Смысл смерти. Глава 4.

«Бояться надо не смерти, а пустой жизни. » Б. Брехт

Саске не чувствовал боли, когда Карин – молодая девушка-врач – вытаскивала осколки стекла из раны на руке. Немигающим, хмурым взглядом он наблюдал за тем, как Дзюго промывает и обрабатывает глубокие ссадины на боку и спине Суйгецу. В голове все время мелькали обрывки памяти. Вот перед ним человек в маске, он рассказывает ему историю Итачи. Историю его семьи. Вот небольшой фургон, начиненный взрывчаткой – это его личное сообщение тем, кто там - наверху. Вот спустя пару дней он получает от курьера тонкий, желтый конверт. Вот завещание Итачи. Вот он вытаскивает из банковской ячейки большой, древний свиток с печатью его клана, рентгенограмму легких и снимок мозга его брата. Его догадки подтвердились. Таймс Сквер идеальная трибуна, откуда он может возвестить весь мир о своем гневе и о том, что ИМ пора трястись от страха, потому как он – Учиха Саске – скоро придет за ними. Он помнит то сладкое предвкушение, когда он выходил из здания банка Америки. Он помнит, как отсчитывал время до взрыва. Помнил, как на третьей секунде услышал знакомый голос. На второй мелькнули розовые волосы в толпе. На первой его взгляд встретился с зелеными глазами, и мир будто бы застыл на месте... А потом его сбил с ног Суйгецу, и от сильной ударной волны их протащило по земле еще несколько метров. Он помнил, как с ужасом смотрел туда, где еще секунду назад, протягивая к нему руку, стояла она. Покореженные машины и фонарные столбы, поваленные деревья и языки пламени, но ее больше не было... Только истерзанные, ободранные куски тел на дороге. Он думал, что давно порвал с прошлым, с былыми чувствами, но он ошибался. Когда он увидел ее совсем недалеко от того места, где все должно было произойти, что-то в нем всколыхнулось, закричало, запротестовало. Видимо, он все же не смог обрубить узы, связывающие его с прошлым, и теперь он утянул за собой и ее. Теперь, когда Сакуры нет, он знает каково это – отсекать на корню все былые воспоминания и чувства. Это мучительно больно, внутри все сжимается и визжит, а после непродолжительной агонии наступает долгожданная пустота и холод. Он никогда не думал, что избавление от чувств такая пытка. Но ведь именно этого он и добивался - никаких эмоций, лишь темнота, холод и ненависть. Но ведь ненависть тоже чувство. Ненависть не существует без любви...

- Черт, Саске! Какого хрена ты встал, как истукан, когда надо было уносить ноги! – проворчал Суйгецу, морщась от боли, когда Дзюго стал наносить лекарство на раны. - Тебе, блядь, жизнь надоела или просто решил пощекотать себе нервы?
Но Саске никак не отреагировал, лишь продолжал наблюдать за неловкими попытками Дзюго осторожнее наносить мазь на кровоточащие ссадины напарника, отчего Суйгецу только шипел и матерился. Почему-то ему тоже захотелось почувствовать эту боль – физическую, ноющую. Но, несмотря на впившиеся в руку осколки стекла и изодранную кожу, он ничего не ощущал.
- Эй! – продолжал брюзжать Суйгецу, подстегиваемый неприятным жжением в ранах. – Мог бы хотя бы сказать спасибо за то, что я тебе жизнь спас! Если ты не заметил, тебя чуть не прибило столбом в землю!
- Заткнись, Суйгецу! – вклинилась Карин. – Не смей разговаривать с Саске в таком тоне!
И началась их извечная перебранка. Саске знал, что Карин по нему сохнет. Впрочем, как и большинство девушек, которые ему попадаются на пути. Его сильно раздражала такая навязчивость со стороны женского пола. Он презирал их раболепную готовность исполнять все его желания. Но Карин, хотя бы, старалась делать вид, что она пошла за ним исключительно ради своих целей. Правда, притворяться у нее получалось хуже некуда, но она хоть как-то пыталась сохранить свою гордость. Она клеилась к нему, Саске, а сама в упор не видела, что Суйгецу к ней неравнодушен. Это все сильно напомнило ему о Наруто. О Сакуре... Только сейчас он понял, каким же он был глупцом думая, что покончил с прошлым раз и навсегда! Ведь даже нынешняя команда, которую он собрал для осуществления своей мести, так похожа на тех, что окружали его в той, другой жизни! И вновь всплыли воспоминания о ней, ее зеленые глаза, ее необыкновенные розовые волосы, ее губы, поцелуи, прикосновения... И он ее убил... Темная ярость забурлила в нем. Хотелось взять и пронзить кого-нибудь кинжалом в живот, да медленно поворачивать, и поворачивать пока все кишки внутри не превратятся в месиво! Хотелось слышать душераздирающие крики боли и мольбы о смерти и чем громче, тем лучше, лишь бы заглушили ее голос, звучащий у него в голове и повторяющий его имя!
- Заткнитесь оба! – прорычал Саске сквозь зубы, - Карин, ты когда-нибудь зашьешь эту долбанную рану?!
Суйгецу и Карин разом умолкли. Никто не смел перечить Учихе. Особенно когда он выходил из себя, что бывало довольно редко, но когда такое происходило, все спешили ретироваться, иначе можно было дорого поплатиться. Каким бы спокойным и хладнокровным он ни казался, его команда знала, что на самом деле у него внутри все горит черным, неугасаемым пламенем. Карин быстро принялась вдевать хирургические нитки в изогнутую иглу и исподтишка наблюдала за тем, как Саске, прикрыв глаза, глубоко дышал, пытаясь сдержать свой гнев. Она потянулась к баночке с анестетиком, но он перехватил ее руку.
- Оставь, – коротко бросил он. – Шей наживую.
Карин нервно сглотнула подступивший к горлу ком. Зашивать рану без местной анестезии, по меньшей мере, очень больно, но спорить с Учихой сейчас было бы безрассудно. Вот острая игла впилась в край раны, и Саске удовлетворенно выдохнул. Наконец-то боль...

