Точка невозврата, глава 4

Тонкий, едва уловимый запах саке. Четкий изгиб чуть трепещущих длинных ресниц, отбрасывающих тени на щеки… Ее лицо так близко, что Канкуро и подумать не успевает, прежде чем зажмуриться и сделать это. Сделать то, что кажется ему в тот момент настолько естественным, настолько правильным и единственно верным.
Когда их губы соприкасаются – коротко, на долю секунды – это похоже на крошечный удар током. Словно по щелчку пальцев едкий дурман внезапно рассеивается, Канкуро резко распахивает глаза. Чувствует, как вздрагивает под ним сестра, слышит жалобный полувздох-полустон, украдкой слетевший с ее уст. И только тогда он понимает, что только что наделал…
Глаза напротив приоткрываются медленно, с явным усилием – меж неплотно сомкнутых век мелькает влажно блестящая полоска. Мутно-бирюзовый зрачок блуждает, взгляд не фокусируется ни в какую.
- Нет, - невнятный, едва слышный шепот. Слабая попытка отвернуться.
И именно в тот момент Канкуро с пугающей четкостью осознает: пути назад уже нет. Он зашел слишком далеко и сейчас, в считанных сантиметрах от цели, просто-напросто не хочет делать ни шагу назад… Пальцы наощупь находят и крепко сжимают чужой подбородок, губы снова касаются губ. Уже настойчивее, сильнее, не принимая отказа. Канкуро всем своим телом ощущает ее напряжение, тщетное сопротивление, желание и одновременную невозможность вывернуться из-под него.
Ему уже все равно.
- Н-нет, - горячий выдох прямо в губы.
Его язык тут же скользит в приоткрывшийся было рот, мягко касается ее языка, поддевает его кончиком, вовлекая в игру. Темари как-то неловко и несколько заторможено взмахивает ослабшими руками, бессильно упирается ладонями куда попало – одной рукой в чужую твердую грудь, другой - в ключицу, силясь оттолкнуть брата прочь.
- Перестань, - он легко и небрежно сгребает оба ее запястья одной своей ладонью, рывком заводит руки вверх, вжимает их в съехавшую подушку над головой. – Это я, - шепчет успокаивающе. Так, словно это могло бы ее успокоить...
Это уже не похоже на наваждение. Он прекрасно осознает, что делает, и знает о неизбежности последствий.
Ему уже безразлично.
Он столько лет старательно, но безуспешно давил в себе это чувство, прятался от нее и от самого себя, судорожно отводил глаза, стоило их взглядам украдкой встретиться, сбегал на миссии, устраивал пьяные драки в баре, трахал шлюх в тщетной попытке забыться и забыть… и даже среди них, пустых и безликих, всегда подсознательно выбирал блондинок.
Какая ирония.
Тогда все начиналось сначала. Круг замыкался - и Канкуро яростно дубасил стены, крушил мебель в собственной мастерской, чувствуя себя самым центром этого чертового замкнутого круга, из которого нет и не может быть выхода.
Рука скользит вверх по теплой округлости бедра, задирая подол кимоно все выше – Канкуро невольно сглатывает, смыкает внезапно потяжелевшие веки и выдыхает резко, с тихим присвистом. А когда его пальцы едва касаются остро выпирающей из-под кожи тазовой косточки и, застыв всего на секунду, съезжают в сторону, к промежности - Канкуро испытывает почти болезненное, нездоровое наслаждение. Прикосновения становятся жарче, увереннее… откровеннее.
Темари бьется в немой истерике, ее грудь сотрясается мелко-мелко, вдохи и выдохи то и дело прерываются почти беззвучными, обреченными всхлипами. Канкуро запускает ладонь под резинку ее трусиков и мягко, почти целомудренно целует холодные бледные щеки. Чувствует на своей коже влагу чужих слез; чувствует, как вмиг каменеют и плотно сжимаются ее губы, стоит ему коснуться их поцелуем…
И совсем не чувствует своей вины.
Дрожащие пальцы гладят, скользят промеж чуть влажных складок, осторожно надавливают, проталкиваясь неглубоко внутрь. Темари распахивает заплаканные глаза, размыкает искусанные губы – и с них срывается даже не вскрик: неконтролируемый жалобный скулеж.
- Тише, - в ответ на его бока и спину сыплются молотящие удары коленей и ступней. – Тише…
