Смерть для Сакуры. Кусочек второй. Вызов

Труп слегка покачнулся, когда Сакура подошла ближе. Покойная Хиноку Соку уже остыла. Ее голова склонена набок, а волосы длинными тонкими нитками шелка струятся вниз, словно пытаясь прикрыть наготу хозяйки. Ее глаза широко распахнуты и, кажется, смотрят с интересом, а рот немного приоткрыт в немом изумлении. Руки Хиноку расслабленно висят по бокам, но думается, что еще секунда, и они взлетят, начав танцевать. А ее ноги не достают до пола всего несколько сантиметров.
— Темари, ты права, — осмотрев труп тихо произнесла Сакура.
— Неужели? — Следователь уперла руки в бока, вскинув голову, от чего стала похожа на довольную кошку. Она — страшно представить! — уже восьмой год работает в органах правопорядка, и за это время довольно сильно поднялась по карьерной лестнице. Темари гармонично чувствует себя в роли следователя, занимаясь особо важными делами, и совсем не стремится руководить, как Сакура. Ей нравится сидеть в прокуренных кабинетах с утра до вечера, нравится пить бренди во время работы, нравится задерживать преступников, а потом уходить домой, в свой маленький мир, и обнимать дочь. Ее жизнь проста, но прекрасна.
— Когда ее нашли? — Харуно сделала вид, что не заметила триумфа подруги и, достав телефон, начала делать фото места преступления.
Убитая, сквозь приоткрытые глаза, наблюдает за Сакурой с укором. Словно так и говорит, что ты, глупая, так равнодушно отнеслась к моей смерти? Неужели я не достойна правды, неужели моего убийцу можно оставить в покое, не наказать.
Харуно поежилась от этого взгляда. Ее никогда не смущали трупы, никогда не волновало их холодное безмолвие, их зловоние, их недвижимость. Сакура никогда не боялась укора в глазах убитых и никогда не чувствовала вины, если откапывала в их жизнях что-то настолько черное, что должно было навечно остаться секретом. Сакура, будто ищейка, искала, вынюхивала, выкапывала, а потом, как медик, вскрывала правду, подобно нарыву, из которого струился желтый, вонючий гной.
— Два часа назад. Это очень странно получилось, — Темари отошла к окну, чтобы посмотреть на толпу возле дома. Похоже, вывести труп будет не так просто. Журналисты, как акулы чующие кровь, поджидают у входа.
За десять минут до этого в участок поступил звонок, в котором просили полицию явится в эту квартиру. Когда Наруто приехал, дверь была открыта, и он ее обнаружил.
— Наруто? Он все еще ездит на вызовы, как патрульный? — Сакура с интересом посмотрела на Темари, блеснув зеленью глаз.
— Да, это получилось случайно. Как только он увидел труп, сразу позвонил мне. Трогать ничего не стал, дождался здесь моего приезда, — Темари пожала плечами.
— Тогда опроси его про все, что он видел. Я хочу убедиться, что Наруто не причастен и быть таков не может, чтобы не отстранять его от расследования. Я хочу, чтобы он или ты прослушали запись звонка до того, как этим займутся звуковики. Мне нужны хоть какие-то зацепки, ведь, ты видишь, у этого трупа очень много загадок.
Сакура замолчала, обходя труп по кругу. Очевидно, Хиноку не могла повеситься самостоятельно. За время практики, Харуно видела разных висельников. Были те, кто вешался от несчастной любви, и те, что вешались от отчаянья: одетые и раздетые, в своих квартирах, домах и садах, на деревьях, трубах, люстрах, крюках и карнизах, на веревках, проволоках, лесках, шарфах и колкотках, но всегда около их ног было возвышение, с которого можно было спрыгнуть. Хиноку же пренебрегла всеми правилами и, похоже, взлетела, чтобы тот же час обмякнуть и повеситься.
— Тебе не кажется, — Сакура обратилась к подруге, — что ее повесили уже мертвой или без сознания? У нее нет царапин на шее от ногтей, а у висельников во время агонии такое часто бывает. Да и посмотри какая она чистая!
