Светофор

Я каждую ночь видел один и тот же сон. В нём Сакура была жива.
Шумящая трасса, яркие огни города, что медленно погружается в сумерки, и она — уставшая после сложных съемок, но тем не менее безумно довольная, с широкой улыбкой и растрёпанными волосами.

— Сейчас я это сделаю, — шепчет она мне радостно в трубку. — Потерпи!

И я терплю. Спокойно смотрю на неё и жду, когда на светофоре загорится долгожданный зелёный свет. Он такого же оттенка, как и цвет её глаз — вот только взгляд у неё пронзительный и живой; пронизывает меня насквозь. Пару минут, и вот мы оба срываемся с места, навстречу к друг другу. Она как всегда нетерпелива; бежит ко мне, хотя должна стоять и дожидаться меня на той стороне. Во сне я всегда ловлю её в свои объятья, а в реальности же я даже не успел к ней прикоснуться.

На этом месте я, кстати, просыпаюсь.

Тяжело дышу. Оглядываю комнату и расстраиваюсь от вида пустых и таких холодных стен. Когда-то мы жили в этой комнате вместе: я — обычный системный администратор, в мелком банке, и она — студентка журфака, заканчивающая четвертый курс. Мы были с ней непохожи, однако она почему-то все равно любила меня, такого простого, серого и вполне невзрачного, со скучной жизнью, да ещё и молчаливого, в придачу. Я не умел говорить слово «люблю», не стонал во время секса и всегда выглядел очень мрачно, не проявляя более никаких эмоций. Но Сакура всё это стойко терпела.

Я снова оглядываю комнату, цепляясь взглядом за еле видные следы от скотча на стенах. Раньше там висели многочисленные плакаты с кумирами Сакуры, наши фотографии, награды, её рисунки, зарисовки… Я снял всё это через день, сразу после того, как состоялись похороны — смотреть на эти мелкие воспоминания с каждым разом было для меня все больнее и больнее. Внутри что-то больно кольнуло, и мне вдруг захотелось заплакать. Прошёл всего месяц; немудрено, что я так и не свыкся с мыслью о том, что Сакуры со мной больше нет.

— Саске, ты не спишь? — слышу я голос своего лучшего друга.

Через секунду дверь в мою комнату приоткрывается.

— Нет, только что проснулся, — отвечаю я.

Наруто замирает в дверном проёме, всматриваясь в моё лицо. Затем, удостоверяясь в том, что я не плакал, он зевает и потягивается.

— Хината спрашивает, готовить ли тебе бенто?
— Нет, — качаю я головой. — Я взял выходной сегодня.
— Выходной… — тихо вторит за мной мой друг. — Мы думали сходить вместе. Вечером. Хината… — его голос на секунду дрогнул. — Она снова плакала всю ночь.

Я не знаю, что мне на это ответить. Сакура и Хината были лучшими подругами с самого детства, ровно, как и мы с Наруто. Я понимаю, как это трудно — переживать смерть близкого тебе человека. Наруто тоже скорее всего весьма подавлен, однако, в отличие от Хинаты, он уже успел похоронить в прошлом своих близких, самых родных и любимых — обоих родителей.

Поэтому все его чувства были скрыты внутри него самого.

— Я хочу сходить на то место, — наконец, произношу я. — А вечером… скажи сестре, что вечером мы обязательно сходим все вместе в храм.

Вздыхаем мы почти одновременно. Друг пытается улыбнуться мне, так сказать, подбодрить, но я-то вижу, что эта улыбка — фальшивка. Сакура… Мы все скучаем по тебе!

***

На улице сегодня прохладно. Наконец-то чувствуется осень — 25 октября, как-никак, это вам не шутки. Я зябко кутаюсь в легкую джинсовку, затягиваюсь в последний раз и выкидываю бычок от сигареты в урну.

Два часа дня. Передо мною шоссе, с оживлённым движением, и пешеходных переход. Я шёл в это место пешком, и, хотя потратил на путь очень много времени, я совсем не жалею об этом. Хотелось испытать де-жавю. Зачем? Если честно, не знаю.

Ровно месяц назад я так же шёл сюда на своих двоих, не имея в кармане ни единой йены для оплаты проезда в автобусе. Всё, что у меня было на тот момент, я спустил на цветы для неё — я впервые хотел удивить её и подарить ей букет.

У Сакуры тогда проходила практика в университете — они снимали репортаж о самоубийстве какого-то подростка, однако съёмки почему-то никак не давались, и моя ненаглядная задерживалась. Но вдруг, радостная, она позвонила мне, чтобы сообщить о том, что она наконец закончила. Я уже был на подходе. Мы условились, что встретимся на переходе — я умолчал о том, что сильно устал и что у меня не было денег на проезд. Сакура же сказала, что меня будет ждать приятный сюрприз.

Мы разговаривали по телефону всю дорогу до того момента, пока я не увидел её, стоящую напротив меня. Прямо через эту роковую дорогу, что сейчас снова расстилалась передо мной. Как назло, в тот раз горел красный свет; я остановился, и в тот момент она прошептала мне в трубку:

— Я сочинила новые стихи. Они о нас, Саске! Сейчас я прочитаю их тебе. Только дождись!

Я так и не дождался.

Стоя сейчас на том же самом месте, я словно видел со стороны, как зажигается этот проклятый зеленый свет, и Сакура срывается с места первая, кидаясь ко мне. Пара секунд, и вот прямо на моих глазах её подминает под себя серебристая Хонда.

Знаете, я думал, что умру вместе с ней, пока буду держать её — умирающую, даже нет, скорее угасающую, на моих руках. Её кровь, мои слезы. Её хрип, мои рыдания. Толпа вокруг нас: кто-то кричит о вызове скорой, кто-то кричит о вызове полиции. Я прижимаю её к себе, а она обнимает меня в ответ, но её хватка слабеет, и я понимаю, что она покидает меня.

— Прошу нет! — восклицаю я. — Останься! Прошу тебя, останься!

Но она лишь вымученно улыбается мне и качает головой.

— Саске…— вырывается у неё. —Я так… и не успела…

А затем её взгляд потухает. Я кричу во все горло. Кричу. Ору. Но её уже не вернуть. Её уже нет со мной, она ушла. И сколько бы я не тряс её за плечи, сколько бы не шептал, что люблю её больше всего на этом гребанном свете, она никогда не вернётся.

Оказывается, горит зелёный. Переходя дорогу, я вдруг чувствую, как теряю равновесие, и словно дразнясь, светофор начинает менять цвет обратно на красный. Я опускаюсь на колени. Кто-то дергает меня за плечо — окрик, затем второй, но я ничего не слышу. Зажмуриваю глаза, чувствуя, как по щекам бегут слёзы, затем открываю их и вижу, как зеленый медленно гаснет.

Её глаза — они гасли так же.