Второй после Мадары. Часть 7

Фрагмент XXVII.

Он до сих пор не знал, почему тогда был так неосторожен и допустил беременность шлюхи. Пришлось пользоваться помощью сенсора из Деревни Водопада, чтобы оперативно определить, от него ли плод.

Обито нравился этот публичный дом, он не раз туда заглядывал, чтобы заказать развлечение, когда бывал в Стране Дождя, однако всё же пользовался услугами каждого конкретного заведения, в том числе этого, не чаще, чем раз в пару месяцев. И однажды, после очередной близости с девицей оттуда, не успел он покинуть снятый им специально для этого номер, как явилась та самая. Видимо, недавняя партнёрша узнала его по описанию и рассказала той, что он в деревне. И чокнутая обрадовалась, что нашла его, и не преминула предъявить счёты. На лице у Обито, конечно, не то чтобы прямо написано, что он шиноби… Но прикончить её ему ничего не стоило. Да он её даже не помнил, потому как при шлюхах принципиально шаринган не включал.

Так что едва удерживаясь от того, чтобы просто не вытолкать ненормальную вон, он выслушал её и даже, после некоторых раздумий, счёл информацию занятной.

Сумма, которую предложил Обито, для жительницы крайне бедной Деревни Дождя звучала внушительно. К тому же по ней было видно, что аборт делать поздно и что ребёнка она так или иначе оставит. Но ему нужно было быть уверенным, что потенциальный донор силы вырастет здоровым. И вообще… вырастет.

Отличный подвернулся шанс. Не имевший родственников Обито никогда и не думал об обретении великой мощи вечного мангёкё. Зависть к Итачи, у которого был под рукой такой ценный источник этой силы, от этого только увеличивалась. Тем более что этот болван им даже не воспользовался.

Мутантный ген, связанный с шаринганом, в ряду поколений настолько закрепился, что из рецессивного стал доминантным, поэтому в том, что плод унаследует его глаза, Обито не сомневался, несмотря на то, что мать не Учиха.

_____________
Примечание:

Немного о биологии шарингана

Слабость нервной системы у Учих генетически коррелирует с «слабостью» клеток глаз к мутациям: при активации шарингана радужка становится прозрачной (цветной пигмент разрушается) — видно красную от сосудов сетчатку, затем — частично прозрачной (частично пигментированной — томое), затем — возникает ещё больше пигментации (рисунок мангеке). Из-за постоянного разрушения/продукции пигмента радужки, а также излишнего воздействия света на сетчатку клетки глаза быстро изнашиваются, повреждаются и, как следствие, мутируют, в том числе до раковой стадии. Если это собственные клетки, то таким раковым клеткам проще «мимикрировать» под нормальные и избежать иммунного ответа, а если это клетки другого человека (пусть и близкого родственника), то при сильной мутации у них всё же больше шансов быть распознанными как чужеродные, «ненормальные» и быть своевременно устранёнными. Близким родственником же человек должен быть, чтобы избежать изначально чрезмерного иммунного ответа (и в результате — износа ресурсов организма), а также для оптимальной и беспрепятственной работы глаза. Появление пигментации (томое/рисунок мангеке) преследует цель сделать восприятие глазом более точным и избирательным, пропуская свет только на определённые участки сетчатки — а соответственно, повышая КПД органа. При первом пробуждении/эволюции шарингана сильное нервное потрясение индуцирует мутации в том числе в клетках мозга, отвечающих за взаимодействие с органами зрения — а затем, по цепочке, и в самих органах зрения. Мозг становится более чувствительным к световым разражителям, в том числе за счёт потери пигментации радужкой, увеличивается также скорость обработки соответствующего типа информации. Так получаем суперзрение.

_____________

После он запретил себе думать об этой идее, так как никто не гарантировал, что плод всё-таки выживет, да и впереди было много лет его взросления, что связано в первую очередь с анатомическим размером глаз. Жизнь шиноби, как правило, коротка, Обито не был уверен, что и сам доживёт до реализации этого плана. Слишком далёкая была перспектива и слишком мал шанс. Поэтому серьёзную ставку он на это не делал и никогда эту девицу больше не искал.

Сейчас же, когда все остальные пути к обретению силы оказались временно отрезаны, стоило попробовать. Тем более что по подсчётам Обито выходило одиннадцать лет — а этого вполне достаточно, чтобы глаза выросли до нормальных размеров и подлежали трансплантации взрослому.

Однако, несмотря ни на что, от камуи он отказаться был не готов. Кто знает, что за мангёкё может быть у шарингана донора, но вряд ли аналогичное. Так что свой глаз было решено оставить.

Внимание Обито привлекла луна, зависшая над горизонтом в полном своём размере. Значит, с тех пор прошёл месяц…

Ничего, когда-нибудь эта луна всё же будет красной.

____________

Когда он вошёл в таверну, его всё ещё слегка потряхивало.

Ханаби сидела за тем же столиком, но теперь к ней присоединилась какая-то барышня. Будучи в мужском обличье, Ханаби, кажется… отчаянно флиртовала. Обито некоторое время потрясённо смотрел на это.

Точно, чтобы чем-то занять её на время его отсутствия, он же заставил её сосредоточиться на слежке, описав первым делом пришедший в голову образ Дейдары. Впрочем, если бы он не был уверен, что Дейдара мёртв, то сам бы издалека принял эту девицу за него. Длинные светлые волосы, несуразно огромная чёлка… Хотя при живом Кабуто ни в чём нельзя быть уверенным. А уж тем более в том, что кто-то окончательно мёртв. Интересно, куда этот фанатик подевался? Наверное, гниёт в тюрьме у Скрытого Листа. Туда и дорога.

— Прошу прощения, что отвлекаю, — нет, всё-таки не воскрешённый; Обито хмыкнул про себя и с ощутимым хлопком опустил руку Ханаби на плечо, — но нам с моим другом нужно идти.

— Ты с ума сошёл? — шипела Ханаби уже на улице, пока он её волок оттуда чуть ли не за шкирку. — Я её выследила и почти расколола! Она…
— Ханаби. Молодец, ты справилась со своим заданием. Отчёт потом. Сейчас не время.