+++

Звук. Писк. Огонь и снова писк. Голос. Приятный, спокойный, тихий, но твердый и настойчивый. Прикосновения. Медленные. Нежные. Успокаивающие. Погружающие в забытье. И темнота. Все черно. Как и его глаза. Глаза Саске... И, кажется, что это повторяется бесконечно. Снова этот проклятый писк. А темнота все не отступает. Тело, будто набитое соломенное чучело, не двигается, не подчиняется командам. И снова эти пальцы. Они не спеша скользят по лбу, по вискам, спускаются вниз к шее, а затем обратно. Они подчиняют. Усыпляют.
- Успокойся, – раздается уже привычный голос. – Все в порядке.
- Где я? – еле прошелестела Сакура в темноту.
- Ты после операции.
- Что... Что произошло? – с трудом выговорила она. Язык будто онемел и не слушался ее.
- Взрыв, – послышался короткий ответ, и она вспомнила.
Все. До последней секунды. И Саске, с расширенными от изумления глазами. А затем аромат пряной гвоздики. Она и сейчас его чувствовала.
- Сасори?
- Да.
И наступило молчание. Лишь его пальцы медленно водили по ее бровям, вызывая приятные мурашки в затылке и погружая в дремотное состояние. Но Сакура не хотела спать. Она хотела знать.
- Что со мной? Я не вижу...
- Не думай об этом. Отдыхай.
Его голос как всегда спокоен. Но Сакура сама была хирургом. Она прекрасно знала эту хромую уловку. Именно так говорят врачи, когда хотят избежать трудного разговора и объяснений.
- Скажи, – уже более твердо потребовала она. – Скажи!
И он ей все рассказал. В своей обычной бесстрастной манере. Он говорил в точности как она, когда перечисляла на диктофон травмы, найденные на теле умерших. Глаза... Спина... Живот...
- Ясно, – оборвала она его. – Я ослепла и парализована... Навсегда..., – тихо произнесла она. – Лучше бы ты дал мне умереть.
Сасори презрительно усмехнулся. Девчонка еще не знает, на что он способен. Она еще ничего не знает. Она словно маленький ребенок, не подозревающий, что мир куда больше, чем дом, в котором он живет и зеленая лужайка перед ним.
- И ты бы умерла, если бы не я, – его голос стал резким и жестким. – Не сравнивай меня с этими жалкими врачишками. Не сравнивай меня с собой, Сакура. Я – гений.
Он подошел к изножью кровати и резко откинул одеяло, оголяя ее стройные ноги. Одной рукой он приподнял ее маленькую ступню, а другой медленно провел по лодыжке и дальше по голени к колену. Сакура судорожно выдохнула.
- О Боже, я чувствую! – воскликнула она ошеломленно. – Но как? Это невозможно! Ведь нервы...
- Я же сказал, я – гений, Сакура, – нетерпеливо прервал ее Сасори. – Я срастил твои нервы, – он бережно опустил ее ногу на кровать и, прикрыв одеялом, продолжил, - признаюсь, подобные операции я проводил только на животных. Ты первый человек, которому срастили спинномозговые нервы за всю историю человечества.

У Сакуры задрожали губы. Если бы кто-нибудь другой сказал ей об этом, она бы плюнула этому человеку в лицо, как гнусному шарлатану, но сейчас она все чувствовала на себе. Это было просто невероятно. Насколько же гениален этот Сасори? И почему о его открытиях не знает мир?
- Я так же имплантировал искусственную роговицу глаза, радужку и хрусталик. Мне пришлось сильно поднапрячься, чтобы найти в точности такой же цвет, как у тебя.
- Но ведь вы могли взять любой другой..., – недоумевала она.
- Да, но тогда они потеряли бы всю свою природную красоту, – пояснил он и добавил. – У тебя необычные глаза, Сакура. Мне они нравятся.
В отличие от всех «нормальных» людей, Сасори не врал себе в своих предпочтениях и чувствах. Он не пытался притворяться крутым, важным или, наоборот, внимательным, понимающим или романтичным. Он просто был таким, какой он есть и абсолютно не зависел от мнения общества, которое постоянно навязывает какие-то нелепые правила, ущемляющие и осуждающие естественные желания людей и, тем самым, вызывая в них чувство стыда, вины, агрессии. Такими людьми можно с легкостью манипулировать, шантажировать и управлять. Скромность, умеренность, стыд – это не настоящие чувства. Они не присущи ни человеку, ни животным. Они искусственно созданы для того, чтобы было легче править. Поэтому Сасори всегда говорил то, что считал нужным сказать и нисколько не заботился о том, как воспримут его слова окружающие.

