Спаси мою грешную душу. Глава 11. «Мышь, считающая себя кошкой.»

Мышь, считающая себя кошкой

17: 30 p.m. Испания. Уэска.

Солнце гасло, последними лучами цепляясь за покровы крыш, за стены домов и тени одиноких прохожих. Капроновой нитью, пронзающей каждую клеточку организма, разрывала безнадежная тоска. Казалось, смысл жизни исчез. И нет прошлого или будущего, осталось угнетающее настоящее, пожирающее остатки человечного. Легкий ветерок, игриво перебирающий короткий «ежик» из розовых волос, не мог прогнать чувства зомби. Разве есть слово, дающее более точное определение моему состоянию? А ещё целые сутки на чужбине. Я тяжело вздохнула, опуская голову на перила бетонного балкона. Другое дело дома, где нет места для скуки. Мои друзья усердно занялись мои перевоспитанием. Режим и тренировки без отдыха принесли свои плоды, возобновив мою былую форму. И пусть Саске без конца твердит, что я - неуклюжая, нерасторопная черепаха. Наруто своей улыбкой и добрым словом подарит воодушевление. Я благодарна им, за все: и за плохое, и за хорошее. Я поняла, что ближе них у меня никого нет. Но им не понять, они не разделят, как это тяжело обходиться без «вкусняшки», что дарила огромный поток энергии, идти дальше. Особенно тяжело сейчас, после выполненного задания сидеть безвылазно в гостинице. Крики ласточек подогревали во мне чувство жизни, и по-детски мечталось непременно перевоплотиться в одну из них. Звон колокола, оповещающий горожан о вечерней службе, пробудил меня от мечтаний. И я поплелась в гостиничный номер. Узумаки увлеченно перечитывал здешнюю прессу. Учиха в углу перепаивал контакты своего сотового телефона. Мне нечего было делать среди увлеченных делом напарников, я решительно направилась в свою комнату. Неожиданно Наруто стал воодушевленно зачитывать вслух заинтересовавшую его статью:
- Падре Антонио – местная знаменитость, - цитировал блондин газетный заголовок, - послушайте, святой отец католической церкви св. Девы Марии, кстати, наши окна выходят на эту церквушку, продолжает поражать мир широтой доброты человеческого сердца. Антонио сумел организовать строительство нового приюта для сирот в Уэска, за год он нашел меценатов и сплотил их для помощи детям. Два года назад, когда свирепствовали лютые морозы, отец Антонио, открыв двери божьего храма, помог пятистам страждущим в ночлеге и пище. Не стоит забывать о силе слова этого человека. Его проповеди многим помогают найти свой путь, тем, кто сбился на дороге жизни. Месса преподобного вселяет веру и надежду в сердца многочисленных прихожан. Сам Антонио утверждает, что благодаря вере в Бога, он находит силы для своих деяний. Несмотря на свой молодой возраст, падре дал обет безбрачия, поставив свою жизнь на служение Богу и людям. Многие уже относят священника к сану – святой, однако сам Антонио скромно отклоняется от подобного звания, поскольку считает, что недостаточно сделал добра для окружающих, - последние слова Наруто чуть ли не прошептал благоговейно. Он с обожанием обвел глазами присутствующих и произнес еле дыша:
- Я восхищаюсь этим человеком.
- Нашел кем, - с раздражением, заметила я.
- Что значит «кем»? Он добрый, отзывчивый, он «настоящий»!
- Он фарс, пиар компания, рекламный ход, называй, как хочешь.
- Не веришь в бескорыстие людей?- уязвлено спросил Наруто.
- Не поддаюсь на культ личности.
- Как можно заметить в порядочном человеке отожествление культа?
- Очень просто. Католики себя рекламируют. Достаточно изысканно прятать своё грязное прошлое под личиной божественных поступков одного священника.
- И какое же такое прошлое тебя сильно возмутило?
- Об Испанской инквизиции забыл? Или напомнить?
- Не стоит путать вероисповедание и политику, направленную на изгнание евреев и мавров.
- А дети, которых в теперешнее время так усердно обхаживают? Раньше их жгли на костре.
-В истории каждой страны много варварства. Однако не думаю, что даже среди тех исполнителей грязных дел не нашлось бы и с десяток хороших людей. Но иногда и таким людям приходится поступать против своих моральных убеждений, поскольку приказы свыше все равно будут исполняться, и, если не ими, так кем-то другим. Мне кажется, что в большинстве случаев боязнь за своих близких и есть рука палача.
- Как это порядочно звучит с твоих уст. А не думал ли ты, что твой Антонио – лицемер. И глубоко в душе, быть может, куда больший циник, чем ты и я вместе взятые. Так сказать он хорошо «играет на публику».
