В дань тьме

Воспаленными уставшими глазами пялюсь в потолок, методично гуляя взором по периметру этого прямоугольника. С раскрытого окна дует студеный весенний ветер, от чего оголенное тело покрывается противными мурашками, а кончики пальцев на руках и ногах окончательно леденеют. Но эти ощущения сами собой оттесняются на задний план. В сравнении с тем холодом, что гуляет в моей душе, этот сквозняк можно было назвать приятно теплым.

Вы когда-нибудь ощущали себя лишним? Ненужным элементом этой вшивой реальности, до которого никому нет дела? Я, например, да.

Поворачиваю голову. Впиваюсь, казалось бы, слепым взглядом в фото на тумбочке.

Команда номер семь. Легендарная. Непобедимая.

Линия губ самопроизвольно изгибается в подобие улыбки.

Наверняка скорбное. Возможно, немного пугающее.

Я там такая счастливая. Открытая всему миру и радующаяся любой мелочи.

До тошноты.

До отвращения.

Дикая глупость, беспечность, легкомысленность и розовые мечты о светлом будущем — все это описывает Сакуру Харуно того времени.

А сейчас — гадко. Сейчас — стыдно.

Хочется вернуться в прошлое, отхлестать эту розоволосую мелочь и поинтересоваться: как можно быть такой тупой? Возможно, если бы мозгов было больше, то сейчас бы я не осталась в тени незыблемой славы этих — оглядываю насупившихся на фотографии Саске и Наруто — двоих.

Они — вечные соперники. Они — единое целое.

Если бы я усерднее тренировалась и меньше сокрушалась над безответной любовь, то мою жизнь не замкнули бы оковы ломаной линии стен городского госпиталя с вечно недовольными неблагодарными пациентами и заторможенными ленивыми подопечными.

История не терпит сослагательного наклонения. Но и сил жить с чувством пустоты и одиночества, целыми сутками блуждая мертвой оболочкой по площади больницы и выказывая доброжелательность отточено фальшивым голосом, больше не было. Прожигать рутинные месяцы, растворяясь во днях, лишенных эмоций и каких-либо ярких впечатлений и событий, — каторга, на которую я себя обрекла.

Все даты слились воедино, растушевав границы меж собой и превратив меня в узницу. Контрастный броский снимок прошлого втемяшился в серость современности, обостряя томящуюся досаду в груди.

Так если такое существование в Конохе превратило меня в бездыханную инертную массу, почему бы не поискать счастья за ее пределами?..



Неведомой силой меня впечатало в один из немногочисленных домов Богом забытого поселения. Склизкие мерзкие змеи плотно стянули тонкие руки и ноги, намертво пригвождая к стене, а ледяная сталь окатаны, приставленная к горлу, обязывала поднять голову и смотреть прямиком в черные глаза стоящего напротив.
Такой расклад категорически не входил мои планы. А ведь все хотелось исполнить тихо-мирно. И почему именно он?

— Зачем ты это сделала?

Может, спросишь что-нибудь полегче? Анализирую ситуацию. Очевидно, что, вступив с тобой в бой, я буду обречена на поражение. Остается надеяться на чудеса дипломатии и мирного диалога.

— Мне нужно уйти, — речь, которая должна излучать спокойствие и уверенность, больше походит на блеяние овцы. За это злюсь на себя еще больше.

Ты хмуришься, делаешь шаг вперед и дотрагиваешься клинком меча до моего подбородка, заставляя еще сильнее задирать голову и касаться затылком камня, обжигающего своим холодом.

Сердце начинает колотиться слишком быстро. Рефлекторно шумно сглатываю, что не утаивается от тебя.

— Боишься?

— У тебя наблюдается завидная тенденция к попыткам прикончить меня. Отчего бы мне не бояться? — обида вперемешку со злостью на несколько секунд взяли шествие над разумом, отчего позволяю себе такую дерзость. Поднимаю глаза вверх, предпочитая лицезреть далекий звездный небосвод вместо тяжелого взора Учихи. Перспектива с мирными переговорами начала казаться фантасмагоричной.