Сакура почувствовала, что краснеет, но тут же одернула себя. Засмущалась, словно она школьница на первом свидании. Как же глупо в такой-то ситуации.
- Сколько операций вы провели? – решила сменить она тему.
- Семь, – последовал короткий ответ.
- Семь? – изумилась она. – Но я совершенно не помню..., – девушка осеклась, силясь вспомнить хоть какие-то моменты между операциями, но это были лишь бессвязные куски звуков и ощущений. - Сколько времени я уже... А где я?
- Ты как ребенок, – услышала она его слегка насмешливый голос. - Любишь задавать много вопросов. Ты у меня дома чуть больше месяца, а если точнее - сорок два дня и тринадцать часов.
- Столько времени?! – потрясенно воскликнула она. – Но почему я ничего не помню?
- Мне пришлось вводить тебя в транс, чтобы ты не двигалась, и твои нервы смогли нормально срастись и зажить. Ты очень беспокойная девчонка, – голос Сасори был спокойным, но Сакура все же почувствовала укор в свою сторону. – Ты не слушаешь, когда, в целях твоей же безопасности, тебе говорят сидеть тихо и не высовываться. Какого черта ты притащилась на Таймс Сквер?
От последних слов завеяло таким ледяным холодом, что Сакура неосознанно потянула одеяло на себя, втянув при этом голову в плечи.
- Я... Я нашла фотографию с адресом..., – пробормотала она, запинаясь.
- Я знаю. Я нашел ее в кармане твоих брюк. Но я спрашиваю: зачем ты пришла туда, Сакура?
Сасори чувствовал злость и досаду на эту девчонку. Она чуть не умерла тогда на операционном столе и, если бы не он, уже давно лежала бы в земле или была бы кремирована. А ведь ее антидот к его яду был крайне важен. Именно своим фирменным токсином Сасори лечил рак Итачи, и его исследования показали, что даже на такой стадии, которая считается необратимой, опухоль перестала расти и, может быть, начала бы уменьшаться, но токсин, как и всякая химиотерапия, разрушала не только раковые клетки, но так же и здоровые. Организм Итачи не справился. А с помощью противоядия Сакуры вполне вероятно получится найти лекарство от рака, – легендарная мечта большинства ученных и вообще всех людей на свете, но еще больше об этом мечтают те, кто «наверху», ведь на этом препарате можно будет заработать миллиарды! А если еще и досконально изучить бессмертные клетки Учиха и задействовать их в эксперименте, кто знает, какие потрясающие, феноменальные открытия он сможет сделать! Не зря Итачи ее отметил. Он всех людей мог читать как раскрытую книгу и видел, что эта девчушка не так проста, как кажется.

Сакура буквально ощущала недобрые, угнетающие волны, исходящие от Сасори. Она не могла ответить на его вопрос. Действительно, зачем она помчалась в то дурацкое место? Что она намеревалась там делать? Какой же это идиотизм с ее стороны. Вечно она сначала действует, а потом думает. Цунаде всегда ругала ее за это. Такое поведение сильный минус для врача, тем более хирурга.
- Я просто..., – она пыталась подобрать подходящие слова для оправдания, но не смогла. – Это был какой-то сумасшедший порыв, – наконец выдавила она из себя и тяжело вздохнула.

Сасори смотрел на бледную, слабую, перебинтованную девушку. Ее слова, ее пылкий характер и необдуманные поступки снова напомнили ему Дейдару. Тот тоже поддавался своим безумным порывам и ломился, очертя голову, навстречу проблемам, опасности и смерти. Он так же когда-то лежал на этой койке с плотной повязкой на глазах из-за своей глупости и горячности. Черт побери, как же ему не хватало этого придурка! Его отсутствие длилось дольше, чем обычно. Сасори никогда не мог подумать, что будет так скучать по какому-то балбесу.
- Твои порывы почти убили тебя, Сакура, – сказал Сасори те же слова, что и Дейдаре несколько лет назад.
- Я не боюсь смерти, – глухо ответила ему Сакура.
Именно так ему ответил и Дейдара тогда. Сасори хмыкнул. Какие глупые.
- Это ложь, – произнес он с презрением. – Не боится смерти лишь тот, кто не боится жизни. А жизнь такая непредсказуемая, Сакура, тебе ли не знать. – Прибор, отсчитывающий пульс девушки, запищал чаще, но Сасори не обратил на это никакого внимания. – Смогла бы ты продолжать жить, если бы твоя семья, твои друзья умерли один за другим? Смогла бы ты продолжать жить после того, как дорогой тебе человек чуть не убил тебя своей ненавистью? Смогла бы ты продолжать жить, зная, что никому не нужна? Смогла бы ты действительно продолжать жить, продолжать радоваться каждому мгновению, дуновению ветра, ароматам цветов, звукам виолончели, а не существовать и притворяться полноценным человеком?

Пульсоксиметр словно взбесился. Сакура глубоко и часто дышала. Ее память безжалостно подсовывала ей образ Саске, стоящего посреди запруженной людьми улицы, смотрящего на нее своими черными, широко раскрытыми глазами. Впервые в жизни она видела у него такой ошеломленный и дикий взгляд. И только сейчас до нее дошло. Саске знал. Он знал о взрыве. Он его устроил. Убил невинных людей и... Сакура снова и снова переживала тот момент. Стена пламени отгородила ее от него, оглушительный грохот сотряс все вокруг, и ее поглотила боль. Она помнила, как ей было холодно. Она помнила то ужасное чувство, что еще немного, и она уйдет куда-то туда, в небытие. Она вспомнила, как ей было страшно. Она ничего не слышала, ничего не видела. Существовали лишь боль и холод . А потом возник такой знакомый аромат пряной гвоздики. Такой терпкий и такой теплый. Лишь этот запах заставил ее держаться изо всех сил. Умереть – это так легко... В тот момент она увидела, что вся ее жизнь – иллюзия. Даже те веселые студенческие годы, проведенные в постоянных тусовках с друзьями, даже те волшебные моменты единения с Саске. Ее любовь, ее страдания, ее глупые метания из стороны в сторону в поисках человека, который в итоге ее погубил. Все это не имело никакого смысла. И только тогда, когда она была готова вот-вот уйти, она по-настоящему наслаждалась. Наслаждалась запахом Сасори...