- Ты абсолютно никому не доверяешь, - сочувственно изрек напарник.
- Я не люблю быть в числе обманутых.
- А что скажешь ты, Саске?- лукаво блеснув глазами, решил осведомиться оппонент. Прекрасно зная, что Харуно не станет перечить догматичному мнению Учиха.
- Мне нет дела до ваших споров, - безучастно ответил тот.
- Я докажу тебе – вдохнувшими жизнь словами, изрекла я, и стремглав отправилась к себе.
- Что с ней?- удивленно обиженно спросил напарник у брюнета.
- Ни всё ли равно? Не мешайте мне! – буркнул Учиха.
Я заметалась по комнате, распаковывая имеющийся гардероб. За долгое время покоя, во мне вскипело желание действовать. И во что бы то ни стало разоблачить всеобщий обман. Ха! Молодой парень, не спит и не ест, а только людям помогает, а как же? Я на это не куплюсь! Самопожертвование, ага, конечно! Тоже мне Мать Тереза в ризе! Меня так просто не проведешь, не обведешь вокруг пальца! Еще посмотрим, какой там обет безбрачия!
Через час я была в боевом вооружении: черный корсет со шнуровкой спереди, длинная юбка из тафта – чернее туши, кружевная вуаль и золотоволосый парик, тщательно уложенный в высокую прическу, крепко зафиксированный шпильками.
Вечерняя служба должна быть окончена. Мне необходимо настаивать на аудиенцию. Я зашла в храм, скрывая лицо под кружевами вуали. Перекрестившись у алтаря, над которым возвышалось распятия Христа, я обратилась к пожилому священнослужителю, попросившись на тайну исповеди перед отцом Антонио. Я всхлипывала, рыдала, повторяя и настаивая на прошении. Уверяя, что только этот человек способен понять меня, как молодую женщину и отпустить мои прегрешения.
Со мной возились минут десять, уверяя, что меня может принять любой другой священник и после моего душераздирающего стона, послали за требуемым лицом. Я прошла в исповедальню, что представляла из себя деревянную постройку, окрашенную в шоколадный цвет. Внутри зажегся тусклый свет, где можно было различить лавку и резную перегородку. Я немного приподняла накидку, позволяя свету падать на окрашенные ярко алые губы. С другой стороны скрипнула дверь. До моего слуха донеслось шуршание одежды, кто-то сел напротив меня. Молчание затягивалось, ни я, ни собеседник, не торопились начать разговор.
- Por favor, - надрывающимся голосом начала я, - отец Антонио, не заставляйте меня полагать, что я окончательно сошла с ума, думая, что Вы здесь.
- Я слушаю тебя, дочь моя,- произнес молодой и уставший голос.
- Мне не верится, что я наконец-то у Вас. Вот уже как две недели мне не хватает духа, войти в этот костел, чтобы покаяться перед Вами и Всевышним. Стоило подойти к дверям храма, как я в слезах тут же возвращалась в дом кузины. Мне стоит Вам открыться, признаться в злодеянии, рассказать о тех муках, что терзают мою душу, - послышались сдавленные слезы.
-Антонио! Вы молоды, я знаю, Вы должны меня понять. О, Эмилио! Мой бедный Эмилио! Я любила его, как истинная испанка со всей страстью, что была в моем пылающем сердце! Почти год его нет среди живых. Мы клялись в любви перед священником и Богом, что будем вместе навеки. Даже не смотря на то, что мои родители были против этого брака, между бедным каменщиком и богатой синьориной. Но мы справились с этим и прожили счастливое время в радости. И сейчас, когда его нет, а я в глубоком трауре, мои родители настаивают, чтобы я вступила в брак во второй раз. Они подобрали партию под стать своему кругу в обществе. И этот синьор, которого выбрали для меня, благородный испанец, - девичий голос надорвался, как будто должен рассказать нечто ужасное.
- Но хуже всего то, что меня тянет к нему! Манит, как самку, в весенний период. Моё тело жаждет этого незнакомца, не поддаваясь на душевные переживания. О, бедный Эмилио! Я предаю нашу любовь, уже произнося такие слова, - для пущего эффекта я разрыдалась.
- Синьорина, я уверен, что ваши желания… вполне естественны и не стоят таких переживаний. Ваш муж умер, и по окончанию траура, Вы можете идти под венец.
- А как же наши клятвы? Наши обещания?
- Вы должны примириться с утратой, Ваш муж мертв и сейчас находится в Царстве небесном, Вы же молоды и можете начать новую жизнь.
- Как же Вы не поймете? Это предательство! Как с этим бороться?
- Вам следует отпустить прошлое и сохранить о нем светлую память.