— Ты подсыпала нам с Наруто в еду снотворного и пыталась куда-то смыться. Это абсолютно другой случай, не имеющий отношения к предыдущим.

— Если ты с самого начала знал, что я сделала, почему не рассказал все Узумаки?

— Не хотел тебя спугнуть. А он бы это сделал.

Очень в твоем стиле. Ты всегда любил самолично зажимать жертву в угол и растягивать удовольствие, смакуя победу. Императорские замашки, не иначе.

— Отвечай, куда ты так рвешься, что пошла на такой поступок?

Упорно стараюсь оттягивать время, продумывая стратегию поведения, однако ничего толкового не лезет во взбалмошную голову.

— Сакура, не заставляй меня применять Шаринган.

Какими же мы стали тактичными. Раньше на предупреждения особо не разменивался.

— Меня трудно удержать в гендзюцу, — перевожу взгляд на этого самоуверенного подонка, стараясь никоим образом не демонстрировать клокочущий страх. После твоего возвращения в деревню Шестой все-таки настоял на протезировании левой руки. Поэтому сейчас привычный черный плащ сменила длинная темная накидка с эмблемой возрожденного подразделения Военной Полиции Конохи на плече рукава, а мускулистую фигуру под ней облачала черная водолазка и такие же черные штаны.

— Тебе так кажется, — Учиха выдержал паузу. — Ты решила переметнуться к кому-то?

Скованные в неволе руки и напряженная шея начали затекать, что спровоцировало очередную порцию ненависти к собственной беспомощности.

— Нет.

— Тогда зачем?

— Я просто хочу уйти.

Отвратительные пресмыкающиеся внезапно растворились, а я, от неожиданности не успевшая сгруппироваться, упала вниз, больно приземлившись на пятую точку. Вот так нелепо и позорно. Впрочем, ничего удивительно. Никогда не была баловнем Судьбы и в таких вот мелочах. Поморщившись и потерев ушибленное место, укоризненно и раздраженно смотрю на возвышающегося надо мной, подобно пророку, Саске.

— Помягче нельзя было?

— Уйти? — вопрос, звучащий, скорее, как констатация факта. — С меня пример берешь?

Короткий смешок против воли срывается с моих губ. О, Учиха, если бы это было так…

Поднимаюсь на ноги, в то время как Саске не отрывает от меня пристального изучающего взора. Это смущает, знаешь ли. Твой фирменный взгляд нехило лупит по нервным окончания, порождая желания как можно скорее спрятаться.

— У меня на то свои причины, — ровно смотрю прямиком на тебя, слегка задрав голову, чтобы добиться прямой линии зрительного контакта. Когда у нас успела появилась такая разница в росте?

Ты хранишь безмолвие. О чем же думаешь? Невольно мельком глянула в сторону примыкающего к поселению леса, где мы втроем расположились на ночлег. Благодаря действию снотворного Узумаки крепко спит, не подозревая о том, что происходит в двух милях от него. Правильно, мой милый Наруто, отдыхай. Ты еще наработаешься, когда займешь пост Седьмого Хокаге.

Какаши отправил нас, как лучших воинов и своих бывших учеников, на помощь Мидзукаге в Страну Воды, где стала орудовать группировка неизвестных, получивших прозвище «взрывающиеся ниндзя». Я решила, что это лучший момент для того, чтобы уйти в неизвестном направлении, начать новую жизнь, сменив внешность и убив в себе навсегда Харуно Сакуру. Оторваться от них двоих вдали от Конохи было бы намного проще и безопаснее, нежели просто покинуть родное селение, где меня могли скоро хватиться родители и подчиненные на работе, подняв тем самым шумиху и дав старт моим поискам. Однако все планы перечеркнул тот, от которого ждала этого меньше всего.

