Все учтено. Глава 4.

*_*_*_*
— Сакура, ты не будешь сидеть в медицинском халате, понимаешь? — Наруто внимательно поглядел в глаза Харуно. Но та продолжала решительно смотреть перед собой, даже не пытаясь смотреть на Учиху, что сидел немного позади, — Ты будешь жертвовать собой, и твоя жертва...
— Узумаки, не тяни. Пусть знает, — поморщился Учиха, — незачем разводить тут сопли.
— Вот тогда ты и объясняй! — фыркнул юноша и освободил крело.
Сакура прямо смотрела перед собой, и она не могла видеть, как Учиха тяжело встал, опираясь руками о колени. Он глубоко вдохнул и направился к креслу широкими шагами. Все на миг замерло, напрягаясь. Наруто оперся о стенку, внимательно щуря глаза. Сакура тоже натянулась подобно струне. Саске обошел ее и сел напротив.
Они встретились взглядами. Ее — мягкие зеленые, его — глубокие черные. Наруто на миг показалось, что вот-вот Сакура вспрыгнет и убежит.
Но нет.
Она осталась.
*_*_*_*
— Ты незамужем, — скорее утверждая, чем спрашивая, сказал Учиха, — ты свободна и не имеешь детей, — Сакура лишь кивнула, подтверждая. В глубине ее зарождалась великая паника, но внешне она оставалась спокойна. Лишь только взгляд стал более напряженным. За годы, что она провела в больнице, она видела многое: изуродованные тела, изувеченные души и искаверканные люди не могли больше пугать ее. Она научилась быть спокойной. Она представляла себя землей: все, что проходило сквозь нее — кровь, слезы, ругательства — лишь делало ее сильней.
— И что же, Саске?
— Ну же, Сакура, думай — аналитический ум никогда не подводил тебя, — сказал он так вкрадчиво, словно Саске был змеей.
В мозгу сразу начали строиться разные теории, но увы, она не могла дать ответа. По одному кусочку мозаики нельзя описать картину.
— Я дам тебе небольшую подсказку: этот эксперимент затрагивает джуцу глаз и чакру, — Наруто покачал головой, Саске сплел пальцы в замок, надеясь, что Сакура сама догадается.
Когда человек сам догадывается о чем-то, то проблема воспринимается более близко, и нет времени и сил на истерики и обвинения. На это Саске и надеялся.
— У тебя мангеке шаринган, значит, тебе нужно что-то еще... — Сакура начинала увлекаться этим. Была закушена губа, и она ощущала себя создателем плана, имея возможность проследить мысли Саске. Когда же, как не сейчас?
Наруто наблюдал сзади, волнуясь, что Сакура все-таки откажется. Он не понаслышке знал, как тяжело ей пришлось после ухода Саске.
«Ему нужна чакра? Зачем, ведь у него ее достаточно. Значит, он хочет усилить. Усилить можно только совместив гены. Тогда зачем нужен Наруто? Нужели есть еще один представитель с сильными джуцу глаз?... Точно! Хината! Вот что, значит, Наруто усилит чакру Хинаты, а Саске может усилить свои джуцу...»
Она вскинула испуганный взор на каменное лицо Саске Учихи, что внимательно смотрел на нее.
— Ты можешь усилить джуцу шарингана моим котролем чакры, что на генетическом уровне записан во мне, — произнесла она так, словно это был приговор.
Саске устроил небольшую овацию. Он по-змеиному улыбнулся и откинулся в кресле.
— Сакура, пожалуйста. Скажи, что ты согласна, — послышался жалобный голос Наруто, хоть он уже и слышал, что Сакура согласилась, — это самый лучший план, что видели старейшины.
Сакура нахмурилась и произнесла:
— Он опасен в такой же степени, в какой и гениален, — повернувшись к Наруто, она крем глаза увидала, как мимолетно ухмыляется Саске, — великолепно, Учиха! — чуть съязвила она.
На нее медленно снисходило понимание: она и Саске должны завести ребенка, значит, Саске будет близок с ней...
Это было больно. Знать, что тебе снова сделают раны, от которых излечилась совсем недавно. Ведь даже его имя полностью не сошло с губ девушки... Он искренне надеялась, что Саске сможет завести ребенка с Хинатой, хоть и понимала, что для Наруто это будет началом конца.
Но теперь... Она понимала суть и гениальность плана и чувствовала, что она падает. Снова падает в ту пропасть, откуда она вылезла с огромным трудом, сдирая кожу с рук и стирая ноги в кровь.
— Харуно... Ведь ты уже согласилась, — Саске медленно подходил обратно к месту, где он сидел до этого.
Опять повисла противная тишина, такая, когда в воздухе пахнет сломавшимися усилиями.
Видимо, Саске и правда создан все ломать...
— Ты уже не свернешь, Сакура, — послышался глубокий голос Саске, перед тем, как он замолчал.
*_*_*_*_*_*_*
Но уже через час объяснений всяких мелочей Саске был готов провалиться под землю. Наруто и Сакура обсуждали абсолютно все: даже как будет происходить зачатие ребенка Узумаки.