И Сакуре показалось будто она, наконец, избавилась от чего-то тяжелого, что до сих пор давило на грудь и плечи и все никак не давало сдвинуться с места. Дыхание стало постепенно выравниваться, пульс пришел в норму. Прошлого больше не существовало. Саске убил все то, что было когда-то. Теперь она пуста и готова наполниться заново. Теперь у нее другие глаза...

Сасори с интересом наблюдал за состоянием девушки. Он знал, через что она сейчас проходит. Он даже мог бы с точностью пересказать ее мысли в этот момент. Она оказалась не такой уж и заурядной, как он думал еще месяц назад. Несмотря на общество, в котором она жила, на правила, которые ей вбивали с детства, на всю ту школу, пройденную у Цунаде, она все же не была примерной овечкой из стада. Глубоко внутри в ней спал тот самый дух, который так осуждает общество, дух, отличающий овец от пастырей, рабов от хозяев жизни. Вот только она сама об этом еще не подозревает.
- Я хочу пить, – спокойно произнесла Сакура, будто и не было никаких философских разговоров о жизни и смерти и болезненных переживаний прошлого. Просто основная потребность только что родившегося человека.

+++

С этого дня начался ее долгий процесс восстановления. Будучи еще практиканткой в больнице, Сакуру жутко раздражали пациенты, которые вечно норовили ослушаться наставлений докторов. Вместо того, чтобы спокойно лежать и не тревожить свои болячки, они постоянно вскакивали со своих коек в попытках потренироваться или бегали по коридору, выискивая телефон, наивно полагая, что мир просто рухнет без них. Так и хотелось стукнуть им в лоб да привязать намертво к кровати. Теперь же Сакура понимала их, как никогда. Это жалкое состояние, когда ты просто валяешься как овощ и не можешь даже самостоятельно сходить в туалет, просто убивало. Эти понатыканные в тело разные трубки и капельницы, эта вынужденная слепота из-за толстой плотной повязки на глазах, которую нельзя было снимать до тех пор, пока они полностью не заживут, - все это делало ее такой беспомощной. В добавок ко всему, из-за сломанной правой руки она была вынуждена есть с ложечки. Но через пару дней, не выдержав унизительного чувства бессилия, она запротестовала и попыталась самостоятельно справиться левой рукой. Сначала ее попытки приводили только к тому, что она ужасно пачкалась, и Сасори приходилось постоянно ее вытирать и мыть, словно маленького ребенка. Но стоило ему только упомянуть о слюнявчике, как Сакура, неожиданно, почти виртуозно научилась управлять своей конечностью.

Сасори раздражала реакция девушки, когда приходило время умываться. Ее швы еще не зажили, и принимать полноценные ванны ей было нельзя. К тому же, без способности видеть и управляя всего лишь левой рукой, она могла нанести себе только вред. Поэтому обязанность за ее гигиену он решил полностью возложить на себя. Но его доводы на нее никак не подействовали. Девчонка иногда была упертой до чертиков. Вероятно, ее смущало, что он видит ее обнаженную и слабую. Это было так глупо с ее стороны. Он все время напоминал ей, что итак уже все видел и даже ее внутренние органы, но это ее почему-то не успокаивало. Тогда он поставил ей ультиматум: либо она терпит эту процедуру, либо он вообще перестает ее мыть и оставит вонять до тех пор, пока она сама не будет в состоянии добраться до ванной, а это она сможет очень не скоро. И она, наконец-то, сдалась.

Каждый раз, когда Сасори проводил влажной тряпочкой по ее коже, у Сакуры сбивалось дыхание, а тело покрывалось мурашками. Просто не верилось, что такие нежные и ловкие руки принадлежат жестокому убийце. Сакуру просто разрывало на части от противоречивых чувств. С одной стороны, она хотела, чтобы эти процедуры заканчивались как можно быстрее. Ей так и хотелось спрятаться, зарыться под одеяло, да провалиться сквозь землю, в конце концов, прямо в ад, лишь бы не испытывать это невыносимое чувство стыда. Но, с другой стороны, ей так были приятны его медленные, скользящие, плавные прикосновения, что она была готова чуть ли не мурлыкать и выгибаться, когда он проводил ладонью по ее шее, спине и животу, и от этого она смущалась еще больше.

Сасори же забавляла реакция девушки на его прикосновения. Ее явно возбуждали его действия. Он видел это по ее сжатым в кулаки ладоням, по ее время от времени вырывающимся сдерживаемым вздохам, по еле заметной дрожи в теле, когда он касался ее кончиками пальцев. Как он и полагал, из-за отсутствия зрения, все остальные ее чувства обострились. Иногда он нарочно растягивал умывания, чтобы понаблюдать за тем, как поведет себя Сакура. Нет, он не был каким-то там извращенцем. Просто его сущность гениального ученного желала узнать, насколько сильно может развиться обоняние, осязание, слух и вкус у незрячего человека. Как-то раз она обмолвилась, что чувствует его запах, когда он еще находится у двери, и слышит его шаги, когда он поднимается по лестнице, а ведь бесшумно передвигаться у Сасори давно вошло в привычку. А еще его искренне забавляло то, с каким аппетитом, почти восторгом, девчушка поглощала еду. Будто она каждый раз ест впервые. Но, как мужчина, он не мог не признать, что ему нравится, как краснеют щеки девушки, стоит ему приблизиться чуть ближе к ней, и как взволнованно она кусает губы, когда он аккуратно снимает с нее больничную рубашку, чтобы осмотреть ее швы и поменять повязку.

