Времена года

Семнадцатая зима.

В то утро была сильная метель, таких здесь не видели уже много лет. Снег, словно сумасшедший, метался в битве с ветром; а за окном светлой палаты девушка изо всех сил
боролась за свою, нужную только ей одной, жизнь. Белые стены, белоснежные простыни
и темно-красная кровь, кое-где просочившаяся сквозь бинты на теле рыжеволосой пациентки. Тишину помещения нарушал лишь писк
приборов и её сбивчивое дыхание. Где-то за дверью раздался металлический звук, наверное, провезли тележку с медикаментами или едой. Сейчас, скорее всего, как раз время завтрака.

Все форточки в помещении были закрыты, душно, больничный запах казался даже резче, чем обычно. Сейчас девушка мечтала лишь о том, чтобы уснуть, но боль и нехватка воздуха делали эту мечту несбыточной. Когда-то тюремщица, теперь она заточена в собственном израненном и слабом теле. На табличке, прикреплённой к кровати, значилось
лишь имя больной - Карин.

Тринадцатая осень.

До сих пор била крупная дрожь, а при взгляде на халат в пятнах крови, к горлу подступала
тошнота. Воспоминания получасовой давности сжимали грудь так, что было тяжело дышать, а перед глазами ясно стояли картины получасовой давности и теперь, кажется, они больше никогда её не покинут. Большие и маленькие, разных форм банки, существа и конечности в формалине, стоящие на огромных стеллажах от пола до потолка. Всё
слилось в едино: полутемная комната, горит лишь лампа над операционным столом и голос Змеиного Санина, диктующий, где лучше сделать надрез, а также взгляд человека, лежащего под её скальпелем, и стук ещё бьющегося сердца.

Засыпав отбеливатель в таз с замоченным халатом, она стала смотреть, как бурые
пятна медленно расползаются по некогда белой ткани. Сколько времени девушка
просидела в одной позе - сказать сложно, но она пришла в себя, когда почувствовала как
стало прохладно. Это полуденное солнце, прежде гревшее сквозь маленькое окошко,
скрылось за тяжелыми тучами, забирая с собой последнее тепло.

Вскоре она вступит на новую должность, теперь она будет тюремщицей в одном из
убежищ Орочимару, а после того как пройдёт обучение до конца, будет самостоятельно ставить опыты, без руководства учителя. Вопреки ожиданиям, потом не будет так мерзко,
воспоминания о первом надругательстве над человеческим телом станут бледнее, вовсе сотрутся и не будут казаться чем-то столь неестественным и грязным, как чужая кровь на когда-то белоснежном халате.

Одиннадцатое лето.

Мир наполнен яркими красками, запахами, ощущениями. Кажется, природа разлила на него все свои краски и духи. Много света и тепла, даже поздно вечером. Лучшего времени для живых существ сложно придумать. Буйство жизни во всех и каждом: и в многовековом Солнце, и в бабочке, живущей всего один
день. Все стремится дышать, спешит жить.

Девчонка с рыжими волосами сидела на полу плохо освещённой комнаты, подогнув под
себя ноги; одна рука держит помутневшее от времени зеркало, а другая - то снимает очки,
то снова возвращает их на переносицу. Девочка примеряет очки к улыбке и к сжатым
губам, к каждому из своих выражений лица, порой разочаровано вздыхая. Затем она на секунду замерла, глядя в глаза своему отражению, нахмурила брови, резко кинула несчастное, ни в чём не повинное зеркало на футон и направилась к двери. С гордым видом выходя из комнаты, она произнесла:
- Всё равно лучше всех!

Третья весна.

Такое родное тепло… И на душе так уютно и спокойно, когда обнимают самые
заботливые руки на свете. Маленькая девочка с огненно–рыжими волосами прижимается к матери, и все тревоги прошедшего дня оставляют крошечное сердечко. В их комнате окна открыты нараспашку, маленькое помещение уже наполнено запахами и звуками летней ночи, хотя всего лишь конец апреля.

- Спой мне.

Мать улыбается и поёт любимую песню дочери, которую та слышала уже не один десяток раз. Эта колыбельная стала для них ритуалом, без которого нельзя было уйти в мир снов.
Девочка не сводит взгляда с материнских губ, следит как движения складываются в слова.
Глаза девочки постепенно закрываются, и, убаюканная маминым
голосом, она счастливо засыпает…