Сон. Глава 4.

Изуна честно пронёс Мадару за закорках добрых десять метров, после чего братья со смехом рухнули в кусты на краю поляны у дома. Хаширама фыркнул, немного смущаясь такому проявлению радости встречи у взрослых людей, и, вдруг ощутив запах горелого, перестал пялиться в окно. От поджаренного куска хлеба поднимался дымок, но это Сенджу сам съест – он ещё был ничего. Завтрак сегодня лёг на его плечи, так как младший Учиха слишком устал, и Хашираме было бы слишком неловко смотреть, как тот готовить, а Мадара… Мадара, который в любом случае всё утро не видел ничего, кроме брата. Казалось, что мир старшего Учиха сузился до рук, лица и глаз близкого ему человека, поэтому Хаширама даже тянул с завтраком, не желая отвлекать их друг от друга.
Но чайник вскипел, и братья как раз вернулись в дом. В волосах Изуны терялись травинки, а Мадара светился радостью и был бы счастлив приклеить себя к брату. Хаширама поймал взгляд младшего и вежливо отвернулся.
- Иди, умойся, - шепнул Изуна брату, который и в самом деле перепачкался. Мадара помедлил, но послушно убежал.
- Ребёнок он… - пробормотал Сенджу очевидное, но Учиха его не услышал. Подойдя ближе, посвежевший со вчерашней ночи юноша потеснил Хашираму от раковины и открыл кран. Руки его были измазаны в травяном соке.
Сенджу раскладывал хлеб и омлет по тарелкам, преувеличенно внимательно следя за тем, чтобы у Мадары оказались самые лучшие куски, а у него самого – самые горелые. Изуна тщательно мыл руки тем мылом, которое использовалось только для посуды. Краем глаза Хаширама заметил возле его уха не сбритые волоски.
- Я нашёл врача, - негромко и как бы между прочим сказал Учиха. – Далеко.
- Какого? – рассеянно отозвался мужчина и опомнился слишком поздно.
- Для Мадары, какого ещё, - агрессивно.
Хаширама поморщился, жалея, что не вовремя задумался и не сообразил сразу.
Подробней спросить сейчас не вышло. Вернулся Мадара, все сели за стол. Старший Учиха рассказывал Изуне всё, что произошло за время его отсутствия, не следуя скучному хронологическому порядку и глотая половину гласных. Сенджу растерял весь аппетит и неохотно грыз пересушенный кусок хлеба, съев от силы половину своей порции.
Когда младший Учиха доел, но старший ещё не закончил болтать, Хаширама незаметно забрал у Изуны тарелку, заменил её на свою и принялся тихонько прибираться, стараясь не мешать. При всём при том лишним он себя не ощущал уже.
Странное чувство.

Надежды расспросить Изуну подробней после завтрака не оправдались. Мадара непременно хотел показать брату места, где они гуляли, поэтому ушли они почти сразу; младший Учиха не дал к себе подойти и переговорить наедине.
Бросив Хашираму в одиночестве, братья ушли. Сенджу домыл посуду и поднялся в святая святых – комнату братьев Учиха, решив осторожно прибрать царящий в ней бардак, если таковой обнаружится.
Обнаружится. Видимо, у Изуны не было сил убираться. Мужчина хмыкнул, собрал с пола подушки и кинул их в изголовье. Одно одеяло смятым комом валялось в ногах, второе лежало более-менее ровно. Расправив второе, Хаширама решил застелить вторым поверх, когда взгляд задержался на нескольких тёмных пятнах на белом пододеяльнике. Никакой шиноби этот бурый цвет ни с чем не спутает.
И глупо было б думать, что это кровь Мадары.
Одеяло Сенджу положил так, чтобы крови не было видно: пятно было крохотным и его ещё нужно будет предъявить Изуне, чтобы не отказывался от помощи. Не стоило ожидать от него вчерашней покорности.
В окно постучали. Второй этаж, Мадара не полезет, Изуна увернётся; Хаширама метнул кунай в окно до того, как подумал об этом. Послушный сокол отлетел на пару взмахов крыльев, но не улетел, а вернулся на узкий подоконник.
