Сон. Глава 9.

устеющая тьма била ветками деревьев, когда они с Изуной понеслись назад. После короткого вскрика над лесом воцарилась тишина – и это пугало. Паника чернильными пятнами затапливала половину души Хаширамы, но вторая, вышколенная и сухая, рационально отсчитывала расстояние и время: раз-два-три, раз-два-три…
Жестоко и сухо тикали секунды, и их выходило в целом мало; для скорости шиноби Сенджу не успел уйти далеко. Опыт и страх за брошенного из-за его глупости Мадару подсказывали – вопили во всю глотку – что решающей или роковой может стать десятая доля момента, в полвздоха, в полшага, который он не успеет сделать.
Учиха тоже это понимал, и поэтому уже исчез в обрушившемся мраке.
С открытого места пахнуло холодным воздухом. Свет разливался полупрозрачной молочной плёнкой между небом и землёй. Сквозь неё Хаширама увидел Изуну, уже влетевшего в чернеющий проём двери: судя по грохоту, Учиха не проверял, закрыта она или нет, и просто снёс с петель.
Сенджу вихрем преодолел расстояние от опушки до дома. В тёмную, без единого огонька, комнату мужчина крадучись скользнул в кунаем в руке. Хаширама оказался на своей территории. В деревянном доме реально опасными противниками в основном становились Учиха с их катоном и иллюзиями. Но Изуна сейчас союзник, а Мадара…
Пусть он будет жив. Пусть с Мадарой всё хорошо, и он просто испугался чего-то, но не обнаружил рядом двух круглых идиотов, обязанных присматривать за ним и оберегать от страхов и опасностей. Хаширама готов был на это молиться – ради него.
Ради себя.
Ради Изуны.
К слову, успевшего куда-то запропаститься – и это в сравнительно маленьком доме! Сенджу поморщился. Учиха бросился сломя голову, и мужчина понимал его, но сколько сильных воинов погибло от подобных порывов, так и не сумев никого спасти. Хаширама подавил в себе эмоции и, сосредоточившись, приложил ладонь к стене, выпуская чакру и не собираясь играть в прятки с врагами. Мысль включить свет он отбросил, так как темнота прятала и его. Энергия потекла по перекладинам, балкам и рамам, объединяя дом в единый организм с горящим чакрой сердцем-человеком.
Живые нашлись на кухне. Разорвав связь и на миг почувствовав себя слепым, Сенджу кинулся туда, полный решимости защищать тех, кто ему дорог, этих Учиха, обоих.
Но этого не потребовалось. Две знакомые фигуры застыли посреди комнаты, Изуна к дверному проёму ближе. А на полу, теперь уже, вероятно, всего лишь мешками с плотью, кровью и костями, лежали четверо и не шевелились.
Хаширама шумно выдохнул – как гора с плеч. Две горы. Скалы. Та, что над селением возвышается, на два помноженная. Однако смутное беспокойство ещё оставалось, так как странно, что он не слышал шума борьбы: мужчина не настолько отстал от младшего Учиха, а тот слишком ломился вперёд, чтобы действовать бесшумно.
Повозившись, Сенджу зажёг лампу. В пятне тёплого света уже бурела кровь: на полу, на стене, на щеке и одежде Мадары. Ни он, ни Изуна по-прежнему не шевелились. Не понимая, Хаширама крайне осторожно тронул младшего за плечо.
Тот вздрогнул, очнулся и уставился на Сенджу не видящим взглядом.
- Это не я, - выдавил Изуна. – Он это… сам.
Сам он. Мадара.
Словно по сигналу, едва заслышав голос брата, старший Учиха выронил из руки окровавленный кухонный нож. Лезвие шумно встретилось с полом, а Мадара посмотрел на тела, на кровь, на свои руки и, скривившись в лице, судорожно всхлипнул.
И снова.
И снова.
Напугано и готовясь вот-вот заплакать – дитя, ребёнок…
Изуна подбежал к нему и заключил в объятья, не давая смотреть ни на что лишнее. Юноша твёрдо заставил Мадару уткнуться себе в плечо и в волосы, удерживая за затылок ладонью, и зашептал ему что-то быстро и тихо; Хаширама не слышал. Но старший Учиха всё равно затрясся, вряд ли осознавая, что убитые и кровь - его рук дело.
