Название:" Сад Нецветущих Вишен. Глава 4 "Заговорщики"

ЗАГОВОРЩИКИ

1990 г.

9.45 В кабинет Оротимару постучались. В дверь вошел кареглазый длинноволосый юноша. Он увидел, что у Оротимару уже был посетитель.
– Он вчера сдал мне все дела. Мы попрощались. Он обещал быть утром, мы должны были встретиться еще раз в девять пятнадцать, чтобы обговорить детали. Сейчас уже без четверти десять. Оротимару-сама, он точно не появлялся на факультете?
– Сассори-сан, что вы так беспокоитесь о Дейдаре-куне? Если вы договорились встретиться еще раз, значит, он придет. Дейдара может и опоздать на час… Я вам не рассказывал один любопытный случай... Но он же обо всем с вами договорился, с чего бы это вдруг ему сюда приходить?
9.48
– Я просто волнуюсь за него, я понимаю, волноваться за человека с характером Дейдары – это странно, но вот то, что именно сегодня он не пришел на встречу, как-то беспокоит меня, – отвечал Сассори.
"Все они, что ли с приветом, эти философы? – подумал Оротимару. – Какой-то нервный попался. Опоздал человек… Нет, не так. Опоздал Дейдара, значит, сразу нужно придумывать, что с ним случилось что-то плохое? Хорошо, если он опаздывает, а не просто забыл про эту встречу", – Оротимару вовсе не улыбалось и дальше утешать Сассори. Он решил сменить тему разговора, обратившись к студенту, который уже давно ждал, когда закончится беседа двух преподавателей.
– Добрый день, меня зовут Хаку Хидеки, – представился студент. – У нас в другом корпусе океанариум. Я прохожу там практику, – запинаясь, начал Хаку. – У нас там – научная бомба.
– Молодой человек, во-первых, когда я был в вашем возрасте и находил что-то новое, то мне тоже казалось, что это – научная бомба, но, скорее всего, у вас в руках все-таки «петарда», а не «бомба», что, конечно, тоже очень опасно, – с тоской в голосе проговорил Оротимару. – А во-вторых, я помогаю только змеям и людям и не делаю между ними большой разницы, хотя, иногда, змеи мне нравятся больше. Существами моря я не занимаюсь.
– Да, но мне порекомендовал вас Кисаме-сама, он сказал, что вы – лучший.
"Вот же сволочь, – подумал Оротимару. – Мало у меня проблем, так он еще своего студентика подучил меня доставать! Они сегодня сговорились что ли? Сначала Сассори этот, потом студент-океанолог…"
Студенту надо было что-то отвечать:
– То, что я лучший – это неправда. Во всем, что касается ихтиологии, да и в зоологии китовых, Кисаме-сан разбирается лучше меня.
– Но вы же все-таки ученый! Вам должно быть интересно все! – упорствовал Хаку. – В океанариуме я наблюдал за дельфином, но поведение его было странным: он не прибился к стае, а затем, когда…
Оротимару понимал, что этот надоедливый студент сейчас будет донимать его полным и подробным пересказом того, что случилось с этой морской скотиной, за которой тот ухаживал, и он потеряет уйму времени. Так что, проще сдаться. Ну, потратит он час на осмотр этого дельфина, скажет пару веских слов… Не разрушать же веру этого парня в науку.
– Хорошо, я согласен. Только быстрее.
Он сказал своей секретарше, что его не будет полтора часа, из-за важного консилиума с Кисаме-саном.
– Господин Сассори, как видите, у меня дела. Если у вас есть ко мне вопросы относительно вашей работы, то мы можем их обсудить либо по пути в другой корпус, либо много позже, – как бы извиняясь, сказал Ото, надеясь, что Сассори откажется. Но его ожиданиям не суждено было сбыться.