«Когда они успели так подружиться?» — остервенело думал Учиха, глядя на пошлые глазки представителей его команды.
— И в этой позе Хинате будет приятно, а ты получишь великолепный обзор, — закончила Харуно. Наруто уже мысленно потирал ладошки и улыбался.
— А что касается вас, — уже серьезно начал Наруто, — то вы в скором времени должны будете расписаться и приступить к выполнению плана. И мне, и Саске нужна двойня.
— Первые дети должны будут образовать новый клан, — угрюмо закончил Саске.
— Проблема не в этом, — замотала головой Сакура, — Хиаши-сан... Вот кого нужно будет уговаривать.
_*_*_*_*_*_*_*_*_*_*_*_*
Шикамару постучал в дверь. За характерным звуком послышался радостный вопль удивления.
— Шикамару! Что же ты здесь делаешь? — Темари всплеснула руками и, оглядевшись по сторонам, быстро затащила гостя в дом.
— И тебе привет, — прохрипел Нара, потирая плечи.
Довольно опасно было сбегать вечером из деревни и забираться в дом казекаге (в одной из пристроек жила Темари, а в другой — Канкуро).
— Ты так меня напугал, — шепотом сказала она, подавая ему чай. Шикамару полулежал на жестком ковре, опираясь локтем на подушку. Темари же, подобрав ноги под себя, разливала чай по маленьким чашечкам.
Нара потянулся к чаю, и на миг их пальцы сомкнулись на маленькой фарфоровой чашке. Он быстро прошелся тонкими пальцами по ее кисти, мягко высвободил чай и, как большой черный кот, опять «свернулся в клубок» на ее жестком ковре.
Шли минуты, часы, а они все так и сидели, не шелохнувшись. Впереди нужно было сказать еще тысячи молчаливых слов, но где это — впереди? Там, вдали, было мало времени, чтобы разводить сопли и слюни, размывая мир вокруг себя. Не нужно было себя обманывать — Коноха и Суна сильно пострадали, и сейчас не время было строить любовь на развалинах собственного дома.
— Ты думал о нас? — в голосе Темари были песчинки... Песчинки эмоций: печали, скорби, сожаления. Миллионы песчинок. Душа ее — его пустыня. Как трудно было пройти ее и найти маленький оазис-сердце, чтобы не умереть от жажды!
Его же душа — сплошная тень. Темари ненавидит тени, и боится, и жаждет. Противоречия. Загадочный, он словно жидкий метал — окутывает, сжигая и застывая в вечном...
— Темари, ты же не дура, которая обманывает себя. Побереги нервы, — протянул Нара, — я буду женат на какой-нибудь конохской девчушке, которую видел пару раз на каком-нибудь скоплении народа. А ты — выйдешь замуж за большую шишку. Будешь готовить ему рис и солить слезами. А я — я буду припирать ее к стенке, закрывать ей глаза и тихо шептать твое имя, чтобы она не услышала. Вот как, Темари. Мы же не дураки, обманывающие себя...
Она подняла голову, свет люстры полился на ее кожу, окрашивая в чуть желтоватый цвет. Она улыбнулась, обнажая крупные белые зубы, и хрипловато засмеялась сквозь слезы. На глазах дрожала прозрачная пленка, окрашивая мир в осколки.
— Шикамару... Прошу, хоть раз послушай меня, пожалуйста. Обещай, что это не последняя наша встреча. Через несколько десятков лет я хочу рассказать своим взрослым внукам:
«Знаете, хоть я и замужем за вашим дедушкой, любила я одного шиноби. Он приходил ко мне раз в полгода, вешал жилет на крючок, пока ваш дед находился на миссии. Или нет, вовсе кидал жилет на пол и проходил на кухню, где я готовила рис. Он грубо целовал меня, и я чувствовала его терпкий запах. Он больно сжимал мою грудь, разрывал пояс и проникал в меня пальцами. И когда он выбирал не те пальцы, я чувствовала его обручальное кольцо...»
— Перестань, — грубо сказал Шикамару.
— Шиноби Конохи такие слабые? — хрипло рассмеялась Темари и оголила плечи, спуская кимоно подобно гейше. Он с ужасом смотрел на ее моральный стриптиз. Темари скинула с себя одежду. Та шелковым-атласным ручьем упала к ее белым ногам. Свет люстры все еще красил ее в золотой цвет...
— Оденься, — потребовал Шикамару, — оденься, — прошептал он.
— Обними...
Все замерло на несколько минут.
— Темари? — Шикамару уставился на нее. Все казалось тупым и никчемным — этот чай, этот жесткий ковер. Странной и «не его» казалась даже она — та, к чему он стремился через пыль времени и расстояния.
Темари все улыбалась, показывая свои крупные белые зубы, как у выхоленной взрослой волчицы — ручной, но все же от этого не менее дикой.
Она мягко, словно на лапах, подошла к нему и прижалась полной грудью.
— Оденься, — прошептал Нара, — пожалуйста.
