Сон. Глава 8

Пыль летела с полок, пола и, местами, даже стен. Впрочем, со стен больше летела внезапно образовавшаяся там паутина. Старший Учиха активно сшибал паучье ткачество из углов: веником как мечом орудовал. Изуна взял на себя второй этаж, Хаширама – первый, и убирали с взаимно-равномерным отвлечением на Мадару, за которым требовался глаз да глаз.
Дом постепенно наполнялся звуками, дышал чистотой и свежестью из лесу через открытые окна и двери. Сбежав от всех сюда с Мадарой, младший Учиха, разумеется, не озаботился уборкой, поверхностно смахнул разве что, и сейчас комнаты становились уютными и родными, от благодарности, должно быть.
В процессе перешучивались. После давешней драки Хаширама не мог смотреть в глаза Изуне, однако с удивлением обнаружил, что это взаимно. И странно выходило: без злости, чуть нервничая и краснея. Стоило пересечься взглядами, как кто-то один старался тут же отвернуться, а у Сенджу бежало горячими искорками щекотки по коже и собиралось в груди, накапливаясь и отражаясь полусмехом на губах. Изуна замечал – пихал в бок, сыпал ехидными комментариями; в разрез его интонациям, щёки Учиха полыхали красным румянцем на белой коже. Странное и тягучее к Изуне, от Изуны, становилось больше, крепло, вплетая в себя положительные эмоции и ответную реакцию, душу грело.
Хорошо становилось.
Хаширама готов был даже на некоторое время забыть о брошенной Конохе.
Уборка не слабо затянулась. Вроде бы начинали утром, отдохнув ночь с дороги, и вот уже закатными красками плеснуло в небо. Поужинали тем, что оставалось после путешествия, и рисом, так как на всякий случай не оставляли скоропортящихся продуктов, а новые ещё предстояло купить завтра.
Обшарив полки, Сенджу обнаружил у дальней стенки небольшую керамическую бутылочку. Открыл, принюхался, хмыкнул. Судя по ударившему алкогольному духу, саке было крепким и терпким, настоявшимся. Сам Хаширама такое пил очень редко – когда хотел либо напиться с горя потери очередного бойца, либо дать себе развеселиться в череде одинаковых дней, полных пепла и праха войны.
И откуда оно здесь вообще?
Учиха ушли на улицу, так что ему никто не мешал. Мужчина вылил прозрачную жидкость – бутылочка оказалась куда вместительней, чем можно было сказать на глаз – и немного подогрел, надеясь, что не переборщил. Чарок не нашлось, что не удивительно, в общем-то, поэтому Хаширама решил, что можно и из горла.
Интуиция подсказывала, что Изуна не откажется.
Вечер в этих краях приходил быстро. Восток уже затянуло чернотой, а под деревьями в отдалении вышли на прогулку ками и их тени. Перед домом Мадара ловил в ладони светлячков, множество которых затерялось в высокой траве. Чем темнее становилось, тем ярче светились насекомые крохотными фонариками.
Младший Учиха сидел на узкой веранде, спустив ноги на землю. С отрешённым выражением лица он следил за братом, но, кажется, видел только ему понятные дали.
Или пустоту.
Сенджу опустился рядом с ним на остывшие с тёплого дня доски. Изуна отреагировал только на стук бутылочки о дерево. Посмотрел сначала на неё, затем – на Хашираму, удивлённо-непонимающе, но в чернильных глазах мужчине померещились такие демоны, что стало не хватать воздуха.
- Издеваетесь?
- Да ладно тебе, мы оба знаем, что покупал его не я.
- Я не собирался… - начал было он оправдываться, но вдруг сердито мотнул головой. Отросшие пряди упали Изуне на лицо, делая юношу копией Мадары. – К чёрту, давайте.
Хаширама довольно хмыкнул.
- Чарок не нашёл, - сообщил он. - И я грел.