А Хаку продолжал рассказывать, что когда у дельфина, с которым он работал, пришел период, когда животные начинают искать себе пару, он даже не попытался найти себе подругу. «Дельфин, предпочитающий одиночество», – с таким явлением Хаку еще не сталкивался. Он рассказал обо всем Кисаме. Сначала Кисаме обещал убить Хаку, если с обитателем его океанариума что-нибудь случиться по вине студента. Осмотрев животное, он выяснил, что дельфин здоров. Тогда Кисаме и посоветовал Хаку обратиться к биохимикам и физикам, понимая, что причина ненормального поведения животного не медицинская. Руководитель рекомендовал ему Оротимару.
– Я обратился на физический факультет, чтобы они дали аппаратуру для акустического анализа… – доканывал Оротимару будущий океанолог.
[/b]10.20 [/b] И тут Оротимару увидел, какое «подкрепление» прислали с физического факультета в помощь «братьям-биологам»: на скамейке перед бассейном сидела девчонка чуть старше самого Хаку. Красноволосая девушка с плейером, из которого гремела дискотечная музыка. Сразу понятно – человек не может жить без акустики. Из-за наушников она почти не слышала своих собеседников и говорила преувеличенно громко. Оротимару чуть не подавился:
– И это – лучший специалист-физик?
– Когда я пришел, мне сказали, что со мной будет работать она, так как остальные им самим нужны. Но они дали нам аппаратуру, и Таюя-сан в ней разбирается, – оправдывался Хаку.
– Это и есть твой профи? – Озорно посмотрела на Хаку Таюя.
Девушка начала свое объяснение:
– Эта рыба – классная, – указывала Таюя на одинокого дельфина,– а эти – тупые, – она перевела взгляд на стаю. – Они его не слышат нифига.
От природы бледный Хаку побелел, как полотно, попытавшись сопоставить два понятия: «Дельфин – рыба». Немного отойдя после шокирующих познаний Таюи в биологии, он попытался перевести ее слова на язык, понятный Оротимару:
– Обычно дельфины обмениваются сигналами, так называемыми песнями, на частоте от двадцати до двухсот килогерц, а этот, необычный, поет свои песни на частоте двести двадцать килогерц, таким образом, его не слышат, для стаи он как будто вовсе не существует. Вы же биохимик и врач, вы можете что-нибудь посоветовать?
– Он – гений, его песни на несколько тонов выше, чем у всех остальных, его просто не понимают. Он поет фантастическую, красивейшую в мире песню, которую только один он и может спеть. Надо, чтобы его услышали, Хаку-сан сказал, что он может умереть от тоски, такое бывает. – Попросила Таюя.
Оротимару напряженно думал. Вся его предыдущая практика оказалась бесполезна:
– Змеи от природы глухи, слух у них поврежден, и на него они не полагаются. Они ориентируются, ощущая изменения давления, температуры, колебаний от чужого движения. Не подходит. Операции на голосовых связках, возрастные изменения голоса у человека, итальянские дисконты. Не то.
Оротимару вспоминал имена знакомых ученых, которые могли бы взяться за подобную операцию или за вживление какого-то гаджета, который работал бы как «переводчик» из одной частоты в другую:
– Да делают ли еще такие операции? Иначе умрет от тоски… Да, так ведь она сказала… Действительно, как человек… Один живет с поврежденным от рождения слухом, как змей, реагирует на обстановку, подстраивается под нее, следит за изменением температуры, давления, движения, а другой – криком кричит, срывает свой голос, подобного которому, может, и на земле нет, но его никто не слышит, и он умирает от одиночества…
10.45 Чей-то крик вырвал его из задумчивости:
– Дейдара-сан поджег себя на площади! Вас к телефону, срочно! Это из полиции!
– Дейдара-сан? Вы от него? Это он звонил? С ним что-то случилось? – Задал сразу несколько вопросов подряд ничего не понимающий Сассори.
– Нет. Звонил не он. И он больше никогда не позвонит. – Отчеканив каждое слово, ответил Оротимару. – Дейдара умер.
Оротимару Ото обратился к секретарю, который сообщил о смерти Дейдары:
