Усопшие

Соня устало обвела глазами утреннее серое метро, пахнувшее душной пылью. Изнурённый гул голосов стучал в голове сотнями молотов. Привычная стеклянная толпа сновала мимо неё, как в замедленной съёмке. Девушка устало выдохнула из лёгких сдавленный воздух, отравленного утром метро, и сдвинулась с места, не спеша ступая по мраморным плитам пола, в которых виделось её размытое отражение.
Сегодня первое марта – такой же миллионный, похожий на предыдущий, бессмысленный день, состоящий из двенадцати часов, напоенных скукой и обязательствами.
Соня прошагала к остановке, нехотя взглянула на расписание, потом на горящие зелёным цветом цифры на электронных часах и заключила, что вскоре должен прибыть её поезд. Рядом с ней стояли такие же измождённые люди. Измождённые скукой и обязательствами.
Перед глазами девушки остановился транспорт. Двери открылись и в поезд посыпались люди. Много людей, все они поспешно занимали очередь и входили каждый друг за другом в вагон. Соня поспешно встала за широкоплечим мужчиной в сером пальто и, не торопясь, продвигалась вперёд, пока не очутилась внутри металлической гусеницы.
Отчуждённым взглядом она оглядела сонный вагон и обнаружила, что все места заняты. Девушка встала возле сидения, взявшись за поручень. Мерный и глухой стук колёс затуманивал рассудок, убаюкивая монотонностью звука. Тух-тук, тух-тук – как будто слабое биение маленького сердца. А метро – и есть сердце любого большого города.
Соня твёрдо стояла на ногах, но тело качалось из стороны в сторону, словно она плавала на волнах. Мерный звук утреннего поезда уводил куда-то в бездну собственных мыслей, в лабиринты дум.
Привычное чувство опустошённости вновь поселилось в душе и неприятно обволакивало рассудок свинцовой болью. День ото дня она ездит в этом метро. Садится на одной станции, выходит на другой. В промежутке заполняет бессмысленный час поездки собственными неясными и давно непонятными мыслями. День ото дня…
Ноющее привычное ощущение чего-то больного и неправильного в миллионный раз сдавило тиски остро режущей плоть мукой. Странное размытое чувство окутало душу. Странное, но приходящее к ней изо дня в день – с той минуты, как она открывала глаза и скидывала с себя отравленную сонной негой пелену; и до того момента, как она, сломанная, падала на постель, не имея сил, чтобы просто зевнуть – чувство.
Разъедающее, словно растворитель краску, жгучее ощущение собственной никчёмности и ненужности. В такие минуты её казалось, что она – заржавевший механизм огромной, мощной и устрашающей машины. Ненужный механизм, который надо просто выкинуть из-за ненадобности.
Её словно толкнули и сильно ударили, когда сквозь сдавленный серый туман её мыслей и неясных дымчатых ощущений до слуха донёсся приятный голос, извещающий название станции. Тело перестало приятно качать, и девушка по инерции выпустила поручень из крепкой хватки тонких пальцев, а затем машинально зашагала прочь. И вновь привычная очередь. Входят и выходят люди.
Наконец Соня очутилась вне окутанного душной дымкой сна поезда. Привычное размытое отражение на мраморном поле неторопливо задвигалось, ни на шаг не отступая от её ног в старых, немного потёртых кедах. Девушка шла в лабиринте толпы, вплотную прикасаясь к плечам незнакомцев. Эта неприятная временная близость заставляла вздрагивать всем телом – до того ей были омерзительны эти вынужденные касания к чужим, разнообразно пахнущим телам. Сотни глаз, сотни голосов, одежд, шагов и образов падали бездну собственных мыслей, словно ненужный мусор в кучу таких же грязных и выброшенный вещей, чтобы потом сгореть в жаркой топке. Падали и сливались в невообразимый хаос шумных мыслей, превращаясь в паноптикум странного и ненужного хлама.