- А, это ты…
У Сенджу от сердца отлегло. Необычный красноватый цвет перьев, пятнышко на лапе – единственный почтовый сокол, которого удалось воспитать из последнего выводка охотничьих. Последний не значит недавний: Тимоко переносила донесения и умело перехватывала чужих почтовых голубей не первый год, а так же всегда безошибочно находила своих хозяев. Так что Хаширама не удивился ей – инстинкты загадка для людей.
Мужчина открыл окно. Соколица пересела ему на руку и недовольно нахохлилась. Сенджу улыбнулся и ласково погладил её по перьям над клювом.
- Ну-ну, не обижайся. Я же не знал, что это ты.
Птица послушно протянула лапу, и Хаширама снял с неё маленький цилиндрик. Брат, как всегда, краток, однако узкая полоска бумаги оказалась длиннее, чем мужчина ожидал. Тобирама в восхитительных крепких выражениях изъяснялся, что он думает на счёт их с Мадарой незапланированной тренировки неизвестно где, однако между строк пряталась благодарность за отсутствие помех при стройке. Младший Сенджу искренне считал, что Хаширама слишком всем мешается, а с кланом Учиха проще вести дела без их лидера.
Тем временем, грозный глава клана Учиха вернулся с братом из лесу и, заметив Сенджу в окне, помахал ему рукой:
- Пошли гулять!
Хаширама улыбнулся и убрал письмо за пазуху.

Как предвестие будущих осадков, воздух стоял густой, дышалось тяжело; жарко и душно. Мадара и Изуна скрылись где-то в теньке ближе к воде, но Сенджу не пошёл их искать. Мысли походили на вязкую кашицу и только сильнее плавились и растекались из-за жары. Между деревьев забрезжило что-то светлое, и мужчина как в тумане поплёлся туда.
Оказалась берёзовая роща: светлая листва, бело-серые стволы деревьев. Здесь было солнечней но, парадоксально, не так парило. Хашираму это не сильно спасло – шея уже взмокрела, и он завидовал Мадаре, для которого брат благополучно захватил завязку для волос. Плюхнувшись на колени, Сенджу стал искать морошку, и лишь спустя пятнадцать минут понял, что морошку глупо искать на пригорке, да ещё и в берёзовой роще.
Моргнув в попытке согнать сонное марево, мужчина зевнул и заметил в траве тёмные невысокие кустики. Приглядевшись, он распознал мяту – пахучую, с бархатистыми наощупь листьями. Что ж, мята тоже хорошо, пусть будет.
Братьям Учиха отчего-то не хотелось мешать.
Хаширама услышал то ли намеренный, то ли случайный шорох, но никак не среагировал и почти не удивился кончику куная у своей сонной артерии.
- Лучше чуть ниже, - поправил он, не отвлекаясь от перебирания листов мяты и ощущая затылком чужое дыхание.
- Лучше кому? - вкрадчиво.
- Так попадёшь в кость, кунай может застрять.
Почему-то Сенджу не сомневался, что это своеобразная беззлобная месть за бритьё: ты мне водил лезвием у горла, и я тебе. Получается, они с Изуной теперь квиты.
Учиха негромко хмыкнул и убрал нож.
- Шея у вас мокрая, - всё так же из-за спины, и Хаширама остро представил, как Изуна ощутил запах его пота. Это не стыдило – волновало немного.
- Так жарко же, - мужчина пожал плечами. – Волосы убрать нечем.
Юноша хмыкнул ещё раз, но как-то по-другому. Сенджу терпеливо ждал, давая ему возможность самостоятельно оказаться в поле зрения. Послышался тихий шелест мягкой ткани и примятой травы; Учиха сел на колени.
По коже мужчины побежали мурашки и стекли за шиворот на спину, как ледяной водой окатили. Пальцы Изуны, случайно коснувшиеся его загривка, были холодными, как Сенджу догадался, от воды в ручье. Учиха аккуратно собрал волосы Хаширамы в низкий хвост и крепко завязал у корней волос. Мужчина осторожно качнул головой – завязка хорошо держалась, а коже сразу стало легче и прохладней.