- Уведи его, - отрывисто, хотя собирался сказать мягче, произнёс Сенджу. Изуне не требовались его слова для этого, и он повёл брата наверх, чтобы смыть тёплой водой и своим присутствием алые разводы и кошмары.
Оставшись один, мужчина вдруг почувствовал себя резко уставшим, хотя ничего не делал. Значит, вот оно как. Значит, убийства вплавлены в них, а Учиха Мадара – лучший из шиноби, в совершенстве овладевший искусством обрывать чужие жизни, даже в состоянии, где всё в нём взрослое и грязное спало, при опасности перерезал чужакам глотки. Хаширама вспомнил, как их учили.
Сначала резать, потом щадить. Сначала отбирать, затем – останавливаться ради тактики или важного языка-пленного.
Убрав кунай, перед этим на всякий случай проверив территорию, Сенджу занялся телами. Чем быстрее о них не останется напоминания в доме, тем лучше.

Хаширама возился долго. Первым делом он ещё раз тщательно осмотрел каждого: мужчина уже сталкивался с тем, что на трупах оказывались ловушки, взводимые с действие остановкой сердца и потоков чакры хозяина. Однако здесь не оказалось хитростей, более того – ни кунаев, ни отличительных знаков кланов. У каждого оказалось по ножу, а самый рослый являлся счастливым обладателем весьма сносного вакидзаси с плохой рукоятью, но из отличного металла. Видимо, основа краденная. Не сумев задушить в себе практичность, Сенджу забрал меч себе – можно переплавить, можно заказать у мастера хороший эфес и просто оставить…
Лет пять назад поговаривали, что это приносит удачу. Пятнадцать – что накликает проклятие на три поколения после детей твоих детей. Но всякая легенда меняется в угоду трудностям клана, а пять лет назад проход в страну Железа для семьи Сенджу был закрыт.
На улице похолодало, и правильно – осень скоро. Взвесив за и против, и решив, что дом и покой Мадары важнее, Хаширама вернулся в дом.
Пятно, пятно. Кровь темнела, скоро будет дурно пахнуть. И, пускай, это вредило дому или ещё что, но… Это были всего лишь воры, не ниндзя, которые могли дойти до такой жизни из нужды и жестокости не их войны. Простые люди, но которым так нужны были деньги и рис себе и семьям, ведь эти четверо не походили на разбойников. Они могли бы выжить, будь в доме Хаширама да и любой шиноби с чистым рассудком, потому что таких жалели: оглушали, гнали, пугали и сами они пугались, видя перед собой противника сильней.
Но им не повезло наткнуться на Мадару и встретить гибель в руках его безумия.
Инстинкты.
У Сенджу тоже такие есть. У Тобирамы. У Изуны. У всех в селении, кто старше пятнадцати лет – у детей ещё впитаться в подкорку не успел, а свершиться этому Хаширама ни за что не даст. Никогда больше родители не будут взращивать эту жестокость.
Пара печатей – и со всех деревянных поверхностей, куда попала кровь, сошёл верхний слой древесины. К счастью, это было почти всё, и остального Сенджу сейчас не видел. А сухие стружки ему как раз кстати.
Тела он долго оттаскивал ближе к лесу и подальше от окон. Вещей, хоть как-то говоривших бы о семьях убитых, он при обыске не нашёл. Погребальный костёр мужчина складывал вручную: валежника хватало, а он ещё из дома притащил.
Хаширама не знал, кто они и заслужили ли такой гибели, но твёрдо понимал, что раз не может дать жизнь, то регулярно шиноби нарушают какие-то законы богов. Хашираме не повезло быть добрым или идиотом, из-за чего он их просто жалел.
Яркий огонь устремился к уже светлеющему небу, когда Сенджу ощущал только лёгкую усталость в руках и штиль в душе. Мадара в порядке, души ушли – всё хорошо.
Можно домой.
Но всё же он дождался, пока не истлел последний уголёк вместо того, чтобы засыпать костровище землёй. Теперь, возможно, Изуна тоже уснул: скорее всего, сейчас младший Учиха не покинет брата и продержит его у себя на руках, пока тот не выспится. На высоком небе уже постепенно гасли звёзды.
Хаширама не ощущал сонливости. Он знал это состояние – теперь ещё несколько часов маяться без сна. Руки у мужчины были в пепле и в тёмных пятнах, поэтому он понадеялся, что Изуна не истратил всю горячую воду на Мадару.
