Мусор.Часть 1.

Здесь безнадежно пахло сыростью, в этом промозглом и грязном помещении, источником света где являлась всего одна лампочка, блекло освещавшая жалкую обстановку не менее жалкой каморки. Такое подходящее место для них, четверых покинутых миром людей. Было холодно: на улице царствовал осенний ветер, струи которого со свистом залетали в помещение через щели деревянной двери, которая с грохотом дрожала под напором холодных порывов воздуха. Люди кутались в жалкие лохмотья, некогда бывшие одеждой.
Ее лихорадило. Источник света в их темном царстве бедности и нужды. Ее тонкое, похожее на фигурку из хрусталя тело трепетало от морозного воздуха, который свободно ходил по комнате. Маленькой, безнадежно маленькой комнате. Она лежала на грязном помятом матрасе. На ее худом, истлевающем, как пепел, теле висело непонятное тряпье, похожее на ветошь. Теплая пуховая куртка - единственная согревающая вещь у отчаявшихся четверых людей. Но она не могла укрыть от морозного воздуха тело, которое уже тронул холодок приближающейся смерти. Девушка дрожала. Закутанная в теплые лохмотья, такие желанные тем троим, что стояли сейчас с тоской на бледных лицах вокруг нее, она не могла согреться. Ее лихорадило. Она умирала.
А они, трое одинаково несчастных людей, стояли вокруг нее в лохмотьях, что скрывали их фигуры, превращая их троих в неопределенные темные пятна, такие жалкие и неприятные на вид. Стояли возле умирающей, бившейся в предсмертной агонии и безмолвно отыгрывали в своих пустых сердцах реквием по ее жизни, по свету, что она дарила им, таким дорогим для нее людям.
Каждый вспоминал ее, такую веселую, светлую, милую, словно она уже была мертва. Каждый видел в своем сознании ее лицо, тронутое каким-то внеземным сиянием. Она неизменно улыбалась, она неизменно была лучиком в их темной жизни. Безнадежно темной и прогнившей насквозь. Что теперь они будут делать без нее, своего света, своего тепла? Она отдавала им всё самое лучшее, всю свою душу и любовь, на какую был способен ее стойкий дух, заключенный в этом бледном жалком теле, что было настолько легким, что, казалось, если его взять на руки и легонько подбросить, оно или улетит или упадет на пол, разбившись на тысячи мелких осколков. Она единственная из них, кто продолжал бороться и стоять на своем, не боясь ударов, что были так жестоки и которые наносила сама жизнь. Она одна из них жила, как и прежде, не задыхаясь, наслаждаясь. Цветок, что вырос из-под асфальта посреди оживленной автомагистрали. Только ее никто не мог назвать мусором. И лишь она никогда не питалась падалью, какая доставалась на их долю, мертвых и жалких сердец, угрюмо и медленно бившихся в тщедушных телах.
И вот огонь ее жизни медленно угасал, погребенный в этом сыром подвальном помещении, где нет света, кроме тусклой лампочки, одиноко висевшей на грязном почерневшем потолке, испещренном трещинами, словно лицо старика морщинами.
В комнате царило безмолвие. То страшное безмолвие, в котором становится понятно, что слова бессмысленны, что смерть, которая свободно гуляет в помещении, дразня жертву и дорогих ей людей, громко дышит в затылки каждому. То безмолвие, в котором слышится скорбное дыхание каждого, и эти вздохи, такие отчаянные и мертвые, наполняют пустоту, что образовалась зияющей пропастью в их душах.
Она была такой солнечной, их маленькая жизнь, их хрупкий стержень, помогающий вставать, когда колени подкашиваются. И почему смерть выбрала именно ее, а не кого-то из них, таких жалких и презренных?
На их лицах застыло тупое выражение покорного горя, когда вялая воля, устав сопротивляться, принимает как данность ужасное будущее, не пытаясь его изменить. Они были похожи друг на друга так до ужаса жутко, что могли бы сойти за одного безликого человека, за одну блеклую тень. Они стояли над умирающей жизнью, не зная, что еще делать, кроме как стоять над ней, которая так любила их, так заботилась о них. Они теперь совсем не имели понятия, что еще им делать без нее, как жить, как дышать, как двигаться дальше.
Им было холодно, но они как будто не замечали этого, ведь их сердца уже давно высохли и замерзли, не давая воспринимать озябшей коже того удушающего и убивающего морозного воздуха, который врывался в их маленькую обитель сквозь щели деревянной двери.
Они вспоминали каждый свою Хинату, солнечную девушку, что ворвалась в их жизнь так незаметно, скромно, потупив свой светлый и прекрасный взор, который они все любили каждый по-своему. Падший ангел, оказавшийся на самом дне, но не утративший своей чистоты. Такой представлялась им эта хрупко сотканная девушка, кристально-светлая и прозрачная, словно утренняя роса, не тронутая еще полуденным зноем.



Люди перестали в него верить. Отец умер давно, когда ему едва исполнилось пять лет, и дядя, строгий и суровый дядя, взял его на воспитание в надежде, что он станет достойным преемником его дела. Он рос, не зная бед, в зажиточной роскоши буржуазной семьи. Обласканный со всех сторон судьбой, он не прилагал особых усилий ни к чему, потому что знал, что у него и так со временем всё будет. Он блестяще учился, но делал для этого ничтожно мало: все предметы давались ему легко, а учителя делали поблажки в силу его знатного происхождения. Он целый день резвился и играл, не обращая внимание на горечь утраты отца, которого совсем позабыл в лучистых и светлых играх, в большом будущем, что расстилалось перед ним на далеком горизонте. Он знал, что со временем многого добьется, не прилагая к этому никаких усилий, и спокойно жил, воспитанный в фальшивом блеске денег.