Вот теперь точно квиты.
Младший Учиха поднялся и, обойдя Хашираму, с любопытством глянул на его занятие.
- Это зачем?
- Просто так, - уклончиво отозвался Сенджу, не собираясь признаваться, как сглупил изначально с морошкой.
К его удивлению, Изуна опустился рядом с ним и принялся помогать: срывал лучшие листья мяты и складывал их на расстеленный Хаширамой лист папирусной бумаги. Потом они свернут его, свяжут леской и спокойно донесут всё до дома.
- Где Мадара? – задал Сенджу закономерный и осторожный вопрос.
- С клоном. Мы заводь нашли, он там лягушек ловит.
- Измажется весь… - рассеянно.
Учиха тепло фыркнул.
- Отмоем.
Хаширама кивнул, спокойно дожидаясь. Учиха не оставил бы брата всего лишь с клоном просто так, и Сенджу подумал, что тому надо переговорить.
И не ошибся – юноша продолжил утренний разговор, словно не прошло нескольких часов с того момента на кухне:
- Я нашёл врача для Мадары. В смысле, конкретного врача.
Изуна сделал паузу, дав возможность Хашираме задать вопрос, но на этот раз он предпочёл молчание.
- Это тот самый врач, который когда-то осматривал Мадару и предостерёг о таких последствиях, - буднично добавил юноша, словно говорил о человеке, которого видел месяц назад или хотя бы год.
Хаширама вытаращился на него, не веря, и только сейчас заметил, что смоляные волосы Изуны распущены по плечам; тонкие пряди еле-еле прикрывали шею, так как большую часть волос он всё же стриг, оставляя лишь немного длинными.
- Это ты…как? Что, где? – вырвалось у Сенджу, хотя он не мог устно сформулировать все вопросы, которые хотелось обрушить на младшего Учиха одновременно.
- Две недели пути спокойным ходом, - Изуна покосился на заросли, за которыми оставил старшего брата. – Хотя, может, три, ночью идти вряд ли выйдет.
Кивком Хаширама дал понять, что понял его. Учиха изначально сделал скидку на их скорость, хотя если выносливость Мадары уменьшится, то совсем немного, но Сенджу не сомневался, что ночевать придётся рано – Мадара испугается путешествовать ночью или в сумерках.
- Но может и повезёт, - вдруг изменил своё мнение Изуна и, поймав непонимающий взгляд, пояснил: Мадаре всегда нравились ночные переходы, возможно, он это помнит, и нам не придётся останавливаться до темноты.
Сенджу взял кунай и потянулся в сумку на поясе. На языке вертелся вопрос: а не может ли этот лекарь сам прийти к ним? Мужчина примерно представлял, как он далеко, если младший Учиха за пару дней пути сбил себе ноги в кровь.
Но всё же у Хаширамы не было уверенности в правильности решения, принятого Изуной в одиночестве.
- Почему именно хорош? Если бы он был так талантлив, то кланы б о нём знали. Или вообще какой-нибудь клан пристроил его к себе. Кстати, почему вы этого не сделали?
Лекари, тем более, талантливые, представляли из собой куда большую ценность, чем оружие, одежда, рис или мясо. Медики могли то, что не умели воины-шиноби – лечить, оживлять тех, кого уже, казалось бы, опалило дыхание смерти; поэтому Хаширама и стал сам изучать это тонкое искусство, в глубине души понимая, что не обладает талантом.
Это была его тайна, которую не знали посторонние. Либо ты умеешь убивать и спасать, убивая, либо ты врач – и Сенджу умел первое. Правда, он обнаружил интересную способность, идущую от генов мокутона, к восстановлению его тела, но пока её не до конца изучил. И как применить этот навык к другим людям?
Да, он поднялся выше многих: выше врачей Учиха, выше лекарей своего клана, хотя и не намного, но ощущал сосущую пустоту и ощущение, что он делает не то или не так, преследовало его всегда. Как будто в нём отсутствовал какой-то крохотный кусочек, нечто очень важное…
С этим гадким чувством он вытащил с порога мира живых Изуну, и теперь ему стало немного стыдно за своё сомнение.
