытку ей не дают, так как Мадара зажимает ей ладонью рот, шипит, чтобы она не шумела, и волочет в дом.
Не как в романе, просто за пояс держит.
Но в кровать уложил. Бельё чистое и с ароматом лавандового порошка. Настоящая лаванда пахнет иначе, а здесь суррогат.
Хьюга вяло думает, что она тоже суррогат. Суррогат настоящей Хинаты.
- Спи.
- Останься со мной, - неожиданно трезво говорит Хьюга.
- Останусь.
Мадара снимает плащ и ложится рядом. Кажется, Учиха даже тёплый, живой. Хьюга прижимается к нему как можно ближе.

Хината открывает глаза и не ощущает почему-то похмелья. Разве что чуть пульсируют виски. В постели она одна, но простынь пахнет мужчиной, и Хьюга не знает, откуда ей знаком этот запах.
С отношениями у неё тоже как-то не сложилось.
Хината поднимается с постели, кричит на горничную. Может, так до неё дойдёт, что приходить не надо. Служанка вылетает вон.
Ванну Хьюга в кои-то веки принимает в одиночестве. Голова как пустая бочка, без мыслей. Если постучать по виску, то будет глухой звук.
Хината не любит, когда ей снится другая жизнь. Воспоминания вырезаны на задней стороне её черепа и не желают терять своей яркости.
Ей семь, отец улыбается и треплет её по волосам.
Ей двенадцать, Неджи подаёт ей руку в спарингах, сестра жалуется на Конохомару, которого на деле Хината знать не знает, и отец улыбается, радуясь достойной замене.
Ей шестнадцать, и Наруто смотрит на неё как-то иначе, а в семнадцать они сидят на укромной скамейке в парке и держатся за руки. В кустах за спиной шушукаются Неджи и Ханаби, но она совсем не сердится, ведь родня не со зла, а Удзумаки не замечает.
Ей двадцать, и отец почему-то не против ранней помолвки старшей дочери. Хиаши смотрит на неё и даёт своё благословение.
Ей двадцать три и уже поднадоели приключения: они мягкое и приятное воспоминание. Ей хочется детей, а Наруто радуется и кружит её на руках, когда узнаёт о беременности, и, смеясь, клянётся, что будет хорошим папой – не баловать, не засиживаться на работе.
Удзумаки, разумеется, Хокаге.
И, наверное, Наруто выполнил бы своё обещание, ведь в той жизни не было серьёзных проблем, но в тот момент какой-то другой Наруто взял и победил Мадару. И иллюзия исчезла, как утренний туман на жаре.
Правда, чуть позже выяснилось, что генджитсу снял Саске, да какая разница?
Хината – хорошая девочка, Хината – девушка, подбодрившая героя в момент отчаяния на глазах у объединённой армии, поэтому Хьюга улыбается победе вместе со всеми. И оплакивает погибших – в меру и тоже вместе со всеми.
Но внутри у неё пусто, как в пустой скорлупке.
Внутри ей, кажется, двадцать три.
Война закончилась на рассвете. На закате дня рождения Наруто Хината вернулась и разрыдалась возле трупа Мадары от ужаса, горечи и тоски, говоря сквозь слёзы, какой он, Мадара, молодец – даже после его смерти генджитсу не исчезло.
Просто Саске всё испортил, но невозможно предусмотреть всё. Даже таким, как Учиха Мадара. Капая слезами ему на грудь, Хьюга зашила дрожащими руками все раны на теле, которых почему-то было очень мало.
Ни разу она не проверила сердцебиение и дыхание. Иначе её благодарность за счастливую жизнь потеряла бы смысл. Потом Хината упала в обморок, так как ей стало совсем плохо, а проснулась… сейчас она уж и не помнила где.
После она не плакала.
Ни разу.
Хината вылезла из ванны только тогда, когда вода совсем остыла, и стало прохладно. Вчера Ханаби звала на тренировку, но старшая Хьюга отмахнулась: «Завтра». А так как вчерашнее завтра настало, то надо бы отыскать сестру.

Наверное, Хината поступает нехорошо. В смысле – ведёт себя ну… Как Неджи, вот. Хьюга теперь знает, что её лицо не меняется во время спарингов.
Ей абсолютно всё равно, с какой силой собственные ладони врезаются в кожу и плоть Ханаби, поэтому Хината старалась отводить и блокировать удары, постепенно тесня сестру назад. Быть как Неджи не хотелось.
В какой-то момент тоска сменилась равнодушием, ужас – сухим спокойствием и смирением, а горечь обратилась смертельной скукой.
Хьюга уже прожила одну жизнь с этими людьми. Счастливую. Проживать её ещё раз – без толку, делать вид, что ничего не произошло – глупо и ложь. Некоторые ходили к психологу, кажется, Казекаге ходил, так как реальная жизнь у него была нелёгкой, но он разобрался. А Хината нет, так как не расскажешь никому, как оплакивала всеобщего врага.
Учиха стал приходить лет пять назад. В первый раз Хьюга испугалась, и они подрались – весело, до звона в ушах и её истерического хохота чуть после. Хината даже умудрилась укусить его в ухо, и это было смешное воспоминание, заставлявшее её с хитринкой улыбаться. За такое она даже не сцепилась с Мадарой в следующий раз и стала куда более честной.
В минуты хорошего настроения, Хьюга цеплялась за то, что о судьбе тела Мадары деликатно помалкивали, что наводило на мысли – а было ли тело?
Умер ли он на самом деле?
Такие мысли тоже с психологом не обсудишь – донесут, и предательницей станешь.
Сигнал тревоги воет над Конохой именно в тот момент, когда Хината смыла с себя пот и переоделась с тренировки.