Он так злился, когда что-то не желало принадлежать ему. Он вырос в убеждении, что в мире всё делают деньги, что они оплот всего человечества, что неудачники так и остаются неудачниками, а они, элита, всегда будут на вершине. Такова судьба, думал он. И улыбался, потому что он принадлежал к тем, кто имел всё. Он делал всё, что хотел, покупал всё, что ему нужно было для дела ли или просто так, шел туда, куда ему вздумается. И знал, что так будет всегда. И когда дядя, уже старый, на ладан дышащий дядя, отошел от дел, передав в его не привыкшие к труду руки все свои дела, Неджи не почувствовал ничего: ни счастья от обладания большой корпорацией, ни груза ответственности, что вмиг навалилась на его плечи. Он знал, что рано или поздно это случится, он станет главой семьи, но понятия не имел, что ему придется за что-то отвечать. Он думал, что деньги в любом случае будут всегда. Ведь он родился в деньгах.
И очень скоро семья Хьюга, уважаемая семья, утратила всё, что у нее было: многовековую историю, деньги, славу, почет и уважение. И он, Хьюга Неджи, богатый отпрыск известной фамилии, выросший в роскоши и обожании, оказался на улице без еды, крова и денег, с двумя младшими кузинами, которых надо содержать и которые вскоре должны были выйти замуж, если бы сделка состоялась.
И тут на помощь ему, сломленному и не привыкшему к ударам дотоле благосклонной судьбы, пришла она, мягкая и маленькая девушка, которую он едва замечал. Она улыбнулась, взглянув на него такими кроткими, нежными и добрыми глазами, что он отдал свою тлеющую душу в ее чистые руки, руки ангела. Отдал, потому что не знал, как ему еще поступить. С облегчением спешно принял ее безмолвную помощь, взвалив на ее хрупкие плечи тот груз ответственности, что был вдвойне тяжелее, чем когда ему отдавали во владение корпорацию.
Они нашли какую-то тесную, грязную квартиру в многоэтажном доме, до того маленькую, что в ней помещался всего лишь один обеденный стол, из-за чего на ночь они убирали его в шкаф, расстилая матрасы, которые занимали всё пространство комнаты.
Хината работала, не жалея сил, с детства приученная к тяжелому труду, ведь ей приходилось всего добиваться самой: признания отца, хороших оценок в школе, любви окружающих. И теперь это кроткое существо с белыми и мягкими, как лепестки лилии, руками выполняло тяжелую работу, какую не мог бы выполнить Неджи, изнеженный и растерявшийся человек.
Ханаби пошла своей дорогой. Всегда бывшая чуждой семье, она осталась такой до конца. Потеряв всё, даже не почувствовала этого, ведь жила так неосознанно и по чужим правилам, что диктовал ей этикет и положение дочери богатого отца. Она ушла, и больше от нее ничего не было слышно. И больше ее никогда ни Неджи, ни Хината не видели.
Хината приносила домой деньги, работая на разных работах, иногда сутками не бывая дома. Она зарабатывала гроши, а Неджи каждую иену тратил на всякую ерунду, не привыкнув к экономии и не осознавая до конца, что его не могу содержать вечно. Он не хотел работать на этих низших должностях для простолюдинов, считая это ниже своего достоинства, а Хината не настаивала, понимая его состояние и несколько приукрашивая его. «Он не привык, ему так трудно теперь, еще сложнее, чем мне, ему нужен отдых, а не труд», - думала она, отгоняя от себя справедливо приходившие в ее голову мысли о том, что Неджи малодушно взвалил на ее спину свои обязанности, ведь он был мужчиной, в конце концов.
И она продолжала улыбаться, приходя измученная и такая уставшая домой, когда сил уже не было ни на что, даже на слезы, которые норовили вырваться у нее из глаз в продолжение всего дня. Она кротко сносила все требования брата, когда он обращался к ней с просьбой о деньгах. Он по-прежнему ходил в дорогие магазины и ни в чем себе не отказывал, до последнего не желая видеть реальность такой, какой она была на самом деле. Он часто забывался беспокойным сном, чтобы только убежать от реальности, ведь во снах он снова жил в роскошном доме, у него было полно денег и никаких забот. И рядом не было этой странной девушки, которую он никогда доселе не замечал, этой блеклой тени, карикатуры на настоящую девушку, какой виделась ему настоящая девушка. Хината была бледна и худощава, на ее лице, таком бледном, с резко выступающими скулами часто загорался лихорадочный румянец, что делало ее еще презренней, чем она была на самом деле. Он не любил ее, ничего к ней не чувствовал, кроме презрения. Внутри он злился на нее только потому, что она была такой покорной, мягкой и покладистой, что молча и беспрекословно взвалила на себя всё то, что должно было лежать на его плечах. Иногда он думал, что ему было бы легче, если бы она закатила тогда громко истерику, во всем обвиняя его. Ведь он даже не чувствовал себя в должной мере виноватым перед этим покорным, хрупким существом, что угасает с каждым днем всё больше.
В воскресенье, единственный свободный от работы день, она спала. С утра до следующего утра, когда вновь приходилось идти на работу, отвоевывать каждый грош. Она так уставала за неделю, где едва могла позволить себе семь часов спокойного сна, что на выходных засыпала, приняв снотворное. И в такие минуты, видя умиротворенное лицо сестры, Неджи хотелось убить ее, пока она спит. Ведь он так ненавидел ее за свою слабость. Но он не мог взять нож и просто зарезать ее. Не мог накачать ее успокоительным, чтобы она отравилась. Не мог задушить, накрыв голову подушкой, лишив доступа кислорода. Не мог, ведь она была такой чистой и так заботилась о нем.