- Вы не понимаете, - справедливо возмутился младший Изуна. – Кланам такой врач не нужен был, он не умеет лечить раны от мечей. Не умел. Зато, - он постучал пальцем себе по виску, - он умеет понять, что за шум и голоса в голове и помочь больному их утихомирить.
Хаширама кивнул, застыдив себя сильнее.
Последствия травмы головы. Биполярные расстройства. Блаженные, душевнобольные. Стоило сразу понять, какой у лекаря профиль; действительно, в войну кланы не стали б тянуть с собой такой балласт и тратить общие деньги на лечение. Тем более никто толком и не знал, как это лечить – область невостребованная, вот никого и не было. И сейчас не то, чтобы есть. Сенджу посмел предположить, что тот врач едва ли не первый начал изучать течения мыслей и тайны подсознания людей и невольно проникся уважением к этому человеку.
- Вот поэтому только он Мадаре и поможет, - заключил Учиха, проделывая сенбоном дырочки в бумаге.
Хаширама ничего не ответил и туго затянул хрупкий узелок.

Весь оставшийся день в глазах Изуны читалась суровая решимость выйти завтра, как только проснётся с утра Мадара, но Сенджу не нравилась эта затея. Младший Учиха был плох, особенно ноги – ему требовался отдых. Да и Хаширама не забыл о пятнышке крови на постели братьев Учиха.
Старший Учиха лёг сегодня рано, раньше обычного: свежий воздух леса, где они провели в итоге весь день, опьянил его, а мятный чай успокоил и заставил крепко уснуть. Отправив ответ брату вместе с отдохнувшей Тимоко: соколица спокойно могла лететь ночью, - Сенджу вернулся в дом, проверил на всякий случай замки и обнаружил на диване Изуну. Юноша читал, но, возможно, совсем недавно перестал это делать. Теперь книга накрывала его лицо, и он лежал неподвижно с вытянутыми ногами.
Вид его ступней Хашираме не понравился. В груди что-то болезненно сжалось.
- Эй, ты спишь? – осторожно спросил он.
Изуна не ответил.
«Может, на самом деле спит?» - подумал Сенджу. Мужчина осторожно подцепил книгу за переплёт и поднял её. Изуна не спал – на его лице, покрытым каплями испарины, не осталось ни капли живой крови под кожей, губы обметало, а взгляд лихорадочно блестел. Хаширама похолодел от ужаса, заметив прилипшую к боку ткань одежды.
Он знал, что там, под балахоном.
«Чёрт!»
Не осторожничая, Сенджу вздёрнул юношу и разорвал край тонкой кофты. Изуна взвыл от боли, в уголках его глаз выступили слёзы. Мужчине хотелось его грубо обругать за то, что дотянул до такого, но он вспомнил, что у больных часто путаются мысли и трудно бывает принять верное решение. Убедившись, что кровь не течёт и уже подсохла, Хаширама куда бережней уложил его на пол. Учиха уткнулся в свою руку, спрятал лицо и тихо заскулил, как раненный зверь. Ещё он дрожал, и Сенджу это немного смутило.
Младший Учиха опытный шиноби, однако, на него столько навалилось.
«Сколько же тебе лет?..»
Руки действовали вне зависимости от растерянных мыслей, глаза внимательно изучали рану. Ничего страшного, вскрылась от неосторожного движения в пути. Но Учиха торопился и в спешке вовремя не заметил, а сейчас…
Кто знает, почему он молчал. Хаширама не смел спрашивать.
Открывшийся рубец ещё не успел стать шрамом, но в будущем он будет огромным. Кожа там, где был разрез, ещё оставалась нежной и розовой, и вокруг неё всё воспалённо покраснело. Сенджу оставил Изуну одного буквально на полминуты – сходил за аптечкой; в голове стоял образ его искажённого лица, когда младший Учиха умирал.
За это время парень успел взять себя в руки. Озноб, бивший его, теперь был всего лишь физиологической реакцией тела.
- Скоро могло перерасти в лихорадку, - строго сказал Хаширама, чтобы Изуна знал, какую глупость совершил. – Лежи смирно.