Я спорила с ним и пререкалась, подобно малому дитя. Он уговаривал меня и пытался образумить самым отцовским тоном. Спор затягивался, ему следовало закрывать двери церкви и идти отдыхать, я же с упорством и скорбью оттягивала время. В конце концов, он не выдержал первым. Настояв на том, что уже поздний час и лучше всего, предавшись сну, хорошенько обдумать негативный настрой на грядущий брак. Я капризно настаивала на решении моей проблемы. Он покинул комнату для исповеди, уже не зная, как от меня избавится. Я стремительно отправилась за ним, сотрясаясь от рыданий. Я продолжала ныть и следовать за ним. Антонио механично положил книгу бытия в выдвижную полку; прецессионный крест, патен, чашу, свечи – были старательно им уложены по местам. Столько раз, давая людям правильные советы, Антонио никогда не встречал упорного сопротивления от прихожан. А эта синьора, по-видимому, никак не хотела взять его слов в толк. Обычно, кающийся говорит о своей проблеме, раскаивается, священник дает наставление, и двое расходятся, обретя желаемое. А тут, темпераментная особа и шагу не дает ступить без её присутствия.
- Есть второй выход сеньора, - внезапно осенило священнослужителя, - идите в монастырь.
- Не хочу… - посетовала девушка и упала перед ним на колени. Схватив стальной хваткой его ноги обеими руками, она прижалась к священнику, как утопающий хватается за последнею соломинку.
- Прошу Вас, падре, помогите мне, спасите, - утыкаясь в его сутану лицом, твердила Сакура. Кружевная вуаль пала, открывая взору: изумрудные глаза, полные отчаянья; алые губы, дрожащие и кривящиеся от безнадежности; подымающиеся окружности, так туго затянутые корсетным шнуром. Антонио обомлел. Эта картина была настолько прекрасна своей трагичностью, насколько непозволительно сексуальной.
- Перестаньте, поднимитесь! – пытался он поднять девушку на ноги, но она ещё сильнее прижалась к нему.
- Ну как же Вы не понимаете, - задрав голову и смотря в его голубые глаза, твердила она, - я не могу больше противостоять! Она опустила лицо, утыкиваясь в мужское одеяние, но говорила громко так, чтобы он обязательно слышал:
- Это чувство, оно владеет мной, пожирая, радуя и пугая. Я так хочу снова почувствовать крепкие мужские руки на своих бедрах, чтобы груди снова почувствовали жар поцелуев сладких губ, - растягивая каждое слово, молвила она, - хочу прикоснуться к плоти, что тверже камня, заглатывать её, проводить вдоль язычком по всей длине и опять глотать. Божья благодать.
Антонио боялся шелохнуться. Он не знал, что такое женщина. Но его организм так трепетно стремился это познать. И сейчас, когда синьора, делилась своим откровением, он невольно захотел того же.
-Нет, прошу Вас, уходите!
Она же в ход запустила свои шаловливые ручки. Он обмер. Им завладело немыслимое вожделение. Девушка поднялась, целуя его шею, щеки, губы. Он не помнил, как ответил на жадный поцелуй. Из памяти стерлось, как шнуровка корсета развязалась. И он ласкал её окружности. Ни что его больше не волновало, кроме её полусдавленных стонов, белой кожи, нежнее бархата, страстных очей. Эхом, отбиваясь от стен, разносился вальс из первобытных стонов. Вскользь проносилась её нецензурная брань. Её шлепки подгоняли темп. В одно мгновение он почувствовал себя в раю, и почти сразу – тело обмякло. Он повалился на партнершу. Его мысли расползлись, как тараканы в разные щели сознания. И он до конца не понимал, что происходило последние полчаса. Она выбралась из-под него, небрежно поправляя одежду. А ему захотелось просто умереть от стыда. Слезы выступили из небесно-голубых глаз, а губы шептали молитву, те яростные слова, что лились из раненного сердца. Некогда родные и узнаваемые, теперь казались чужими и инородными.
- Все-таки Дарвин со своей эволюцией победил твою духовность. Плоть взяла верх, как и утверждал Фрейд, что человеком правит либидо. Гормоны разбили в дребезги твой скучный мирок, - с презрением проговорила Сакура.
Он закрыл лицо руками, пытаясь не слушать её, не верить ей. Она поспешила уйти, оставив его в одиночестве со своим отчаяньем. Где-то в глубине души Харуно осознавала, что поступила подло, но не было смелости сознаться в этом. Дойдя до гостиницы, ей стало невыносимо тяжело, интуиция подсказывала, что она сломала нечто хрупкое и невинное, что-то такое, по- своему прекрасное, что заслуживало право жить своей определенной жизнью. Она вошла в свой номер, стянула парик, не обращая внимания на боль, от вонзающихся в голову шпилек, и уселась на пол плача. Так и есть, она собственноручно сломала жизнь этому человеку и в лучшем случае он переживет свой крах.