Тело Хиноку плавное и изящное, совсем без синяков. Будто бы это и правда ангел, случайно пойманный и привязанный к этому миру.
«Ками-сама, у нее даже волосы расчесаны и, кажется, выложены по ее спине и груди. — Сакура поморщилась. — Только маньяка, убивающего дочерей высокопоставленных особ, мне не хватает».
— Да, Сакура, это странно. — Следователь вновь посмотрела вниз. — Кажется, приехали криминалисты, давай быстрее заканчивай, пускай они делают свою работу.
Апартаменты оказались действительно гигантскими, по сравнению с другими квартирами в Токио. Хиноку и правда была любимой дочерью, раз ее отец так раскошелился. Большое помещение, оформленное в светлых тонах, совмещает сразу все необходимые зоны: спальню, гостиную, кухню. Все оформлено в одном стиле и кажется каким-то малообжитым.
— Темари, ты заметила, что здесь — Сакура развела руками, — очень чисто. Как будто тут никто не жил, но уборка проходила с завидной регулярностью. Ты проверяла на кого все это зарегистрированно?
— Да, — следователь нетерпеливо прошлась от входной двери до границы с белым пушистым ковром, отделяющий гостиную зону, стараясь особенно не следить до прихода криминалистов, — все это Хиноку. Она жила здесь, другого жилья у нее нет.
— Интересно, — Сакура отметила, что во всем этом царстве чистоты и стерильности, в раковине нашлось две немытых чашки, а кровать осталась незаправленной. — Темари, что скажешь? Что произошло?
Следователь, до того внимательно обходя и фотографируя квартиру, подошла к выходу, услышав шаги криминалистов.
— Помещение действительно кажется нежилым. И, очевидно, девушка убита, но очень сомневаюсь, что мы найдем здесь хоть какие-то зацепки.
— Да, — Сакура сняла перчатки и взяла свою сумку, направляясь к выходу, — дело будет трудным. Пока слишком много вопросов.
Они направились к лифту, покуривая сигареты. Это их ритуал, их наркотик, их стимул к размышлениям. Дело не начинается, если не тлеет сигарета, разгадки не случаются, если вокруг девушек не вьется сизый дым.
— Темари, отвези труп к Цунаде и дождись отчета по вскрытию. Купи этой кошелке дорогого саке, но не давай пить. А потом займись алиби Наруто. Когда будут отчеты, позвони мне, я приеду в участок.
Темари, кажущаяся на десять лет старше в светодиодном освещении лифта, удивилась. Такое важное дело, а Харуно куда-то бежит. Такого никогда не было. Сакура — это человек-зависимость, она не может без работы, она не может без азарта и загадок, но сейчас — бежит?
— У тебя есть дела, важнее работы?
— Да, — Сакура докурила сигарету, и, совсем по-хулигански, потушила ее о зеркало в лифте, внимательно наблюдая за собой. Как и всегда, ее черты заострились, а глаза стали малахитовыми. Так случается каждый раз, когда она предчувствует интересное и сложное дело. Когда принимает вызов и борется за каждую новую зацепку, за каждое предположение и теорию.
Они вышли через черный вход и разъехались в разные стороны, Темари — в морг, а Сакура — к себе домой.

По пути домой, когда Сакура остановилась на светофоре, ей позвонили. Этого звонка она не хотела больше всего, уж тем более сегодня.
— Алло.
— Генерал-майор, рад что вы соизволили ответить на мой звонок, — голос звонившего наполнился глумливыми нотками, и Сакура поморщилась. Этот старый козел, не пойми чего взъелся на нее еще тогда, когда ей присуждали звание. И истоки его неприязни уже как несколько лет были ей не ясны.
— У меня нет привычки отвечать на звонки, когда я исследую место преступления, — она ответила ему в той же манере, хотя обычно не позволяет себе общаться со старшими по званию в таком тоне. Но этот человек — совершенно другое дело. Он сам предложил такие правила игры.