- Чарок и нет… - пробормотал Учиха, внимательно следя за тем, как Сенджу делает первый глоток прямо из горла. Так как сильно пьянеть мужчина не собирался, то выпил совсем немного, и передал бутылочку Изуне. Его узкие жилистые пальцы обожгли так, как совсем не должны обжигать руки человека своего пола.
Впрочем, об этом Хаширама мало задумывался.
Судя по движению острого кадыка Учиха, в отличие от Сенджу он над опьянением не задумывался. Изуна шумно и коротко выдохнул, и Хаширама подумал, что с кухни следовало захватить хоть что-то, чтобы не пить впустую.
Мадара поймал очередного светляка. Свет от него красиво очертил необычайно молодое – без тяжести смертей и горестей – лицо старшего Учиха. Сенджу невольно улыбнулся отражением его непосредственной незамутнённой ничем радости и пропустил то, как Изуна отпил снова: многовато для начала и без закуски.
Хаширама забрал у него саке как бы для себя и обнаружил, что половина уже исчезла. Учиха подобрал под себя босую ногу и положил подбородок на колено. Тишина не угнетала, но заставляла появляться странным мыслям, несомненно, связанным с дракой в лесу…
С близостью.
С тактильным контактом.
Можно было бы сейчас протянуть руку, коснуться волос и ощутить их мягкость, пропустить через пальцы длинных лёгкий хвост. Провести по нежной коже за ухом, следя за реакцией, ведь часто там местечко чувствительное. Развернуть к себе, наклониться…
А вот это уже лишнее.
- Может, зря мы? – сказал Изуна, и Хаширама его не понял.
- О чём ты?
- О нём, - юноша кивнул на брата: спокойно, но брови изогнулись над переносицей, словно всего от пары глотков алкоголя слетела с лица маска. – Зря лечим… То есть…
Учиха стал вслепую искать сосуд, и Сенджу сунул ему в ладонь. Изуна нервно отпил, резко поставил обратно, едва не уронив.
- Посмотрите на него, - болезненно, сдавленно. – Он же счастлив, посмотрите? Зачем мы хотим вернуть его в его жестокую жизнь?
Вина терзала Изуну – явно, открыто. Хаширама растерянно перевёл взгляд на старшего Учиха. Ему не приходила в голову такая мысль, потому что, честно говоря, мужчина мыслил проще. Вернуть Мадару, настоящего Мадару, чтобы говорить и быть ему другом: что могло быть очевидней и прозрачней?
Однако внезапно ясная действительность стала вероломным оборотнем и показала иную свою сторону. Потому что Изуна был прав.
Мадара светился. Мадара улыбался простым светлячкам, словно маленькое чудо увидел. Мадара смеялся часто и, пускай не звонко, но искренне и шумно. Мадара был в том детстве, которого не досталось никому из них в суровом мире войны между кланами.
И в определённом смысле он это заслужил.
Младший Учиха тихо и всхлипнул, и Хаширама ошарашенно посмотрел на него. Изуна морщил нос, как ребёнок, держался ещё. Мысль, что этот человек ещё умеет плакать, была такой же новой и гораздо сильнее резала по сердцу.
Это алкоголь.
Это просто он выпил всё почти один за минуту и быстро опьянел.
Хорошее объяснение, хоть и не слишком правдоподобное. После оно обязательно спасёт чужую гордость.
Сенджу приткнул Изуну себе в плечо, и Учиха отчаянно вжался.
- Я страшный эгоист, - произнёс он свистящим шёпотом. – Я это делаю только ради себя… Не смогу так всегда, хотя лишу его счастья, вернув.
- Неправда, это иллюзия, - попытался утешить – успокоить? – его Хаширама, но уверенности в собственных словах не чувствовал. – И я тоже эгоист.
Изуна стиснул ткань его одежды на боку. Плечи дрогнули, а Сенджу полноценно его обнял, упрятывая. Учиха обхватил за пояс, заставив мужчину вздрогнуть.
И нет, он всё же не плакал.
Разумеется, нет.
Только выдуманной виной мучился.
