Роза пустыни.

- Куда направляется твой караван?
- В Суну.
- Тогда следуй за мной. Пески с легкостью поглощают таких, как ты, чужестранец…

Он медленно проводит ладонью по гладкой поверхности раскаленной солнцем земли. Крошечные песчинки, словно расплавленное золото, легко проскальзывают между длинных пальцев, оставляя после себя едва уловимое ощущение жара и пустоты. Он сжимает руку в кулак, отчаянно желая поймать этот ускользающий момент теплоты, однако песок как всегда оказывается проворнее.
Горячие воздушные потоки с трудом отрываются земли и, одарив его лицо сухим поцелуем прощания, бесследно растворяются в вышине. Пустыня начинает затихать, убаюканная последними лучами заходящего солнца.
Он медленно проводит распухшим языком по растрескавшимся от нескончаемого ветра губам. Жажда, словно жестокий погонщик верблюдов, вновь и вновь напоминает о себе жесткими спазмами, безжалостно бьющими по горлу хлыстом необходимости в глотке живительного напитка. Шикамару рассеянно тянется к наполовину пустой фляге, накрепко привязанной к его бедру кожаными ремнями, однако так и не касается ее. Этой ночью он не станет утешать свое тело…, как бы сильно он не жалел об этом завтра.

- Что ты делаешь в наших краях? Наш мир жесток и не щадит ни слабых, ни больных.
- Я и не жду пощады.
- Чего ты хочешь?
- Я ищу…

Вереница облаков мягко проплывает по небу, подобно стае рыбок проскальзывая меж хитросплетением расставленных звездами сетей. Яркие бриллианты ночных светил орошают землю блеклыми лучами света, в сотый, тысячный раз напоминая о том, как божественно прекрасны они были, отражаясь в оазисах ее зеленых глаз.
Ее образ всегда незримо следовал за ним, словно не желая отпускать его сердце из плена раскаленных тисков боли и отчаяния. Он чувствовал ее дыхание в рваных порывах горячего ветра, ощущал жесткий шелк ее волос в золотистых песчинках пустынных бурь, различал ее голос в гулком шуме стонущей от жажды земли. Он видел ее глаза через призму чистейших вод оазисов, что по счастливой случайности встречались ему на непростой тропе его жизни. А иногда, когда, казалось, последняя надежда на спасение неуловимо покидала его дух, он различал ее манящий силуэт на фоне неба, застывший в немом ожидании на гребне ближайших дюн. И тогда, позабыв о караване, он без раздумий бросался ей навстречу, увязая в мягком ковре песка. Но протянутые к ней руки всегда обнимали лишь пустоту… Очередной мираж.

- Ты не боишься путешествовать в одиночку? Пустыня – не место для одинокой девушки.
- Мужчины переоценивают свое значение. Женщины во много раз выносливее любого из вас.
- А мужчины гораздо сильнее. Слабость женщины не даст ей постоять за себя. Ведь в большинстве из нас живет, по сути, зверь.
- А кто сказал, что я слаба?

Звезда, мерцая в синеве, серебристой слезинкой скатилась с небосклона, исчезая за гранью горизонта.
Шикамару медленно привстает на локтях, учуяв приторно сладкий аромат щербета. Его спутники расселись в тесный круг в тени костра, шепотом переговариваясь между собой о планах на завтрашний день. Их припорошенные песком тюрбаны монотонно покачиваются из стороны в сторону, отбрасывая на землю неправдоподобно искаженные тени. Он глубоко вздыхает, жадно втягивая ноздрями дурманящий аромат мёда. Так пахла и ее кожа…

- Я не могу кому-либо принадлежать…
- И потому ты покинула свой дом?
- Мой дом? Моя мать – пустыня, отец мой – светило, а я – всего лишь ветер. Ничто не в праве пытаться меня удержать.

Он вновь опускается на жесткую перину высушенной земли и, погружаясь в негу полудрема, со смутной тревогой прикрывает усталые глаза. Сегодня ночью ему предстояло умереть. В который раз.
Впервые он погиб в то солнечное утро, когда она, покачиваясь на поджаром рыжем верблюде, властным голосом погонщика велела ему следовать за собой. Он умер снова, узрев ее при свете звезд, когда она, сверкая молочно-белой кожей, купалась в темных водах Арагава. Она убила его в третий раз, исчезнув средь толпы при вратах Суны, безжалостно забрав с собой его иссушенное пустынными ветрами сердце. С тех пор он умирал каждую ночь, не в силах отпустить ее образ, что неотвратимо преследовал его и беспощадно ускользал всякий раз, стоило протянуть к нему руку. Она никогда не покидала его, будучи при этом недостижимо от него далеко.

- Тебе обязательно уходить?
- Я – ветер, а он никогда не следует протоптанной тропой. Но, кто знает…, быть может, нашим путям суждено пересечься вновь.
- И тогда…
- Тогда…?
- Тогда мы последуем с тобой одной тропой...

Шикамару шумно вздыхает и переворачивается на бок, полностью скрывая лицо под надежным прикрытием шемага*. Возможно, она и считала себя ветром, но для него все было абсолютно иначе. Темари… Звук ее имени пронзал его тело насквозь, заставляя истекать кровью на растрескавшейся от боли земле. Против его воли, глубоко пустив корни в его груди, она вынудила расцвести в нем то единственное чувство, на которое, как считал Шикамару, он никогда не был способен. На пустыне его души она проросла прекрасным цветком, чьи горящие пламенем лепестки до боли обжигали его изнутри, а острые, как джамбия*, шипы никогда не давали коснуться ее первозданной красоты.
Она ошибалась, как ошибался и он. Темари не была ветром, как не была и миражом. Она была, есть и навсегда останется розой пустыни его сердца.

*Шемаг - мужской головной платок, популярный в арабских странах.
*Джамбия - восточный кинжал с широким загнутым клинком.