Дважды столкнувшись лицом к лицу со смертью, Сакура поняла, насколько хрупкой может быть жизнь. Она знала это еще очень давно, родители с детства говорили ей об этом, но она никогда не понимала истинного смысла этих слов. Теперь она стремилась насладиться подаренным ей вторым шансом. Еще никогда обычный воздух не казался таким сладким и пьянящим. Даже пропитанный лекарствами, когда Сасори менял ей повязки. А когда через открытое окно до нее доносился запах цветов, травы или дождя, она испытывала истинное блаженство. Она поняла, какое же это удовольствие чувствовать вкус пищи, не важно, будь она острая или сладкая, горькая или кислая. Сакура старалась извлекать максимум наслаждения из всего, что окружало ее. Даже из острой боли, которую она чувствовала в ногах, когда с помощью Сасори училась заново ходить после того, как зажили швы. Болит, значит живешь. Значит жизнь это боль. Значит, если хочешь получать истинное удовольствие от жизни, надо хотя бы немного полюбить и боль. Принять ее как часть себя. Раньше ей часто приходилось сталкиваться с больными, страдающими людьми, инвалидами, но она никогда не задумывалась, а, может, просто боялась думать о том, что это может случиться и с ней. Какое же это оказывается счастье – иметь здоровое тело, уметь двигаться, ходить, бегать, танцевать и больше, казалось, ничего не нужно.

Сасори почти восхищался тем, с каким упорством Сакура преодолевает боль, силясь сделать хотя бы десять шагов по небольшой комнате. А после непродолжительного перерыва она снова пыталась встать на ноги и пройтись на один шаг больше. Она была готова превозмогать боль и медленно ковылять хоть целый день, но столько нагрузки на организм и почти только что сросшиеся нервы было уже слишком много. Всего должно быть в меру. Конечно же, эта упрямая девчонка снова принималась спорить с ним. И тогда он без всяких слов просто брал ее на руки и укладывал в постель, а когда она попыталась самостоятельно пройтись по комнате без его ведома, то конечно же грохнулась на пол. Сасори тогда так и хотелось придушить ее, к чертям собачьим, за непослушание. К тому же, из-за падения она могла повредить глаза. Из всех органов именно глаз является самым рискованным в плане отторжения при пересадке или имплантации. Если, скажем при трансплантации почек, не нужно стопроцентное совпадение анализов, то для глаз нужно чуть ли не все двести. Поэтому, в период заживления ни в коем случае нельзя делать каких-либо резких движений головой, не то чтобы падать! Даже Дейдара был более благоразумен, когда проходил реабилитацию. И вообще, эта девица чуть не угробила его старания, ведь операция на глазах – это почти ювелирная работа, требующая очень высоких навыков хирурга, наиделикатнейшего обращения и высокотехнологичной аппаратуры. Да все операции, которые он ей сделал, являлись шедеврами в медицинской отрасли, не иначе, а она чуть все не испортила! После этого случая Сасори на полном серьезе пригрозил ей, что применит успокоительное, если она еще хоть раз ослушается его. И плевать ему хотелось на ее обиженное сопение и на то, как мило она при этом выглядела.

Сакура начинала с ума сходить от окружавшей ее тишины, покоя, бездействия и полной темноты. Ей так хотелось выйти на улицу, погулять босиком, почувствовать, как трава приятно щекочет ноги. Она просто изнывала от скуки. Сасори был неразговорчив. А еще он бывал ужасным занудой. Одна наука в голове, и сплошные заумные термины на языке. И это его вечное кудахтанье по поводу осторожности! И все же, после того инцидента она не решалась его ослушаться. Она впервые в жизни слышала такое устрашающее спокойствие в голосе. Это как полный штиль и адская духота перед приближением тайфуна. И не знаешь, что лучше: невыносимая жара или бушующая стихия?

Сасори заметил, что девчушка как-то поникла. Загрустила что ли... Даже аппетит уже не тот. Он часто наблюдал за ней, когда она не замечала его присутствия. Авитаминоза у нее точно не было, ибо он позаботился о том, чтобы она каждый день получала нужное количество витаминов. И анализ крови очень даже хороший. Критические дни? «Исключено», - Сасори отмахнулся. Он же дает ей препарат, останавливающий цикл, чтобы избежать некоторые неудобные ситуации. Причем вполне безобидный препарат, от него вряд ли был бы какой-нибудь вред. Может, это от того, что он был слишком резок тогда? Но он не собирался извиняться или сюсюкаться с ней. Он был полностью прав в той ситуации. И все же его беспокоило такое состояние девушки. Но ему и в голову не могло прийти, что она попросту тоскует. Большинство гениев не понимают, что такое одиночество. У них всегда есть любимое занятие, которое поглощает их полностью и целиком, и они забывают обо всем на свете, даже о себе, не говоря уж об окружающих. Тогда он решил принести ей Мэри. Наука давно доказала, что пациенты выздоравливают намного быстрее, когда часто контактируют животными. И это сработало!