Мадара подбежал, как только заметил. Или сначала ощутил интуитивно, и поэтому сразу же пошёл к брату: часть забытой жестокой жизни, но крепкие нити красными стежками связывали их раз и навсегда. Хашираме хотелось верить, что так не только с Изуной, но сейчас он себе не позволил домыслов.
- Ты плачешь? – спросил старший Учиха растерянно, ведь для него совсем не было причин плакать. – Братик?
Младший Учиха отстранился от плеча Сенджу, но из объятия не вывернулся. Хаширама не смотрел на его лицо, потому что не хотел знать, какое оно сейчас: сухое и искривлённое от того, что по-настоящему плакать не выходит у ожесточившейся души, мокрое и с покрасневшими глазами от всё же пролившихся слёз, которых Изуна мог стыдиться, или скорченное от обманчивой слабости.
- Всё в порядке, - прошептал Учиха: это хорошо, Сенджу не разобрал ничего по голосу. – Я в порядке.
- У тебя лицо мокрое…
Мокрое.
Вот же.
Закрыв глаза, Хаширама уткнулся ему в волосы – мягкие, как он мечтал. Вихры на затылке и макушке топорщились и щекотали. Изуна перешёптывался с братом достаточно громко, чтобы услышать, но для этого необходимо было слушать, а мужчина закрыл себя от чужой близости и ласки.
Это их, им принадлежит. Какие-то там Сенджу ни к месту.
- Хаширама словно влюбился, - сказал Мадара.
Мужчина расслабленно угукнул и только потом осознал, что сказал Учиха. Дёрнулся, к щекам краска прилила, и Хаширама порадовался, что его кожа не настолько светлая, как у нервно посмеющегося Изуны.
А взгляд у старшего пытливый, внимательный.
- Э… это он так шутит, - выдавил младший Учиха.
- Не-а, - Мадара качнул головой. – А ты согласился, - он хихикнул. – Ты не можешь взять братика в жёны, Изу не девочка.
- Я знаю Мадара, знаю… эм…
Старший Учиха зажал рот ладонью, хихикнул, как дети, которые только-только начали интересоваться поцелуями, но им это всё ещё смешно. У Хаширамы сердце заколотилось и захотелось провалиться под землю.
Сенджу давно не было настолько неловко, если не никогда.
Вдруг Мадара пристально посмотрел ему в глаза. Хаширама обмер, всем богам и демонам молясь, чтобы Изуна ничего не заметил. Это лицо, эти глаза - взрослый, взрослый! – они ухмылялись и мельком приглашали, но не к себе, хотя умом смутно понимал, что настоящий Мадара, будь он в себе, отгонял зверем от Изуны кого угодно. Однако сейчас проскользнувшее понимание чего-то недоступное даже пока что самому Сенджу обернулось странным одобрением чего-то в будущем.
Наваждение пропало так же внезапно, как и появилось. Старший Учиха обхватил на мгновение руками брата, сказал что-то ему на ухо и убежал в дом.
- Надо за ним?..
- Нет, - Изуна качнул головой. – Ну… он сказал, что спать пойдёт. И чтобы мы сидели здесь.
- Всё будет хорошо?
Учиха прикрыл глаза, к чему-то прислушиваясь: то ли к звукам и чакре в доме, то ли к собственной интуиции. Затем осторожно кивнул.
Смущение вернулось, окатило с головой. Жаль саке больше не осталось, только пару капель на донышке. Хаширама бы не отказался быть сейчас хоть немного пьяным, и того, что он выпил ранее, явно не хватало.
К тому же, Изуна почему-то до сих пор не сбросил с плеч его левой руки – с острых-преострых плеч. И с пояса правую тоже – такого худого-прехудого пояса, особенно под ладонью, пускай Сенджу и знал, что стоит провести с нажимом, то ощутишь сильное жилистое тело, а вовсе не воображаемые хрупкостью и нежность.
- Я… это… - Хаширама замялся, отвлекаясь от чего-то мощного, тёмного, жуткого, но притягательного, скапливающегося в солнечном сплетении. – Честно говоря, я не прослушал, что он сказал… Вот и рефлекторно…
- Рефлекторно согласились, да? – с энтузиазмом поддакнул Учиха.