Она извивается под ним, истерично мотает головой из стороны в сторону, разбрасывая взлохмаченные светлые волосы по подушке, не дает себя поцеловать. А когда Канкуро все же удается на секунду прижаться к ее губам – он тут же резко отстраняется, зло шипит сквозь зубы. Взгляд заволакивает беспросветной яростью, нажим ладони, сдерживающей чужие руки, ослабевает сам собой. Канкуро инстинктивно заносит освободившуюся руку для удара, но останавливается в последний момент, часто хватая воздух почерневшим ртом. Кулак с грохотом обрушивается на узорчатую спинку кровати – та раскалывается надвое, брызгая во все стороны деревянными щепками. Из прокушенной губы льется кровь, тяжелые капли падают сестре на лицо, пачкают волосы… Прежде чем он успевает снова зафиксировать ее руки, Темари замахивается раскрытой ладонью со скрюченными пальцами – и на его щеке тут же расцветают, наливаясь кровью, длинные царапины-рытвины от чужих ногтей.
- Хватит.
Изнутри переполняет слепая злость вперемешку с нетерпением и возбуждением. Тихо звякает пряжка ремня, расстегнутые штаны, шурша, съезжают вниз с бедер. А потом Канкуро неловко приваливается к ней, истошно голосящей и осыпающей его хлесткими неприцельными ударами. Вжимается ноющим членом меж ее раздвинутых ног и уже не может сдержаться: трется, отрывисто вздыхая и жмурясь. Когда он по неосторожности подается слишком далеко вперед, и вылезшая влажная головка проезжается уздечкой по шероховатой ткани трусиков, размазывая за собой вязкие капли, - удовольствие становится болезненным, почти невыносимым. Канкуро уже мало что соображает: кое-как втискивает руку между их телами, щупает пальцами намокшую ткань и спешно отодвигает ее в сторону. А затем – обхватывает дрожащей ладонью член у самого основания, направляя; ведет бедрами - и головка тонет в обволакивающей жаркой влажности, погружаясь все глубже. Канкуро задыхается от отчаяния и восторга, поочередно разрывающих его изнутри, обессиленно роняет голову сестре на плечо, утыкается в него вспотевшим лбом и разевает рот в беззвучном мучительном стоне. Он толкается внутрь нее быстро и резко, уже не слыша стихающих выкриков, не чувствуя боли от чужих ударов, слабеющих с каждой секундой…
Жар, единение, свобода.
Взгляд мутнеет, в глазах становится совсем темно, и по его щекам текут слезы, которых он не чувствует и не замечает. В груди печет так, что не вдохнуть, а движения делаются беспорядочными, обрывистыми, лишенными всякого ритма.
Он с ней и в ней. И мир вокруг плавится, окутывая с ног до головы непроглядным туманом.
Не понимая, что делает, Канкуро отпускает многострадальные девичьи руки и приподнимается на локтях – в кожу впиваются разбросанные по простыне древесные щепки. Волосы липнут ко лбу, пот смешивается со слезами, стекающими по его лицу, влага капает с кончика носа, и он невольно запрокидывает голову. Украдкой облизывает запекшиеся кровяной коркой губы и на миг замирает.
Ему так хорошо и одновременно так отвратительно плохо, что он готов потерять сознание и провалиться в черноту. Но вместо этого Канкуро лишь издает низкий протяжный стон, толчками изливаясь в горячую, тесную глубину. Еще мгновение он держится на трясущихся согнутых руках, пытаясь отдышаться, а потом обессиленно падает, вжимая сестру в постель своим телом. Темари лежит под ним неподвижно, почти не дышит. Канкуро кое-как поворачивает голову и медленно приходит в себя: его дыхание выравнивается, раскосые глаза чуть приоткрываются, мелко дрожа веками. Он наконец-то находит в себе силы сфокусировать взгляд и смотрит на сестру: ее лицо, озаряемое неярким лунным светом, кажется выточенным из холодного белого мрамора. Неестественно бледным, с застывшим на нем равнодушно-бесстрастным выражением. Только узкие прорези глаз, слепо глядящих в потолок, наполнены слезами. На белоснежной шее – темный след от его поцелуя.
Когда Канкуро понимает, что наделал, он не может издать ни звука – крик ужаса застывает в его горле.