Тяжело и громко дыша, словно в лихорадке, Соня протискивалась через стены чужих плеч к желанному выходу. Воздуха не хватало, горло сдавливал неприятный спазм, словно лёгкие обволакивало неприятным, глухим и тяжёлым дымом дешёвых сигарет, которые курит каждый второй встречный. Этот мир прогнил насквозь и теперь растворяется чёрным пеплом в горьких облаках свинцового дыма табака.
Словно букашки в банке, вокруг девушки задыхались люди от духоты метро и от собственного запаха, каким была отравлена атмосфера очередного серого утра.
Дави, иначе будешь задавлен сам. Души, иначе задушат тебя.
Соня грубо пихала локтями обезумевшую толпу зомби, в которой она тонула. Шаг. Ещё шаг. Всё это похоже на борьбу за выживание. Естественный отбор. Этот мир всё ещё живёт по законам эволюции, люди – всё такие же животные, как и миллионы лет назад.
В голове царил непонятный хаос. Ото всех сторон в разных проявлениях её давила толпа, душила, уносила на волнах куда-то вглубь чудовищного водоворота. Девушка ощущала себя планктоном, который оказался в безумном танце воды.
А между тем желанная свобода была близка, стояла почти рядом с ней. Наконец её выкинуло на пустынный берег выхода из океана людских тел. Девушка подбежала к эскалатору и, не дожидаясь, пока он отвезёт её наверх, стала подниматься, переступая через две или три ступеньки сразу, вызывая негодование и недовольство у стоящих сонных людей. Но ей было всё равно – надо было быстрее выбираться.
Это желание, как и сотни других мыслей и ощущений, было до тошноты привычным. Тяжёлым свинцом оно давило на воспалённый мозг, неприятно натягивало нервы.
И вот – желанный выход. Ещё несколько шагов мимо стоящих на дежурстве полицейских, поворот - и металлические двери, ведущие прямиком в каменные джунгли, грязные и давящие своей болью на душу.
Девушка проследовала за чьей-то спиной, отворила дверь и очутилась в аду тяжёлого шума. Серые исполины зданий стояли везде, окаймляли берега асфальтовой реки. Большой город давил, убивал и душил своим многоплодием, своей грязью токсических дымов и пороков. Огромная, страшно гудящая машина. И она, Соня, её ненужный заржавевший болт, никчёмная часть мощного механизма.
Девушка подняла выше ворот куртки, а потом сунула руки в карманы, и неторопливо направилась вместе с течением чужих людских тел по знакомой дороге. Она могла бы пройти этот путь с закрытыми глазами, ни разу не сбившись и не заблудившись. Привычный твёрдый асфальт под ногами, оглушающий гвалт людских голосов и машин, огромные исполины небоскрёбов, обступившие со всех сторон. Машина. Идеально настроенная и налаженная машина жизни.
Неба совсем не видно из-за этих режущих крыш огромных зданий, где теснятся на каждом новом этаже какие-то офисы и кампании. Воздух сдавлен запахом цивилизации. Там где люди – одна смерть.
Соня ощущала себя мёртвой. Безнадёжно мёртвой. Она вставала в одно и то же время, потом шла по одной и той же дороге к метро. Садилась в один и тот же поезд с одинаковыми вагонами, выходила и неторопливо шагала к зданию университета, где её ждали несколько часов скучных лекций. Всё это она делала неосознанно, все движения существовали отдельно от её сознания. Она была мертва. Даже душа болела привычно, в конце концов смирившись с этой режущей мукой.