- Да-да, именно!
Сенджу опустил голову. Изуна нервно кусал себе нижнюю губу. С его щёк ещё не исчезли красные пятна, хотя, возможно, так падают последние лучи алого заката, который окрасился в цвет крови и кимоно учениц-гейш где-то за верхушками деревьев.
Безумие ударило обухом по голове, мечом по незащищённой шее. Молнией безумной фантазии сверкнуло перед глазами и разумом, а спустя краткое, но остро-отрывистое мгновение Хаширама уже стискивал Изуну руками и целовал-целовал-целовал… Сначала сухие, затем – мокрые из-за него губы; дурея, Сенджу покусывал их, и в этой вспышке Учиха почему-то не отталкивал, а обнимал за плечи и цеплялся за волосы с такой силой, словно хотел их выдрать клоками с корнем и мясом. Юноша выгнулся в пояснице под руками, так как Хаширама, дурея от накатившей, слепящей до невидимых слезинок в уголках глаз, страсти, запрокинул его голову, и мужчина с глухим наслаждением ощущал ладонями и предплечьями, какое у Изуны жилистое и сильное тело. Дыхание быстро сбилось и перемешалось, и Сенджу не смог вспомнить, когда с ним хоть раз такое было; или это просто отключилась память вместе с адекватным восприятием ненормальности происходящего.
Хаширама проваливался – как на тонкий лёд припорошенной снегом полыньи наступил, но жгло не холодом, а огнём катона.
Чакрой.
Изуной.
Бешенным диким Учиха, который прокусил ему губу до крови, перехватывая инициативу и делясь солоноватым вкусом. Сенджу стискивал, гладил, снова сжимал, вплавляя в себя, впитывая каждое движение мышц под одеждой, и шально мечтал, чтобы этой одежды на Изуне как-нибудь не оказалось.
Наверное, эта мысль: «Его руки под моей одеждой», - мелькнула у них синхронно, так как они отлетели друг от друга одновременно. Грудь Хаширамы ходила ходуном, пульс, казалось, был таким громким, что отзывался эхом в голове. Изуна пустым взглядом уставился в пол, а затем поднял голову.
Вихрь эмоций в его глазах был магнитом. Диким притяжением. И если Сенджу задержится хоть на секунду, то не сможет этому сопротивляться и шагнёт в чёрную дыру навстречу, несомненно, собственное погибели.
Смерть – она тоже там была, между строк и переливов нереализованных пока генджитсу плавала намёками.
Поэтому, не дожидаясь ни реакции, ни слов, Хаширама первым поднялся на ноги, чтобы сначала быстрым шагом, а после уже и бегом скрыться в лесу.

Под густыми кронами уже царила кромешная темнота. Не давая себе привыкнуть к ней, мужчина всё шёл и шёл, а гибкие ветви кустарника и низкие – деревьев хлестали по ногам, поясу и плечам. Сухой мох ломался от тяжести и хрустел; испуганное мелкое зверьё разбегалось кто куда, так как Сенджу не пытался идти тихо.
Ему необходимо было остыть. Учиха, конечно же, не беззащитная девушка, но ни с одной женщиной – беззащитной или нет – Хаширама себя так не чувствовал и так не вёл. Мужчина не знал, чего ему захотелось в момент отчаянного объятья больше: повалить Изуну на доски веранды, вжимаясь между его ног, или самому оказаться в таком положении. Кололо и тянуло стыдом от подобных мыслей.
А ещё возбуждением. Стояло так, что трущаяся при ходьбе ткань причиняла боль. Сенджу надеялся, что Учиха не успел этого заметить. Прохладный воздух отрезвлял, а то, что манящий Изуна оставался всё дальше и дальше за спиной – и подавно. Темнота помогала, заставляя сосредоточиться на ней и смотреть под ноги.