– Позвоните Ичимару Гину. Он должен быть в этом корпусе в конференц-зале через полчаса. Я знаю, у него сейчас лекция, но пусть он бросает все и едет сюда.
Мысли путались, выстраивая цепочку странных ассоциаций: он вспомнил, что Дейдара просил его обратить внимание на странного такого студента, его, кажется, зовут Тоби, он был дружен с Кизуне.
Точно, если полиция, которая наверняка уже разбирается в этом деле, начнет искать заговор, они обязательно найдут Тоби.
Минут через сорок в конфренц-зале состоялось совещание трех человек, которое, действительно, больше было похоже на заговор. Оротимару распределял роли в предстоящем действе:
– Ичимару Гин, вы как заведующий воспитательной работой пойдете в наше общежитие. Там, скорее всего, уже будет полиция. Ни обыск, ни допрос не возможен без лица, ответственного за студентов, им будете вы. Есть риск, что их начнут проверять, особенно, тех, кто ходил на курсы Дейдары-сана, может быть, будут подбивать молодежь давать показания против Дейдары, уже посмертно, и против остальной профессуры. Юридического защитника в нашей ситуации мы не сможем найти сразу, поэтому представлять их интересы будете вы. Если полиция будет требовать у студентов показаний в принудительном порядке, попытайтесь сказать, что гражданин может отказаться общаться с полицией без консультирующего юриста. Это – утопия, но вдруг подействует. И обратите особое внимание, вот, на какого студента...
– Тобимару Утиха? – Перебил Сассори.
– А вы откуда знаете? – С удивлением посмотрел на Сассори господин Ото.
– Дей-кун просил меня приглядеть за ним, я даже не мог предположить, что вот так…
– Воот, – протянул гласную Оротимару. В том и суть, что этот студентик не просто ходил на курсы Дейдары-сана, он был его близким другом. Представляете, как парня прессовать начнут?
– Я понял, ректор-сан, – ответил Гин.
– Гин, как только интервью закончится, я приеду.
Оротимару обратился к рыжеволосому молодому человеку:
– Наверное, сейчас вся полиция на ушах стоит. Господин Сассори, вы должны будете позвонить одному преподавателю с биологического факультета. Его зовут Кабуто Якуши. Вот его номер телефона. Нет, не записывайте номер к себе в книжку. Вырвите страницу! Возьмите тот листок, который вам дал я. Я не знаю, как далеко они зашли, и, может быть, нас тоже уже проверяют, а о вашем назначении еще мало, кто знает. Вы далеко живете?
– Нет. В сорока минутах отсюда. Я снимаю квартиру.
– Хорошо. Тогда поезжайте домой, и оттуда позвоните этому человеку. Скажите только одну фразу: «Включите телевизор. Ото». Если он еще этого не сделал, то так он будет предупрежден быстрее. Если кто-то будет вас спрашивать, то вы с Кабуто не знакомы. Это почти правда. Дальше поезжайте на телеканал, где вы будете давать интервью. Репортаж с вашим участием начинается через сорок пять минут после моего интервью. Вы должны успеть.
Сассори понимал, что из-за смерти Дейдары на биологическом факультете может быть раскрыт кружок «правых», хотя и не имеющих отношения к радикальной дейдаровской «Кусанаги». Теперь, когда полиция по заказу сверху будет искать «заговор», положение университетской «оппозиции» становится опасным, поэтому Оротимару пытается спасти тех, кто еще не засветился в сводках полиции: студентов и одного преподавателя. Для этого весь удар принимают на себя трое: Оротимару как глава учебного заведения, Гин, которому по слухам терять было уже нечего, и он, Сассори Акасуна, так как он был только что приехавшим молодым преподавателем, который не имел ни малейшего отношения к правому движению, и поэтому среди всех находился в самом безопасном положении.

