Снег: укрытие. Разрыв 1

Большие мокрые хлопья снега падали за шиворот, бесцеремонно обжигая голую температурную кожу шеи и начало спины. Небрежно переброшенная через плечо цветастая шаль тонула в ветряном хороводе снежинок, раз за разом сердито ударяя по бокам свою хозяйку, совершенно не желая согревать последнюю в этот морозный плаксиво-белый вечер, а наоборот, словно желая досадить, намеренно сделать больно, развевалась позади, увлекаемая сыростью ночного города. Светлые волосы покрыл платок из холода, черные завитые ресницы слиплись, а бледные щеки умывала мокрая и совершенно не приветливая вода. С каждым новым ударом ветра ворот легкого замшевого пальтишка раскрывался, бесстыдно выставляя напоказ снежному хороводу серую блузку с квадратными черными тканевыми пуговицами. На тонкой и несколько длинноватой шее болтался золотистый медальон, которого цепкими и продрогшими пальчиками время от времени трогала владелица, словно проверяя: а на месте ли он?
На месте.
А снег так и не прекращал свой танец, растаивая буквально на ходу, тем самым не давая возможности самому себе соприкоснуться с чернотой земли и наконец утихомириться. Нет. Он срывался, летел, стремился куда-то вниз, но не разбивался, а просто медленно, словно сгорал, – испарялся, трансформировался, изменялся и тихо погасал под ногами спешивших прохожих.
На ветхой и местами облупленной коричневой краской скамейке – найти свой приют несложно. Можно просто сидеть, наблюдая за суетившимися людьми, стремящимися к теплым сердцам, за большой уставшей черной птицей, громко каркающей словно изнутри, за стаей надоедливых белых капелек, увлекающих ностальгировать, за временем, замедляющим свой бег.
Как же хотелось спать.
И как же хотелось еще раз дотронуться до одеревенелой шеи, нащупать обжигающую цепочку и провести пальчиком по витиеватому узору кругляшки, осторожно холодящей кожу. Вместо этого замерзшая рука нащупала внутри слегка оттопыренного кармана пальто молчаливый телефон, но замерла в слепом ожидании, а после и вовсе безвольно опустилась вдоль черной капроновой ноги, касаясь указательным и средним пальцем белой глади земли.
Снег не прекращался.
Одинокая фигура, сгорбившись на облупленной и ветхой скамейке, резко выдохнула, еще больше прижимая бездумную голову к продрогшим коленям. Правая рука обняла черные ноги, словно безумная мать, защищающая своего ребенка, левая же – напоминала сломанную – безвольно струилась к земле. Казалось, еще чуть-чуть – и она будет двигаться в такт ветру.
Туда-сюда. Туда-сюда.
Коленки ощущали влагу и холодную крышку медальона.
Хотелось спать.

***
Саске объяснился ей неделю спустя их знакомства. То, что он искал себе замену прошлому, – было видно невооруженным взглядом.
Он не ухаживал. Лишь дважды преподнес презент: при первом знакомстве длинноногий бокал с искрящим, при последнем – изогнутый с игристым. Это было неожиданно.
Было видно, что это обыкновенный расчет, причем с обеих сторон. Один член дикого партнерства получал новую фамилию, финансирование нового проекта и объятья на людях; второй – повод, чтобы не напиться и снова не затесаться в темных домах падшего переулка.
Сделка состоялась в декабре.
Шел снег.
Белый двор, белая машина и белая фата невесты сливались на фоне черного фрака и бледного лица. Громкую речь священника, радостные поздравления окружающих, судорожное щелканье объективов замыкала стена из белоснежного покрывала, спотыкающаяся на черных изогнутых ресницах и черных волосах новобрачных.
Под бодрые крики «ура» и брызги розового шампанского новость о свадьбе финансового директора масштабной холдинговой компании и разрекламированной модели разлетелась по всему Токио, демонстрируя на обложке изданий счастливые глаза мужа и жены, чьи руки цепко переплелись и словно клялись не разлучаться в радости и печали. Но печаль наступила практически сразу. То, что у парня было прошлое, – еще раз утвердило девушку в своей правоте. То, что это все было фиктивно, – никто и не спорил. То, что это делалось для статуса и отвода глаз, – она поверила. То, что она ничего не чувствовала, – ее озадачило. То, что он об этом догадывался, – ее не обнадежило.
Саске был вежлив, пах интеллигентностью и вышколенными манерами.
Пропущенный конфетно-цветочный период наверстывал сразу же после свадьбы, преподнося раз за разом подарки практически каждый день, словно прося за что-то прощения и заглаживая старую, обветренную рану.
Целовал он ее как сестру, спал он с нею как с женщиной, а любил он ее как подругу.
И от этого хотелось визжать. Громко-громко, а еще пронзительно, так, словно соседская пила или суровая теща.
Но в соседях у них ходили публичные и политические мужчины, которые лишь жеманно здравствовались, а их жены вовсе походили на больных болонок, прикрывая намазанный рот кружевным платком, расщедриваясь только на легкий кивок и шуршание материи белоснежного квадрата.
Суровой тещи тоже не было, как и свекрови, поэтому поучиться быть пилой и начать визжать как она – девушке откровенно было не у кого.
Снег сменился снегом, а размеренная жизнь так и продолжала давить и наступать на горло. Кошки не то что начали скрести, а вовсе процарапали себе дверь, в которую вход был бесплатным, а вот с выходом проблемы – видимо, затерялись в спутанных мыслях и угнетенных действиях.
Счастливая до зубной одури семейная жизнь еще молодой пары с топовой моделью выгодного контракта, который финансировал муж-владелец успешного дела, – была рейтинговым показателем «как надо».
Но в эту зиму снег был недолговечным, весна слишком рано пожаловала, беспощадно убрав белые хлопья, щедро оплаканные черной земли.