Сакура пришла в неописуемый восторг, когда Сасори вручил ей эту милую зверушку. Она вообще очень любила кошек. Целыми днями Сакура играла с ней, гладила, слушала, как она тихо мурлычет от удовольствия. Ей нравилось расчесывать специальной щеточкой ее гладкую, шелковистую шерстку. Мэри стала ей лучшим другом. Ночью, когда приходило время ложиться спать, кошка почему-то устраивалась на голове девушки, но Сакуре это даже нравилось. Она заметила, что стала лучше спать с тех пор, как появилась Мэри. Перед сном Сакура разговаривала со своей новоиспеченной подругой и рассказывала ей свои секреты. Она поведала ей о том, как же сильно иногда ее бесит Сасори. Что с ним невозможно поговорить на какие-нибудь обычные темы, о работе, например. Он всегда говорит о медицине, науке или пускается в философию. Нет, это конечно хорошо - быть гением, - но разве ему не хочется иногда побыть обычным человеком? А еще он бывает таким страшным. Для нее было сюрпризом, что такой человек, как он имеет домашнего питомца, да еще и такого славного. Но есть один секрет, который Мэри ни за что не должна рассказывать своему хозяину. Сакура призналась, что ей жутко нравится запах Сасори. Такой душистый, с легкой перчинкой – запах пряной гвоздики. А еще у него такой красивый голос. Правда, только тогда, когда он спокоен и не злится. Вообще эта опасность, исходящая от него, одновременно и пугает ее и притягивает. И он такой сильный. Она чувствует это, когда он стоит к ней практически вплотную и придерживает за талию, чтобы она не упала на сеансах физиотерапии. В такие моменты Сакура чувствует себя влюбленной идиоткой. Но, конечно же, она не влюблена в Сасори. Просто он ей нравится, наверное. Просто симпатичен как человек, спасший ей жизнь.

А Сасори сидел в углу, погрузившейся в ночной мрак комнаты, и внимательно слушал ничего не подозревающую девушку. Он специально сбивал запах, дабы можно было незаметно войти в комнату и понаблюдать за тем, как протекает ее сон. Но он точно не ожидал услышать такие откровения в свой адрес. Сасори давно привык к вниманию со стороны женщин и, все же, слова Сакуры на одну десятую нанометра заставили его смутиться. Девчонка ему тоже нравилась. Все-таки она была милой, когда не выставляла напоказ свои рога. Да и в медицине была очень сведуща. Не так хорошо как он, конечно, но, все же, ему нравилось, что можно с кем-нибудь поделиться своими научными наблюдениями.

С каждым днем Сакура все крепла и уже могла передвигаться без чужой помощи, но еще немного хромала. Когда она, наконец, обрадовалась, что может самостоятельно ухаживать за собой и не будет больше испытывать это трепетное чувство от близости Сасори, как он тут же принялся обучать ее йоге, дабы побыстрее привести ее в форму. Она просто не могла нормально сосредоточится на асанах, зная, что он смотрит на то, как она стоит перед ним кверху задницей. А, поскольку, она не могла видеть, Сасори приходилось показывать ей нужные стойки «вручную». В такие моменты Сакура чувствовала себя героиней эротического фильма. Может, он так ловко домогается ее, скрывая все под видом безобидных упражнений, которые, якобы, должны помочь ей поправить свое здоровье? Боже, конечно нет! Сасори – гениальный ученый, врач, хирург, убийца, черт возьми, но никак не извращенец! Это было бы уже слишком.

А Сасори просто уже устал ждать. Прошло почти пять месяцев с того взрыва на Таймс Сквер. Ему уже не терпелось приступить к действиям. Имплантаты хорошо прижились, но Сакуре надо было проходить еще месяц с повязкой на глазах, так что, микроскоп в ближайшее время простоит без дела. Он пытался устно пересказать ей результаты экспериментов с клетками Итачи, приводил формулы, но она могла представить лишь общую картину. Чтобы лучше понять, о чем он говорит, ей требовалось увидеть все самой. И раз уж он пока не может продвигать ее интеллектуально, то хотя бы подготовит физически. Ее слух и обоняние уже развились настолько, что она прекрасно обходилась и без зрения. С помощью йоги Сакура в короткие сроки хорошо разработала ноги. И тогда Сасори решил натаскать ее в джиу-джитсу.

Сакуре с детства нравились боевые искусства. Еще ребенком она просто фанатела от фильмов про самураев, ниндзя, про монахов Шаолиня и всегда подражала знаменитым актерам боевиков. Именно поэтому она и решила заниматься карате еще в младшей школе. С одной стороны, ей понравилась идея с джиу-джитсу, но с другой... Снова его близость, его запах, его руки... Все это сбивало ее с толку, лишало ее концентрации, и, в итоге, она оказывалась на полу.

Сасори терял терпение и раздражался от такой невнимательности девчонки. Она столько лет занималась карате и не могла элементарно уклониться от его атак. Когда он в очередной раз лишил Сакуру равновесия и, подхватив, аккуратно уложил на пол, чтобы та не ушиблась, он не выдержал:
- Сакура, мы сейчас не в брачные игры играем, – произнес он строго. – В следующий раз, если ты не будешь достаточно сопротивляться, я сломаю тебе ногу, и ты снова очутишься в койке.
Эти резкие слова сильно задели ее за живое. Брачные игры? Он что думает, что она поддается ему, потому что без ума от него? Сломает ногу?! Да она сама врежет ему так, что мало не покажется!

Сасори удовлетворенно отметил, что ему все-таки удалось разозлить девчушку. Вот теперь он наконец-то узнает, на что она способна. Благодаря острому слуху Сакура могла расслышать шорох его одежды, когда он делал очередной выпад. У нее была довольно хорошая блокировка, но она не спешила атаковать, видимо приноравливаясь и анализируя слабые стороны противника. Он все время пытался зайти с боку, но она чувствовала его запах и не позволяла застать себя врасплох. Тогда Сасори стал чаще атаковать ее справа, чтобы она подумала, будто бы он слабее с левой стороны. Ему не терпелось поскорее увидеть девчонку в настоящем бою. И его обман сработал. Сакура сделала стремительный, косой выпад кулаком. Сасори увернулся, и в следующий момент раздался треск проломленной двери шкафа, стоявшего за ним. Он даже приподнял бровь от изумления. С виду такая хрупкая девчушка, а такой мощный удар. А ведь шкаф сделан из очень твердого, черного дерева.
- Неплохо, – произнес он, поджав губы и разглядывая разбитую дверь.
Шкаф все-таки был антикварный. Впрочем, как и вся остальная мебель в его доме.
- Не плохо? – фыркнула Сакура и усмехнулась. – Да мне кирпичи ломать, как в носу ковыряться. Так что твоя угроза сломать мне ногу стоит под большим вопросом.
Сасори уже давно позволил ей обращаться к себе на «ты». Все-таки, за последнее время они, как-никак, сблизились. В ответ на ее слова Сасори только хмыкнул. Ему не нравилось, когда она применяла такие выражения. От девушки это звучало неэстетично. Но ему явно нравился ее настрой. Сакура могла бы стать отличным бойцом. Ее неожиданная сила будет играть ей только на руку.