Повезло. В воде разум Сенджу отключился: следы беспокойного вечера и ночи утекали вместе с грязью, а буря и совесть мягко успокаивались от тепла и окутывающего тела хвойного запаха мыла. Воспоминание о тяжести мёртвых тел плавно заменялось самым приятным из последних событий: грубоватый поцелуй, худое тело, та так странно накатившая страсть...
Хаширама тряхнул мокрой головой и смахнул с щеки прилипшую от движения прядь. Всё это глупости. Это осталось бы разовым и без произошедших позже вещей, а теперь в голове у Изуны будет вертеться только его брат.
Но, может, после…
«Нет, Хаширама, никаких после. Да и что ты от него хочешь?»
Хороший вопрос.
Просто поцеловать. Просто вжать в себя. Просто нравится этот месяц рядом с обоими Учиха, сколько бы игл не выпускал младший. Зато когда Изуна становился тих и давал погладить себя по холке…
Незабываемо.
Желать, чтобы это продлилось дольше – плохо. Здесь они лишь потому, что Мадара болен, и старая его жизнь будет напоминать о себе и в этой ипостаси: травмирующе, внезапно и жутко в первую очередь для него. Но какой-то части его души неимоверно хотелось продлить это относительно беспроблемное существование рядом с колким Изуной Учиха, как бы это ни было неправильно и нереально.
Которого Сенджу совсем не ожидал обнаружить на кухне, когда вернулся туда за тем, чтобы ограбить на остаток ночи холодильник. Тем не менее, Изуна был именно так и мрачно буравил кухонный стол. Будь у него активирован шаринган, то в дереве давно б уже образовалась дыра, но чужая радужка оставалась непроглядно чёрной и пустой.
Перед юношей высилась копия бутыли саке, опустошённой вечером, или та же самая. Рядом – чарка со сколотым краем; надо же, оказывается в доме всё же есть по крайней мере одна. Изуна неспешно налил в неё прозрачной жидкости.
Та-ак…
- В чём смысл жизни, Хаширама-са-ан?.. – протянул Учиха и залпом опрокинул в себя саке. Если это тот же напиток, то пить так его не стоит.
А Изуне уже точно хватит.
- Не напивайся, - ушёл от ответа Хаширама и, шагнув к нему, попытался отобрать выпивку. Парень ловко перехватил бутыль первым и убрал её с пути руки Сенджу.
- Сначала сами предлагаете, а теперь отбираете. Нехорошо это, - укорил он.
- Этого я не предлагал.
- А мне моё саке предлагать не надо. Сам взял, сам выпил.
Смысл этого диалога явственно где-то потерялся. Видимо, Учиха пьян сильнее, чем казалось с виду.
Хаширама пошёл на мировую.
- Ты давно здесь сидишь?
Изуна пожал плечами, и Сенджу подтянул к себе второй стул. Взгляд у юноши стал ещё более стеклянным. В тишине мужчина проследил за опустошением ещё одной чарки. В крайнем случае, у него просто закончится саке.
- У меня нет никого. Ну, кроме Мадары, - негромко произнёс Учиха.
- Совсем? – зачем-то спросил Хаширама.
- Совсем-совсем. А теперь и его нет. То есть… он есть, но нет, понимаете?
Мужчина не очень понимал. Но если задуматься – вот он тут, Мадара, во плоти, но разум и память его где-то далеко, заперты в подсознании не только от жестокого мира, но и от родного брата.
На два полгода, год?
Когда он поправится?
Произошедшее – признак его настоящей личности или на самом деле всего лишь инстинкт самосохранения, разросшийся у шиноби?
Однако по-настоящему понять чувства Изуны Хаширама на самом деле не мог. У него был свой брат – вечно контролирующий ситуацию Тобирама, и в мире старшего Сенджу не находилось места для подобной катастрофы с ним.
Хотя вряд ли у Изуны было. Просто так вышло, и прежние нерушимые скрепы разрушились в пыль.
Поэтому Хаширама нашёл в себе силы только несильно сжать его запястье. Учиха задумчиво посмотрел на его руку, но ладонь не скинул. Подушечками пальцев другой руки он принялся задумчиво обводить костяшки.
До мурашек.
- Знаете, я вас ненавидел… А теперь нет. Глупо, да?
