Теория о шоколаде

Я живу в засранной шелудивыми псами и мерзопакостными голубями коробке. Да. Я чёртов бомж, «бомжара», как меня называют эти местные мелкие говнюки, шныряющие вокруг да около в надежде увидеть моё искорёженное войной лицо. Поймать бы одного из них да задать такую трёпку, чтобы даже родная толстожопая мать не узнала в нём своего ребёнка.

Эти маленькие ублюдки постоянно вытаскивают из-под меня матрас, который я с таким трудом нашёл в мусорном баке близ мебельного магазина, а когда вытащат — ссут на него, считая, что это смешно. Я и так живу в постоянном зловонии, в этом всеми забытом уголке между домами на Беркели-стрит. Грёбаные копы выселили меня откуда только можно, но сюда пока ещё не добрались. Ненавижу Нью-Йорк.

Зато добрались дети. Белые говнюки, чёрномазые засранцы — все они одинаково мне противны. Среди них нет ни одного, который хоть чем-нибудь бы мне помог. Они умеют только пакостить, мешать, кидаться камнями, материть меня. И смеяться — о да, мерзко смеяться, гогоча своими надломленными возрастом голосами.

Да плевать мне на них хотелось. Мне не трудно посылать их в жопу, тем более что как раз туда они каждый вечер и возвращаются: к своей мамоньке, которая их и приютит, и накормит, а особо маленьким ублюдкам ещё и сиську даст пососать. Ф-фу. Как вы мне все противны. Ваше «уютное» и «домашнее» зловоние выворачивает меня наизнанку, именно ваше зловоние, а не «сифилис», как вы все там себе считаете.

Эти вонючие мудаки умудряются ещё и байки про меня сочинять, а иногда даже что-то издевательски спрашивают. Когда я, чёрт бы их побрал, умираю от жажды, эти молокососы, видите ли, хотят со мною поговорить! «Да пошли вы все в жопу», — о да, именно так я им и отвечаю, с удовольствием наблюдая единственным глазом, как они меняются в лицах, как их эго начинает проступать наружу.

Что действительно смешно, так это то, что мне глубоко плевать, когда вы подбегаете и, несмотря на своё отвращение, начинаете пинать меня, плевать, слышите? Я получаю гораздо больше удовольствия, наблюдая за вашими искажёнными злобой, отвратительными маленькими мордами, на которых ещё даже мамкино вонючее молоко не обсохло, я от такого зрелища буквально кончаю.

Это моя жизнь. Это мой мир. Своеобразное удовольствие, присущее какому-нибудь мазохисту. Люблю сидеть в кресле у своего камина и представлять, что бы со мною произошло, если бы я в колледже не прекратил пить. Тогда б я наверняка скатился вместе с моими «дружками» Тодом и Беном туда, где они находятся сейчас: на дно стакана. Я ведь даже не знаю, как они сейчас поживают. Бен, кажется, вообще сдох где-то в питейной, когда на спор вылакал бутыль палёного вискаря. Да и хрен с ним.

Моя рассудительность привела меня к такой жизни, какая у меня сейчас есть. Я живу в Больцано. Не знаете? Маленький уютный городок близ Альп. У меня тут есть всё, что мне хотелось от жизни.

А всего-то было нужно лишь бросить пить и взяться за себя. Аг-ха. Рецепт счастья прост. Как и рецепт несчастья, впрочем.

Когда есть всё, чего-то не хватает. Вот и я иногда сижу у камина, представляя себе свою жизнь, такую, как если бы я продолжил бухать, скатываться в этот мерзкий ужас, называемый роком. Например, как бы я стал бомжом, как бы я возненавидел весь мир. Забавно, мне нравится. Как будто смотришь фильм. Моя жена, когда я ей рассказал, что именно могу находить в пустом просиживании вечеров близ камина, не поверила. Или не поняла. Сказала, что я придуриваюсь и вообще, просто схожу с ума от скуки.

Может быть, и так.

Некоторые люди мечтают о хорошей жизни, а я себе представляю плохую. Потому что именно её у меня нет. Это как шоколад. Мне кажется, что белый шоколад покупают те, кто хочет подсластить свою пилюлю под названием «твоя жизнь — дерьмо», кто хочет порадовать себя. А горький шоколад любят, соответственно, те, у кого в жизни всё хорошо, кому нужно добавить в неё горечи.

Жутко раздражает жена, когда она, поедая очередную плитку своего приторного батончика, жалуется, что ей не нравится то, не нравится сё. А когда я ей предлагаю всё бросить и уехать, сетует на то, что от судьбы не уйти. Пф-ф. Рока можно избежать, уж поверьте мне.