Развязка пришла на март.
Опаздывая на съемки, молодая девушка, отчаявшись, ловила частника в надежде поскорей добраться до студии. Но автомобили пролетали словно гончие, не желая взять в попутчики даму, судорожно сжимающую леопардовую сумочку и переминающуюся со шпильки на шпильку. Левая рука с приподнятым левым пальцем затекла и безвольно опустилась, как возле обочины притормозил синий автомобиль, поочередно моргнув большими желтыми глазами в приглашении сесть в салон.
То, что это была роковая встреча, – она еще не догадывалась в отличие от высокого парня, цепкие руки которого до белых костяшек сжали руль.
Милая улыбка, запах резкого парфюма, и привкус мяты стремительно смешался с кофейным послевкусием и леопардовой расцветкой дамской сумочки на острых коленках.
На съемку в тот день она так и не попала, внезапно захотев ощутить себя желанной женщиной и рискнуть, попробовать, как оно бывает на другой стороне лагуны. И только глубоким вечером о неожиданном приключении напоминала лишь выбившаяся из высокой прически спутанная прядь и озорной блеск в глазах, на что Саске лишь отложил электронную книгу и монотонно наполнил пузатый бокал выпивкой.
О своем новом знакомом девушка знала практически ничего. Ни жены, ни детей – жених завидный, при деньгах – это бросалось в глаза сразу, учитывая, куда водил вечернюю спутницу и что приносил ей в дар, красив и обаятелен, чуть старше девушки – вероятно, слегка за тридцать… Занимался какой-то свободной торговлей. Но имел то ли брата, то ли сестру, - уже и не вспомнить, но была племянница, которой заботливый дядя при ней выбирал выходной наряд.
Несмотря на столь мизерную информацию о новом знакомом, девушка, забывшись, окунулась с головой в скоропостижный роман, словно в крутой водоворот.
Спешные встречи, быстрые губы и резкие руки обещали эйфорию, улыбка-оскал, грудной рык и синяки от пальцев на спине – забвенность. Но было у парня что-то дикое, такое звериное, первобытное, что порой пугало, но также и влекло, манило и заглатывало.
Встречались они на квартире, в отелях, забегаловках.
Неважна была красота и дизайн комнаты, все равно было даже на чистоту помещения, наплевать на отсутствие или, наоборот, присутствие мягкой мебели – страх, желание, влечение и обладание пульсировали в сжимающих висках.
Казалось, что снежные волосы провонялись грехом, а некогда черные ресницы обрели цвет падения, полные губы отдавали похотью – зеркало врать не могло, поэтому молодая женщина каждое утро отворачивалась от холодной глади, не пытаясь себя даже перебороть и, может, оправдать. Но как же ее тянуло, влекло и…увлекало.

Последняя комната, спешно снятая в дешевом мотеле, пахла сексом и изменой, так что девушка практически твердой и уверенной походкой зашла в помещение, лишь на секунду замешкавшись на неприветливом пороге. Не успев хотя бы расстегнуть джинсовку или стянуть с длинной шеи цветастый платок, как стальные руки грубо толкнули на некогда мягкую и пружинистую кровать. Буквально сразу появившаяся ухмылка заставила судорожно сглотнуть и чуть попятиться назад – сейчас подошло бы явное сравнение с маленькой девочкой, которая впервые в своей жизни решила попробовать что-то запретное, что не одобряет мама. Молодой мужчина уловил этот нездоровый блеск в глазах, сделал волчью стойку, застыл в прыжке. Секунда – и большая кровавая пасть клацнула зубами возле лица запуганной овечки, норовя еще сомкнуть свои челюсти, но уже на молочной шее.
Такого еще не было.
Это было дьяволом, это было неожиданным, это было страшным и притягательным! Хотелось все и вся, но параллельно дыхание сбивалось, и появлялась шальная мысль сбежать. Было ощущение загнанной птицы и проколотой красивой бусинкой бабочки махаона к яркой обивки миниатюрной подушечки… Но наяву на грудную клетку давил мужской торс, прибивая и словно убивая, а за место перин – бежево-коричневая расцветка постели. Это больше походило на изнасилование души, когда тело ластилось и прогибалось, а мысли хаотично выстраивались, переменно путались и давили на мозг, не желая отдать приказ отключиться и получать удовольствие.
Тихий крик, пустая мольба и глухое извинение застыли в чужих голубых глазах, холодные руки с закругленными ногтями кроваво сомкнулись на спине мужчины, а некогда блестящие волосы внезапно потускнели в давящей похотливой атмосфере дешевого номерка придорожного отеля, куда завернула молодая парочка любовников.
Глухой стон, уже в голос крик – требование подчинения и желание побольней дернуть за ниточку своей самодельной куклы на шарнирах.
Было больно, но любовник не обращал внимание. Было больно внутри, где за доли секунд было сломлены и переломлены стереотипы, где перевернулась явь, и внезапно возникло лицо мужа. Такое родное, такое бледное, такое далекое.
Внутри кипела борьба, а снаружи тело не повиновалось, изгибаясь и выворачиваясь, словно от боли переломанных костей, за которые цеплялся голодный тигр. Тигр был зол и натаскан на жертву, потому как совершенно не обращал внимания на девушку, надиктовывая свое и полностью игнорирую чужое, отдавая беспрекословные приказания и взамен требуя безвольного и робкого подчинения.
Было жестоко больно. Было обидно.
А где-то на улице послышались глухие удары первого снега – к вечеру обещали полностью белые мостовые.