Наверное, мы очень долго целовались...

Уютное кафе, приглушенная музыка, бармен, который вешает бокалы на подвесную полку, и всего одно обещание, данное самой себе.

В чашке медленно тает пенка кофе без сахара, а на столе лежит ложка, которая напоминает о только что съеденном мороженом.

Наверное, ей захотелось чего–то сладкого. Только оно является врагом одиночества и может с ним договориться о кратковременном уходе, хотя бы на обед. Только оно.

Но кофе – без сахара. Да, диету нужно соблюдать хоть в какой–то мелочи – для себя. Не важно, что этот сахар в терпком, бодрящем напитке уже ничего не изменит. Главное – диета и то, что она соблюдается. Пусть частично, но так спокойней.

Взгляд, пустой и немного скорбящий о чем–то, ложится на плечи, обрамленные прядями бледно–розовых волос.

Он…

– Саске?

Теперь взгляд можно увидеть: летняя ночь на снегу…

Зачем? Зачем опять затевать переплетение нитей в судьбе для встречи? Зачем менять уже намеченный мастером рисунок? Мастером, который не берет денег за работу, поменявшую все, доказывая, что сделана искусно и самым качественным образом. Чем рисунок разлуки не понравился тебе, Саске? Это ведь ты первый решил добавить ее в список своих контактов.

– Хм… Можно сесть?

– Зачем ты пришел?

– Поговорить. – Тон, который не выражает ничего. Тон, который он дарит всем до того, как ты с ним познакомишься хоть капельку ближе. Так зачем приходить сюда, если ты не хочешь изменить рисунок?

– Ты вроде все сказал в прошлый понедельник. Вспомнил еще какой–то факт обо мне, который забыл тогда? Ты, кажется, уже распределил все мои недостатки по алфавиту, хронологии и собственным предпочтениям…

Звук отодвигаемой мебели. Дерево, уже потрепанное такой работой несколько сотен раз, взвизгнуло и замолчало. Молчание – штиль…

Зеленые глаза лихорадочно ищут ответ, казалось, в поверхности бежевой стены, увешанной какими–то милыми фотографиями в исторической манере, за прядями черных, смольных волос. Но останавливаются, дойдя до какой–то точки, словно делают остановку, высаживая пассажиров и принимая в открытые двери новых, тем самым означая появление новых идей, мыслей, только что пришедших догадок.

Резко мутный изумрудный взгляд переходит левее, приехав тем самым на последнюю остановку в своем столь недолгом маршруте – летняя ночь. Сколько раз свежая зелень пыталась хоть как–то ярче блеснуть от луны, которая иногда появлялась в ней, чтобы сделать полночь немного светлее. Иногда казалось, что она все–таки зажигалась тысячью разноцветных огоньков и освещала столь темный уголок мироздания, но именно тогда приходил дождь, скрывая последний источник света и топча только что поднявшиеся ростки жизни, которая, казалось, принесет долгожданный мир…

– Ты пришел забрать ключи?

Стук металла, и новые царапины проявляются на уже испещренном ими столе.

– Нет.

Молчание. Минута, чтобы собраться с силами сказать. Минута, чтобы всеми силами промолчать, не запутав лишними словами нить еще сильнее. Такая разная минута.

Пряди черных волос отлетают чуть в сторону от резкого движения их хозяина. И вновь встают на прежнее место, но уже в легком прикосновении с розовыми.

– Прости, я был глупцом, – шепот, тихий, но полный боли и отчаянья, которые никогда не проявлялись в этом голосе так ярко за всю жизнь его обладателя.

Три слова. Именно те три слова, которые никогда не произнес бы этот человек. Имена та фраза, которая, слетев с его губ, сломала его внутренние устои и показала его проигрыш.

Поцелуй. Он начался из тишины, из молчания, которое должно было быть им обязательно прервано, чтобы оправдать столь быстрое разрушение работы мастера.

Одна минута, две, три… Бармен поднимает последний бокал, чтобы повесить его наверх и завершить создание стеклянного ряда, завесив последнее пустующее место в полке, но ставит его обратно, увидев, что у дальнего столика он может разглядеть сцену, описываемую, по его мнению, в какой–то прочитанной им книге. Ведь у него самого это было так давно, и он уже забыл, как это было: так искренне и без голоса разума, когда тобой владеют только чувства.

Дыханье мяты, мускатного ореха, дикой вишни и кофе. Обещание было разрушено вмиг: как оно и давалось. Не смогло устоять после поменявшихся чувств. Пенка растаяла, показав светло–бежевый слой терпкого, но столь ободряющего для разума напитка, который уже не допьют.

Звон стеклянных дверей, и силуэты двух человек, идущих мимо окон, в которых виден пустующий столик у дальней стены и ложка, оставшаяся, видно, после чего–то сладкого. Они идут в обнимку, забыв про недопитый кофе, который стоит на том же столе.