И в самой последней, крайней степени отчаяния и слабости он подсел на наркотики. Не мелочась, сразу приняв героин. И эта штука принесла на секунду удовлетворение жизнью, привнесла в его существование значимость и вес. И когда он пришел домой, почти не осознавая действительность, обдолбанный нереально большой дозой, Хината не смогла сдержать слез и зарыдала. Так сильно и громко, как ему хотелось. Перестав быть сильной, сломавшись, она плакала, как ребенок, как никогда еще себе не позволяла. Она плакала и не знала, что оплакивает: свою ли утраченную молодость, утонувшую в заботах и добывании денег, или жизнь Неджи, темную, без света, в которой он вязнет так глубоко.
Но Неджи слезы сестры не проняли. Героин подарил ему каменную спокойность, избавив от сострадания и совести - двух червей, грызущих ему душу. Хината продолжала зарабатывать деньги, стиснув зубы, переносила каждодневные унижения сначала на работе, потом дома, когда обнаруживала очередную пропажу скудного имущества.
Он украл сначала шкатулку с ее драгоценностями, оставшимися от прежних времен. Эти украшения Хината хранила, чтобы при удобном случае заложить в ломбард, когда настанут особенно сложные времена. После утаскивал из ее кошелька по несколько сотен иен. Роскоши в их квартире не было, лишь старенький телевизор, последнее богатство, служившее единственным утешением в серой жизни девушки, которая после работы включала какой-нибудь канал, бессмысленно уставившись в мерцающий экран.
Денег не оставалось; Неджи забирал сразу же практически всё содержимое кошелька, оставляя мелочь, на которую едва можно купить хлеб. Хината худела, изводила себя работой, трудясь в разных местах, но молчала и только изредка позволяла себе плакать, не зная, как помочь Неджи.
Долги стали расти, и по почте кроме счетов больше ничего не приходило. Всё кончилось, когда долг достиг астрономических размеров. Их выгнали, изъяв имущество, составляющее лишь несколько предметов посуды, пару матрасов и дешевую вазу, которую Хината купила как-то, чтобы порадовать глаз.
Она не знала, куда теперь им идти. Она не знала, что теперь ей делать. Жизнь, которую она старательно собирала и склеивала из осколков, снова развалилась. Она разрушила не только свое существование, но и его, брата, человека, о котором обещала заботиться самой себе.
А что ей от этой заботы? Какая благодарность? Всё пусто и без толку. Душа Хинаты превратилась из когда-то цельной и светлой в рваную и запачканную кровью. Она вдруг почувствовала обиду и злость на брата, который так слаб и малодушен, который не смог вынести удара. И вот теперь он снова в растерянности, и ждет от нее чуда, и наверняка думает лишь о том, где она найдет ему деньги на очередную дозу. Она могла бы его оставить. Уйти, жить одной, не растить себе горб на нескольких работах, честно трудиться, ведь у нее есть образование. А она тратит свое здоровье на человека, который этого даже не ценит. Ей было обидно до слез, и она в точности вознамерилась уйти.
Ночь они провели в какой-то подворотне, под навесом крыши. Он спал, а она не могла этого вынести, только думала и думала. И когда решилась оставить брата, когда уже встала и намеревалась уйти куда глаза глядят, он проснулся, словно почувствовав, испуганно уставился на нее, моля взглядом не уходить, не оставлять. И в этом взгляде было всё: и вина, и благодарность за ее заботу, и обещание, что он исправится. И Хината поверила по давно заведённой привычке верить людям. Верить и прощать.
Они нашли этот никому не нужный, брошенный подвал в тот же день. Они с молчаливой угрюмостью приняли свое жилье как данность. Они поселились там, никому не мешая, под землей, где не было света, пахло влажной пылью и бегали крысы. Хината вскоре изгнала оттуда всех крыс, заработала на два матраса и нормальную еду, которую сначала они жарили на простом костре, а после Хината купила газовую складную плиту с двумя конфорками.
Девушка знала, что на большее у нее не хватит ни денег, ни сил. Снова снимать квартиру она не хотела, да и кто бы сдал ей комнату, увидев ее изможденный, мертвенный вид? Кто сдал бы квартиру ей, бледной, тощей девушке, похожей на полоумную? И ее брату, наркоману, который даже не думал лечиться? Он всё так же воровал деньги, не желая понять, в какой дыре находится. Он охотился за всё новыми и новыми дозами, стремясь уйти в иной мир, где нет этой жалкой и позорной бедноты, где он по-прежнему богат и всеми любим.
И Хината не выдержала, сказав тихим, кротким голосом, в котором слышалось столько скорби и желания помочь:
- Почему бы тебе не лечь в клинику?
Это прозвучало как просьба, как молитва, которую страждущая грешница обращала к молчаливому Господу.
И в Неджи что-то проснулось с этим вопросом, что-то человеческое, дремавшее в душе. Он перестал красть у сестры деньги.
Но перешел на крупное воровство чужого имущества. По ночам вместе с друзьями он обворовывал квартиры зажиточных людей, этих теперь ненавистных ему богачей, что кичились роскошью, в которой обитали. В конце концов денег оказывалось очень много, и он однажды решил помочь сестре, подложив в кошелек две бумажки в двадцать тысяч иен*. Хината сразу обо всем догадалась.