***
Гаара пристально смотрит ему в глаза непроницаемым взглядом: бирюзовые круги радужек тусклы и неподвижны. Канкуро знает: лицо младшего брата уже давно приучилось носить под кожей тонкую пленку маски, поэтому даже не пытается ничего на нем прочесть.
Он почти уверен, что Гаара уже в курсе произошедшего. Зачем же еще он мог его вызвать?
Задумавшись, Канкуро вскользь проводит пальцами по полоске пластыря на оцарапанной щеке, но тут же одергивает руку, сжимает ее в ноющий от боли кулак. Проклинает себя за неосмотрительность и, стараясь не вызывать больше подозрений, небрежно откидывается на спинку стула; шумно зевает, даже не утрудившись прикрыть рот ладонью. Гаара чинно восседает за своим огромным столом, его тонкие пальцы сцеплены в замок под подбородком.
- Ну? – не выдерживает Канкуро, бесцеремонно ломая повисшую между ними тишину, - что хотел?
- Есть для тебя задание.
На секунду его охватывает такое облегчение, что он с трудом сжимает растягивающиеся губы, чтобы улыбка не стала неприлично довольной. Гаара делает вид, что не заметил этого, и продолжает.
- Возглавишь отряд, сопровождающий Темари в Страну Рек.
Канкуро внутренне напрягается, улыбка вмиг становится бесцветной и медленно сползает с его лица.
- Это еще зачем? – он не узнает своего голоса.
Гаара бесшумно кладет руки на стол и отводит взгляд к круглому окну-выбоине в стене - по огненным волосам скользят, переливаясь, солнечные блики.
- Она заходила ко мне сегодня утром, - он на секунду замолкает, и Канкуро кажется, что на скулах младшего брата проступают желваки, - сказала, что принимает их предложение, и выразила желание отправиться немедленно.
Канкуро чувствует, как каменеет его лицо.
- Что за предложение?

Гаара говорил долго, спокойно и внятно. Говорил и неотрывно смотрел в окно, не удостаивая его и взглядом.
Гаара говорил странные, кажущиеся абсурдными вещи, в которые Канкуро верить не мог и не хотел. Гаара будничным тоном рассказывал, где была их сестра все те месяцы, пока Канкуро сходил с ума и искал ее. Рассказывал, что не было никаких поисковых отрядов, как не было и надобности в них. Рассказывал, как сам отправил ее на бессрочную дипломатическую миссию в Страну Рек, и как тамошний Дайме, влюбившись без памяти, чуть ли не на коленях упрашивал Темари остаться. Рассказывал о каком-то длинном письме в золоченом узорчатом конверте, говорил что-то о союзах между странами и скрытыми деревнями… Он говорил много чего, но Канкуро уже не слушал. В какой-то момент он просто не выдержал: рывком вскочил со своего места – стул повалился, с грохотом ударился массивной спинкой о пол – и бесшумной тенью метнулся к столу Казекаге. Одним слитным движением перевесился через его широкую крышку, схватил младшего брата за грудки и стащил с кресла. По ногам угрожающе зашелестел песок.
- Ты забываешься, - прошипел Гаара сквозь плотно сжатые зубы, и маска равнодушия на его лице треснула: глаза сверкнули зло, почти кровожадно.
Канкуро никак не мог отдышаться, вхолостую хватал воздух ранеными губами. Когда давление песчаной глыбы на ноги стало почти нестерпимым, он брезгливо поморщился и швырнул брата назад в кресло.

Песок осыпается, отваливается большими кусками прямо на пол. Канкуро неловко отшатывается, упирается о стол внезапно ослабевшими руками. Витиевато-замысловатый рисунок на деревянной крышке плывет и размазывается перед его глазами.
- Я знаю, ты ее любишь, - произносит Гаара спокойно и просто.
Канкуро вздрагивает в плечах. Непроглядная дымка, заволакивающая взгляд, сгущается, и он уже не видит даже контуров собственных рук.
- Не лезь, - выдавливает из-себя тихо, стараясь из последних сил, чтобы голос не дрогнул.
Во рту горько, а где-то у самого горла застревает ком. Гаара молчит. Молчит и смотрит на него все тем же тяжелым и внимательным взглядом.

Продолжение следует...