Verrückt

Забавно, но она всегда думала, что несмотря ни на что они будут вместе. Ей казалось, что каждое чёртово утро, приход которого отныне так сильно бесил его, она будет, как делала это раньше, стискивать его в объятьях своих хилых ручек, прижиматься к нему как можно ближе и с поросячьим восторгом касаться мягкими губами его щеки.

– Как я мог быть таким идиотом?

Забавно, но ей всегда казалось, что конфетно-цветочный период в их отношениях не закончится никогда и она, счастливица, будет каждый день любовно слушать его до тошноты нежный голос, разглагольствующий о том, какая она чудесная и как ему повезло.

– Это был даже не я.

Забавно, но она всегда думала, что между ними не посмеет встать никто, кроме них самих. Совершенно абсурдной казалась ей мысль, что рано или поздно найдётся кто-то ещё, кто сможет волновать его так же сильно – если не ещё больше, – как она когда-то.

– Она мне больше не нужна.

Действительно, забавно. Какой дурой была она, каким глупцом был он.



Кто бы мог подумать, что его жизнь столь резко развернётся на пяточке? Вот только встанет она, увы, ребром. Вряд ли он даже смел подозревать, что зеленоглазая чертовка в одночасье станет для него, едва ли не примерного семьянина, всем? Нет, конечно, нет. Парень даже не мог хотя бы туманно вспомнить, как забрёл сюда впервые, когда увидел её, невообразимо красивую и яркую, у шеста и какая по счёту доза заставила его действовать.

– Где она сегодня? – всегда первым делом спрашивала Сакура, медленно обходя скрипучее кресло из чёрной кожи и виляя до умопомрачения соблазнительными бёдрами.

Я оставил мою крошку дома одну,
Я не люблю ее больше.

– Что ты хочешь сегодня? – томно шептала она, раздвигая свои стройные ножки и присаживаясь сверху на Наруто. Как наездница, как он любил.


Пожалуй, он послал всё к чёрту в тот момент, когда впервые увидел, какой соблазнительной она может быть. Это было нетяжело, потому что она та, в ком он нуждался всё то жалкое время, которое якобы жил «по-настоящему», как полагается в обществе, как указывали другие.
Узумаки окончательно убедился в правильности своего решения, когда самолично узнал, какой гибкой она может быть. Это похоже на сумасшествие, но здесь, в слепящем свете неоновых огней, он видит в ней идеал; здесь, в ритме громкой музыки, не имеющей для него никакого значения, её приторно-томный голос похож на ангельское пение, кружащее ему голову. Здесь, в этом гадюшнике, где баб имеют бутылками на столе и где пьяные ублюдки жрут собственное дерьмо под дикой силой симбиоза всевозможной наркоты, она кажется ему недосягаемым божеством, идолом, которого так страшно сильно хочется коснуться. Харуно – его вселенная, без которой отныне он не способен протянуть и жалкий до колик в животе час.



– Сегодня, – волнуясь как в первый раз, тараторит Узумаки, наспех снюхивая со стола дурманящий порошок и залпом запивая его бокалом шампанского, – возвращаясь домой, я испытывал привычное ежевечернее отчаяние.
Привычное. Ежевечернее. Да, это стало нормой: вяло топать домой, не замечать ничего вокруг под гнетом разрывающего отчаяния и давящего чувства вины. В какие-то моменты ему хочется вздёрнуться на ближайшем дереве, но его останавливают мысли о спазмах в конечностях и непроизвольном мочеиспускании, в другие – терзает готовность воткнуть розочку во влагалище подруги – так, чтобы по самую рукоять – и пару раз прокрутить, потому что она – та единственная причина, его проблема, мешающая окончательно заполучить поганую стриптизёршу. Тлеющие внутри человечность и чувство собственного достоинства слегка подогревает приятная мысль о том, что он, возможно, ещё окончательно не скатился на жизненное дно. Да не ему, безумцу, об этом судить.
– И я понял, – всё так же взволнованно продолжил он, следя за плавностью её движений, – что хочу возвращаться домой только к тебе.
Харуно едко усмехается, продолжая ласкать себя руками под его строгим надзором. Она знает, Наруто возбуждает, когда на неё смотрит кто-то ещё. Ему нравится думать, что других берёт зло, когда он касается её. Сакура никогда не старается для него, и ему это нравится.
Когда топ отправляется в свободный полёт, а Харуно, наклонясь, прогибается в спине, что кошка, в глазах парня на секунду темнеет, и рой мыслей в голове отступает перед приходящему на смену яростному желанию. И он непременно возьмёт её прямо здесь, на столе: всем вокруг плевать, а если и не так, то его это совершенно не волнует. Момент близости – то, ради чего он живёт.
– Мне нужно ещё, – горячо шепчет Узумаки, трясущимися руками сгребая в охапку стриптизёршу. Он спускает на это дерьмо все деньги не потому, что хочет забыться. Просто так он может больше. И дольше.