Учиха не отвечает. Продолжает внимательно взирать на меня сверху-вниз. Физически осязаю его взгляд, словно меня всю прощупывают на выявление фальши, а сама я нагая. Крайне неуютно. Я напрочь отвыкла от тебя. Саске, ведь мое существование всегда было обременительным, ибо я только и делала, что постоянно путалась под ногами на миссиях и не давала прохода со своей любовью.

Раздражала, верно?

После войны это отношение ничуть не изменилось. Лишь стало прикрываться жалкой бутафорией вынужденной вежливости. Сейчас же, спустя три года, два из которых ты провел в путешествии и в поисках самого себя, я стала понимать тебя. Твое отношение к миру и другим. Отрешенность, холод и стремление к силе всегда являли собой защиту от таких идиотов, как я. Ты никогда не растрачивал себя зазря, а только занимался достижением новых высот, брал Бастионы один за другим. Теперь все по праву называют тебя Великим и боязливо тупят взгляд в твоем присутствии. Вы с Наруто стали героями, примерами для подражания. А я ежедневно стремительно истлеваю под кипами бумаг в больнице.

— Заканчивай. Возвращайся в лагерь.

Ловким движением руки ввернул катану в ножны за спиной и отвернулся, оставляя меня вынужденной пялиться в свою широкую мощную спину, и зашагал туда, откуда мы пришли. До боли и скрежета в челюсти стискиваю зубы, а глаза щиплет от подступивших, но героически сдерживаемых слез. В который раз ощущаю себя никчемной и глупой.

Поднимаю лицо и смотрю на удаляющегося Саске. В рассудок стали просачиваться вязкая ярость и едкая обида. С досады буквально выплевываю сквозь плотно сомкнутые губы скабрезное «да пошел ты».

Не глядя на Учиху, быстро разворачиваюсь и иду прочь в противоположную от него сторону. Чертов ублюдок… Я что, собачка, которая после приказа хозяина забывает о своих делах и бежит за ним с поводком наперевес? Или он настолько привык, что я по умолчанию готова не раздумывая выполнять его приказы? Тело трясет от злости, а кровь активнее бьет по вискам. Я никогда не отличалась тихим нравом, поэтому сейчас с большим трудом пытаюсь утихомирить в голове желание размозжить Саске по ближайшему дереву. Не без ехидного удовольствия ловлю себя на мысли о том, что, оказывается, могу питать к Учихе не одни любовные чувства. Может, для меня еще не все потеряно?

Пыша гневом, успеваю сделать еще пару шагов, прежде чем прямо передо мной практически из ниоткуда появляется Саске, преграждая мне путь.

— Если ты сейчас же не вернешься, я заставлю тебя силой.

Сказанное привычно бесстрастным голосом заставляет меня впасть в ступор. Кажется, воздух вокруг накаляется, врываясь в моих легких и провоцируя валы пламени в теле. Адреналин стал разноситься по клеткам, вызывая в каждой взрывы энергии. Буря контрастных эмоций захлестывает, служа причиной не только вполне логичных физиологических реакций. Она заставляет меня почувствовать впервые за последние три года себя живой.

Нет, нет… Нельзя поддаваться.

— Уйди с дороги.

Едва скрываю разрывающий нутро трепет. Твой взгляд будто пригвождает к земле. Я, наплевав на все экзистенциальные потребности, упрямо продолжаю свой путь. Равняюсь с тобой плечом. За какую-то жалкую миллисекунду получаю мощную подсечку по голеням и оказываюсь поставленной на колени с заломленными за спиной руками. Тяжелая ладонь в давящем жесте опустилась на мой затылок.

Быстро.

Я даже не пытаюсь как-то сопротивляться. Интерес посмел взять верх над страхом.

— Дальше что? — искренне удивляюсь тому, каким будничным тоном произношу это.

— Не сопротивляешься?

Знаешь, Саске, в твоей речи я не слышу ни грамма удивления. Исключительно завуалированную насмешку. Тебе так нравится властвовать?