Весь следующий месяц проходил в постоянных тренировках. Сакура теперь могла свободно перемещаться по дому, правда только в пределах второго этажа, так как Сасори сказал, что на первом он работает и не хочет, чтоб она ему мешала. Ослушаться его Сакура больше не рисковала. Но ее так и распирало любопытство узнать, кем же он работает, но вопросов не задавала, боясь услышать страшный ответ. Дело в том, что до нее часто долетали звуки чьих-то сдавленных рыданий, тихой музыки и шорох многочисленных ног. Это приводило ее в замешательство и даже немного пугало. Что же такое творилось в доме этого странного гения? А еще, в дни особой непогоды, до нее иногда доносилась какая-то мелодия. Красивая и печальная. Все это напоминало ей ужастики о домах с привидениями. К тому же, в последнее время ей стало казаться, что кто-то наблюдает за ней по ночам. Может, это Сасори зачем-то подкрадывается в ее комнату, а, может, это ее больная фантазия? Но, как-то раз, когда она на ночь оставила окно приоткрытым, в комнату влетел прохладный ветерок, и она учуяла слабый знакомый запах.
- Почему не спишь? – произнесла она и прислушалась.
В комнате было тихо, а запах исчез. И она начала было сетовать на свое бурное воображение, как вдруг услышала спокойный голос Сасори.
- Просто не спится.
Вот теперь ей стало не по себе. Все-таки Сасори действительно наблюдал за ней. Что все это значит?
- Почему ты здесь? – спросила она, стараясь не выдать свое волнение.
- Наблюдаю за твоим сном, – пояснил Сасори.
- А зачем? – осторожно поинтересовалась Сакура.
- При взрыве ты получила сильное сотрясение мозга. Я хочу удостовериться, что это не вызвало серьезных последствий.
- Но ведь с тех пор прошло почти полгода.
- Последствия травмы иногда могут проявиться и через несколько лет. Пока ты здесь, я буду наблюдать. Спи.
Но Сакура и не собиралась засыпать. Она с ужасом вспомнила все свои секреты, которые рассказывала мудрой и понимающей кошке Мэри, и ее стали снедать тревожные подозрения.
- Я, наверное, разговариваю во сне, правда? – решила она таким образом прощупать почву.
- Нет, – коротко ответил он.
Сакура задумалась. Если бы он слышал ее откровения, то, наверняка, рассказал бы ей об этом, ну или, хотя бы, вел себя как-то иначе. Но его отношение вроде бы никак не изменилось. Хотя, это еще ничего не доказывает, и она решила снова попробовать закинуть удочку.
- А как долго ты уже вот так наблюдаешь за мной?
- Спи, – уже более настойчиво произнес Сасори.
- А когда же спишь ты? – не унималась Сакура.
Сасори тяжело вздохнул. Этой девчонке явно доставляло удовольствие донимать его вопросами. Прямо как Дейдара.
- Я не сплю.
- Что, совсем? – недоверчиво спросила Сакура.
- Да.
- Но ведь это невозможно. Человек умрет от отсутствия сна.
- После одного эксперимента, я утратил способность спать и видеть сны,- ответил Сасори раздраженно.
Ну почему люди так любят это слово «невозможно»? Какой примитивизм! Если эта девчонка задаст еще хоть один вопрос...
- Что за эксперимент? – тут же спросила она.
- Да, черт побери, – не вытерпел Сасори – Ты когда-нибудь уснешь?
- Расскажите про эксперимент, и я засну, – попросила Сакура. В такие моменты она специально обращалась к нему в официальной форме, чтобы задобрить. – Пожалуйста, – добавила она, словно маленькая девочка, клянчащая конфеты.
- Я испытывал свой яд и отравился, – снова мрачно вздохнул Сасори. – У меня была клиническая смерть, и я провел в коме девять дней. После того, как я очнулся, я понял, что потерял способность спать. Когда я чувствую потребность в отдыхе, я медитирую.
- А как же..., – хотела было спросить Сакура, но Сасори не дал ей договорить.
- Спать, – суровым голосом приказал он ей, и Сакура больше не посмела ему перечить.