Она ещё какое-то время дулась, а потом снова начала приставать с вопросами. Голова болела очень сильно, как никогда, поэтому Обито её едва слушал и отделывался какими-то общими фразами. Неаккуратная и довольно тяжело перенесённая операция давала о себе знать. Но предвкушение возможности в скором времени опробовать новые способности вдохновляло и раззадоривало любопытство, поэтому он был в весьма неплохом расположении духа. Даже время от времени шутил. Особенно ему понравилось подкалывать Ханаби по поводу её недавних посиделок с той девицей. Он почти вспомнил, как отрывался в образе Тоби. И почти забыл, что сам же ей и наплёл про задание и Дейдару.

Сквозь боль в голове, сквозь смех, сквозь звонкий голос Ханаби, сквозь всю темноту Деревни Дождя перед глазами призрачно, едва заметно проступал образ маленького черноволосого мальчика, сидящего на полу. Маленького Обито. И Тоби в эти моменты куда-то исчезал, а что-то внутри стальной хваткой стискивало сердце, пока Обито не чертыхался про себя и не выгонял это усилием воли из грудной клетки вместе с сырым воздухом Амегакуре. Из головы — не получалось. И уже, наверное, не получится. Вполне себе физическая часть этого теперь навсегда с ним. И, пожалуй… оно того стоит.

_______________

Фрагмент XXVIII.

Деревня Дождя осталась позади, зато одноимённая страна никак не хотела заканчиваться. Маленькая, но бесконечная. Удивительно, сколько в мире маленького - и в то же время бесконечного. Парадоксально бестолковый мир.

Не останавливаясь, Обито стряхнул прилипший к сандалии мокрый лист. Эта обувь явно не была приспособлена для данной местности. Раньше ему и в голову не приходило перемещаться по Аме-но-Куни пешком.

В этой беспросветной сырости он стал всё чаще ловить себя на непривычной, неудобной мысли, что ему хочется чьих-то прикосновений. Не секса — просто метафизического тепла. Обито не позволял себе наслаждаться в полной мере, не позволял привыкать, но это оказалось чудовищной силы наркотиком. Память об ощущении ласковых рук Ханаби крепко опутала его подобно веткам мокутона, и теперь, чтобы разорвать их, выбраться, растолкать по углам сознания ненужные мысли, нужно было словно пожертвовать частью себя.

Обито много что растерял за свою жизнь. Ему уже нечем было жертвовать.

Несмотря на мокрый от дождя плащ, ему становилось жарко от воспоминаний настолько, что когда влажная ткань коснулась кожи на пояснице ниже задравшейся водолазки, Обито показалось, будто жидкость зашипела, испаряясь.

Он ещё некоторое время продолжал путь, стараясь стряхнуть жгучую пелену непривычных чувств. Ощущение неуклюжей уязвимости, зависимости, неумолимо накатывало и делало Обито каким-то нервным. Вдруг очень сильно захотелось, чтобы Ханаби шла вот тут, прямо перед его носом, не сбоку и не сзади, чтобы можно было непосредственно контролировать её безопасность каждую секунду.

___________

Ханаби постепенно понимала, что соскучилась по телу Обито. Ловила себя на мысли, что чем он больше оттаивает, чем больше становится открытым и — добрым? — тем больше ей хочется прикоснуться к нему, погладить обнажённые крепкие мышцы торса, ощутить его тепло, оказаться близко-близко к сердцу. Сделать приятно, заставить часто дышать. Он смеялся — и ей хотелось прижать руку нему, чтобы почувствовать отголосок смеха в его груди. Она представляла под плащом его сильное тренированное тело и задыхалась от того, что сейчас оно недоступно и ещё не известно, когда она сможет до него добраться. Поэтому Ханаби натянула капюшон пониже, отстала на полшага и включила бьякуган, чтобы хотя бы так удовлетворить своё желание — или разжечь ещё больше. Первое, что она отметила — наличие в его голове огонька другой чакры. Он сразу бросился в глаза и отвлёк от липких мыслей. Несложно было определить, что огонёк заполняет собой правую глазницу. Неужели Обито… Так вот зачем повязка… Как глупо прятать что-то под тонкой тканью от владельца бьякугана! Ханаби даже обидно стало. Когда она последний раз осматривала его голову? Прежде чем внутренний голос своим нерешительным писком успел её остановить, Ханаби встала у Обито на пути и заглянула под капюшон.

— Где ты взял второй глаз? Почему прячешь?

Было видно, что она застала его врасплох.
Затем его взгляд изменился. Он будто оценивал, заслуживает ли Ханаби его доверия.

— Это запасной. Боевой трофей. Приберёг на чёрный день. А где взял — чудеса фуиндзюцу, знаешь. Походные печати.
— Фу. И ты туда же, — брезгливо заключила Ханаби.
— А вот это как раз ответ на твой второй вопрос.

Она мысленно пролистала воспоминания с похищениями Хинаты. Множество шиноби стремятся стать сильнее, чтобы обеспечить или защитить своих. Но по иронии судьбы, чем большей силой ты обладаешь, тем больше приходится расплачиваться за неё благополучием близких. Ради силы их клана большая часть его членов носят проклятые метки, рискуя благополучием собственного разума… А остальные — члены главной семьи — и вовсе рискуют жизнью.

Ханаби искренне презирала тех, кто похищает чужую силу, которая заработана такой большой ценой, вместо того, чтобы развивать свою.

По иронии судьбы.

Не то чтобы Ханаби верила в судьбу. Даже в рассуждениях Неджи это слово казалось ей абсолютно пустым, не более чем фигурой речи. Наверное, дело в том, что она всегда чувствовала глубоко в себе достаточно силы, чтобы в случае чего изменить своё будущее настолько, насколько будет нужно. Внешние обстоятельства в полной мере никогда не довлели над ней, никогда не представлялись окончательно непреодолимым препятствием. В конце концов, сколько существует техник, многие из которых позволяют осуществить почти невозможное! Очевидно, что в каждом, даже самом безнадёжном на первый взгляд случае, в мире найдётся такая техника, которая поможет, которая вернёт вещи на свои места.