***

Тесная комната общежития. Два человека в полицейской форме роются в вещах, очевидно, пытаясь что-то найти в книгах, тетрадях и вещах студента. На полу валяется одежда, с вывернутыми наизнанку карманами, растрепанные книжки в тонком переплете. На стуле сидит и равнодушно наблюдает за творящимся хаосом невысокий черноволосый парень с красными от коньюктивита глазами.
В дверь комнаты постучали. Полицейские, которые не должны были впускать посторонних, были слишком увлечены обыском.
– Войдите! – Машинально, на мгновение выйдя из прострации, ответил Тоби.
Ичимару оглядел комнату:
– Ну, и бардак же вы тут устроили, ректор-сан не обрадуется…
– Все законно. У нас постановление, – полицейский передал Гину какую-то бумажку. А вы, собственно, кто такой? – несколько удивленно спросил полисмен?
– Я – Ичимару Гин, заведующий воспитательной работой этого университета. Я ответственен за этого молодого человека, пока он – наш студент.
– О, это ненадолго, – с неподдельным интересом рассматривая Гина, откликнулся на реплику полицейский.
– Как вы предсказуемы, господин офицер, я, прям, ждал этой фразы, – улыбнулся Ичимару. Тоби всего семнадцать лет, и вы не можете проводить ни ареста, ни обыска без его опекуна или представителя.
– А, мы уже все нашли, – ответил второй полицейский с печатью интеллекта на лице.
– Они уже все нашли! – Обрадовался Ичимару. – Если вы собираетесь доводить дело до суда, то следствию будет очень интересно узнать, что это вы здесь нашли, когда единственным свидетелем всего был ваш обвиняемый, а он в шоке.
Второй полицейский воспринял это как вопрос:
– Листовки, книги Кизуне. Считайте,что это – агитация с целью насильственного изменения существующего строя.
– Вот, оно, как… А за насильственное сохранение ответственность наступает? – вопрос Гина повис в воздухе.
– Идиот, – кивнул первый полицейский в сторону своего коллеги. Было видно, что он умнее своего товарища.– Слышь, улыбчивый, все, что ты сказал, я запомнил.
– Оставить его здесь? – Поинтересовался второй.
– Да, не выписывать же родственников этого студентика из Кюсю. Пусть он подпишет опекунскую. К тому же он отвечает за воспитательную работу. Он нужен будет. Хорошо бы еще с вашим руководителем встретиться, – обратился к Гину полицейский.
– Ох, встретишься – мало не покажется, – подумал Ичимару. – А, ну, собственно, он, ордер. Вот на основании этого тебя обыскивают? –
Гин, внимательно всматриваясь в протянутый офицером документ, пытался завязать разговор с Тоби.
На пол полетела еще одна книжка с разорванным переплетом.
– А, что ищем? – Наивно поинтересовался Ичимару.
– Все запрещенное: наркотики, оружие, экстремистскую литературу, и все, что может относиться к сговору с террористом Дейдарой Кизуне.
– О, ну тогда вы на правильном пути. Вы здесь много террористов найдете, – сказал Гин, глядя на полицейского, упорно разбирающего книжный шкаф.
«Краткая история французского экзистенциализма», – прочитал Ичимару на одной из книг, валяющихся на полу. Вслед за ней полетел Акутагава. Полицейский раскрыл страницу на закладке: «Вольтер…воспаряет…искусственные крылья…» – к сожалению, ничего крамольного, кроме имени Вольтера. Жаль, не тот век.
– Что, сговор ищете? – С издевкой спросил Гин.
– И найдем, – коротко ответил офицер.
– Это как раз то дело, за которое можно получить капитанские нашивки, причем сразу, – мечтательно рассказывал второй полицейский.
– О, знаете, был я капитаном, – начал вспоминать Гин, пытаясь тянуть время. – Нет в этом ничего хорошего.
– Это вы такое воспитали? – спросил второй полицейский, явно обыгрывая словосочетание «воспитательная работа».
– А, что? Вполне милый молодой человек, а, вот, вы, хотя и не проходили моих психологических тестов…
Их разговор прервали. Оротимару открыл дверь с ноги. Оглядев хаос, он печально посмотрел на Гина:
– Ичимару! Ну, я же просил! Я просил, чтобы всякая шваль не шаталась по университету!
Дерзость сказал Оротимару, а по зубам получил Гин.
– Тварь улыбчивая! – сплюнул второй полицейский.
– Ты, что делаешь? – вмешался офицер, которого такое развитие ситуации совсем не устраивало. – Он же свидетель.
– Видно, придется в обвиняемые его переквалифицировать, – с дебильным выражением лица ответил второй полисмен, пытаясь хоть как-то осмыслить последствия своей ярости. – Ну, там сопротивление правосудию, помощь преступникам…
Второй полицейский на ходу пытался сочинить обвинение.
– Ну, все! Вы даже не представляете своим убогим мозгом, как вы попали. Да, после того, что вы здесь устроили, с вас погоны поснимают, с вас и с половины вашего министерства. Меня зовут Оротимару Ото. Я – член международного антиатомного комитета. – Представился только что вошедший человек.
– Оставь его, он – хибакуся! – Крикнул своему коллеге офицер. (Хиба’куся – человек, переживший атомную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки. Социально защищаемый класс в обществе Японии. С 1955 года такие люди или их родственники вступали в различные международные организации антиатомного движения. – П.А.)
И тут Оротимару решил сказать правду:
– Я не хибакуся. Я – человек, который занимается их лечением.
– Ах, он – докторишка! – Обрадовался второй полицейский. – Всех их в участок. На улыбчивого – наручники. Доктора все равно не трогать. Мало ли.
Оротимару был готов к такому повороту событий, ему все равно нужно было выпутывать из этой истории своих коллег и студентов. В полиции ему должны дать ему право на звонок. Обязаны. Он позвонит Неджи Хьюга. Это тот самый случай, когда нужно звонить Неджи Хьюга.
Тоби был белый как полотно. Ичимару решил его поддержать:
– А, знаешь, ничего страшного не будет, это только кажется, что страшно, на самом деле – нет. Вот меня тоже арестовывали по молодости, и не эти, городская полиция, а военная прокуратура. Шутка сказать – трибунал. Тоже пугали! А только и всего – разжаловали. Я, вот, думаю, что тебя тоже только «разжалуют»… Книжки крамольные хранил – велико преступление. Люди друг друга режут, убивают сотнями, а тут запрещенная литература… Вот, я всегда улыбаюсь, и знаешь, почему?
– Вас в полицейской управе по голове били?
– Смешно. А я люблю людей с чувством юмора.– Гин улыбнулся грустной шутке.