Хочешь не хочешь, а глаза постепенно привыкали к скудному освещению звёзд, с трудом пробивающемуся к земле: старая луна уже ушла, новая ещё не родилась. Ноги не подводили, ведь шиноби привычно пробираться под покровом ночи, а местность доводилось пересекать куда худшую, и Хаширама ни разу не споткнулся. Постепенно он успокоился, и напряжение ослабло, утекая с каждым шагом по ногам вниз куда-то в холодную землю.
Замедлившись и выровняв наконец дыхание и сердцебиение, Сенджу с лёгким любопытством огляделся. Лес поредел, но проще от этого не стало – сбежав, Хаширама пропустил несколько известных ему троп и вломился в заросли, в итоге уйдя в неизвестном направлении. Так и заблудиться недолго, хотя как раз-таки этого мужчина не боялся. Ни разу в жизни этого с ним не случалось: даже самая густая чаща становилась другом и сама выводила если не к опушке, то к сочным ягодам, съедобным травам и звериным тропам для охоты. По последним и выбирался при случае, смеясь потом беспечно об удаче. Пусть лучше и дальше все думают, что его стихией являются всего лишь переплетённые вода и земля, а не каждый листик и вздох зелёного полога, укрывавшего полстраны Огня.
Способность и талант для других. Дар неизвестного ками – для него.
Правда, пожалуй, всё же не стоит уходить далеко ночью.
Хрустнула сухая ветка. Хаширама круто развернулся и, хлопнув ладонью по пустому поясу, поморщился – сума с оружием осталась в доме. Впрочем, дикий голодный зверь, по глупости не учуявший в нём опасность, или враг уже допустил ошибку, решив приблизиться к Сенджу в лесу не озаботившись скрытностью. Мужчина повёл плечами и подобрался.
Но всё оказалось гораздо хуже.
- Хаширама-сан, это я! – громко орал Изуна на весь лес, стараясь помимо этого как можно более шумно шаркать ногами, и правильно делал. – Не уходите далеко!
Хаширама расслабился, не желая с кем-либо драться, и запаниковал одновременно. Ощущение странное, но отнюдь не из лёгких.
Учиха вывалился из ближайших кустов. Сверкнуло красным, но быстро погасло в тот миг, когда Сенджу вежливо посмотрел вбок: не атака, юноше просто так было проще в темноте. Кроме шарингана он, судя по всему, забыл о том, что является ниндзя, и нёсся за Хаширамой по земле, набрав в волосы листьев, немного паутины и сучков. Вид у него был взмыленный и слегка помятый.
И не враждебный, как опасался Сенджу. Хуже того, на языке вертелось слово «растерянный», из-за которого мужчина почувствовал себя точно так же. Не мужчины – двое стесняющихся друг друга мальчишек замерли посреди тихого леса, смотря себе под ноги, и никак не могли встретиться взглядами. Хаширама оправдывал себя тем, что Изуне нужно отдышаться, но разум едко подсказал, что шиноби его уровня от бега не запыхаться не могут.
- Я… хах… - шумный вздох. – Вам не надо было уходить. То есть… всё в порядке…
- Правда? – вырвалось.
- Да! – Учиха вскинул голову, и на этот раз Сенджу пожалел, что не видит шаринган. Их доджитсу вписывалось в понятные рамки его жизни.
Отчаянно выворачивающий в нём наизнанку душу Изуна – нет. Под ложечкой засосало от необъяснимого страха и трепета.
- Я не ребёнок же. Как и вы. И… эта вся ситуация…
Сейчас его следовало остановить. Что бы ни сказал сейчас Учиха, это будет лишней глупостью, наждачкой царапающей по ушам. Хаширама уже успел подурить, сбежал от него, ишь, взрослый нашёлся. Сенджу положил ему ладони на плечи и наклонился. Изуна резко умолк, поняв, что его не слушают.
Вдруг кто-то громко вскрикнул в отдалении. Полуприкрытые глаза напротив распахнулись и ярко вспыхнули: шаринганом, ужасом, - и Учиха сорвался с места. Хашираме понадобилось на долю мгновения дольше на понимание, после чего мужчина рванулся следом.
Голос принадлежал Мадаре. Которого они оба, идиоты, оставили одного!