И проплакала беззвучно всю ночь от собственного бессилия и усталости.
И этому Аду не было конца.



Неджи глядел на муки сестры, и вина зрела в его душе. Вина всепоглощающая, выносившая ему приговор, уничтожающая его самыми изощренными пытками. Он знал, что из-за него она заболела, он знал, что он виноват в том, что это слабое существо ломит так, словно ему в тело вбивают гвозди.
Совесть, проснувшаяся внутри, грызла всё его естество, сжигая каждую грань его прогнившей насквозь души, от которой несло падалью за километры. И он не сопротивлялся, спокойно вынося все пытки моральной боли, ведь он высосал всю жизнь из тела сестры, он превратил ее в эту исчезающую тень, подобие девушки. И по его вине она умрет, может быть, прямо сейчас, может быть, через несколько часов. О, если бы только у него были деньги теперь! Он вызвал бы врача, заставил его прийти. Но карманы, всегда полные деньгами на героин, оказались безнадежно пусты сейчас, когда они действительно были необходимы.
Он - мусор. Самая низшая форма жизни, не человек, даже не чудовище. Он утащил Хинату в эту бездну, которая потом поглотила ее, сожрала, такую невинную, чистую, неприкосновенную. Почему именно ее, ведь она так любила жизнь, несмотря ни на что? Зачем?
Мусор. Мусор. Мусор. Ничего не значащий, грязный, никому не нужный хлам, что гниет среди таких же, как он. Он не был человеком. Никогда им не был, даже во времена своего богатства и процветания. Черви зла, зависти, пренебрежения с самого раннего детства поселились в его душе, изгрызли ее, стали его сущностью. Лучше бы он сдох тогда вместо отца. Поскорее бы упасть в Ад, умерев на какой-нибудь свалке от передоза. Как последнее говно.



Он любил ее. Свой цветок, который рос в спертом воздухе этого невозможно большого города, что прогнил насквозь. Он всегда смотрел на нее, на ее тонкие, как стебли цветка, руки, бледное лицо, резкие черты. Он постоянно думал о ней: что делает она после работы? С кем ужинает, кто заставляет ее улыбаться, так светло и открыто улыбаться, ведь на вид она такая измученная, его сияющий ангел в темном царстве мрака.
В этой дешевой забегаловке платили ничтожно мало. И за это еще приходилось терпеть унижения начальства и постоянные насмешки пьяных придурков, что захаживали сюда, как к себе домой. Киба ненавидел их. Ненавидел это место, напоминающее ад, ненавидел этих ублюдков, по милости которых он работал здесь, в этой помойке. Если бы только вырваться отсюда! Если бы только уйти, жить иной жизнью. Как часто он бродил по городу, заглядывая в магазины, в которых ничего не мог себе позволить. Пленительный и яркий мир был так близок, реален, ощутим. Но он только работал, работал, работал. Смывал блевотину со столов, унитазов, полов, убирал вонючую посуду после очередных постояльцев, что заглядывали сюда со своими шлюхами. Пьяницы и продажные девки. Продажные девки и пьяницы.
И вот в этом темном царстве, где нет ничего, кроме грязи и грехов, появился ангел. Со светлым ликом, добрым взглядом и неизменной улыбкой на лице.
И хоть у этого ангела часто бывали красные глаза, наверняка от долгих слез по ночам, и пусть у этого ангела, небесного создания, под веками залегли глубокие тени от недосыпания, пусть она худа настолько, что ее можно назвать тщедушной, пусть в чертах ее проглядывает резкость, так несвойственная ее улыбке и взгляду. Пусть. Она всё равно ангел. Его милый ангел.
Пожалуй, только Хината помогала выносить ему каждодневный ад, несмотря на то, что они едва перекидывались парой слов на работе. Дитя неба почему-то не подпускала к себе никого, с мягкой настойчивость и улыбкой давала понять, что она сама по себе и друг ей не нужен.
А он безумно хотел войти в ее жизнь. Стать ее частью. Упиваться вместе с ней каждым мгновением счастья, что неизменно ждало их впереди. Он так часто представлял себе, как они разговаривают о жизни. Как ходят вместе в парк. Он составил себе идеальную картину своей будущности с ней. Он видел, как будто всё это было реально, как она улыбается ему, как их руки соприкасаются друг с другом, а пальцы переплетаются, словно нити. Он безумно этого желал. До боли.
Киба всегда знал, с самого детства, что у него всё получится. Он всегда думал, что стоит только представить себе картину идеальной жизни, выпить ее до дна, пожить в ней, прочувствовать ее – и это непременно станет реальностью. Но он вскоре понял, что намного лучше жить в своих мечтах, ведь действительность так жестока, так неприветлива и холодна. И к тому же за счастье надо бороться. Так долго, нудно и утомительно. А мечтать совсем не запретно. Мечтать можно о чем угодно и где угодно. В мечтах можно жить. Зачем еще ему что-то, когда у него есть неиссякаемый поток фантазии, где он может вообразить себя кем угодно? Зачем ему чего-то добиваться, тратить силы и время, ведь можно представить это, упиваться этим уже сейчас, в данную секунду?
Действительность никогда не преподносила ему жестоких уроков. И это он считал своей заслугой, ведь он не тратил свою энергию и силу на пустые разочарования, метания и неясные порывы, которые вспыхивали пожарищем в душах других, низменных людей. Киба любил жить в своем мире. И почти никогда оттуда не выходил.