***

Звонить никому не пришлось. Пожилой человек с пепельно-седыми волосами решил начать «беседовать с заговорщиками» именно с Оротимару. Ото узнал этого человека.
– А вы – счастливчик. Только попали в отделение полиции, да и то в качестве свидетеля, а тут мне уже несколько разных людей позвонили и потребовали вас отпустить. – Необычно вежливо начал разговор следователь.
– ВОЗ заступилась? – издевательски спросил Оротимару
– Нет, никакой не «воз», а весьма уважаемые люди: министр образования обещал, что разберется с вами по-своему, а нашему ведомству с вами делать нечего, господин Ото. Но и это еще не все. После него позвонил Хиаши-сама. Лично. Он попросил сделать так, чтобы во время задержания вас не было в городе. Совсем не было. Вы не участвовали в защите Тобимару Утиха, и вас не задерживали. И сегодняшнего разговора, по идее, тоже не должно быть.
– Это как? – спросил Оротимару, догадываясь о задумке Хиаши, и улавливая суть разговора Хидана и Хьюга.
Ото понял, что его положение задержанного, как ни странно, сейчас самое выгодное. Он решил «поиграть в Че Гевару».
– А, вот так, – даже некоторой гордостью произнес Хидан. Два отдела в двух разных городах вам сейчас алиби обеспечивают.
– И как успехи? – Спросил Оротимару, обрадовавшись, что его прогноз оправдывается.
– Ну, все три дня вы были на острове Кюсю, в местном Университете естественных наук, три дня читали там лекции. В Кюсю уже готовятся хвалебные отзывы о вашем спецкурсе, Оротимару-сан, мы даже привлекли к этому делу пару проплаченных журналистов. В завтрашних газетах уже будут ваши фотографии. Так что, читайте официальную версию. Хьюга не жалеют для вас средств. Теперь вы понимаете, что ваше участие в нынешних событиях на биологическом факультете никоим образом не возможно.
Оротимару проглотил обращение «сан», хотя вовсе не считал себя ровней этому продажному солдафону, про которого ходили леденящие душу слухи, еще когда он был лейтенантом полиции. А половина всех неопознанных трупов с тяжелыми увечьями, похожими на следы пыток, приписывались отделению Хидана. Оротимару, в молодости, работавшему в мертвецкой Первого токийского госпиталя, было хорошо знакомо это имя. Ото понимал, что Хидан не пытает его только потому, что Хиаши, зная про любовь следователя к допросам с пристрастием, заплатил ему или, может быть, пригрозил. И разговаривает Хидан медоточиво, наверное, с трудом, удерживаясь от матерной ругани. И он будет мучить тех, за кого Хиаши не соизволил заступиться. И пытками добиваться от них признания участия в масштабном заговоре, за раскрытие которому этому ублюдку светит полковничий чин.

