Смерть для Сакуры. Кусочек третий. Мокрый

Он поцеловал ее нежно, не торопясь. Просто прикоснулся своими губами к ее, пробуя на вкус. Обнял, прижал к себе вот такую, в одежде, с расплывшейся косметикой, с солеными слезами и противоречиями. Такую родную и нужную.
Не спеша провел языком по ровному ряду зубов и проник внутрь, стараясь раззадорить ее, разжечь страсть в Сакуре, выгнать из головы любые мысли и раствориться в ощущениях. Он ласково, но настойчиво надавил на ее затылок, углубляя поцелуй, стал блуждать другой рукой по ее телу.
Она, наконец очнувшись, обняла его шею и жарко ответила на поцелуй. Вновь ощутила его вкус, сладость его поцелуя. Прижалась теснее, чтобы почувствовать его ближе, чтобы проверить, рядом ли он, что он здесь, совсем близко.
Пока это еще не страсть, не похоть - это утоление жажды, первые, самые сладкие, самые нужные глотки. Этот поцелуй — это первые слова в разговоре двух тел, это обращение и вопрос.
<tab Первые поцелуи всегда разные. Иногда — нежные, иногда — грубые, иногда — жесткие. А ещё грубые, сладкие или соленые, страстные, виноватые, случайные или продуманные, первые, откровенные. Всегда разные, даже у пар, которые уже год, два, десять вместе.
Саске, позволяя девушке сделать вдох, начал целовать ее щеки, нос, глаза. Он хочет впитать этим поцелуями ее тревоги, выпить их и смыть водой. Хочет спасти Сакуру от мыслей про работу и их отношения, от проблем с начальством, от терзаний по поводу ее постоянного отсутствия дома.
Сакура вновь словила его губы и распаляясь прикусила. Совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы Саске ухмыльнулся и начал стягивать с девушки рубашку. Мокрая ткань поддается неохотно, застревая на запястьях из-за пуговиц на лацканах.
Сакура, не отрываясь от любимых губ, тонкими длинными пальцами расстегивает маленькие пуговки. Она нарочно медлит, оттягивает момент их сближения. Манит, дразнит и вместе с тем обещает, зовет.
Рубашка падает под их ноги, закрывая слив, под их ногами начинает скапливаться вода. Но это не важно.
Важно, что теперь ее тело почти свободно от одежды. Что можно целовать ее всю. Саске прижимает ее ближе, упираясь в живот Сакуры возбужденным членом. И начинает спускаться от ее губ к груди, целуя шею и ключицы. А потом, сняв верхнюю часть белья, целует ее грудь, обводит языком соски, сжимает возбужденные розовые ягодки и ликует, когда с губ Сакуры срывается первый стон.
Его руки блуждают по телу Сакуры, гладят спину, сжимают грудь и опускаются все ниже, под мокрую ткань трусиков. Туда, где сосредоточено все желание девушки, и куда в тугой ком стекает все напряжение, вся страсть.
— Сними их, — шепчет Сакура, опираясь на стенку душевой кабины.
Парень не спешит подчиниться. Убирает руки и вновь возвращается к груди, к губам, к шее. Целует, терзает ее сладкой пыткой и оставляет на ее коже багровые пятна. Его знаки, следы, его клейма. Он заставляет стонать и просить, вожделеть его. И сам еле сдерживается.
— Саске, — она стонет, когда он вновь проникает под мокрую ткань, раздвигает влажные складки, играет с ее желанием, — пожалуйста.
И он подчиняется. Опускается перед ней на колени, целует плоский животик, прикусывает тонкую кожу и гордится собой, когда слышит каждый новый стон. Помогает снять мокрую ткань и, закинув одну ногу Сакуры на свое плече, целует ее возбуждённые складки. Водит языком, лижет и наслаждается ее вкусом. Доводит ее до вершины блаженства.
Она стонет, сжимает руками его волосы и млеет. В ее голове сейчас абсолютно пусто. Нет мыслей, нет тревог, нет ничего. Все утекло куда-то вниз и растворяется каждый раз, когда его язык касается клитора.
Саске доводит ее почти до исступления и останавливается. Поднимается, обнимает ее и ждет, пока она попросит.