Он рос в маленьком городе. Настолько ничтожном и грязном, что всё в нем было пропитано запахом разложения. Листва на деревьях никогда не была яркой, всегда пожелтевшей и увядшей. Все здания построены и выполнены в единых оттенках. Даже жители одинаковы на лицо. Киба никогда не замечал облика места, в котором обитал. Его ведь мало волновала реальность. Но когда однажды он словно очнулся от столетнего сна, когда увидел, в какой унылой дыре он обитает, он возжелал лучшего мира для себя. Лучшей декорации. Он представлял, как у него, всегда одинокого и страдающего, появятся друзья. Куча друзей. Представлял, как он будет с ними вместе веселиться, представлял, как окунется в яркий мир, полный красок и эмоций. Представлял, как перестанет воображать и будет жить в реальности.
И вот он взял билет до Токио.
И вот он приехал в невозможно большой и манящий город.
И вот он утонул в нем. Безнадежно утонул.
Киба думал, что в жизни он никогда не познает горя, не хлебнет его, не выпьет до дна, не охмелеет. Он считал себя состоявшейся личностью с твердыми принципами и устоями. Он был горд. Считал себя гордым. Он приписывал себе самые лучшие черты, которые просто не могли уместиться в одном человеке. Он знал, что у него всё будет хорошо: он будет много зарабатывать, он будет отлично и долго отдыхать. У него будут друзья и девушка, неплохая квартира. На большее он пока не рассчитывал.
И как только он ступил в этот кишащий людьми мир, как только окунулся в этот океан людских тел, он ощутил, как медленно идет ко дну. Он не умел плавать в настолько огромном, безграничном океане.
Без друзей, с десятью тысячами иен** на банковской карточке он оказался в огромном, незнакомом, враждебном мире.
Он устроился в этот затрепанный кабак во второй день пребывания в Токио. Он снял недорогую квартиру в одну комнату, с небольшой ежемесячной платой. Он думал, что всё будет хорошо, что не так уж и страшно жить в большом городе, ведь он смог найти себе крышу над головой и работу. А значит, скоро у него будет и всё остальное, о чем мечтал.
Первый день на работе Кибе, который не привык к столь злачным и неприветливым местам, куда ходят пропащие люди, показался адом. Он чертовски устал, и его стошнило два раза, когда после закрытия ему пришлось чистить туалеты, загаженные человеческими испражнениями и блевотиной. Он еле сдержался, чтобы не зайти в кабинет к шефу и не закатить ему истерику, уволившись. Он решил, что будет сильным. Решение, которое принял, поддавшись минутной слабости. Он лучше потерпит этот удушливый и тошнотворный запах алкоголя, бранные разговоры пьяниц, похотливый хохот проституток, что приходят сюда вместе с этими потными и вонючими людьми. Он лучше будет отмывать блевотину со столов и унитазов, чем снова прошатается по холодному городу, где ходят кучи народа, в поисках работы. Возможно даже, тщетных поисках, ведь это место он нашел после трех отказов в предыдущих. Нет, лучше он будет работать здесь, уставая каждый день, выполняя поручения шефа, который заставляет его делать самую грязную работу. Лучше он будет слушать плоские шутки повара, который готовит здесь отвратительно невкусную и некачественную пищу; лучше станет терпеть заигрывания тупоголовых официанток. Так будет лучше.
И всё же место, в котором он работал, нельзя было назвать притоном. Это была обычная забегаловка, в которую мало кто ходил, и только ближе к вечеру ее наводняли пьяницы, изможденные тяжелой работой люди, стремящиеся забыться в грубых ласках с проститутками и едким напитком. Платили здесь мало, но достаточно, чтобы прожить одному. Впрочем за малейшую провинность шеф вычитал из зарплаты и делал это так активно, так рьяно, что почти ни один сотрудник не получал то, что ему причиталось по договору.
Он тонул в этом месте, тонул в его мраке и пучине отчаяния. Он почти не видел чистого неба и солнца в этом городе, который заполонили небоскребы, в котором всегда было холодно, темно и неприветливо.
Его мир вдруг сузился до убогой реальности, рассыпался от внезапного дуновения ветра разрушения, что принесла горькая действительность, в которой он захлебывался калом. Везде были кучи дерьма. И он вязнул в них, тонул, как в болоте.
И тут вдруг он увидел ангела. Она скромно вошла в этот ужасный кабак, тихонько открыв скрипучую дверь и впустив на секунду удушливый и ледяной воздух улицы. Она краснела с каждой секундой всё сильнее и скромно куталась в легкое пальто, которое ему сразу показалось дорогим, но ужасно изношенным. Она вообще была одета дорого, просто, но все эти вещи, которые так идеально, так невероятно элегантно сидели на ней, были изношены, стерты, непригодны. Драгоценностей на ней не было, лишь две сверкающие звездочки в ушах. Он не знал, как она пахнет, но, глядя на нее, почему-то улавливал аромат лаванды. Он хотел к ней подойти, хотел улыбнуться и спросить, что она, такая чистая и непорочная, делает в этом ужасном месте? Но не мог, ведь его мысли и стремления часто расходились с действительностью. Он не боялся, не стеснялся. Просто сразу почувствовал, что он принадлежит другому миру и никогда в этом мире, в ее мире, не окажется. Там вообще никого не было, кроме нее.