Гин каким-то образом заставил полицию отказаться от массового допроса студентов. Может быть, чрезмерный резонанс этому делу и не нужен? Тогда остаются Тоби, Гин, Сассори, Кабуто. Дейдара мертв. Хорошенькое дельце про разгромленный биофак. Высокий общественный статус обвиняемых заменяет небольшое их количество. «Экстремизм среди интеллигенции», «Токийский биофак продался внешним врагам», «Профессура сеет раскол в обществе»… Наверное, статьи с такими названиями уже печатаются. Печатаются же сейчас где-то на Кюсю его алиби.
– Итак, из пятерых подозреваемых задержаны трое, о судьбе Сассори и Кабуто он ничего не знает, но есть шанс, что не знает и полиция. Сассори-кун только третий день в городе, а о Кабуто они договорились молчать. Гина спасти вряд ли удастся. Бывший военный с сомнительным прошлым вряд ли мог найти себе влиятельных поручителей, а вот Тоби… Надо будет попробовать вытащить его прямо сейчас, – размышлял господин Ото.
– А если я не соглашусь? – Начал свою игру Оротимару.
– Не согласитесь с чем? – Не понял Хидан.
– Со своим отсутствием в Кюсю. Вот, представьте, вы меня больше держать здесь права не имеете, иначе все ваше отделение Хиаши-кун перевешает (он сделал ударение на «кун», хотя Хьюга вряд ли с этим согласился бы). Вот, выхожу я из этой комнаты и говорю всю правду, как есть, что у нас ведется отвратительный процесс, что я как человек, который в силу побочного родства с Хьюга может бросить тень на их политический клан, был намеренно исключен из всех сводок, что мне делали подложные алиби, причем те же люди, которые во имя справедливости и торжества закона арестовывали по тому же делу моих друзей. И все ваше отделение полетит еще быстрее, чем от разгона Хьюга. Не бывать вам полковником, Хидан но Аме.
– Вы подставите Хьюга? – На лице офицера полиции выразилось недоумение.
– Придется пойти на это. Карьера моя уже загублена, раз мной решил заняться министр. Ну, получу я от Хьюга «волчий билет». Разница не велика. Еще лучше, если вынудят эмигрировать. Всему миру расскажу про ваш прекрасный строй. Простите, пока еще наш прекрасный строй. А тогда достанется всем, в первую очередь, вам, мелким сошкам, потому что наше правительство готово наказать кого угодно, чтобы в глазах мира не потерять статус демократии. Допустим, меня после этих слов вы не отпустите, но, во-первых, этого не поймет Хиаши, а во-вторых, этого не поймет никто, так как неизвестно, куда пропал ректор Токийского университета, как раз после событий с терактом и заговором? Или опять для меня несуществующие семинары будете придумывать? А клану Хьюга это вообще не нужно. Им вообще в клане не нужны события. Каждое событие в клане строго регламентировано господином Хиаши, в противном случае, оно по определению вредит клану. Они же все консерваторы, вот и «консервируют», так что, всякая перемена в некотором роде против них. Поэтому из-за решения держать меня здесь, у вас будут большие проблемы. Страшно сказать, я хоть никогда не относился к их клану, но они считают, что я бросаю на них тень, раз так экстренно спасают, чтобы еще кто-то вдруг не узнал о моих политических проблемах. Я же говорил, что вы очень круто попали, когда попытались меня задержать.
Тон Хидана изменился. Наверное, он не думал, что когда-нибудь скажет эту фразу в своем отделении, где считался полновластным хозяином:
– А каково ваше предложение? Как нам выйти из ситуации?
"Попался!" – подумал Оротимару.
– Отпустите Тоби. Тоби уходит вместе со мной, и все происходит так, как хочет Хиаши. За расследование «дела Дейдары» и «дела биофака» вы получаете полковничьи погоны, но без нашего участия. Вот мое предложение.
– Но он же главный подозреваемый в деле. Он же лично был знаком с Дейдарой. Это же почти членство в «Кусанаги»!
– Хидан-сан, мы же оба знаем, что нигде он не участвовал, что без ваших методов его ни один член этой организации не опознает. Терроризм вы ему не припишите. Ему семнадцать. Почти ребенок. Над вами же в суде смеяться будут! Если, конечно, суд будет честным. Вы, конечно, докажете и хранение запрещенной литературы, и агитацию, и сочувствие… Но ведь это даже не заключение. Из университета его попрут за аморалку, может быть, штраф и запрет жить в Токио. Все! А вот со мной посложнее будет! Соглашайтесь, Хидан-сан. Вам достанутся и полковничьи погоны, и личная благодарность от Хиаши-сама! – уговаривал полицейского Оротимару.
Если все получится, то он и Тоби уйдут из-под ареста, а о Сассори и Кабуто полиция ничего не знает, получается, что он сейчас сам предложил Хидану звание полковника за голову Гина, который единственный остается в заключении. Об этом Оротимару старался не думать.
– Не было уговора насчет пацана! – начал колебаться Хидан. – Не знаю я! Я позвоню Хиаши! Нет, лучше не ему напрямую, лучше через кого-то.
Оротимару улыбался.

***

ЭПИЛОГ

1993г.