- Нет. Я не думаю…
- Хорошо, что вы тут. То есть… хорошо.
Всё же алкоголь успел его лишить ясности в голове. Предыдущую бутылку они распили вдвоём, а эту Изуна прикончил почти целиком вдогонку и в одиночестве. Протянув свободную руку, Хаширама осторожно отодвинул от юноши бутыль.
Учиха молниеносно её перехватил.
- Мне просто одиноко. Я серьёзно. Верите?
Изуна вскинул голову и посмотрел ему в глаза. Сенджу рухнул в целую Вселенную без единой звезды и на мгновение забыл, как дышать.
Каким-то чудом он смог выдавить:
- Верю.
И тут же Учиха, действуя на опережение, заткнул ему рот единственно верным способом. В голове Хаширамы что-то щёлкнуло, и рассудок отключился.
Губы Изуны пропитались горьковатым вкусом саке. Юноша жёстко удерживал за обе руки, чуть кусаясь, то и дело менял положение головы, пробуя и так и эдак, и не стеснялся влажно и пошло причмокивать. Сенджу быстро бросил попытки за ним поспевать – Учиха вёл уверенно и давил грубостью инициативу, но от его напора внутри мужчины плавились все рамки и стекали лавовым огнём вниз живота. Языком Хаширама слизнул эфемерные остатки алкоголя, а когда Изуна подался вперёд, ставя колено между его ног на край стула, и стиснул ладонями его голову и шею – хрипло выдохнул.
Сенджу с трудом заставил себя не сжать его за пояс и к себе, к себе, но вместо этого настойчиво от себя отстранил. От безумного вида Изуны в голове только сильнее зашумело, однако сейчас Учиха сильно пьян.
Юноша опасно прищурился. Изуна открыто не любил, когда что-то шло не так, как ему хочется – семейная черта.
- Ты много выпил? – напрямую спросил Хаширама, хотя, наверное, проще было б проверить. Но ответ скажет больше, так как, куда бы ни за что, мужчина надеялся, что алкогольное марево в меру заволакивает Изуну, иначе происходящее – во чтобы оно ни переросло – грозило либо забыться, либо остаться крайне неловкой ситуацией между ними, которая только разрушит тонкие протянувшиеся между двумя плохо доверяющими посторонним шиноби мосты.
Учиха чуть склонил голову на бок и неопределённо пожал плечами. Взгляд у него на секунду расфокусировался.
Ясно всё с ним – многовато. И за короткое время, и не закусывал, и, кажется, на голодный желудок.
- Ч-ч-ч… - Хаширама смахнул чёрные прядки с тёплого лба и приложил засветившуюся медицинской чакрой ладонь. Изуна тихо засмеялся и качнулся вперёд к руке. Спьяну улыбался он нежно. Поймав его руку, Учиха поцеловал ему запястье, и чакра искрами рассыпалась по худой бледной щеке, высветив пробирающе каждую черту. Сенджу смутился, покачал головой и, высвободив, ладонь, вывел немного токсинов и из живота.
Парень посмотрел на него с любопытством.
- Лучше?
В ответ Изуна фыркнул и ухмыльнулся.
- Достаточно. Главное, что не слишком.
- О чём ты?
Учиха молча поднялся и поманил за собой. Хаширама послушно пошёл следом, но уже через пару шагов Изуна остановился, развернулся к нему и, схватив за узел пояса, поцеловал. Для этого ему пришлось приподниматься на носочках, и, не сделай это он так по-собственнически жарко и не пройдись языком по приоткрытым губам, Сенджу бы посмеялся. Вместо этого он закрыл глаза, в то время как Учиха методично развязывал на нём пояс.
Хаширама мысленно порадовался, что был в косодэ, которое не нужно было снимать через голову. Ему остро не хватало воздуха, но в тот момент, когда узкие и жгучие ладони Изуны огладили его торс, мужчине показалось, что они прожгли его до костей; вопреки логике, это было приятно.
Однако Учиха всё равно оторвался, куснув напоследок, сдёрнул с его плеч одежду и, резко развернув и скользнув всего ничего пальцами за пояс брюк и ухватившись за резинку, толкнул Сенджу назад. Доверяя ему, Хаширама подавил в себе сопротивление, и, максимально расслабленно наткнувшись на подлокотник, упал спиной на мягкий диван. Мужчина сглотнул, облизал сухие губы и подумал, что ему тоже не помешало бы саке.