Она скромно и боязливо обвела глазами помещение. Днем здесь было мало посетителей, обычно захаживали беспробудные пьяницы, потерявшие и работу, и семью. Киба стоял без дела возле стойки, вальяжно и расслабленно опершись на поверхность стола локтем и глядя на девушку. Она на мгновение встретилась с ним робким, но теплым взглядом. И он ощутил в себе небывалую силу, встретившись с этими храбрыми и светлыми глазами, в которых было столько глубины, столько внутренней силы, что эта сила заражала всех вокруг сияющим светом. Он вдруг энергично отделился от старой стойки, выпрямился и хотел было сделать шаг, но, сообразив, что ему некуда идти, остался стоять в растерянности, всё еще во власти силы того ангела. Он наблюдал за ней. Она подошла к одной из официанток, что разглядывала какой-то журнал от безделья. Спросила у той что-то, робко улыбаясь. Официантка встала и показала ей на дверь, которая вела в кабинет шефа. Неужели этот ангел решил устроиться здесь на работу?
Видимо, да. Девушка поблагодарила работницу, поклонившись ей, и направилась прямиком к двери начальника, твердо и быстро шагая. И когда она проходила мимо него, эта мягкая и хрупкая девушка, он ощутил аромат сирени, исходивший от нее. Сирени… А он думал, что от нее пахнет лавандой…
Теперь она работала тут. Приходила каждый день неизменно в девять, когда открывался кабак. Терпеливо и с улыбкой на лице выслушивала заказы пьяниц и их крикливых баб. Исправно и без тени брезгливости приносила им еду и выпивку, стирала со столов следы очередных посетителей.
Она работала быстро, энергично, исправно и всегда улыбаясь. Работала так, что, видя ее, и другие как-то странно оживлялись, начинали куда-то стремиться, рваться, исполнять каждый свое дело. И всё без недовольства, стараясь достигнуть того светлого и безумно чистого существа. Она всем казалась Богом, ангелом, что спустился с небес. И хоть она не была белокура, но лик ее светился изнутри, как у серафима.
И он тоже заражался этой энергией, теплом, исходившим от нее. Он стремился на работу особенно рьяно по четвергам и пятницам, ведь она приходила в эти дни. Это место уже не казалось ему таким адом, он мог вытерпеть эти удушливые запахи и оглушающий говор. Он мог стерпеть всё, если его ангел ходил поблизости.
Никто ничего не знал о ней, кроме ее имени и фамилии. Никто не знал, откуда у нее такие дорогие вещи и почему она пришла сюда работать. Она рассказала о себе лишь то, что требовали приличия: имя, дату рождения и группу крови***. И ничего больше. Никто не знал, откуда она появилась. Она просто вошла в их маленький, грязный мирок, в этот кабак, с холодной улицы. И ушла опять неведомо куда, на ту холодную улицу. И так было каждую неделю по четвергам и пятницам.
Киба не решался заговорить с ней. Они обменялись при знакомстве парой фраз, он узнал ее имя, назвал ей свое. Ничего особенного. Но с тех пор ее имя каждую ночь являлось ему во сне огненными буквами. Оно было выжжено, словно клеймо, на его сердце. Хината Хьюга. Его солнечная девочка.
Она стала являться ему во снах. Они разговаривали особенно долго, до онемения языков. В каждом сновидении стояло лето, была чистая лужайка и слепящее солнце. Хината сидела рядом с ним в легком ситцевом платьице, и нечастый ветер колыхал его подол, словно волны на море. И так было неизменно. Менялись только темы их разговоров. Они часто и долго говорили о философии, они пытались разгадать загадки мира, пытались объяснить себе, что такое жизнь в общем и в чем ее смысл. Они потом еще жарко и часто спорили о любви почти в каждом сне.
И когда утром громкий будильник вырывал его из нежных объятий сна, Кибе хотелось покончить жизнь самоубийством. Без преувеличения. Он искал по дому снотворное, но нужной дозы не оказывалось, ведь он часто пил его, чтобы быстрее уйти от реальности.
Он приходил на работу. И там не было ее. И весь день проходил в тупом повторении действий, от которых его уже тошнило. Он уходил с работы, доплетался до дома, пил снотворное и засыпал. Он утром снова вставал, приходил на работу. А там она. И весь день проходил быстро, в сладостной неге, во взрыве всех внутренностей, когда ему только удавалось почуять аромат сирени. Ее запах.
Он безумно хотел стать частью ее мира. Узнать ее больше. Но она никому не открывалась, не показывала душу. Она не сплетничала с другими официантками, не обсуждала свою личную жизнь, не плакалась никому. Возможно, домой она приходила к особенному человеку и долго рассказывала ему своим тихим, звонким голосом о том, что видела и что перетерпела за сегодня, но это «возможно» было зыбко и оставалось лишь предположением, ведь девушка ничего о себе не говорила. А узнавать никто не решался, ведь ее вид сразу отталкивал от любых расспросов, ее робкая улыбка словно говорила всем: «Я ничего о себе не скажу, так надо».
И Кибе оставалось лишь томно мечтать о ней.
Он ненадолго ушел в свои мечты с появлением Хинаты, а когда очнулся, обнаружил большую задолженность по счетам, пустоту в холодильнике и жалкие средства к существованию, которые как-то неосознанно и незаметно утекали с каждым днем. Юноша не привык жить один и плохо экономил. А тяжелая жизнь в большом городе, ложь, которую он рассказывал семье по телефону, сломила его, не оставив сил для борьбы.
Он бы мог начать вести расчет своих расходов и доходов, следить за скидками и покупать самое необходимое, но не хотел, ведь для этого надо было постоянно жить, напрягая внимание и совсем не имея времени на мечты и представления о будущей, лучшей жизни, в которой он будет обнимать Хинату.