— Обито… Ты веришь в судьбу? — неожиданно и невпопад выскочило у Ханаби.
— Нет, — не задумываясь и никак не развивая тему отбил он.
— Совсем?
— Совсем.
— А почему?
— А ты веришь что ли?

Бестолковый словесный пинг-понг затягивался.

— Я скажу тебе, только если перестанешь игнорировать мои вопросы, — гордо вздёрнула подбородок Ханаби.
— Я не верю в судьбу, потому что… вообще почти ни во что не верю. И никому.
— А мне? — почти обиделась она.
— Иногда, — он хитро улыбнулся.
— Ну и дурак ты тогда. Я тебя, между прочим, никогда не обманывала, — Ханаби показалось, что вставить эту фразу будет очень к месту, несмотря на то, что это, конечно, было абсолютной ложью. Как минимум, она лгала ему о тонкостях посещений ей его палаты в больнице. — И во что же ты веришь?

За следующие несколько секунд молчания его взгляд расфокусировался и подёрнулся дымкой. Глядя куда-то сквозь Ханаби, он наконец проговорил:

— В то, что когда-нибудь всё будет так, как должно быть.

Створка брони на мгновение приподнялась, и под ней промелькнул кусочек настоящего Обито.

Ханаби изнывала от нежности. Пришлось мысленно сделать пометку продолжить этот разговор позже.

Напряжение достигло пика.

___________

Ханаби вцепилась в него так, будто падает со скалы и только так может удержаться.

— Я скучаю по тебе, — жарко прошептала она в капюшон, делая температуру тела Обито почти невыносимой.

Её запах, её странная тяга к нему… Как же приятно это ласкает покалеченное самолюбие — ощущать себя желанным.

В Обито опять шевельнулось непривычное, давно позабытое чувство. Стремление защищать. И, конечно, оно всколыхнуло лежащие рядом пласты с самым дорогим, самым жгучим — подвергая его самой страшной на свете пытке. Чтобы справиться с этим, Обито пришлось сделать несколько глубоких вдохов и расцарапать себе ногтями ладонь до крови. Когда начинаешь бороться с ним вовремя, оно не успевает поглотить тебя полностью.

Она осторожно протянула к нему руки и сдвинула повязку на лоб, мягко обхватив голову. Обито к этому времени окончательно пришёл в себя и даже едва удержался, чтобы не порисоваться и не открыть глаз сразу же с активированным мангёкё.

— Тебе ведь это больше не нужно теперь? — с такой обезоруживающей нежностью произнесла она, что стало непривычно уютно.
— Нужно, — Обито сорвал повязку с головы и так и оставил, в руке.

Ханаби прижалась к нему. Обито уловил ставший уже знакомым запах. Он идентифицировался как такой привычный, что дарил ощущение дома. У Обито уже много лет не было места, которое он мог бы назвать домом. Скорее он чувствовал себя черепахой, нося везде самое дорогое с собой — в своих мыслях. Где оно, к сожалению, с некоторых пор только и могло обитать. Ему больше ничто не было нужно. Точки в пространстве не имели для него значения, он ни к чему не привязывался. Обито владел пространством. Но оно для него было абсолютно безжизненным. Пустая до гулкости, бездушная система координат. И единственное ценное — неуловимо, нематериально. Не коснёшься. Как ни вой, как ни вырывай это из себя.

Это было одной из причин, по которым у Обито были сложные отношения с прикосновениями.

Он едва выпутался из паутины эмоций, сначала разматывая осторожно, а потом и вовсе обрывая.

— Ханаби. Нужно идти.

И даже не увидел — почувствовал — как в уголках её губ горько запеклось сожаление.

_________________

Было бы живописно, если бы граница Страны Рек совпадала бы с окончанием стены дождя и наглядно делила бы мир на хмурый и светлый, подумал Обито. На деле между этими странами пролегала болотистая пустошь, которая благодаря сухим и корявым, но раскидистым деревьям умудрялась выглядеть ещё более сумрачно и угнетающе, чем Страна Дождя. Эта какая-никакая преграда была на руку жителям Амегакуре, которые вечно страдали от набегов со всех сторон. Не то чтобы Деревня Скрытая в Долине была кровожадной, но и там хватало стремящихся поживиться за счёт ослабшего соседа. А так, благодаря отсутствию надёжной опоры как на верхнем ярусе, так и на нижнем, без особой необходимости сюда никто не совался. Не то чтобы это было проблемой для того, кто обладает чакрой, но передвижение существенно замедляло, поэтому почти все выбирали более удобный путь через часть территории Страны Ветра или Страны Огня, несмотря на то и дело возникающие проблемы с пересечением границ.

Идеальное место для тренировки. Особенно когда твои дзюцу не требуют перемещения в пространстве.

Отыскав подходящий клочок земли, Обито объявил Ханаби, что у них привал. И тут же, вопреки своим собственным словам, вскочил на ближайшее дерево, проверяя его крепкость и устойчивость. Как ни странно, оно оказалось вполне годным. Обито сложил печать концентрации и сосредоточился на запечатлённом шаринганом изображении фамильной плиты Учиха. После пробуждения мангёкё и проникновения его незамеченным в Коноху секреты Сусаноо и аматерасу стали доступны к прочтению, однако не к воплощению в жизнь. Обито тогда не понадобилось много времени, чтобы опытным путём выяснить, что для пользования этими техниками нужны оба глаза. Ещё пара экспериментов показала, что при этом они оба должны иметь модус мангёкё.

Что-то подсказывало, что овладеть мощнейшими техниками Учиха быстро не получится.