— Раз так, дорогуша, — Данзо понизил голос — разозлился, — то у вас есть сорок восемь часов на расследование. На кону ваша карьера.
— Моя карьера на кону каждый раз, когда вы мне звоните, — не удержалась от колкости Харуно, но сразу же пожалела об этом.
— Да, Сакура, вы умны, а я ненавижу таких как вы. Помните, сорок восемь часов, и я хочу, чтобы каждые десять часов вы лично привозили мне отчет.
— Это делу не поможет.
— Мне плевать.
Он отключился не попрощавшись, и из трубки раздались гудки.
— Ах же сука! Как он смеет бросать мне вызов?! Опять! — Сакура зло швырнула телефон на соседнее сидение и ударила руль. Рука заболела, что только больше раззадорило девушку, — Старый ублюдок!
Она в бешенстве вдавила педаль газа, когда на светофоре загорелся зеленый.

Чувство вины длинным червём заползло в душу Сакуры вместе со словами «убита дочь премьер-министра Японии». Так всегда. Она уже год разрывается между двумя своими влечениями: любви к работе и любви к Саске. И она не может понять, что или кого именно она любит больше.
Каждый раз раскрывая дело, у нее случается маленький оргазм, спровоцированный самодовольством, гордостью и признанием подчиненных и начальства. Именно в такие моменты она чувствует себя реальной и живой.
Каждый раз, когда ее обнимает Саске, когда шепчет на ухо признания, каждый раз, когда любит ее, она тоже чувствует свою жизнь.
Это как американские горки. Ты взлетаешь и падаешь, и только когда кричишь, до хрипоты, до потери голоса — ты живешь. Это как ехать с огромной скоростью и гадать, выйдет ли на дорогу прохожий, случится ли ДТП, будет ли смерть. Ты живешь пока жмешь на педаль газа и существуешь пока тормозишь.
Сейчас, стоя перед дверью своей квартиры, Сакура не живет. Она существует между двумя своими жизнями и не знает, как поступить. Ведь сегодня особенный день.
Ровно год с их первой встречи в баре. Год их отношений. Она обещала, что в этот день возьмет выходной, и не выйдет на работу. Что приготовит ему кофе утром, проваляется с ним в постели до полудня, а потом они вместе пойдут в ресторан. Она обещала быть только его и отключить телефон. И вообще не думать про чужие смерти. Но не смогла сдержать обещание. Обманщица.
Она вздохнула и открыла дверь. В квартире тихо, только в ванной вода барабанит о стенки душевой кабины. Сакура, раздеваясь по пути, пошла туда.
На дубовом полу прихожей остались туфли и пиджак. Вслед полетели брюки и резинка, сдерживающая ее волосы в тугом конском хвосте. А рубашку Сакура начала расстёгивать уже стоя под теплыми струями воды.
Сакура молча посмотрела в глаза Саске, а он улыбнулся и заправил розовую прядь за ухо, чтобы ничего не закрывало ее прекрасное лицо. Он провел рукой от шеи к ее щеке, большим пальцем очертил линию губ, а она подалась, словно кошка, за его движениями.
Он, все так же улыбаясь, продолжил изучать ее лицо руками пока не целуя. Легкими, нежными движениями стал стирать с ее глаз тени, а с губ — помаду. Начал очищать ее, а она, не в силах пошевелиться, так и стоит в рубашке под теплыми струями воды, наслаждаясь. И не замечает, как на ее щеках слезы смешиваются с водой. Сейчас их мир сузился до одной душевой кабинки, где вместо воды их омывает счастье.
— Прости меня, Саске, — ее глаза стали цвета морской волны, и огромной, высокой и жестокой волной накрыли его с головой. Он, будто на маленькой ненадежной шлюпке, ушел под воду, его поглотил шторм и затянул в морскую пучину.
— Я люблю тебя, Сакура, — он наконец-то поцеловал ее.
Он готов погибнуть в этом омуте, задохнуться от любви к этой женщине, лишь бы целовать ее целую вечность.