Отчаянное желание вскрыться отступает, когда Наруто резко занюхивает очередную дорожку и обмякает в кресле. У него никак не выходит сфокусировать на девчонке помутневший взгляд, и та, при свете неоновых огней и силы его больного рассудка, кажется Узумаки ангелом, над головой которого слепяще ярко сияет нимб. Но она не святая, а он решает, что сегодня стоит попробовать наркоту потяжелее.
Когда парень роняет её на стол, тихий на фоне музыки звон разбивающихся бокалов привлекает внимание на считанные секунды: здесь это норма. Когда он срывает с неё одежду и давится отвращением к самому себе, резко подкатывающему к горлу, все игнорируют звонкий и донельзя ядовитый женский смех. Всем плевать, потому что она хочет, а у него нет выбора.



Её плоть мягкая и податливая, и ему нереально нравится, как она стонет от удовольствия и плачет от боли. Все мысли улетучиваются, стоит только ему освободить пульсирующий член от тесноты потрёпанных брюк, и самобичеванию больше не место в его голове. Он часто хватает её за руки и наращивает темп, не давая восстановить дыхание. В эти долгожданные секунды мир вокруг сужается до них двоих, и нет больше ничего: ни Хинаты, ждущей дома, ни сброда вокруг, ни жалости к самому себе – есть только она, стонущая в голос, вдавленная в жёсткую столешницу любовь всей его жизни. Как же мерзко это звучит.
С каждым толчком он будто старается проникнуть в самые тайные уголки её тела и души, желая узнать о ней хоть что-то. Ведь единственное, что ему удалось узнать, так это то, что она отменно сосёт.
Невыносимо приятно чувствовать округлость её груди в ладони, ощущать, как кончики надломленных ногтей впиваются в шею, слушать, как она хрипло дышит. И боготворить её за каждую секунду, в которую она раздвигает перед ним ноги, не снимая с лица уродующую ядовитую улыбку. Ему плевать. Иногда ему даже нравится.

Это деградация. Это убийство души, моральное падение, неподдельное безумие. Но ещё никогда в жизни ему не было так хорошо и тошно одновременно. Там, внизу, она очень красивая. Ему нравится мельком пробегаться пальцами по промежности и оставлять еле заметные засосы на плечах. Наркота в совокупности с её дрожащим голосом окончательно сносит крышу, и Наруто пытается впитать в себя Сакуру, игнорируя её болезненные крики. Бурлящее в теле желание не просто застилает глаза, оно вообще лишает понимания происходящего. Сладкий плен её тела что-то обрывает внутри, стягивает внутренности в ком немного выше паха, а потом Узумаки буквально чувствует, как его мозг плавится. Сакура больно кусает его за мочку уха и наотмашь даёт пощечину, потому что он перегнул, потому что она хочет нежнее. Оттого дрожащими руками он любовно очерчивает контур её лица и утыкается носом в шею. Этот контраст больше не сбивает его с толку, потому он с лёгкостью меняет темп и возвращается к ласкам. Каждый раз с волнением, каждое движение – с трепещущей внутри лаской.

– Дьявол приходит извне, – срывается с губ Харуно со стоном, и она царапает его щеку в попытке притянуть к себе. Удается. Острый, горячий язычек с лёгкостью проникает в его рот, движется уверенно, усиливает градус наслаждения, хотя кажется, что сильнее уже некуда. Горячими руками Узумаки поглаживает спину Харуно, а потом плавно, не прекращая разрывать её нутро своим напором, меняет положение. Наездница, как ему нравится.
Сакура шире раздвигает ноги для удобства, совершенно игнорируя восхищенный взгляд, ласкающий её тело. Наруто облизывает пальцы и принимается легко, еле касаясь, очерчивать ими контур набухших сосков. Она гнётся в спине, как кошка во время течки, предоставляя небольшую грудь для ласк, и вдруг сменяет темп. Словно в порыве ярости насаживается сверху, ощущая, как от совокупности сладкой боли и острого наслаждения сносит крышу. Двигается резко и рвано, надрывая голос и игнорируя снующих вокруг официанток. Всё это похоже на дикие пляски с дьяволом. Этот ад – для них двоих, а белый порошок снедает их изнутри, предоставляя пару лишних минут отрешения и удовольствия. Наруто ещё не знает, что остался один. Сакура ещё не знает, что он чувствует её боль. Утром их встретят пустая квартира и игла в вене.



Наркотики и алкоголь расширяют рамки и зрачки, вселенная – тёмный сгусток наслаждения, подрывающий веру в себя. Когда тугой комок внутри сдаёт позиции и парень кончает, его отпускает не сразу, и Харуно, нагая сидящая сверху и запрокинувшая голову назад, просто ждёт, когда парень вновь с выходящим за края отвращением оденется, схватит со стола начатую бутыль шампанского и сбежит.
Ему хочется продлить минуты забвения, но мысли уже начинают настойчиво проситься обратно, а желудок явно желает, чтобы хозяин наконец сунул два пальца в рот и выблевал на блестящий столик скудный завтрак. Ему не нужна еда, дом, бывшая возлюбленная и мир в целом. Он приобрёл свой смысл жизни. Смысл, который уничтожил его, разорвал на куски и затоптал. Потому что этот ад – для них двоих.



В пустой квартире горит свет, на зеркало в прихожей приклеена записка. Забавно, но он не рад. Внутри разверзлась чёрная дыра, жалость к самому себе наконец сменилась на лютую ненависть. Пустота отныне будет царить не только внутри – она поглотит всё, забьётся в каждый угол квартиры и души. Он не рад. Теперь он достиг дна. Действительно, забавно.