Даже научиться управлять камуи оказалось не так просто.
После возвращения тогда в пещеру Мадары Обито отчаянно не знал, о чём нужно подумать, чтобы сделать ту или иную часть тела нематериальной и повторить трюки, проделанные им в битве с ниндзя Тумана. Откровенно говоря, он помнил события на поляне очень смутно, отрывисто и, чёрт возьми, лучше бы вообще не помнил.
Спиралька восхищённо рассказал Мадаре о том, что вытворял Обито и каким потенциалом тот обладает.
Таким образом, до тех пор камуи активировалось им всего дважды в жизни, и оба — в состоянии сильнейшего стресса. Нужно было подтолкнуть его к использованию нематериальности в повседневности и, в идеале, довести эту способность до автоматизма.
Однако способ был подобран стариком не слишком гуманный.
Чуть только восстановленная вновь после эксперимента с разрушением стены правая рука набрала мышечную массу и начала быть похожей на левую, ещё не до конца оправившееся от всех травм тело Обито вдруг оказалось привязанным к кровати мощными древесными плетьми. Было ощущение, будто состоящее из корней ложе внезапно решило им позавтракать.
Затем к нему подковылял Мадара и принялся делать с ним странные вещи, никак не объясняя их цель. Похоже, он мог концентрировать в ладонях чакру природы огня, нагревая их до совершенно невыносимой температуры, примерно так же, как Какаши делал с молниями. Эти ладони поочерёдно опускались на тело Обито в самых неожиданных местах и оставляли мучительные ожоги. Клетки Сенджу, будь они прокляты, быстро восстанавливали кожу, давая возможность жечь её ещё и ещё. Мадара делал это достаточно медленно, чтобы Обито сохранял рассудок. Оставалось не ясно, откуда у этого ходячего трупа вообще хватало чакры на такие фокусы.
Пытка длилась долго, боль почти не успевала отпускать. Сначала Обито мужественно терпел, лишь изредка мыча и по-прежнему недоумевая, чего добивается от него эта древняя рухлядь, потом клял Мадару вслух на чём свет стоит, а после дыхания вообще перестало на что-то хватать и он стал захлёбываться в собственных вскриках: они падали обратно в горло и душили.
От отчаяния Обито уже стал пытаться смириться с болью, представить, что ему нравится это ощущение, что это всего лишь очень сильное тепло. Во всяком случае жжение в мышцах после тренировки, каким бы оно ни было сильным, всегда казалось ему приятным, закаляло. Обито им по-настоящему наслаждался, даже если от безжалостного перенапряжения накануне утром было сложно встать с кровати.
Однако привыкнуть к этой боли оказалось невозможно: слишком она была жестокой и неестественной.
Стало ясно, что просто перетерпеть тоже не получится: старик явно не собирался останавливаться. Пришлось сосредоточиться на том, куда он в следующий раз опустит руку, чтобы постараться хоть немножечко извернуться. Шаринган легко считывал не слишком быстрые движения старика. Между тем чёртовы ветки не давали совершенно никакого простора для манёвра. Но Обито уже был настолько измучен, так затравленно ожидал очередного ожога, что тело среагировало само. Он только успел зажмуриться перед очередной вышибающей все мысли из головы болью, но… ничего не почувствовал. Осторожно открыв глаз, он увидел довольное лицо Мадары. Теперь тот потянулся куда-то к шее Обито — и снова не смог причинить никакого вреда. Обито направил всю чакру на формирование, как ему казалось по ощущениям, защитной прослойки воздуха между ним и рукой Мадары. При этом часть тела, к которой старик в очередной раз тянул руку, будто парализовывало, Обито не мог ей шевелить и совершенно переставал ощущать. Но самое главное — боли больше не было. И не было ужасного запаха, привыкнуть к которому он тоже так и не смог.
Уже позже он понял, что несмотря на то, что внешне остаётся целым, отдельные части его куда-то выталкиваются, исчезают — но потом снова возвращаются на место. Именно это самое возвращение со временем натолкнуло на мысль о том, что они отправляются не в никуда, а именно куда-то, откуда можно вернуться, и что если постараться, можно переместиться туда целиком не боясь там потеряться. Впервые решиться на этот эксперимент потребовало собрать все мужество и авантюризм, на которые Обито был способен, но терять ему было по большому счёту нечего, так что собраться с духом оказалось не то чтобы непреодолимо сложно.
Урок, который преподал ему Мадара, его тело запомнило крепко и навсегда. Обито потребовалось немало времени, чтобы отучиться пропускать сквозь себя каждое чужое прикосновение. Стойкое подсознательное чувство, что чужая рука, чужое тело может только обжигать, помогало в боях, но совершенно исключало возможность испытывать удовольствие от секса. Чтобы останавливать камуи, когда необходимо, и доверяться, приходилось буквально ломать себя. Этот навык подкреплялся полученным в постели удовольствием, однако отдавать кому-то инициативу оставалось по-прежнему некомфортным.

Руки Ханаби — первые, которые он пускал к себе без всякого усилия. Его телу казалось настолько естественным доверяться им, что будь у него даже такая возможность, оно точно не посмело бы лишить его лишний раз ощущения её прикосновения.

Мысли о Ханаби позволили отвлечься от гадских воспоминаний и снова сконцентрироваться на инструкции по расширенному использованию мангёкё.

Однако приступить к тренировке он не успел.

Чутьё полоснуло по нервам.

— Ханаби, скрой чакру, отходи на десять часов так далеко, как позволяет видеть бьякуган, и оставайся там, пока я не подам тебе сигнал, — вполголоса скомандовал Обито. Оказавшись на земле, он параллельно обновил хенге и подготовил технику замены. Обнаружив, что Ханаби колеблется (Хьюг вообще учат своевременно подчиняться приказам?!), негромко прикрикнул: — Живо!

Ханаби кинула на него ещё один испуганный взгляд и всё-таки подчинилась.

Сзади приближались пятеро. Чутьё просто бесновалось.

Сверкнули эмблемы на протекторах — Деревня Горячих Источников.

— Какого чёрта вам нужно?
— Мы знаем, кто ты! Лучше тебе сразу нам сдаться! — рявкнул один из них, похоже, капитан. — За твою голову назначена большая награда! Мы получим её во что бы то ни стало!