Стол разделяет Кабуто и Гина. Позади заключенного стоит «сфинкс» и следит, чтобы видящиеся не разговаривали ни о чем запрещенном. («Сфинкс» – на языке заключенных, в основном, политических, охранник, который следит за свиданием арестанта и его доверителя или родственника – П.А.)
Кабуто попытался первым начать разговор:
– Гин, давай о делах.
– Ну, о делах, так о делах, – с безразличной улыбкой отвечает Ичимару.
– Два твоих адвоката работают во все лопатки. Я устрою вам встречу.
– Не надо. Сколько уже их было? – равнодушным тоном ответил Гин.
– Адвокаты кассации стопками пишут, в прокуратуре все пороги обили.
– А они, наверное, эти кассации стопками выбра… – Гин осекся, не желая лишний раз раздражать «сфинкса», значит, несмотря на все его показное равнодушие, этот разговор был важным для него.
– Знаешь, а я решился и позвонил. Ну, тому… Он отказался впрягаться, но надежды особой и не было.
– Кабуто, – вдруг обратился к нему Гин, что-то вывело его из оцепенения, – Кабуто, что у тебя с лицом?
Кабуто не очень хотелось говорить на эту тему с Гином, поэтому он не снял капюшон своей ветровки, а руки были забинтованы.
– Да знаешь, я оперировал и, видно, подхватил какую-то дурную болячку. Я тогда порезался скальпелем. Вот и пошло по лицу и на руках тоже. Кабуто снял капюшон. Часть лица была покрыта серой коростой, от которой шел медицинский запах. Видимо, Кабуто обеззараживал эту язву какой-то мазью.
– Я уволился, – продолжал Якуши. – Какой я хирург с такими руками?
– Лекции читаешь? – участливо спросил Гин.
– Нет, я насовсем уволился, Ичимару. Там из старого состава только Кисаме остался. Всю жизнь молчал, как рыба, – всю жизнь деканствует.
– А вместо ректора поставили… человека с совсем другим характером? – осторожно спросил Гин, не упоминая имен при «сфинксе».
– Сам понимаешь. Но, ты не думай, я сам ушел. С такими-то руками. Хожу, как мумия, народ пугаю.
– Кабуто, ты, это, оставь свое виноватое выражение лица. Ты так смотришь на меня, будто общение со мной приносит тебе страдание. А я этого не хочу. То, что ты третий год за меня борешься – это очень трогательно, но мне гораздо важнее, что ты сейчас пришел, борзею я здесь… Тошно мне…
Гин вдруг понял, что начал заговариваться. Откровенничать с Кабуто, выдавать свои сокровенные мысли… А еще он никогда не жалел себя, а тут вдруг… Неужели три года в заточении подействовали на него, бывшего военного, так угнетающе, что при встрече с Кабуто он впал в сентиментальность.
– А, впрочем, пустое, – сказал Гин, пытаясь направить беседу в другое русло. – Хотя, нет. Кабуто, ты не мучайся, что ты – один… Так надо было. Все правильно.
Кабуто помолчал несколько секунд.
– Как семья? – вдруг неожиданно спросил Ичимару.
И тут Кабуто понял, как рассказать Гину о судьбе его друзей:
– «Они» – очень хорошо. На острова поехали, жара старшему-то вредна, поэтому на северные. Там курорт. Младшенький там учиться хочет, там университет есть. Звал их в Токио, но они долго не смогут приехать.
У Кабуто не было сыновей, и Ичимару об этом знал. Гин должен был понять, что Оротимару и Тоби сосланы на один из северных приграничных островов. Там они неплохо устроились, а у Оротимару даже есть работа, связанная с университетом, в котором сейчас учится Тоби.
Теперь, когда Кабуто рассказал Гину о судьбе Тоби и господина Ото, можно было и ответить на вопрос:
– Дочка моя тоже профессию выбирает, сначала хотела на юриста, чтобы тебя вызволить…
– Сам выйду через два года, – с сарказмом отреагировал на реплику Гин, – а твоя к тому времени только на втором курсе будет. Ты ей наверняка про то, какой я герой рассказываешь, как я мужественно тут сижу. Не мучай себя, а другим сердце не трави небылицами.
Гин попытался дотянуться рукой до Кабуто – наручники неприятно лязгнули.
– Да, отговорил я ее и от юриспруденции, и от медицинского, – оправдывался Кабуто.
– И куда теперь? – Гин сделал вид, что продолжение разговора ему интересно.
– Чистой математикой увлеклась. Будет выбирать что-то связанное с этим.
– А? «И от цезаря подальше, и от вьюги. Лебезить не надо, трусить, торопиться?» Отвлеченный факультет?
– Вроде того…

***

1992 г.