И так в один прекрасный день он оказался на улице, не имея денег, не зная, к кому обратиться за помощью. Он не мог снять квартиру, ведь для этого надо было внести предварительную сумму, а до следующей зарплаты оставалось еще много дней. Он долго бродил по городу и вдруг увидел Хинату через витрину магазина сладостей. Она стояла за прилавком. Всё с той же улыбкой. Не раздумывая, он зашел внутрь, чтобы согреться и поговорить с ней, ведь представился очень удобный случай. Она удивилась, увидев его. Поприветствовала, добавив к его имени этот раздражающий его суффикс «-сан». И он внезапно выпалил, почуяв и найдя в этой девушке надежную опору и друга:
- Мне нужна помощь.
Она вспыхнула, улыбнулась и выразила полную готовность слушать, искренно принялась отзываться на каждое его слово, взвалить на свои плечи еще и его проблему. Хината не знала почему, но не могла отказать. Ведь Киба тоже был человеком.
Он рассказал ей все, попросил помощи, спросил, где можно недорого снять квартиру. Ему совершенно некуда было идти, негде ночевать и нечего есть. Тогда она молча написала ему на бумажке адрес, дала ключ и сказала, что он может пока остаться у нее, прибавив при этом:
- Правда, это не то, что можно назвать домом… - она замолкла, не договорив, покраснев до корней волос.
Киба потом понял причину ее смущения и стыда, когда достиг места, что было указано на бумаге ее четким и твердым почерком. Он с удивлением и неверием глядел на скудную обстановку подвального помещения. Два сложенных матраса в углу, небольшой столик с покосившейся ножкой, кухонная утварь. Стены хоть и были голые, но довольно чистые, а пол покрыт деревянными досками со слезающей краской. Наверное, снять такое помещение стоило сущие копейки. И Хината еще трудится на нескольких работах, неужели она не может прокормить саму себя?
В тот день Киба еще не знал, что не сможет выбраться из этого места потом.
Вечером вернулась Хината. Уставшая и измождённая. Она блеклым голосом спросила, не приходил ли кто-нибудь, и, услышав отрицательный ответ, грустно вздохнула. Тогда в душе Кибы зародилось подозрение: не влюблена ли она в кого-то? Кого она так ждет и за кого так волнуется? Он понял ясно – он совсем ничего не знает о ней. Совершенно ничего.
Вечером, когда они сели ужинать, Хината спросила:
- Нашел ли ты что-нибудь? Я могу занять тебе денег.
Киба удивленно на нее взглянул. Он не ожидал, что его так быстро начнут гнать отсюда. Он был уверен, что Хината с гостеприимством его примет, что он ее не стеснит. А если даже стеснит, она стерпит, а потом привыкнет.
- Прости, но я не могу долго держать тебя здесь, - проговорила она после паузы, покраснев.
- Но почему? – чуть ли не с мольбой в голосе проговорил юноша.
- Есть обстоятельства… - она не договорила, замолкнув.
Он понял ясно, что об обстоятельствах ничего никогда не узнает. И что он совершенно лишний тут, совсем не нужен и без него ей будет намного легче. Она не рассматривала его как обузу, он это видел из ее виноватого взгляда и извиняющегося тона, но чувствовал – ей и правда вдвойне тяжело, когда он рядом. Она сидела, вздрагивая при малейшем шорохе, и в волнении замирала, прислушиваясь к тишине. Она кидала быстрые взгляды на дверь через каждые пять секунд, не то с мольбой, не то со страхом глядя на замочную скважину. Она кого-то ждет, догадался Киба. И не хочет, чтобы он увидел этого кого-то.
- Прости, завтра я обязательно найду себе квартиру.
Хината кивнула, улыбнувшись.
Они легли рано. И к Кибе долго не приходил сон. Он всё думал о том, что же такого есть в жизни Хинаты, что она не хочет раскрывать? Отчасти он теперь понимал, почему она так мало о себе говорила. В этой маленькой комнате хоть и было чисто, на всем лежал отпечаток бедности. Даже их ужин был настолько скуден, что он не смог наесться. Всего лишь одна пиала риса. Без приправ, без мяса. Ей не хватало денег, наверняка не хватало. И она еще вознамерилась занять ему, отдав последние гроши. Ей надо поскорее от него избавиться, ведь в ее жизни было что-то такое, что она не хотела никому показывать.
Киба провалялся в раздумьях около часа и уже засыпал, когда в дверь громко и грубо начали стучать. Комната замолкла, дыхание стихло, и слышались лишь эти ужасающие звуки. Он вдруг услышал позади себя шорох - Хината встала и поплелась к двери. Киба замер, притворившись спящим и украдкой подглядывая за происходящим. Девушка открыла дверь, и в темноте он увидел мужской силуэт. Высокая и крепкая фигура какого-то мужчины. Наверное, он причина того, что Киба не может остаться здесь, с ней. «Ее любовник?» - недовольно подумал парень.
Было тихо. Ни Хината, ни тот человек не двигались, молчали. И в тишине ночи было отчетливо слышно их дыхание. Они оба стояли в дверях и скорбно молчали. Будто каждый оплакивал что-то. Безмолвно отдавал дань величию горя.
Фигура мужчины сдвинулась, и он прошел в комнату. Замер, увидев лежащего на его матрасе Кибу.
- Это мой знакомый, - тихо пояснила Хината. – Ему негде жить, и, наверное, у него совсем нет друзей… Он попросил меня о помощи.
- Мне плевать, - послышался грудной голос, пропитанный алкоголем. – Хватит помогать всякой бездомной швали.