Так, немного, пару глотков.
Но занервничал он поздновато, так как Изуна оседлал его живот верхом и потянул с себя через голову балахон. В полумраке, лишь в стекающем с кухни свете, он казался выбеленным, как известняк на ветру. Сильный и худой, из стальных жил и белоснежного мрамора, изрисованного прожилками шрамов и мышц – возбуждал ли он?
Пожалуй, лучше не думать. Неизвестно куда мысли заведут, а пока их нет, то вот он – жаром пыщущий Изуна, от которого клокотало нутро. Учиха взял его руки в свои и полу-укусами отметил себя на внутренних сторонах запястья. Хаширама точно знал, что тот закусывает место частого пульса, и от этого заёрзал. Ему не нравилось лежать без действия; сжать, провести, изучить, огладить – вот чего хотелось.
Поцеловать, укусить, облизать…
А Изуна всё пытал его, дразня нежную кожу. Когда он надавил кончиком языка на венку, Сенджу не выдержал, вскинулся и, вырвавшись и одной рукой прижав к груди, другой зарылся в волосы на загривке и дёрнул в бок, чтобы поставить возле уха как можно более грубый засос. Учиха шикнул и прижался пахом к животу Хаширамы. Сенджу обхватил губами мочку уха, посасывая, прихватил зубами, и юноша с сиплым вздохом потёрся об него через штаны, зато торсом – кожа к коже. Мужчина легонько пощекотал кончиком языка ушную раковину, жадно вдыхая запах тела и пота.
Почему-то в последнем Хаширама не находил ничего отталкивающего. Словно Изуна выделял феромоны или афродизиак, но возбуждало в нём всё. Особенно упирающийся в низ живота Сенджу крепкий член.
Наверное, это хорошо, что романтическое общение ни с женщинами, ни с мужчинами у него не заладилось, да и не находилось времени. Иначе бы Хаширама растерялся сильней. Но Учиха всё равно воспользовался его краткой заминкой и властно завалил обратно в горизонтально-пассивное положение.
- Я вам не женщина, - заявил он и изогнул бровь настолько сексуально, что Сенджу сглотнул и едва не брякнул, что сам готов быть женщиной. В абсолютно любых смыслах. К счастью, все слова вдруг застряли в горле, и мужчина заторможено кивнул.
Изуна ухмыльнулся, завёл запястья Хаширамы над его головой и, перехватив одной рукой, свободной нежно погладил по щеке.
- Лежите так, - мурлыкнул Учиха шёпотом, и на такой тональности в его голос прокралась хрипотца. – Я сам.
И, несмотря на то, что Изуна тут же отпустил, Сенджу не посмел поменять положение. Он только мог, чуть приподняв голову, наблюдать за тем, как губами юноша заскользил по его торсу, выводя одному ему ведомые узоры. Не заботясь ни о чьём удовольствии, Учиха мурлыкал себе под нос что-то и неторопливо исследовал чужое тело. Его руки уже ловко потянули вниз штаны, когда зубы прикусили затвердевший сосок.
Хаширама шумно выдохнул и не определил, от чего.
Изуна эгоистично игрался. Не ощущения спускались к паху искрами и жаром, но то, как Учиха поднимал на него чернущий взгляд, обхватывая губами покрасневший от ласк плотный сосок и показательно щекоча кончиком языка. Узкая горячая ладонь обжигала где-то там, внизу, у бедра и тазовой косточки, не спускаясь до ягодицы и не уходя в сторону между ног.
- Как вам нравится?.. – выдохнул он и повёл языком линию к пупку.
- Не зови меня на «вы», - пробормотал Сенджу, а дальше фраза оборвалась, потому что Изуна мокро поцеловал низ живота у линии роста волос. Мужчину тряхнуло с головы до пальцев ног, и он потерял силы опоры.
В потолок смотреть проще. Ловить при этом горячие поцелуи вдоль пояса брюк – тем более. Член натянул фундоши и ныл, прося к себе внимания, но Учиха не торопился. Изуна успел откуда-то снизу довольно хмыкнуть, поняв, что то самое «нравится» угадал.
В тот момент, когда юноша прикусил тонкий шрам у самого паха, Хаширама сипло втянул в себя воздух и выгнулся, царапнув ногтями обивку дивана, а Учиха ловко стянул с него штаны с бельём.