— Что ты будешь делать дальше? — повторяю заданный ранее вопрос настойчивее. Ты крепко сдерживаешь мои скрещенные и заведенные назад запястья, поэтому я лишена любой возможности двигаться. А я и не собираюсь. Длинные волосы местами выбились из низкого хвоста и нависли по бокам от лица, частично закрывая обзор.

Ты молчишь. Задумался?

— Назови причину своего ухода.

— Это не твое дело.

Судя по тому, что боль в заломанных суставах обострилась, а я увеличила угол наклона относительно земли под давлением чужой длани, мой ответ не понравился Саске. Физически мне больно. Морально — наслаждаюсь. Осознаю, что обуявшие волнение и испуг приятно будоражат притупленные годами инстинкты, тягуче сладким сиропом растекаясь по сосудам. Как же давно я не испытывала ничего подобного? Со времен Четвертой войны?

— Говори.

— Мне нечего здесь делать. Каждый новый день начинаю ненавидеть еще до того, как тот начался. Мне осточертела моя работа и физиономии окружающих. Осточертела Коноха. Я найду себя в другом месте.

Жду. Не вижу тебя, поэтому могу лишь гадать о твоей реакции. Пульс слишком частый, а сердце отбивает раскатистые удары слишком громко. Резь в руках стала жгуче.

— Больно.

— Знаю.

Ты не меняешь своего амплуа, Саске.

— Пусти меня.

Рывком поднимаешь меня на ноги и, развернув в направлении, противоположному от намеченного мной, толкаешь вперед. Я отлетаю, едва не упав. Поворачиваюсь к тебе, вопросительно ломая бровь. Какого черта?

Ты делаешь шаг вперед — инстинктивно отступаю на два назад.

— Возвращайся в лагерь.

Вспышка бешенства мгновением застилает обзор.

— Да что ты попугаем заладил про свой в лагерь?! Какая тебе разница? Хватит играть в доблестного героя, Саске! Я могла бы понять, если бы на твоем месте был Наруто, но никак не ты!

Мои вопрошания вновь остаются без ответа. Сосредоточенный взгляд черных глаз пронизывает меня насквозь, я чувствую это.

— Дай мне уйти, — говорю тихим тоном. — Как тогда я дала тебе.

Усмешка срывается с твоих благообразных уст. Даже когда ты так открыто насмехаешься надо мной, я поражаюсь тому, насколько ты фееричен. Очень неуместно любоваться твоей художественной красотой сейчас, но не могу отказать себе в этом удовольствии. Вдруг это последний шанс запечатлеть любимый образ в памяти?

— Ты бы не смогла меня остановить при всем желании, поэтому не делай таких громких заявлений.

В энный раз я чувствую себя непроходимый ослицей. Действительно, меня ведь просто тактично вырубили, убрав с пути, как мусор. Отвожу взор, а мои щеки предательски залились краской.

— Ты походишь на упрямого подростка, которому стало скучно и захотелось поискать приключений. Сама вогнала себя в мнимую депрессию и решила сбежать от этого? Тебе просто нужно вправить мозги, Сакура.

Стою и ошарашенно пялюсь на тебя. Пытаюсь отфильтровать из потока мыслей все нецензурные выражения, однако литературный остаток крайне скуден и состоит преимущественно из бессвязных междометий. Да как ты вообще можешь судить меня? Ты, человек, который провел полжизни за стенами родного Листа, который ненавидел весь этот мир и вечно жаждал мести, который пытался убить тех, кому ты был до боли нужен?

Как же так? Почему меня отчитывает тот, кто априори не имеет на это права?
Не спеша приближаешься ко мне. Я бы хотела что-то сказать, но мозг не в состоянии сгенерировать и пары фраз.

Обходишь меня, оказываясь за моей спиной. Лопатками касаюсь твой груди. Пресловутое «что ты делаешь?» не успевает получить оглашение, потому что мужская ладонь закрыла мне глаза. От неожиданности шумно вдыхаю и инстинктивно хватаюсь за твою длань, намереваясь убрать ее с лица, однако ты не позволяешь мне этого сделать.

— Не бойся, опусти руки.