Сквозь шум мегаполиса её мертвый слух внезапно стал улавливать ноты какой-то незнакомой и красивой, льющейся из под струн старой гитары, мелодии. Никогда она ещё не слышала столь прекрасное и страдальческое одновременно. От звуков веяло холодом. Или это просто поднялся маленький ветерок, сумевший проникнуть сквозь огромные здания. Соня резко обернулась в сторону звука и сквозь проходящих мимо безразличных ко всему людей увидела возле здания парня с гитарой в руках. Он стоял, облокотившись о стену, будто ему было тяжело. Широкие плечи были измождёно опущены, будто всю жизнь несли неведомое никому тяжёлое бремя. Он был немного и странно сутул, низко опускал голову так, что не было видно глаз; челка падала ему на лоб, закрывая от глаз внешнего мира, где он был чужим. Чужак. Это было написано на его опущенном лице, виднелось в стойке фигуре, выражалось через каждое движение тела.
Соня подошла ближе, чтобы снующие тела не закрывали время от времени обзор. Она очутилось почти рядом с ним. Если бы она протянула немного согнутую в локоть руку, то смогла бы дотронуться до его опущенной головы. Девушка тут же обратила внимание на гитару у него в руках. Немного потёртая, струны уже сто раз рвались – это сразу бросалось в глаза. Очевидно, когда-то давно это был новенький хороший инструмент, покрытый лаком, отделанный под красное дерево, а может и правда вырезанный из ствола этого вида. Нежный изгиб его смотрелся в руках этого парня как что-то чистое и светлое. Руки юноши любовно обнимали инструмент, из под уверенных движений его пальцев выходили неведомые пронзительные звуки чего-то вечного и отчаянного.
Девушке почудилось, что он разговаривает с ней. Лёгкие звуки мелодии вливались в её сердце, разрывали на куски больной правдой. Эта музыка, словно взывала к ней, твердила ей что-то, громко и строго умоляя. Но Соня не могла различить слов. Просто стояла поражённая, не в силах сдвинуться с места.
Что этот незнакомец делает здесь с гитарой в руках? Сквозь оглушительный шум безразличного города направляет ловкими движениями рук ноты мелодии, которые никто не слышит. Никто, кроме неё. Какой смысл тогда в этой игре? Какой смысл делать что-то, если те, для кого ты это делаешь, остаются равнодушны?
А она? Что она? Единственный человек, до которого смогли долететь эти звуки. Что всё это значит? И как теперь ко всему этому относится?
Душа дрожала, словно хрупкие листья, о которые ударяются капли дождя. Это мелодия заставляла каждую клеточку её существа отзываться на звуки, издаваемые старым инструментом. Струны болезненно плакали и стонали, из резонатора вылетали волны, несущие на невидимых своих крыльях тонкие ноты мелодии, которые казались до боли знакомыми сердцу. Она никогда не слышала подобной музыки, но сердце отзывалось глухими ударами на каждое колебание воздуха, а потому ей всё это казалось близким.
Эта мелодия отражала страдания одного человека. Не всех этих людей, а одного человека. И лишь один мог понять, что заключается в этом наборе нот.
Монотонная, но невообразимо прекрасная в своей печали мелодия всё лилась и лилась, и девушке стало казаться, что время кончилось. Исчезли все цифры, все стрелки, электронные угловатые числа, механизмы, электричество, токи. Осталась бесконечность, которую не требовалось измерять какими-то минутами. Бесконечность… И она падала в глубь этой бездны. Всё стиралось, превращалось в монохромную картинку, размывалось и становилось монотонно-серым. И существовал только странный парень с гитарой в руках, только звуки режущей душу мелодии. И вдруг эта мелодия незаметно потухла, растворилась в бесконечности.
Соня как будто была вырвана из сна. Она вздрогнула и качнулась, будто её кто-то толкнул. Посмотрела удивлённо на парня и встретилась с его взглядом.
Он смотрел на неё в упор, проникая пронзительным взглядом внутрь её души, терзая её сердце. Сначала его музыка, а теперь и он сам видели всё, то сокрыто в глубине её существа. Знали то, что не знает она сама. Он смотрел на неё, а она не понимала, почему он перестал играть и зачем теперь смотрит на неё так странно.