«Какой экспрессивный, — подумал Обито. — Награда за мою голову? Логично, конечно. Но что-то здесь явно не так…»

— Кай! — тихо произнёс он себе под нос. Когда ничего не произошло, он обратился уже к кучке шиноби: — Что-то мне подсказывает, что вы обознались, господа! Я явно не тот, кто вам нужен.
— Ты Мацураши Хидан! Наша деревня никогда не простит тебе то, что ты сделал! Мы поклялись убить тебя и сделали бы это даже без награды. Но разве деньги когда-нибудь бывают лишними? — капитан улыбнулся жёлтыми зубами, из которых в наличии были далеко не все. — Они станут для нас отличным десертом к твоей смерти. На твоём месте, будучи в международном розыске, я бы не разгуливал открыто по питейным заведениям. И то, что ты сейчас сменил обличие, нас не обманет! Мы следили за тобой от самой Деревни Скрытого Дождя.
— Ну что ж, если вы знаете, кто я, то знаете и о том, что меня нельзя убить, — Обито чувствовал, как внутри понемногу растёт боевой азарт, кровь греется и играет. Неплохо будет размяться на этих низкоуровневых шиноби. — А вы сами-то готовы к смерти?

Это было не бахвальство и не пустые слова. Ему действительно нужно было услышать или увидеть ответ, чтобы совесть его окончательно спустила с поводка. Он не любил бессмысленных убийств. У каждой отнятой им жизни была не только причина, но и цель. Даже если она состояла всего лишь в том, чтобы вернуть себе душевное равновесие.

________________

Фрагмент XXIX.

Разгорячённый после сражения Обито выглядел совершенно иначе. Что-то звериное в нём достигло предела и стёрло любые намёки на нежность и простоту. Теперь он предстал перед ней в своём боевом обличье — сложный, накачанный адреналином, уверенный, перепачканный чьей-то кровью (Ханаби знала, что не своей — она пристально наблюдала за боем и видела, что он не пропустил ни одной атаки).

Обито убивал без колебаний, быстро и точно, не избегая жестокости, но и не стремясь к ней, все его движения были эргономичны — ни одного лишнего. Он, безусловно, знал, что она наблюдает за ним. Он приказал ей наблюдать. Но в его действиях не угадывалось ни малейшего позёрства, какое мужчины проявляют, когда пытаются обратить на себя внимание. Ханаби уже перешагнула ту грань, за которой поджидает, с тихим скрипучим смехом потирая ручонки, неумолимая и коварная потребность во взаимности. Незаметно для себя она уже безнадёжно увязла в ней, и бесполезно стало дёргать то одной, то другой ногой, пытаясь не дать этому чувству окончательно засосать себя. Она погружалась туда стремительно: вот — по грудь, вот уже — по шею. Скоро станет нечем дышать. В голове билось только одно: «А он?»

Ханаби ощущала, что сильно повзрослела за этот месяц. Что было причиной? Смерть Неджи — первое большое горе, прокатившееся по её семье? Первая серьёзная работа — госпиталь? Или это странное путешествие, впервые жизнь вдали от дома, преступление? .. Ханаби вспоминала себя до — и остро чувствовала огромную пропасть между ней и той девочкой, что разучивала кайтен. Жизнь той была закована в кандалы границ фамильного квартала, нынешней Ханаби же — с уникальной техникой глаз Обито — принадлежал весь мир.

Она с замиранием сердца прогоняла от себя мысль о том, что будет, когда эта миссия закончится. Когда они найдут этого Мадару, как бы его там на самом деле ни звали, и передадут в Коноху информацию о его местонахождении. Может быть, им прикажут не возвращаться, а остаться следить за ним? Тогда можно будет побольше времени провести вместе… Что будет в деревне, что сейчас творится в деревне, в клане, она тоже старалась не думать.

Ханаби закусила губу, чувствуя, что если Обито сейчас не подаст сигнал, надолго её в борьбе с этими мыслями не хватит. Нужно было на что-то переключиться, что-то делать, иначе они прогрызут голову и вывалятся наружу. И тогда станет видно, какая Ханаби слабая, как она всего боится и как не достойна называться Хьюгой.

Обито прошёлся по трупам — Ханаби вздрогнула — протыкая их в центр груди кунаем. Конечно, добивать — это правильно. Правильно. Это профессионально. Так и нужно.

Он махнул рукой в её сторону, показывая, что закончил.

Она подбежала. Обито скользнул по ней взглядом, в котором последний раз полыхнул, исчезая, шаринган. Ханаби впервые проводила его с уколом сожаления. Ей никогда не казались красные глаза привлекательными. Боже, что вообще за цвет для глаз. Белый — идеально. Терпимо — чёрный. Но Обито алый, безусловно, шёл.

Она уточнила у него, в силе ли ещё идея о привале, и, дождавшись кивка, принялась снимать мокрый плащ, надеясь наконец-то высушить. Мокрым было всё, но она позволила себе скинуть ещё только сандалии. Её охватывало неожиданное смущение при мысли раздеться перед ним. И совсем уж неловко было вспоминать, что до этого он одежду срывал с неё сам.

Обито своим дыханием развёл костёр. Ханаби задумалась над тем, как же сильно ему подходит стихия огня. Он пристроил их плащи на ветки дерева над пламенем, достаточно высоко, чтобы температурный максимум до них не доставал. А затем… совершенно невозмутимо стянул с себя всю остальную одежду и отправил туда же.

Ханаби сглотнула. Ну и что теперь делать? Мокнуть глупо и опасно — не хватало ещё подцепить простуду во время миссии. Но её всю будто сковало по рукам и ногам, хотя хотелось убежать далеко-далеко, чтобы не краснеть тут, не стоять, как вкопанная, пялясь на чужое тело и не зная, куда деть своё. Обито сел боком к ней и спиной к костру, закрыл глаза и сложил руки в печать. Казалось, он просто концентрирует чакру, что после боя выглядело вполне логично. Но Ханаби не покидала мысль, что таким образом он избавляет её от смущения, давая возможность раздеться не под его взглядом.