- И ты разденься до конца…
- Успеется ещё, - посмеялся Изуна.
И у него ещё есть силы медлить…
Ноги обдало неизвестно откуда взявшейся прохладой. Контраст с горячей кожей партнёра щекоткой и мурашками пробежался от копчика по позвоночнику вверх. Зато внутреннюю сторону бёдер и пах пекло, тянуло.
Никогда ещё Сенджу не ощущал собственного предельно сильного возбуждения так странно и ярко одновременно.
Без лишних выдумок, Учиха обхватил его член рукой, надавил большим пальцем на уздечку. Хаширама вскинул бёдра, толкаясь в жёсткую мозолистую ладонь, готовый даже вслух просить не медлить и потеряв где-то осознание, что он лежит перед Изуной с раздвинутыми ногами. Юноша постепенно набирал темп.
- Н..гх…
Давно у него не было. А руки-то, руки!..
- Тише, - будничным тоном сказал Учиха. - С ритма сбиваешь.
- Да… да плевать… - выдохнул Сенджу, но где-то мелькнул проблеск отчётливой альтруистичной мысли. – А ты?
Вместо ответа парень лёг у него между ног и потёрся. Штаны в какой-то момент он успел приспустить, а тактильное ощущение чужой горячей плоти, прижимающейся его животу, внезапно опьянило. Сдвинувшись чуть ниже, Изуна сжал члены вместе.
Хашираму ослепило.
Насколько сильно может свести с ума другой человек, если даже от простых ласк хочется застонать в голос?
Попытку обхватить его за плечи Учиха пресёк, сильным укусом напомнив, кто тут главный и как надо лежать. Тогда Сенджу обвил его ногами и, согнув ноги в коленях, притянул к себе максимально близко. К его удивлению, Изуна рвано выдохнул и, вызвав у мужчины разочарованный вздох, сильно сжал его бёдра.
Волна смущения накрыла с головой, когда по тому, как парень тёрся об него и гладил по ногам и бокам, Хаширама догадался, чего он хочет. Сенджу неуверенно позвал:
- Изуна…
- Хочу. Тебя, - отрывисто. – Можно?
Учиха вскинул голову – зря. Для Хаширамы зря. Теперь точно оттолкнуть не сможет, чтобы он не вытворил. Мужчина кивнул для верности два раза.
Глаза Изуны пообещали то ли пропитанные светом небеса, то огонь всех ёкаев мира одновременно. Торопясь, юноша скатился с него и пропал из поля зрения. Искать его Сенджу не стал и удобно разлёгся на спине, расслабленно оглаживая в паху. Накрыв глаза предплечьем, мужчина отпустил свою фантазию.
Живой Учиха вернулся, когда Учиха воображаемый почти довёл Хашираму до оргазма юрким и умелым языком.
- Развлекаешься? – по голосу неясно, понравилось ему увиденное или нет. – Красиво… В следующий раз делай так при мне.
«Какой следующий раз?» - вяло проплыло в подкорке и исчезло вместе со всем остальным, потому что Изуна забрался обратно на диван, уселся у Сенджу между ног, и на голое бедро мужчины капнуло масло.
Хаширама приподнялся.
- Скажи, что оно не с кухни. Или хотя бы без запаха.
- Тогда я промолчу, - отозвался Учиха и, надавив на живот, заставил улечься обратно. Сенджу закрыл глаза и подхватил себя под правое колено.
В общем-то, больно не было. Непривычно и скользко – один палец, - немного неприятно – два. Изуна, сдерживаясь, изредка ставил засосы на левой ноге и тяжело дышал. Почувствовав давление третьего пальца и оценив, что любовник торопится, Хаширама постарался расслабиться сильней и отогнать остатки здравого смысла.
- У тебя уже был опыт?.. ш… Осторожней…
- Книжки надо читать, - пальцы задвигались в Сенджу мягче и осторожней. Парень раздвинул их в стороны, и у мужчины вдруг вырвался глухой стон.
- К… какие, к чёрту, книги с… таким?..
Учиха повторил манипуляцию, и Хаширама заткнулся. Не считать же словами вторение неожиданно умелым рукам Изуны. Целый спектр удовольствия был раньше от Сенджу скрыт, и сил сдерживаться не находилось, хотя на втором этаже спит Мадара и лучше его не будить.