— Саске, — он целует ее шею, больно прикусывает нежную кожу до синяка, до его метки и зализывает, словно извиняется, — войди в меня.
Она говорит тихо, её почти не слышно за шумом воды, но он знает, что она его. Сейчас и навсегда. Он ее не отпустит и делить ни с кем не будет, даже с работой.
Он входит резко, легко проскальзывая в истекающее смазкой лоно. Двигается резко, не заботясь о том, чтобы Сакуре было хорошо. Он удовлетворяет свою тягу к этому телу, свою необходимость в этой девушке. Он целует и входит все глубже и глубже, двигается быстрее и быстрее.
Она стонет, в блаженстве закрывая глаза. Растворяется в его движениях, в его сбитом дыхании, в его рычании. Растворяется в нем.
Оргазм приходит быстро и бурно, Саске кончает ей на живот и вновь целует девушку. Уже совсем по-другому, нежно и долго. Он благодарит и ждет ответа.
— Саске, — она отстраняется от него, чтобы вдохнуть, — мне нужно уходить.
Она виновато заглядывает в его глаза, и между ними вдруг возникает холод. Сакура чувствует это и, боясь все испортить, обнимает его лицо ладонями и обцеловывает, извиняется.
— Саске, это последнее дело, а потом отпуск, — она прижимается к нему теснее и шепчет, но он неподвижен и холоден, а она обещает, как обещала миллион раз до этого. — Мы уедем туда, где не будет связи. Я оставлю телефон здесь и буду любить тебя каждую секунду. Только прости меня! Это в последний раз.
Он смотрит в ее глаза цвета морской волны, такие виноватые и просящие, смотрит на слезы, которые сбегают по ее щекам, чувствует тепло ее рук и сердится. И ничего не может сделать.
— Если бы я знал, что у тебя будет роман не только со мной, но и с работой…
— То что, — она нахмурилась, убрав руки с его лица, — то не переспал бы тогда, после бара, со мной? То не попытался бы сбить меня машиной? То не помог бы мне с тем делом? То нашел бы другую девушку?
— Сакура… — он посмотрел на нее прямо, без вины, без сожаления, без утайки. Если бы он знал, то никогда бы не пустил эту девушку в свою жизнь и в свое сердце. Если бы он знал, он никогда не пошел бы в тот бар. Если бы знал, то не поехал той дорогой и не увидел бы её. Если бы. Если бы!
— Что «Сакура»? Ты знал! Ты знал кто я такая и ты видел, что я зависима от работы. Но ты все-равно остался в моей жизни, приручил меня, как кошку. И теперь я зависима от тебя.
Она отвернулась, скрывая свое отчаянье, и выключила воду. Только что ей вскрыли вены ржавой бритвой. И не нужно воды, чтобы не чувствовать боль. Пускай кровь сочится, а рана ноет, пульсирует и колет. Пускай заражение расходится по венам, стремится прямо в сердце. Больше боли, дольше, а потом — спокойствие.
Она вышла из душевой кабины и стала вытираться.
— Стой, — Саске вышел за ней, и, схватив за руку, потянул на себя. Когда она в его объятиях — все проблемы кажутся не такими реальными и сложными. — Я знал кто ты и знал, что будет не просто. Но я не знал, что женщины могут любить не только мужчину, но и работу. Одинаково. Я не могу с этим смириться.
Он завернул ее в полотенце и стал вытирать ей волосы. Без слов, пускай Харуно подумает, пускай придумает как быть дальше, пускай решит сама.
— Я не могу отказаться ни от тебя, ни от работы, — она не стала смотреть в его черные глаза, боясь, что случится истерика. Но уходить из объятий Саске не стала.
— Я знаю. Но мне важно знать, чему именно ты отдаешь приоритет. Может, ты и любишь меня больше работы, но я об этом не знаю.
Он отпустил ее и вышел из ванной, прямо так - мокрый и голый. А еще злой и ревнивый до сумасшествия. Подумать только, он ревнует свою женщину к ее работе. Разве такое возможно?
А она со всей дури ударила рукой о стену. И осела на пол. Истерика все-таки началась.