Бархатный баритон ласкает слух. Господи, я чувствую, как меня бьет мелкая, но отчетливая дрожь. Ноги становятся ватными, а голосовые связки будто накрыл паралич. Тем не менее я покорно, хоть и с опаской, повинуюсь. Почему я безоговорочно слушаюсь, Саске?

— Что ты видишь? — как-то слишком близко твои шепчущие губы к моему уху. Это примешивает в и без того гремучий коктейль чувств новые, более острые компоненты. Томные, куда более приятные в сравнении со смятением и испугом.

— Ну… ничего… — не узнаю собственную осипшую речь. — Ничего не вижу.

— И как тебе такие ощущения?

Твои слова в какой-то мере обескураживают. Что за игры такие? Но я не прочь сыграть по диктуемым тобой правилам, совсем не вникая в суть.

— Не очень, честно говоря.

— Почему же?

— Потому что я ничего не понимаю! Не понимаю твоих намерений и действий! Что вообще происходит?

Твой резкий теплый выдох всколыхнул прядки моих волос. Насмехаешься надо мной?

Здорово, мать вашу. Просто прекрасно.

— Так же ты запуталась в своей жизни. Зациклилась на чем-то одном и, видимо, не получив или потеряв это что-то, не придумала ничего лучше побега.

Молчу, замерев и внемля всему, что ты говоришь.

— Ты отлично знаешь, что глаза помогают нам получать восемьдесят процентов информации, что делает их практически главенствующим органом восприятия. Если мы лишаемся своей столь важной составляющей, то сразу чувствуем себя беспомощными и потерянными, верно?

Внезапно прижимаешься ко мне плотнее, кладя свободную руку мне на живот. Всей площадью спины касаюсь твоего опаляющего жаром торса. Так тепло, надежно. Отсутствие зрения и погружение в темноту до предела обостряют все остальные органы чувств. Слух ловит твои размеренные вдохи и выдохи, кожа, казалось бы, каждой клеточкой нежится в экстазе от твоих прикосновений. Неописуемо.

— Сейчас ты ничего не видишь, что значительно ограничивает тебя в твоих возможностях. Если будешь находиться в незрячем состоянии долго, то паника не заставит себя ждать, ведь у тебя больше нет первостепенного органа чувств. Ты станешь немощной калекой. Возможно, неожиданно сделавшись слепой, захочешь свести счеты с жизнью спустя какое-то время.

Я напряглась. Зачем он это говорит? Хочет лишить меня зрения? Убить? Засуетившись, попыталась отстранить ладонь Саске от глаз, вцепившись в его кисть, однако он мягко, но безапелляционно опустил мою руку, крепко держа меня за запястье.

— Но нужно понимать, что, когда тебе отрезают доступ к видению окружающего мира, когда у тебя забирают такую фундаментальную способность, ты должна научиться отчетливее воспринимать информацию оставшимися у тебя рецепторами, доведя их возможности до максимума. Ты же уже чувствуешь, насколько обострилось твое восприятие?

Финальный вопрос был сказан куда-то в область шеи. Мягкие и горячие мужские губы запечатлели нежный продолжительный поцелуй на дико пульсирующей жилке, оповещающей о моем ненормальном сердцебиении. Задетые нервные окончания продуцируют бесподобные всплески внеземного наслаждения по всему телу. Внезапно волна блаженства многократно усилилась, да так, что импульсы сладострастия заискрились в кончиках пальцев. Ты прикусил распаленную кожу, что и вызвало эту бурю эйфории. Еле успеваю давить в горле не шибко пристойные стоны.

Боже, что же он творит?

Чуть отстранившись, продолжил.

— Нельзя бросаться в бегство, когда кажется, что ты обречен. Помимо такого ложного выхода ты должна найти еще тридцать три других. Карабкайся до последнего, каким бы пологим ни был склон. Борись, смотри на ситуацию под другим углом, учись относиться ко всему иначе. Если ты не добилась поставленных задач или целей, просто задумайся, правильно ли ты выбрала ориентир и способы его достижения. И всегда помни о том, что, даже будучи слепым, можно наслаждаться жизнью в полной гамме красок.