Тем более таким способом.
Хаширама ожидал, что снова занервничает, но сосущая пустота в себе отдалась раздражением и неудовлетворённостью. Учиха вылил остатки масла на руку и растёр по члену. Желание посмотреть размер Сенджу отмёл.
Не напрячься не вышло. Инородный предмет там, где его быть недолжно, болезненно растягивал мышцы, и хотелось только вытолкнуть его из себя. Мужчина поморщился – не сравнить с ранением, но такого рода боль особая. Зато Изуна скуляще простонал:
- У-у-зкий…
И медленно толкнулся в него глубже.
Хаширама шипел, но не сопротивлялся. Учиха кусал себе губы, постепенно набирая темп и погружаясь глубже, а Сенджу не получал от этого никакого удовольствия. Возбуждение поугасло, однако, боль тоже притупилась и ощущалась краем сознания как раздражающий фактор, на который можно не обращать внимания. Морщась от редкой грубости, Хаширама обнял Изуну ногами и руками, притягивая к себе ближе. На этот раз Учиха против объятья совершенно не возражал.
Парень вообще, казалось, не замечал ничего. Навалившись сверху, Изуна хмельно прихватил губами кожу у ключицы и упёрся лбом в плечо.
- Сейчас-сейчас, - пробормотал он, лизнул и, опершись на локоть, другую ладонь просунул между телами, сжимая обмякший член Хаширамы. Сенджу уткнулся ему в шею и благодарно прижался губами.
И внезапно, спустя всего несколько движений рукой по головке, всё вернулось стократ. Мужчина выгнулся, распахнув глаза, и коротко вскрикнул – от удивления больше. А Изуна повторил – снова, снова, снова, снова толкаясь в него в такт дрочке. Хаширама стиснул его коленями, чтоб не смел менять положение, и попытался хоть как-то проанализировать, что и почему ощущает, но Учиха крепко поцеловал, а после шепнул:
- Не думай… Расслабься…
Набатом ударило, невидимое небо обрушилось. Сенджу вцепился в лоснящиеся от пота плечи и худую спину Изуны; идиот-идиот, мучительно желанный младший Учиха так близко, а он, идиот, забыл про это словно. Его уносило всё дальше, сердце застучало в частом беге, гоняя по разгорячённому тело кипящую кровь. Воздуха не хватало, перед глазами поплыли чёрные пятна – или это были лезущие в лицо волосы Изуны?
Учиха шептал его имя – как молитву.
- Хаширама… Хаширама…а... н…
Его спина конвульсивно вздрагивала.
- Д… давай!
Парень сжал его в железных тисках и сжал на плече зубы. Рывком толкнувшись глубже, Изуна замер, чуть дрожа, а Сенджу окатило изнутри горячим влажным теплом.
Мужчина облизал пересохшие губы. Хорошо-о-о оказалось, пускай он всё ещё не кончил. Учиха пошевелился и остановил на нём нечитаемый взгляд. Хаширама не успел ничего сказать – юноша вышел из него и спокойно стёк вниз.
Сенджу без зазрений совести вплёл пальцы ему в волосы и подтолкнул к члену. Мужчине хватило давящего кольца чужих губ на головке, чтобы вскинуть бёдра, толкаясь глубже во влажный рот, и, закусив губу, излиться.
Хаширама вяло обмяк. Утром – чуял – будет ныть тело.
Но то утром. Сейчас Изуна на локтях подобрался к нему, втиснулся между боком и спинкой дивана и, прижавшись, лизнул в губы. Ничего ещё не соображая, Сенджу приоткрыл рот, и Учиха неторопливо вылизал ему губы.
Чужое животное наслаждение было ленивым, ласковым и с непонятным привкусом. Кровь прилила к лицу, когда Хаширама догадался, что, скорее всего, это вкус его спермы, которую Изуна проглотил.
Впрочем, уже поздно об этом.
- Я спать... – пробормотал Хаширама, озвучивая то единственное, что хотелось сейчас сделать. К тому же, если оставаться в сознании, то он очухается и полезут в голову глупости и утверждения всякие.
Не, лучше без этого.
- Спи.
Мужчина закрыл глаза. Не помешал бы душ, но потом – всё потом. Тем более, что Изуна засопел ему в плечо первый.