Юноша не пошевелился, будучи не в состоянии отвечать.
Гноя в ране, к счастью, ещё не появилось. Красная плоть виднелась в разрыве, от которого нехорошо тянуло жаром. Кровь уже свернулась, но в плотной корочке было множество повреждений.
Сенджу порылся в аптечке. Все эти таблетки, пилюли, колбочки, - он знал их сильное действие и всё равно не до конца доверял, предпочитая знать, что наносит на свою или пациента кожу и из чего сделано то, что он глотает.
- Я обойдусь, - с трудом просипел Изуна.
- Молчи.
Наконец, найдя мазь со знакомым названием, Хаширама втёр её вокруг раны. Такой анестезии должно хватить: гноя не было, но корочку следовало удалить, чтобы добраться до мышц и всё обеззаразить.
Несмотря на обезболивающее, Сенджу постарался сделать всё быстрее, замечая, как Учиха едва вздрагивает от касаний к себе. Мужчина знал это чувство, когда кто-то трогает твои голые мышцы.
По воспалившейся коже вне раны Хаширама просто нарисовал йодную сетку, надеясь, что этого хватит. Наложив мягкую повязку, мужчина сбегал за стаканом воды и дал Изуне выпить антибиотик. Не слишком полезно, но лучше пусть живот болит, чем лихорадка будет от не потухшего очага заражения.
На щеках младшего Учиха оставалась мертвецкая бледность, а под глазами потемнели мешки усталости. С трудом усадив его, Сенджу сделал тугую перевязку и неловко погладил по спутавшимся и влажным от пота волосам. Изуна инстинктивно потянулся к теплу и беспомощно потёрся о ладонь. Больше всего сейчас Хашираме хотелось, чтобы с ним всё было в порядке и ничего не случилось в будущем.
Даже больше, чем возвращения нормального Мадары.
От этого сделалось жутко. Уложив юношу обратно, Сенджу занялся его ногами. Мозоли и ссадины никто не потрудился обработать как следует, на щиколотках оставались следы от лопнувших пузырей с жидкостью.
Изуна проходил сегодня по лесу целый день…
А ещё Мадару таскал, возился с ним, тяжёлым.
Ошмётки кожи Хаширама аккуратно срезал, кровяные мозоли залил перекисью. На её шипение Учиха дёрнулся, но от ласкового поглаживания по голой голени как-то странно всхлипнул и совсем затих.
Некоторое время Сенджу не осмеливался шевелиться и грел в руках грубые узкие ступни. Изуна не возражал и в целом никак на это не реагировал. Парень пошевелился, когда Хаширама уже начал думать, что он уснул.
- Что такое? – тихо произнёс Сенджу.
Учиха без слов посмотрел в потолок и перевёл взгляд в сторону лестницы. Но мужчина покачал головой – рану тревожить не стоило, а у Мадары крепкая хватка взрослого шиноби при обычном объятии.
В глубине чёрных, как колодцы, глаз Изуны колыхнулась тревога.
- Всё хорошо, я с ним побуду, - заверил его Хаширама.
Видя, что юноша колеблется, но не находит сил спорить, Сенджу выпустил его ноги из рук и прокрался в спальню за одеялом и подушкой. Внизу он понял, что сглупил: Изуне можно было дать и собственное одеяло. Младший Учиха ждал его, свернувшись клубком насколько позволяла перевязка и ёжась, хотя в комнате было тепло.
Такой маленький, с голыми плечами, худой; несравнимый с братом по ширине плеч.
Младший.
Хаширама сунул ему под голову подушку и заботливо укутал, подтыкая одеяло под ноги. Учиха слабо зашевелился, устраиваясь, и, сонно на него посмотрев, зевнул.
- Спи, - шепнул Сенджу и, не удержавшись, снова провёл по его волосам рукой. – Не ложись на больной бок.
Изуна ещё раз зевнул и уткнулся носом в подушку, отворачиваясь от света лампы. Хаширама убрал аптечку и мусор, приоткрыл окно, потушил свет, и, захватив свои вещи, отправился ночевать к Мадаре.