Воровка

Когда я был маленьким, я толком ни с кем не общался, потому что в целом боялся людей. Не потому, что не любил их, а потому, что они были для меня незнакомыми, новыми — как обстановка, как воздух, пропитанный чужими запахами. Я ни к кому не тянулся — не тянулись ко мне. Пугающийся каждого резкого движения мальчишка с голубыми глазами на выкате, в которых резвилась мутная паника, — и от меня уже отворачивались. Я был обычным, но в то же время чувствовал себя на фоне остальных чем-то вроде яркого пятна. Белого пятна. Кляксы.

Я жил с бабушкой в маленьком городке, у которого было непроизносимое для моих тогда лет название на букву «Р». Детей было много, но я так ни с кем и не сдружился и ходил постоянно по улицам один, осматриваясь по сторонам, заглядывая в пыльные витрины каких-то магазинов, вглядываясь в людей, чьи лица были высоко. Я был маленьким человеком, маленьким одиноким человеком — и чувствовал, что если в скором времени не выберусь из дыры, в которую угодил, моя жизнь больше не сдвинется с мёртвой точки. В свои двенадцать лет я уже думал о том, что умру в одиночестве.

По вечерам улицы города становились рыжими и холодно-пустыми. Лучи уходящего солнца создавали за спинами людей огромные тени, которые как будто бы человеку и не принадлежали вовсе.

Как-то я пытался подружиться с одной девочкой, что была младше меня, сказав, что тени — это на самом деле люди из другого мира. Люди с печальной историей; они затянуты на нашу землю и обречены на участь быть скованными, быть тенью других людей, которых они даже не знают. И они никогда не смогут собраться с силами, чтобы нам отомстить. Эти маленькие тёмные силуэты днём и высокие, грозные — вечером. Я рассказывал всё этой девочке и улыбался, а она в ответ лишь покрутила грязным пальцем у виска. На этом мои попытки найти друга закончились окончательно.

***

Медленно идя по запылённой улочке, временами встречая на своём пути прохожих, я поднял голову и увидел вдалеке что-то тёмноё, отдалённо напоминающее человека. Сделав ещё несколько шагов вперёд, задетый чьей-то рукой случайно, я разглядел на стареньком заборе рисунок, который действительно изображал человека. Угловатый, не проработанный тёмный рисунок. Когда я перебежал дорогу и оказался на той стороне улицы, где и был этот разрисованный забор, рисунок открыл глаза.
И посмотрел на меня.

Это были просто две дырки, а не глаза. Пустое пространство на тёмном лице, имеющее цвет того самого старого забора, будто не прокрашенное. Только сейчас я понял, что рисунок едва заметно шевелился и поворачивал голову то влево, то вправо. Судя по контуру, это была тень мальчика с взъерошенными волосами. Высокая — под два метра, учитывая высоту забора, — и худая. Это была вечерняя тень. Не рисунок, напоминающий человека, исполненный чёрной краской.

И эта тень смотрела на меня, делая какие-то жесты длинными руками.

Мой язык отказывался работать, а в голове роем обезумевших ос копошились мысли. Боялся ли я? Наверное, я соврал, если бы сказал, что да. Мне было не страшно — мне было удивительно. Впервые что-то новое, незнакомое, чужое вызывало у меня не панику, скручивающую внутренности, а живой интерес, что отразился рыжим вечером в моих глазах. Никто, кроме меня, эту длинную тень не видел.

Странная тень, не имеющая даже своего хозяина, подняла левую руку в каком-то очередном жесте. На миг мне показалось, что она со мной поздоровалась, сказала «привет» и пальцами пошевелила. Тихо сглотнув слюну, я поднял правую руку и совершил такой же жест, здороваясь в ответ. Тень не имела взгляда как такового, но я чувствовал всем своим телом, что он у неё есть — и он не в пустом не прокрашенном пространстве на лице фигуры. Этот взгляд исходит из другого места, изучает.

Становилось холодно, но я всё так же стоял напротив старого забора и завороженно смотрел на немую тень передо мной. Хотелось спросить её: «Ты правда из другого мира?», но я не смог из себя и слова выдавить: паралич. Солнце уже почти что скрылось за крышами домов, забирая с собой и лучи свои, но если пропадёт свет, то пропадёт и тень. Что станет с этой бесхозной фигурой? Взгляд её пронизал меня насквозь, а я, как дурак, хотел улыбаться. Даже не смел бояться.

— Хью! — ветром разнёсся голос бабушки за моей спиной. — Что ты тут стоишь? Пошли домой, холодает!

Я повернулся к окликнувшей меня бабушке, и, опустив взгляд, удивлённо уставился на свою тень.
На тень, которой не было.

— Дурачок, чего ты стоишь возле этого забора? Если надумал за него пойти, то даже не мечтай, а то там всякие пьяницы да наркоманы ошиваются, — причитала бабушка, приближаясь ко мне.

Слова этой пожилой женщины, которая за последние пять лет стала для меня и матерью, и отцом доходили до меня раздражающими звуками, и я хмурил брови. Тени моей не было со мной, а когда я развернулся вновь к тому забору, с него и след простыл того тёмного силуэта с пустыми глазами-дырами. Тень, укравшая другую день? Тень, отомстившая человеку, что подчинил её?

Бабушка подошла ко мне и взяла за руку, потащив в сторону дома; я смотрел на тень за её спиной и молчал, изредка поворачивая голову в сторону своей тени, которой до сих пор не было. В свои двенадцать лет я потерял собственную тень. День за днём, год за годом — её у меня так и не появилось, и знал об этом лишь я.

Через три года я покинул город, где встретил этого загадочного вора, так ни разу с ним и не встретившись более. Покореженный временем забор упрямо стоял на своём месте и пустовал. Тень, изредка появляющаяся на нём, ожидала своих новых жертв.