Темно из-за туч. Юбка перепачкалась в грязи или в крови, Хьюга не проверила. Ей по-прежнему скучно, так как основной бой северней, рядом с Наруто.
Его голос очень громкий.
Хината упирается ногой в чьё-то мёртвое тело, хватается за торчащее у него между лопаток древко и тянет. Что-то вроде копья с хлюпаньем неохотно покидает чужую плоть. К ней бегут двое, надеются, она же одна.
Первый получает древком глаз и ногой в пах и давится воздухом и собственными органами брюшной полости, когда Хината ладонью отбрасывает его от себя. Второго женщина сшибает с ног подсечкой и, успев даже раскрутить копьё для большей силы удара, с острасткой бьёт остриём сверху вниз. Кровь брызжет, мужчина дёрнулся.
Хьюга не использует Бьякуган, чтобы понять, что насадила на копьё сердце.
Мадара сидит на большом валуне, подогнув одну ногу. Кажется, эту позу она где-то видела. В смысле, до. До всего этого. Мужчина опять курит.
Учиха стал появляться так часто всего лишь год назад. Это означает, что состояние её психики усугубилось?
Юбка теперь безнадёжно испорчена. Кровь плохо отстирывается. Разве что хлоркой можно попробовать, но она, скорее всего, съест красивый цвет ткани.
Хината подходит к Мадаре, тянет руку и отбирает у него тлеющую сигарету. Однако, нормальную, магазинную. Грубее, чем те, что курит Шикамару.
Затягивается.
- С каких пор ты куришь?
- С этого момента. Я немного.
Горечь жжёт гортань, и это интересное ощущение. Хьюга задерживает дыхание, чтобы дым подольше побыл в лёгких, возвращает сигарету в мужские пальцы и наконец-то выдыхает. Понять, нравится ей подобное или нет, пока что трудно.
Учиха тихо что-то насвистывает и смотрит на неё. Хината не узнала мелодию, но просвистела что-то ответ и в продолжение.
Вышло неплохо.
Мужчина подвинулся, приглашая, и Хьюга уселась на камень рядом.
- А я знаю, - произнёс Учиха.
- Знаешь что?
- Не знаю. Помню. Видел тебя. И ты ничего… - задумчиво.
Странный ответ. Мадара снова принялся свистеть. Хината старалась не ошибаться и заканчивать за ним мелодии верно.

Живой. Даже в плаще. Стоит во-о-он там, далеко, так как Хьюга не хотела продираться сквозь толпу. Пришедший с Саске Мадара не выказывал желание на кого-то нападать и сеять хаос. А у окружающих – даже у Наруто, неожиданно-то как – не было желания устраивать бойню вот прям сейчас. Впрочем, возможно, Удзумаки слишком удивлён тем, что он жив. Или его пока что отвлёк Саске.
А вот Сакура подойти боится, только Сарада подбежала к отцу, не испугавшись высокой фигуры рядом с ним. Мадара очень и очень лохматый, даже из-под капюшона плаща заметно.
Хината и не думает подниматься со скамьи и выглядывать из-за спин толпы. Ей и тут неплохо, хотя что-то полузабытое заставляло улыбаться в ладонь и сделать глупость. Например, подняться во весь рост и помахать Мадаре рукой, позвав: «Эй, Учиха-а, я здесь!».
Без всякой причины.
Все бы точно в обморок грохнулись.
Саске что-то громко говорит и хватает Наруто за грудки. Толпа отвлекается от Мадары, тем более, что тот и не жаждет особого внимания к своей персоне – пятнадцать лет уже прошло. Возможно, Мадару и не все узнали.
Возможно, его никто не узнал, потому и не напали.
Возможно, её сумасшествие достигло пика, и там стоит вовсе не Учиха Мадара. Но ей нравилось думать, что это он.
Сегодня прошло, Хинате тридцать один, и благодаря Мадаре в том числе, её не поздравил никто. Хьюга его почти обожает только лишь за это.
Учиха продирается через толпу или обходит её кругом, останавливается у скамейки и, чуть откинув капюшон, смотрит на Хинату сверху вниз. И Хьюга на него – снизу вверх.
- Тебе ж тут скучно.
- Ага.
Правда же. Чего не согласиться?
- Ну и дура ты, - сказал Мадара.
А Хината фыркнула и, пользуясь тем, что Наруто и Саске сцепились очень шумно, расхохоталась во весь свой голос тридцатиоднолетней женщины.