— Иди ты к черту, — протянула она, захватывая в плен его узкие губы.
Она долго целовала его. Он постепенно закрывал глаза, теряя себя в ней. Глубоко в душе зарождалась пассивная паника — а что, если это и вправду любовь?
— Эй, — прошептал он, мягко отталкивая ее от себя, — что ты делаешь?
Но было поздно. В глубине ее глаз он увидел свое отражение. И понял, что вовсе это не отражение, а он сам — он сам живет там, в глубине ее глаз. И уж точно он предположил, что Темари сама жила в его глазах.
Девушка наклонилась к нему и потянула его за подбородок. Он, почти нехотя, почти насильно, упираясь руками, навис над ней.
— Темари, что с тобой? Что случилось? — тихо прошептал он.
— Нара Шикамару, — ухмыляясь, начала она, — ты — единственный, под кого я ложусь. Чувствуешь ли ты тепло моего нагого тела? Мое кимоно лежит неподалеку, словно напоминание, что мы не можем быть вместе. Неужели ты так силен или же так слаб, чтобы не воспользоваться этим? — она почти кусала его, разматывала резинку на волосах, стягивала жилет.
Перед его глазами все плыло: Темари, распустившая свои волосы, Темари, громко зовущая его, Темари, закрывающая глаза... Словно пшеничные колосья, тяжелые и светящиеся, волосы расплескались по спине. Они были чуть длиннее плеч, делая ее ни женщиной, ни ребенком. Темари обхватила себя руками. В этой позе она напоминала скорее статую, чем обезумевшую от любви. Опьяненная этой ночью Темари подняла глаза на него.
Он встрепенулся лишь тогда, когда его жесткие волосы коснулись плеч. Они делали его старше — распущенные, как он сам этой ночью. Темари осмотрела его выступающие ключицы, жилистое, поджарое и сухое тело. Он был похож на змея-искусителя, на персонажа яойной манги, но только не на смущенного Шикамару, которого она так ненавидела и любила. Ненавидела, что он так далеко. Любила за все остальное.
Шикамару подсел ближе и взял ее лицо в свои ладони.
— Ты — свет, я — тень. Ты ненавидишь слушать, я не люблю говорить. Ты — феминистка, я — женоненавистник. Мы созданы друг для друга, но обречены, — медленно прошептал он, обдавая ее теплым дыханием. Она схватила его. Буквально стиснула. Он чувствовал сухой грудью ее жаркое тело, ее мысли, ее ощущения. Нервы обострились, чувство обнажилось до беспредела. Он носом чуял, как плавится воздух рядом с ними, выжигая кислород. Они ждали какого-то знака... Знака, что они все делают правильно. Знака, чтобы не сомневаться...
Где-то в вышине зазвучал последний крик убитой кем-то птицы.
И тут их словно прорвало. Она шумно выдохнула и поцеловала. Ее язык буквально таял во рту Шикамару. Он прикрыл глаза, видя краем взгляда, какое мучение и сладость доставляет ей. Он нащупал на спине цепочку позвонков и плавно заскользил узкими, длинными пальцами вниз.
Тишина. В этой комнате было тихо.
Шикамару резко встал и выдернул ее. Секунду спустя Темари чувствовала спиной шершавую стену теплого песочного цвета. Крупицы обдирали ее кожу, но ей было все равно.
Шикамару больно сжал ее шею и задрал ее ногу к себе на пояс, гладя за бедро. Темари ни на миг не сомневалась. И в следующую секунду она уже шипела и царапала спину Нары за то, что он намеренно больно порвал ее.
— Почему так больно? — шипела она, как кошка, сквозь слезы.
— Нам больно обоим, почему бы не обращать внимания, — горячо шептал он, закидывая ее вторую ногу к себе на пояс.
Она обхватила его и скрестила лодыжки за спиной Шикамару. Так странно это было — слушать их стоны, рычания и песчаный шепот, струившийся между миллиметрами их тел.
Он влажно поцеловал ее шею, оставляя смачную отметину.
Чтобы знала, кому она не принадлежит более.
Она царапала спину, плечи, шею — все, до чего могла дотянуться.
Чтобы он знал, кто больше не под его властью.
Их любовь была битвой. Битвой за них, между ними. Они больно стискивали руки, причиняли боль, кусали мочки, а затем влажно теплой слюной зализывали раны друг друга. Она наматывала его волосы на пальцы, тянула их, а он взамен больно сжимал грудь, царапая соски и делая их еще тверже. Она почти уже не чувствовала боли внизу живота. Там была другая боль. Боль потери и обретения.
После уже, они растянулись на ковре. Шикамару вытянулся. Длинное и поджарое тело поражало красотой, гармоничностью. Мускулы перекатывались под белой кожей, особенно ноги нравились Темари. Сейчас же она лежала неподалеку, согнув одну ногу. Чуть загорелая, она была царицей настоящих пустынь, скорее наездницей, чем слугой.
Они молчали.
Кимоно все так же темнело на жестком ковре, впитывая запах их потерь.