+++

На следующий день Сасори не пришел ее тренировать, передав через Лютецию, что у него много работы. И эта его таинственная работа, и их ночной разговор еще сильнее разожгли ее любопытство. Ни разу не увидев его лица, он теперь казался ей каким-то неземным существом. Его гениальность неизмерима, он силен, быстр, обаятелен... Он хладнокровный убийца и, вместе с тем, умел стричь и красить волосы. Когда он впервые предложил подравнять ее опаленные пряди, Сакура чуть не лишилась дара речи. Есть ли что-то, чего он делать не умеет? Она не удивится, если у него окажется лазерное зрение, и он будет обладать телекинезом. Хотя, если подумать, он не умеет вести простые разговоры «ни о чем». А как она мечтала, наконец, увидеть его лицо! Она никак не могла забыть ту красную прядь волос, выглядывающую из-под капюшона. Неужели у него красные волосы? Такой яркий и вызывающий цвет у такого взрослого мужчины? По той информации, которую она узнала из досье, что показывал ей Шикамару, и по ее приблизительным подсчетам выходило, что ему уже около сорока лет. Сасори не любил рассказывать о себе. Он всегда только раздражался, когда Сакура пыталась что-либо у него выпытать, как и вчера. Ее снедало столько вопросов! Какие же у него черты? Какой он национальности? Какой у него цвет глаз? Красив ли он или уродлив? Интересно, как отразилось полное отсутствие сна на его лице. Есть ли у него мешки под глазами или глубокие морщины? Побыстрее бы уже избавиться от этой ненавистной повязки и увидеть, наконец, собственными глазами лицо человека, который спас ее и подарил новую жизнь! Но каждый раз, когда она спрашивала Сасори о том, когда уже можно будет снять бинты, он всего лишь коротко бросал ей: «Скоро», и было бесполезно расспрашивать его дальше.

Целый день Сакура просидела на подоконнике с посапывающей у нее на руках Мэри. Хоть Сасори и раздражал ее иногда своими наставлениями, но без него как будто чего-то не хватало. Прислонившись лбом к холодному стеклу, Сакура представляла себе снегопад, ведь уже было начало февраля. Интересно, какова зима в Нью-Йорке? Отличается ли она чем-то от зимы в Токио? Хотя, весна здесь, должно быть, не такая красивая, как в японской столице. Одно только зрелище цветущей сакуры чего стоит! Сакура любила весну и не любила зиму. И имя у нее такое, потому что она родилась как раз в период цветения сакуры.

Когда часы возвестили семь часов вечера, она все-таки решила проверить, не идет ли на улице снег и, отворив окно, протянула руку наружу. Свежий, морозный воздух приятно щекотал кожу, и Сакура кончиками пальцев почувствовала пару холодных хлопьев, которые тут же превратились в мокрые капли. Вдруг откуда-то снизу она услышала ту самую грустную мелодию. Сегодня она звучала намного отчетливей, чем когда-либо. Раньше Сакура никак не могла понять, что за инструмент издает такие красивые, вибрирующие звуки. Теперь она не сомневалась в том, что это была виолончель. Ей вспомнились слова Сасори, когда она очнулась после операции: «Смогла бы ты действительно продолжать жить, продолжать радоваться каждому мгновению... звукам виолончели, а не существовать...». Неужели это он сейчас играл эту печальную, но вместе с тем полную страсти мелодию? Сакура внимательно прислушалась. Вот после высокой ноты виолончель вдруг зазвучала чуть ниже, настороженно и как будто угрожающе, заставляя сердце биться быстрее, вызывая во всем теле непонятный озноб. Затем полились те самые печальные звуки, задевающие самые глубинные частички души, заставляя ее трепыхать, словно пламя свечи на ветру. Но тут подул сильный ветер, унося в сторону чарующие звуки, и Сакура, соскочив с подоконника, ринулась к двери. Ей, во что бы то ни стало, хотелось узнать, откуда доносится эта меланхоличная и, в то же время, такая пленительная музыка. Она неуверенно ступала по лестнице на первый этаж, проверяя и отсчитывая ступеньки. Вот она почувствовала холодный, деревянный пол у себя под ногами и, вытянув чуть вперед руки, медленно пошла на слабый звук. С каждым шагом мелодия звучала все громче и отчетливей, заставляя все внутри нее волноваться и переворачиваться. Сакура осторожно проводила руками по мебели и предметам, попадавшим ей на пути. Обстановка на первом этаже была для нее полностью незнакома, и у нее создавалось впечатление, будто она попала в другой, потусторонний мир. Это впечатление усиливал запах сандала и горящего воска, будто она находится не в доме, а в храме на панихиде.

Она не чувствовала, как замерзли ее босые ноги, но она ощущала легкую вибрацию, исходящую от пола, и ей в лицо, словно поток теплого воздуха, хлынули будоражащие душу звуки. Сакура остановилась не в силах больше сделать и шага, настолько захватила ее эта плачущая, грустная, но, в тоже время, такая эмоциональная мелодия. Эта музыка заполняла ее всю целиком. Она вызывала в ней такие противоречивые ощущения. Ее, то обдавало арктическим, ледяным воздухом, то жаром обуреваемых страстью чувств. Она ощущала опасность и нежность, боль и блаженство, и такую невыносимую печаль и тоску...

Ее пальцы лихорадочно распутывали марлевый узел на затылке. Длинные полосы бинтов бесшумно упали на пол. В небольшой комнате, освещенной лишь пылающим в камине пламенем и двумя небольшими канделябрами на резном столе, спиной к ней сидел человек, немного наклонив голову к грифу, и слегка покачивался в такт музыке. Кроваво-красные волосы и этот запах, который она не спутает ни с каким другим. Это действительно был он. Сасори...

Его руки легко скользили по струнам виолончели; раздались последние россыпи пронизывающих звуков, и наступила тишина - глухая и давящая. Сакура, которая до этого с замиранием сердца вглядывалась в смутные очертания мужчины, шумно выдохнула и он, обнаружив, что находится в комнате не один, резко обернулся и встал.

Сакура потрясенно уставилась на эти правильные черты лица. То, что она увидела, было совершенно необъяснимо и невероятно. Она услышала его голос, который развеял все ее сомнения в пух и прах. Перед ней стоял тот, кто дал ей эти новые глаза и новый шанс на жизнь...

-----
Некоторые моменты о Сасори взяты из жизни человека по имени Яков Циперович. Информацию о нем можете найти в гугле.