Чтобы наконец-то решиться, Ханаби тоже закрыла глаза и стянула футболку через голову. Однако чтобы видеть, куда её бросать, пришлось-таки снова воспользоваться зрением. Но лучше бы она этого не делала. Лучше бы просто бросила на землю рядом.

Обито стоял неподалёку, прислонившись спиной к стволу дерева, и наблюдал за ней. Шаринганом. А может быть в его глазах просто отражались огоньки костра.

Смущения действительно как не бывало. Ханаби захлестнула ярость. Продолжая по дороге расстёгивать бельё, она подошла размашистым шагом и что есть силы швырнула его в лицо Обито, мечтая, чтобы это был кунай. Одной рукой перехватив подарок, второй он одновременно прижал её к себе за талию. Совсем не нежно. Грубо. Его рука была жёсткой и не давала и шанса вырваться. По её спине прошлась шершавая ладонь. Ханаби уставилась в багровые глаза, в которых огонь костра смешивался с кровью. По его лицу и торсу плясали причудливые тени. Она чувствовала, как к животу прижимается твёрдое, и понимала, что выбраться не получится. Что она может его сейчас бить, кусать, царапать, даже использовать дзюкен, но он её не отпустит. Этот голодный взгляд её скорее возьмёт в плен гендзюцу, несмотря на бьякуган, несмотря ни на что. Ладонь достигла низа спины и вцепилась в ягодицу. Ханаби от неожиданности вскрикнула. Пальцы явно оставляли синяки. Не задумываясь над тем, что делает, она влепила Обито звонкую пощёчину. Он даже не шелохнулся. В его глазах сверкнуло жидкое пламя, наполнив их до основания.

Уверенный, властный поцелуй. Обито не стеснялся проталкивать язык глубоко внутрь Ханаби, исследуя всё, что попадалось на пути. Она кусала язык, кусала губы, но это его не останавливало, от этого он будто больше распалялся и вцеплялся в неё с удвоенной силой.

Всё та же рука переместилась на затылок, а затем крепкой хваткой сжала сзади под волосами шею, чтобы Ханаби было еще сложнее мешать поцелую.

Что ж, тогда ей тоже не обязательно сдерживаться. Тогда она тоже будет делать с ним всё, что хочет.

Ханаби набросилась на него так сильно, что довольно толстое дерево едва не затрещало. Она перехватила инициативу с языком, вцепилась в его плечи до побеления костяшек и придавила пульсирующий член животом. «Дзюкен!» — выпустила Ханаби чакру в локоть, чтобы он наконец-то отпустил её шею. Его пальцы чуть разжались, он угрожающе зарычал. Обито прижимал её сильнее, почти до хруста рёбер — она раздирала ему плечи ногтями, заставляя возбуждение прокатываться по его телу, выливаясь смазкой на её живот. Он почти уже ничего не контролировал, не владел чакрой, ночь окрасила его глаза в чёрный. Он ослабил хватку на талии всего на миг — и только для того, чтобы сорвать с Ханаби последние лоскутки ткани. Она с лёгким удивлением ощутила, что по ногам течёт. Сильно. Так сильно, как никогда. Вот значит какой ей нужен Обито. Грубый и бесцеремонный. Обито-убийца.

Внезапно Ханаби запрыгнула на него, обхватив ногами, и заставила вонзиться в себя во всю длину. Будто какая-то сила её швырнула на него. Обито застонал, сжал пальцы крепче и медленно сполз по дереву вниз, оставляя спиной на рельефе ствола кровавый след.

Он заполнял её всю, Ханаби чувствовала, как он пульсирует у неё внутри без всяких фрикций, огненный, изнемогающий от желания. Обито вцепился в её бёдра, насаживая на себя ещё глубже, хотя глубже уже было некуда — их бёдра плотно соприкасались, обжигая друг друга.

Внезапно он подобрался и опрокинул её назад, лишь чуть подставив в последний момент под спину руку. Нависая над ней, Обито стиснул её груди вместе и стал втягивать в себя по очереди соски на грани терпимого, периодически зализывая боль языком, быстро мечущимся от одного твёрдого раздразнённого ореола к другому, благо расстояние позволяло. Из-за этого Ханаби казалось, что во рту у него одновременно оба соска, при этом Обито вбивался в неё, внизу её ни капли не жалея. И Ханаби было плевать на колючую траву, на впивающиеся в кожу камешки — она вся превратилась в смесь боли и удовольствия, которые создавали внутри причудливые завихрения. Этот водоворот уносил её куда-то далеко, где не было ничего — ни миссий, ни войны, ни страха, ни душевных терзаний, ни даже нежности. Только она — и воплощение безумия в виде Обито. Инь и Янь. Воздух и огонь. Белое и чёрное.

Он причинял ей боль — и ей хотелось разделить эту боль с ним. Она сжимала его везде так, что сводило пальцы. Царапины от её ногтей тут же заживали — и их непреодолимо хотелось возобновить. Если он не рычал от боли, ей было не достаточно. Она впивалась, впивалась, впивалась в него, пока не ощущала, что он тоже на грани, что этот водоворот захватил и его. При других обстоятельствах она бы никогда не позволила себе слизнуть дорожку крови на его груди от свежей царапины, это ведь так… жестоко. Она бы стеснялась этим наслаждаться. Но сейчас жестокость органично вплеталась в их слияние, была закономерным продолжением страсти двух животных, а животным неведомо стеснение.
В ответ на этот её порыв Обито хищно улыбнулся.

Теряющий рассудок от всего происходящего, он тискал её грудь уже совершенно неосознанно, сильно, не давая себе труда взвешивать усилия и останавливать пальцы. Когда вдруг он особенно нестерпимо выкрутил соски, Ханаби вскрикнула и, не задумываясь, ударила дзюкеном по тенкецу на запястьях. От неожиданности Обито всем весом упал на локти на землю по обе стороны от неё. Они или их чакры настолько взаимопроникали друг в друга, что Ханаби физически почувствовала эту его боль, она ничем не отличалась от её собственной.
Она вспомнила, как он этими руками только что убивал врагов.

И вдруг нежно-нежно его поцеловала.