На следующий день она не позволяла солнечным лучам проникнуть в комнату сквозь зашторенные шторы. Так и просидела взаперти.
В дверь постучал Наруто, она нехотя открыла. Он сообщил, что пора собираться в аэропорт. По его грустному лицу она заподозрила что-то не ладное, на что напарник ответил, что всё в порядке. Он почти покинул её комнату, потом приостановившись, добавил:
- Вчера ночью повесился отец Антонио, надеюсь, ты не причастна к этому.
Харуно замялась, ничего не сказав. В самолете она выглядела подавленной, к еде не прикасалась. Дома она заперлась в своей комнате, не желая никого видеть. Вместе со смертью священника в ней что-то надломилось. Она знала, что причастна к его кончине. Благодаря её легкомыслию произошла драма в Уэска. Погубив одного ни в чем не повинного человека, что она выиграла? Ничего. Одно дело убивать за деньги, и совсем другое быть душегубом, полагая, что раскрываешь обман. Ведь Антонио был добрым, бескорыстным, отзывчивым, а она позлорадствовала судьбой. Не было ничего, что могло бы её вывести из состояния самопожирания. День и ночь Харуно занималась самосудом. Депрессия становилась невыносимой. Хотелось забыть тот день – вытереть его из памяти. Пожалуй, хотелось самой умереть. Стены стали давить на неё. Запах презрения сжимал со всех сторон. И она решилась вырваться из него. Наспех одевшись, она выбежала во двор. Села в авто и поехала к океану. Увидев прибрежные волны, она бросила машину у дороги, прихватив с собой пачку сигарет, которой изредка пользуется Наруто. Она села на прохладную траву, едва покрытую осенними листьями, занесенными сюда проказником-ветром. Закурила, кашляя от первых затяжек. Шум воды успокаивал и отгонял тяжелые мысли. Со спины приближались шаги. Рядом кто-то сел, смотря, как и она, на океан. Человек потянулся к сигаретам. «Должно быть, Наруто» - подумала она, но к её удивлению, это оказался Саске. Подождав, когда она затушит окурок, он сказал:
- Дай руку.
Она подчинилась.
Он грубо схватил её за запястье, отодвигая рукав выше изгиба локтя, тем самым проверяя целостность вен.
- Ты думаешь, я стала колоться?
Он с подозрением вглядывался в её зрачки. Не осталось и сомнений, что они подумали о том, что Харуно опять взялась за прежнее употребление наркотиков.
- Я всегда знала, что именно ты будешь моим палачом, - забрав руку и поправив рукав, произнесла я, - но знай, даже если я и вновь начну принимать наркоту, то колоться не буду. Я до скрежета зубов не переношу, когда меня колят. Абсурдно, если я сама себя начну протыкать иглой.
- Это мы ещё посмотрим, - недоверчиво заметил Учиха.
- Послушай, я когда-нибудь буду для тебя хороша? – повышая свой голос, нарывалась на конфликт я.
Он молчал, позволяя мне такое поведение. Вспышка гнева была усмирена воспоминанием лиц тех девушек, которые при встрече с Саске пытались «выяснять отношения», промежуток которых начинался и заканчивался одной ночью. Они кричали и возмущались, пытаясь пробудить его к пониманию, а он молчал. От чего разрыв происходил гораздо быстрее и мягче, чем девушки того ожидали. Впоследствии они не держали на него обиды или зла. Он оставался в их памяти всё тем же недосягаемым принцем на белом коне*. Всегда номером один.
- Поедем домой, Наруто волнуется, - вставая, произнес он.
Я поплелась следом. Впервые принимая жизнь и людей такими, какие они есть. Не прощая себя, а обещая взвешивать свои поступки до полной уверенности в их правильности. Его машина мчалась впереди моей, это немного уязвляло мою гордыню, я решила сократить по другой трассе, свернув налево. И подъезжая по узкой проселочной дороге, подумала, что мне удалось обойти Саске, как увидела в гараже его припаркованный автомобиль. Непревзойденный лидер, оставляющий всех позади. Всегда номер один.

• Стереотип поведения взят из жизни.
От автора: Многоуважаемые и любимые читатели, спасибо за ваши комментарии и отзывы – они истинный эликсир вдохновения. Обещанный фанфик «Из грязи в князи» не будет выпускаться до завершения данного материала, для избегания незаконченности до финала данного фика. Прошу понять и примириться. И на десерт: следующая глава пары С/С/Н.