«Может, он хочет деньги за свою игру?» - мелькнуло в голове. Эта была первая мысль за последние два года жизни в этом городе, которая пришла просто так. Юркнула из темноты, сверкнула и внезапно быстро скрылась опять во тьму. Девушка вытащила руки из карманов и лихорадочно стала рыться в сумке, висевшей у неё на плече. Наконец она смогла извлечь из кармана бумажку в пятьсот рублей – слишком малая плата за те минуты его божественной музыки, – но других денег у неё не было.
Соня протянула купюру парню, ожидая, когда он возьмёт её. Но юноша презрительно и с упрёком посмотрел на протянутую бумажку и, не говоря ни слова, отставил гитару в сторону, взял футляр, стоявший возле стены и стал складывать туда инструмент. Он любовно уложил гитару внутрь, аккуратно застегнул футляр на молнию, надел на плечо и, не замечая Соню, двинулся прочь.
Девушка недоуменно наблюдала за ним. Уходит. Так просто. Уходит.
А как он посмотрел на её деньги! С каким презрением, будто она оскорбила его. Слишком мало. Да, слишком мало за такую виртуозную игру, но что-то подсказывало ей, что не в количестве денег причина. Ему не нужно денег, ведь перед ним не лежал раскрытый футляр или не стояла какая-то кепка, куда обычно кладут деньги молодым музыкантам. Он просто играл. А она его оскорбила.
Девушка гневно сжала в руках бумажку, а затем выпустила её из рук. Она упала на асфальт, и её тут же подхватил какой-то подросток и спрятал в карман, воровато глядя на Соню, которая сдвинулась с места и зашагала за парнем с футляром гитары.
Она видела его спину, впиваясь взглядом в его удаляющуюся фигуру. Девушка уверенно и быстро шла, расталкивая толпу, стараясь не терять его из виду. А незнакомец неторопливо шёл, немного сутулый, с опущенной головой, чужой среди всех этих серых фигур.
Соня срывалась почти на бег, стараясь идти позади незнакомца. Зачем она шла за ним? Хотела извиниться? Что ему от её извинений? Да и не за этим она следила за ним. Её просто тянуло. Без причины.
Он завернул в какой-то проулок. Она, расталкивая локтями толпу, проследовала за ним. В пустом и сыром мраке какой-то подворотни, где обычно в дождь сидят все бродячие собаки, парень остановился. Девушка тоже замерла, не в силах пошевелиться. Он не глядел на неё, но чувствовал. Наконец незнакомец обернулся и выжидающе взглянул на Соню. Она поняла, что он дат ей возможно сказать ему что-то, но она понятия не имела, что ему сказать.
- И… извини, - проговорила она, запинаясь, пряча глаза от его взгляда.
Он молчал, продолжая глядеть на неё с какой-то странной болью во взгляде.
- Прости, - громче сказала Соня, заглядывая в омут его чёрных глаз. – Я не думала… я…
Ей казалось, что этот острый блеск в его глазах, эта выражение боли во взгляде – всё из-за её глупого поступка. И ей самой становилось мучительно от сознания, что она как-то причинила страдания этому человеку. Она видела его лицо, слышала его молчание, и думала, что он глубоко задет и оскорблён её поступком, потому и ведёт себя так. Она с глубокой виной взглянула на него, чуть не плача от безысходности. Девушка не знала, что ей сделать, чтобы он простил её.
- Послушай… Извини, - почти прокричала Соня. – Я задела твои чувства, извини. Я не знаю, что мне сделать, чтобы заслужить твоё прощение. Не держи на меня зла, я всего лишь… всего лишь хотела как лучше…
Она замолкла, глубоко задумавшись. Зачем она перед ним распинается? А он молчит и ведёт себя, как капризная маленькая девочка. Почему?
- Скажи что-нибудь, чёрт возьми! – злобно выпалила девушка.