Обито в очередной раз вошёл в неё и замер.
Запыхавшийся, обливающийся огненным потом.
Ханаби ласково продолжила поцелуй.
И вдруг он дёрнулся всем телом, не сдержав низкий измождённый стон.
Ханаби не отпускала его губы, обращаясь с ними так же бережно, несмотря на то, что руки по привычке всё ещё сжимали его плечи до синяков. Ей нравилось пропускать сквозь себя его оргазменные спазмы, заставляющие тело содрогаться.

Когда они стали чуть-чуть сходить на нет, ей захотелось подвигаться ещё. Она толкнулась бёдрами к нему, с удовольствием ощущая, что он внутри ещё твёрдый. Обито хрипло застонал: похоже, она мучила ещё не готовые к новым ласкам, чересчур чувствительные нервные окончания. Но ей было плевать, она должна была получить своё. А он уже показал, что достаточно вынослив, чтобы это выдержать.

____________

Мир потихоньку просыпался вокруг него. В уши ввинтился треск сверчков, трава, повинуясь ветру, защекотала ногу, капельки пота стали прохладно испаряться со спины, множественное покалывание сообщало о том, как сильно затекли руки. Движение под ним заставило зажмуриться и заскулить. Ну зачем же так сразу, Ханаби, зачем… Послеоргазменный туман вокруг постепенно разрезали звуки — вот дышит Ханаби, вот — стучит его сердце… совсем не там, где положено. А Ханаби не унималась. Кажется, она придумала что-то новое, потому что толкнула его в грудь, заставив почти лечь на спину — если бы не попавшийся на пути ствол дерева, об который не очухавшийся до конца Обито крепко приложился. Во время этого манёвра член выскользнул из неё, заставив его ещё раз вздрогнуть от интенсивности ощущений. А после — похолодеть. Вот теперь Обито точно облажался. Глядя на дорожку спермы, он чувствовал себя полным идиотом. Великий стратег. Протеже Мадары. Реинкарнация Рикудо. Хозяин Нового Мира. Мнил о себе невесть что. И не смог сохранить контроль, чтобы не кончить в девчонку.

Видимо, взгляд у него был совершенно беспомощный, потому что Ханаби внезапно рассмеялась.

— Эй. Не волнуйся. Ничего страшного, сейчас не то время. Я немного… мм… разбираюсь в этом.

Обито прямо ощущал, как его вид сменяется из беспомощного в недоумённый, но от этого не менее идиотский.

— Нет, это не значит, что я… Ты у меня первый, да.
— Я и не думал…
— Что первый?
— Нет… То есть да… Чёрт.

Обито потёр ладонью лицо, старясь встряхнуться и наконец-то прийти в себя. Перед глазами мелькали невесть откуда взявшиеся образы, заканчивающиеся… застрявшим в стене кунаем.

— Мне понравилось, — её голос нежно обволок слух.

Потом осторожный поцелуй — за ухом, в тонкую кожу, которой почти ничто никогда не касается — и россыпь мурашек по затылку, и захотелось в неге прикрыть глаза. Она мягко ерошит волосы, иногда чуть-чуть тянет за них — ровно настолько, чтобы почувствовать, что у тебя есть кожа на голове. Пальцы спускаются вниз по позвоночнику, приятно давя на него, заставляя невольно выпрямляться, отстраняясь от ствола. Вместе с маленькими пальчиками, скользящими от уха вниз: по шее, по ключице, — голову покидают последние мысли. Горячие губы сбоку на шее. Обито вдруг ловит себя на том, что был бы совсем не против здесь более жёсткого прикосновения — например, зубов. Ханаби будто чувствует это — и слегка прикусывает, щекоча его дыханием. Её руки сжимают его с двух сторон — с груди и со спины. Это ощущение нравится Обито, кажется, будто она везде. Между ног уже ноет. Не желая ждать, он обхватывает член рукой, попутно отмечая, что с запястьем что-то не то. Ханаби резко отталкивает его руку, нажимая как-то так, что запястье начинает всерьёз болеть. Но боль — не то, что может остановить Обито или прогнать возбуждение. Иногда даже наоборот. Ханаби вдруг наклоняется и… дует на влажную головку. Внутри Обито всё сжимается. Терпения всё меньше. Но он даёт ей возможность продолжать её странную игру. Она целует его в грудь и одновременно где-то внизу обхватывает рукой яички. Яркий цветной импульс бьёт в голову, Обито втягивает ртом воздух. Она снова пробегает по волосам. Столько разных прикосновений. Тело Обито теряется в этих робких — после недавнего — ласках, внутри сжимается пружина, заставляя тикать счётчик, отмеряющий остатки его терпения сидеть неподвижно. Чувствуется, что Ханаби с любопытством изучает его тело, отслеживает малейший отклик. Откровенно говоря, Обито не привык к долгим прелюдиям, они для него были всегда скорее пыткой. Вот и сейчас все силы уходят на то, чтобы не наброситься на неё и не разорвать на части. И чем дольше это длится, тем меньше шансов, что, когда дело перейдёт к главному, он будет в состоянии себя контролировать. Он благодарен за то, что она вынесла недавно его такого, почти не сдерживающего себя. Не оттолкнула, не побоялась. Вместе с тем Обито совершенно точно уверен, что отпусти он свою страсть на волю полностью, Ханаби это вряд ли понравится. Поэтому он поступил совсем некрасиво — но так, как давно хотелось: опустил руку ей на голову и надавил, прижимая вниз, к себе. Чтобы удержать равновесие, Ханаби упёрлась руками в его бёдра. И вдруг на головке сомкнулось кольцо её губ. Это было так долгожданно, так… интимно, что Обито почти сошёл с ума. В голове взорвался комок из ощущений, все его кошмары, вся его затаённая злоба и тьма, все его маски разлетелись на тысячу сверкающих осколков. Обито остался абсолютно беззащитен — и абсолютно счастлив. Она опустилась ниже — и это было невыносимо, хотелось кричать — и, кажется, он кричал — особенно когда головка упёрлась в нёбо. Как же горячо внутри. Эта огненная плазма разбегалась от члена по всему телу и безжалостно плавила Обито вместе с тем, что в нём ещё осталось. Ханаби впивалась ногтями в его бёдра — ему было всё равно. Он бы согласился на что угодно — да пусть отрезают пальцы по частям — но только чтобы она не останавливалась, никогда. Казалось, ничего лучше быть не может, пока Ханаби вдруг не подключила к процессу руки. Одна из них обхватила яички, другая — ствол члена, и Обито был готов умереть после этого — к чёрту всех и всё. Вот — единственное, ради чего стоит жизнь. Вот — высшее наслаждение. Особенно когда она провела языком по кругу — неумело, стараясь распробовать — и случайно задела уздечку. Кажется, Обито вцепился ей в волосы, кажется, она сильно ударила его по руке, но он был не в силах разжать, пока она не убрала губы. Он словно вынырнул после долгой задержки дыхания под водой, когда хватаешь воздух так рвано, неуклюже, что кажется, что разучился дышать. Посмотрев на его лицо, она потянулась к нему и принялась слегка посасывать его нижнюю губу, как совсем недавно… его. Обито не мог об этом думать, внизу живота начинало болеть. Вдруг её рука обхватила член — он вздрогнул от резкости прикосновения — недостаточно влажно. Ханаби догадалась и подтянула кожу, закрывая головку капюшоном и убавляя чувствительность. Обито издал благодарный стон. Её палец сквозь кожу лёг на уздечку — запомнила, как окончательно вышибить у него мозги — и стал двигаться вниз и вверх. Не прерывая эту восхитительную ласку, держащую Обито уже на грани, Ханаби снова опустилась вниз — и осторожно поцеловала яички. Потом так же осторожно втянула в рот — одно, затем другое, затем — о боги — оба вместе… Обито сорвался. Он почувствовал горячие капли на ногах и животе — и всепоглощающее тепло вдоль члена и по всему телу. Он изливался толчками, срывал горло — а в голову уже постепенно пробирались мысли о том, как же громко он себя ведёт, и как давно, и что это неосмотрительно и небезопасно, и что он даже барьер не поставил, и что грош ему цена как ниндзя, и что прав был Какаши, и — чёрт, почему Какаши, — и что он всё равно не может остановиться.