Оротимару думал, что он даже неплохо устроился. Благодаря заступничеству Хьюга, да и известности в ученом мире от науки его не отлучили. Это – главное. Исследовать технологии выращивания риса, под конец жизни вникать в нелюбимую им ботанику – вряд ли такой Оротимару видел свою надвигающуюся старость. Хотя политические преступники всяческим образом отгораживались от работы в сфере образования и науки, для господина Ото было сделано исключение. Ему, ссыльному, дали должность в каком-то заштатном техникуме, в котором готовили специалистов по сельскому хозяйству. Он даже смог выбить для своей новой службы кое-какое оборудование, используя свои старые связи и обещая научные открытия. Тоби, получившему «волчий билет», был закрыт доступ к высшему образованию, и Оротимару выхлопотал для него местечко. Господин Ото относился к Тобимару, как к сыну Дейдары, ведь Кизуне не оставил наследников. А Сассори, как казалось бывшему ректору, приезжал исключительно к Тоби. Когда их навещал Кабуто, то он обычно рассказывал Оротимару все подробности планов по освобождению Гина. К удивлению Якуши, Оротимару его не перебивал, не менял тему разговора, не рассказывал о себе, а внимательно слушал. Они оба чувствовали себя виноватыми перед Ичимару. К Оротимару приезжал сын. Они беседовали. Он хотел переехать на Осиму. Оротимару убедил его остаться в Токио. Незачем и ему судьбу ломать.
Оротимару стоял у морского берега и, глядя вдаль, думал, что родился на юге, а умирать отправили специально на север. Хотя его наказание выглядит как почетная ссылка, ведь здесь, по сравнению с остальным Хоккайдо, климат довольно мягкий. Захотели бы – упекли бы на самый север острова, чтоб он там околел от холода через пару лет.
У Тоби есть родители. Он даже мог остаться с ними в Осаке, потому что ему разрешили жить в любом городе, кроме Токио. Но из-за необходимости получать образование он решил отправиться на Осиму вместе с Оротимару-сенсеем. Так он поменял токийское общежитие на общежитие в Осиме. Родители приезжали к Тоби. Он познакомил их с господином Ото. Но переехать на Осиму не могли. Хотя, какая же это будет ссылка, если все родственники и друзья вдруг приедут поддержать тебя?
"Тобимару здесь только на время обучения. Значит, еще на два года. А дальше, он уедет, и я останусь совсем один", – размышлял Оротимару.
Это было странно, но он чувствовал, что привык к Тоби и, кажется, в свои пятьдесят три почувствовал необходимость о ком-то заботиться. Может быть, возраст берет свое, и он становится слаб и сентиментален настолько, что ему непременно становится кто-то нужен. Или он так просто никогда не жил, чтобы у него совсем никого не было?
Полиция не опечатала его исследования. А это, значит, что вечером, когда закончится вся эта белиберда с рисовыми плантациями, общением с ботаниками в прямом и переносном смысле слова, он может заниматься делом своей жизни: сыворотки, составы, яды, лекарства, serpentes. (serpentes – змеи (лат.) – П.А.) О, здесь чудесный климат для serpentes… Новые, почти «полевые», для ученого условия, широкий простор для экспериментов и накопленный за токийский период его жизни материал делали условия для научных исследований Оротимару исключительными.
Он никогда не чувствовал особой тяги к научной деятельности. Врачом он стал из-за того, что медицинская практика позволяла неплохо зарабатывать, переквалифицировался в биолога из-за того, что ему показалось, что вторую диссертацию ему проще будет писать по биологии, а не по медицине. Он искал легкого пути. Но сейчас он понял, что не может оставить то, над чем работал всю жизнь. Лекарства, сыворотки… он должен был успеть завершить свое исследование. А времени оставалось не так много. Сдавало сердце. Когда он выходил на берег, вдыхая живительный морской бриз, ненадолго становилось легче. Он смотрел вдаль на копошившихся в порту людишек, которые почему-то не могли устроить свою жизнь, и в этом было что-то очаровывающее. Уж слишком много он видел подлецов с устроенными в двадцать пять лет жизнями. Волосы седели, и он завязывал их в хвост на манер молодого Кабуто. Он вспомнил, что Кабуто свои, наоборот, распускал, когда стал старше. Он и сам был доктором. Он знал как и насколько он сможет продлить свою жизнь. Иногда Оротимару казалось, что покой далекой провинции, в которой самой большой проблемой является возможный неурожай на рисовых плантациях, восход, поднимающийся над морем, работа, скатывающаяся в рутину и исследования, ради которых он жертвовал сном, приезды навещавших его друзей – это и есть счастье.
На его столе лежало нераспечатанное письмо. Заказное. Значит, что-то срочное. Оротимару вскрыл конверт.
«Оротимару-кун, я понимаю, ты давно отошел от дел, и тебя вряд ли волнуют наши проблемы, особенно, если учесть твое нынешнее несчастное состояние… Когда ты работал у нас…»
– Ох, Кабуто, зачем ты возвращаешь меня в прошлое?! – Как бы перебивал друга Оротимару.
«Ты должен помнить… На первом курсе учился… Я обнаружил, что у него… Я буду оперировать, возможно, не дождавшись твоего ответа, экстренно. Но тебя же всегда увлекала проблема регенерации. Я хочу знать твое мнение» – Оротимару пробегал по строчкам письма, не отпускавшего господина Ото из того мира, из которого он вырвался три года назад.
На этом заканчивается история Сада Нецветущих Вишен.