Ладонь, которая уже успела стать частью меня, исчезла. С ощутимой толикой досады раскрываю глаза. С непривычки даже блеклая сумеречная тьма больно ударила по ним. Невольно сравниваю свое состояние с выходом из комы.

Учиха отстраняется, а вместе с ним уходит та аура непоколебимой мощи, спокойствия и защищенности. Меня ввернули с небес на землю. Выдернули из другой реальности, граничащей с Эдемом, и отшвырнули на поверхность бетонной действительность, раздробив мои кости. Все опять встало на свои места: открытые плечи обдувает прохладный ночной ветер, а в душе пустота, которую Саске смог на несколько минут заполнить дивным калейдоскопом забытых чувств.

Стою как вкопанная. До ушей доносятся твой тяжелый удаляющийся шаг. Стараюсь быстро сообразить… хоть что-нибудь. Непонимание и шок липкими щупальцами облепили разум, нарушая его деятельность. Что мне делать? Что же мне сделать? Почему он уходит? Почему оставляет меня сейчас наедине с самой собой?

Больше не могу.

— Саске…

Хочу позвать тебя громче, но из груди вырывается лишь тихий шепот. Однако, вопреки моим ожиданиям, ты меня услышал. Остановился и слегка развернул корпус тела в мою сторону, выжидающе смотря.

— Я хочу еще.

— Чего «еще»?

Уголки твоих губ едва тронула усмешка, а оникс глаз блеснул лисьей хитростью. Опять искусно выставляешь свои условия, а я, пожалуй, вновь прогнусь под тобой. Без сожаления. С жаждой.

Без всякого возражения.

Отвечаю не раздумывая.

— Еще почувствовать это.

Уверенно и спокойно подхожу, сокращая расстояние между нами. Впрочем, голову все же держу слегка опущенной: не хватает смелости столкнутся со обжигающе-черными глазами. Хочется вцепиться в тебя намертво, но я стоически держу себя в руках. Останавливаюсь, наверное, слишком близко к тебе. Намного ближе, чем ты обычно позволяешь, но сейчас ты не выказываешь протестов. Предоставляешь ход в этой игре мне.

И я хожу.

— Дай мне жизни.

Меня неумолимо тянет в твою темноту. Я хочу отдаться ей без остатка. Понимаю, что, окунувшись в нее один раз, теперь буду грезить о ней постоянно. Мрамор, годами наслаивавшийся панцирем на мои чувства и мировосприятие, пытаясь заглушить их, треснул в одночасье, словно хрупкий фарфор.

Все тривиально до спазмов в желудке. Свинцовая тяжесть волнения образовывается глубоко внутри меня.

Грубые мужские пальцы овивают мой подбородок и заставляют поднять лицо. Вздрагиваю от неожиданности и застываю. Смотришь на меня оценивающе, въедливо, а я, как загипнотизированная, не могу оторваться от твоих непроницаемых очей. Приближаешься ко мне, замирая в проклятом миллиметре от моих губ, а мне словно вышибает мозг от этой близости. Секунда заминки превращается для меня в мучительный час ожидания.

Наконец касаешься меня своими устами. Простое касание, а я оживаю. Выныриваю со дня океана тоски и отчаяния, рассекая немыслимо плотные толщи воды и минуя все законы физики, и полной грудью делаю глоток воздуха.

Нашептываешь очередное требование прямиком в мои губы, императивно и жестко прижимая к себе за талию, с нетерпимой силой впиваясь в нее пальцами.

— Дам. Только потерпи до нашего возвращения в Коноху.

Я потерплю.

Дождусь, чтобы отдать себя в дань твоей тьме.

Потому что она стала моим светом.

От автора: писалось с аккомпанементом из песни Halou–Honeythief и минуса Talksik change – Thangs (фоновая музыка из "Когда плачут цикады").