Ханаби несколько секунд сидела перед ним ошеломлённо — большая часть спермы оказалась у неё на лбу и на волосах, она пыталась стереть её руками, но не получалось. Чуть только Обито начал немного владеть собой, он притянул к себе её за руки и поцеловал липкие испачканные ладони. Горько. Надо же, и как это едят?

Ему хотелось сжать её всю, вдохнуть, задержать в лёгких, в себе, и больше не выпускать. Она, такая маленькая, крохотная — и такое большое счастье. Впервые Обито почувствовал, как регенерирует сердце. Казалось, сила клеток Сенджу до него никогда не добиралась.

Он готов был отдавать ей всего себя без остатка. Она сидела у него на коленях, мокрая, до безобразия мокрая — Обито вспомнил, что она ведь ещё так и не кончила… Но никакого укола совести он не почувствовал — только азарт и бесстыжую похоть. Текущая самка. Решив, что с подготовкой, несомненно, покончено, он развернул её спиной к себе. В этом положении очень удобно грудь ложится в руки. Он вспомнил, как однажды уже держал её так — на верхнем этаже бывшего убежища Акацуки — и как уже тогда сходил с ума. Руки сами собой сжали эту драгоценность, впитывая в себя её мягкость, всё же немного сопротивляющуюся его пальцам. Ханаби вдруг накрыла его руки своими, останавливая:

— Больно.

Подавляя в себе истовое желание стиснуть сильнее, чтобы она не просто проговорила — прокричала это слово, может быть даже умоляла его остановиться или вырывалась, — Обито, сделав над собой чудовищное усилие, расслабил пальцы. Не удивительно, что ей больно. Удивительно, что она сказала об этом только сейчас. Наверняка он оставил ей столько синяков… Она ведь не могла так быстро восстановиться, как он. Это Обито можно было не жалеть. Девушки вообще хрупкие. И так это сладко иногда — когда они позволяют тебе напрочь об этом забывать.

Зверское возбуждение требует выхода: он наклоняет её, заставляя опуститься на колени, и стремительно входит. Её ноги сдвинуты, отчего очень тесно внутри. Нутро обхватывает его плотной перчаткой, для Обито по-прежнему каждое движение слишком ощутимо, почти болезненно, но это скоро проходит. Он сжимает руками её ягодицы, заталкивая подальше мысль о том, что, возможно, стоит быть с ней помягче. Бёдра интенсивно бьются в нежное, упругое, это ментально заводит больше всего. Обито берёт такую амплитуду, что случайно выскакивает и, рывком заходя обратно, промахивается чуть выше. Конечно, он не помещается ни на сантиметр, конечно, Ханаби вскрикивает, отстраняется. Он ныряет вниз и целует пострадавшее место, долго, пока не чувствует, что она перестаёт извиваться и пытаться выскользнуть из его рук. Она расслабляется, она снова доверяет ему. Но Обито не может до конца отделаться от мысли, как же, наверное, было бы туго и хорошо — там.
Сгорая от удовольствия, он вбивается в неё до тех пор, пока она вдруг не вскидывается и не насаживается в последний раз сама, поднимаясь к нему и прижимаясь спиной так, чтобы он не мог двигаться. Обито различает негромкие обезоруживающие стоны, заставляющие его плотно притянуть её к себе обеими руками. Внутри на члене будто кто-то ритмично сжимает ладонь. До безумия приятно и горячо. Чувствуя, что больше не может, Обито зажмуривается, утыкается лицом в её тонкую спину — куда-то между лопаток, стискивает кулаки, не отпуская её из объятий, и ещё раз со всей силы толкается внутрь. Её вздымающаяся грудь под руками — и его собственное сердце, колотящееся так, будто готово пробить её спину, ворваться в грудную клетку и слиться с её. И больше Обито совсем ничего не чувствует. Разве только ещё — в раю.

Наконец-то.

_______________