Парень поднял руки к своему лицу, невесомо коснулся своих губ, а затем ловкими движениями пальцев изобразил что-то в воздухе. Соня не понимала, что он делает. Она непонимающе нахмурила брови, и когда парень более медленнее повторил движение руками, она удивлённо выдохнула и прошептала невольно:
- Глухонемой…
Парень едва заметно кивнул, подтверждая её страшную догадку. Он научился читать по губам. Точнее, он научился читать по одному выражению лица.
Глухонемой. Это слово отозвалось в её сердце безысходной горячей болью. Как одиноко, как мучительно, должно быть, жить ему в этом мире, в этом огромном городе, где каждый стремится задавать друг друга, уничтожить. Глухонемой…
Она была шокирована. На её лице изобразилось это больное удивление с недоумением. Разве могут жить такие люди на свете? Разве могут... И как может он, не слыша, не умея говорить играть на гитаре, да ещё так точно и пронзительно? Какая чудовищная шутка.
Незнакомец взглянул на Соню с разочарованием и смирением, а затем, молча зашагал дальше.
Девушка тут же вышла из оцепенения и прокричала, словно в лихорадке:
- Постой!
Но она тут же сообразила, что он не слышит её. А она так жестока. Жестока по отношению к нему. Соня закусила губу, стоя в нерешительности. А хочет ли он, чтобы она бежала за ним? Хочет ли принять её извинения? Плевать! Девушка отбросила сомнения, и рванула с места, побежав за парнем. Она быстро его настигла и крепко схватила за плечо, останавливая его.
Он едва заметно вздрогнул и медленно повернулся, вперив в девушку холодный взгляд. Взгляд мертвеца. Такое она видела каждое утро в зеркале. Соня вздрогнула и испуганно убрала ладонь с плеча парня. Он такой же мертвец, как все те, что ходят там, на многолюдной улице. Такой же потерянный, утонувший в своих проблемах человек.
- Прости, - зашевелились губы девушки, словно в замедленной съёмке. В сердце поселилась горечь, когда девушка подумала о том, что он не может слышать, что она ему сейчас сказала.
Как больно. Как, должно быть, ему больно. Девушка представила, насколько никчёмной должна быть его жизнь и ужаснулась. Он жив. Хоть так, но он жив. Жив…
- Извини, - повторяла она, глядя в его глаза. – Прости!
Она отчаянно хотела, чтобы он понял и простил её. Пусть услышит, пусть хотя бы эту фразу услышит. Ей отчаянно не хотелось выглядеть в его глазах жестокой.
Она сейчас пожалела, что не знала языка жестов. Тогда она смогла бы донести до него все свои чувства. Выразить всё то, что мучило её в данный момент. Пока же ей просто оставалось повторять отчаянно нелепые слова извинения.
Парень наконец кивнул, словно и вправду её услышал. Девушка удивлённо уставилась на него и от этого кивка в душе что-то встрепенулось. Простил. Простил! Это слов искоркам радости разгорелось в душе, и девушка ощутила что-то похожее на счастье. Она с благодарностью посмотрела в его глаза и хотела ещё что-то добавить, но не знала что. Ей внезапно захотелось удержать возле себя этого парня.
Но он повернулся к ней спиной и зашагал дальше.
Соня разочарованно провожала его взглядом. Узнать бы его имя. Просто имя. Но это было невозможно. К тому же она просто не хотела беспокоить его ещё. Незнакомец ясно дал ей понять, что он один. И никого к себе не подпускает.
Она не ожидала ничего такого, что могло бы их нечаянно сблизить, но надеялась на что-то, определённо надеялась. И сейчас, видя, как он уходит, она изнывала от тоски. Ведь было бы здорово войти в его жизнь. А может и лучше, что ей так ничего и не удалось? У двух мертвецов будущего нет.
Соня глубоко вздохнула и, круто развернувшись, ушла прочь.
Она вновь оказалась на многолюдном тротуаре. И не думая, понеслась вместе с потоком куда-то спешащих, серых фигур, похожих на декорации дешёвой постановки.