- Но ему правда нужна помощь, - тихо и быстро проговорила Хината, и в голосе ее послышались надрывные нотки предстоящей истерики. – Пожалуйста, не буди его. Не выгоняй.
- Он твой любовник, да? – насмешливо спросил юноша. – Крутишь романы направо и налево, когда у нас совсем нет денег?
- О, прекрасно, что ты хоть это понимаешь, - истерично прошептала Хината, подавив всхлип. Киба чувствовал - назревала буря. И ему предстояло стать зрителем скандала.
- Заткнись! – повысив голос, проговорил парень. В темноте послышался шорох, как будто кто-то больно схватил за руку девушку. Она едва слышно всхлипнула. – Зачем ты привела его сюда? Трахайся с ним где-нибудь в другом месте.
- Пусти меня, пусти! – вырываясь, шептала девушка.
Внутри Кибы вскипала злость. Кто вообще такой этот человек, что позволяет так говорить о ней? Он чувствовал, что еще чуть-чуть – и он встанет, избив этого ублюдка до полусмерти. Но он не был уверен, что это нужно было Хинате. Она не хотела бы, чтобы он стал участником этой сцены.
- Не пущу, шлюха, - прошипел парень. – Не пущу. Я буду сжимать твою руку до тех пор, пока не услышу хруст твоих проклятых костей, чтобы ты впредь знала, как приводить сюда какое-то дерьмо.
- Это ты дерьмо, - не выдержав, вскричала она дрожащим голосом. Киба вздрогнул, по инерции вскочив с кровати. Но его, видимо, никто не заметил. Послышался рваный всхлип, а затем новый крик боли и отчаяния: - Это ты! Мне надоели твои пьяные выходки и твое воровство! Мне надоели твои постоянные ломки и обещания отколоться, лечь в клинику, найти работу. Мне надоело тянуть тебя, я устала! Устала.
Она заплакала. Громко, навзрыд. Всхлипывая и что-то шепча. В комнате стояла тишина, и лишь горький плач отчаявшегося человека разрушал ее грани.
Юноша выпустил тонкую руку из хватки, устало вздохнул и тихо проговорил:
- А я думал, что ты так и будешь до скончания века молча терпеть.
Ответом послужил громкий всхлип.
А потом этот человек куда-то ушел, хлопнув дверью.
Хината судорожно отерла слезы, глубоко вздохнула и замолкла, забравшись обратно в постель. Повисла свинцовая тишина, не прерываемая даже тихим дыханием девушки. Если бы Киба не был так ошарашен и растерян, он бы успокоил своего ангела. Но он совсем не знал, что следует делать в таких ситуациях, ведь еще никогда не испытывал такого подлинного, черного горя.
Она была сильной, его ангел.
Наутро она молчала. И перед уходом холодно сказала:
- Уйди, пожалуйста, до обеда. Деньги на столе, дверь можешь не запирать: воровать здесь нечего. Только уйди, ты ведь слышал всё прошлой ночью.
Никогда еще Киба не видел своего ангела таким… таким непоколебимым, твердым. Он никак не ожидал, что она сможет в открытую ему заявить, чтобы он уходил.
Наверное, ей ужасно стыдно. Наверное, она из тех людей, что всё держат в себе, никому не раскрывают своего горя. Наверное, она никогда не жалуется. Она не такая, как он. Она сильнее. Она не станет говорить с ним о любви и философствовать, ведь ей это ни к чему. Она ясно и трезво глядит на жизнь и все невзгоды и никогда не станет рассуждать о смысле существования, ведь на ее плечах лежит так много горя. Но тем приятней ему было поработить эту крепость, сделать ее своей, чтобы его ангел, сильный маленький ангел, таял в его объятьях, плакал на его руках.
Он никуда не ушел, забыв про работу. И до самого вечера ждал прихода девушки.
Когда она вернулась, тихо и неслышно отворив дверь, он сидел за столом и твердо глядел на ее хрупкую фигуру. Она удивилась, и в ее ясных глазах мгновенно прочиталась усталость и злоба.
- Ты ничего не нашел? – грустно проговорила она.
- Я и не искал.
Хината чуть не плача взглянула на него с упреком, покраснев и не зная, что ей еще делать.
- Позволь мне остаться здесь, - проговорил Киба твердо. – Я помогу тебе. Я защищу тебя и больше не пущу на порог того ужасного человека.
Девушка устало вздохнула и села на стул прямо напротив Кибы. Не глядя на него, она тихо и холодно проговорила:
- Он мой брат. И я сама с ним разберусь.
- Какая разница кто он? – с возмущением проговорил Инузука. – Ты просто боишься его, он совсем обнаглел. Он даже не считает тебя за сестру! От него надо бежать, от него нужно избавиться. Такие, как он, должны сдохнуть!
- Замолчи! – повысив голос, проговорила девушка, гневно взглянув на Кибу. – Не смей говорить того, чего не знаешь. Я не боюсь его. Ему тоже трудно, труднее, чем мне, вот он и ведет себя так. Я не держу на него зла.
- Но… - в растерянности залепетал Киба. – Но… любишь ли ты его?
- Да. А теперь уходи, ты увидел достаточно.
- Однажды ты не выдержишь своей ноши и тебе понадобится помощь. И что тогда? Невозможно всё нести на себе вечно.
Киба толком не знал, что говорит. Он слышал эту фразу много раз по телевизору и не уверен был, как она прозвучала. Эта до ужаса заезженная фраза из слезливых, вечно всё утрирующих мелодрам, что любила смотреть его мама.
- Ты не можешь помочь. Никто не может, - отозвалась девушка с глубокой скорбью в голосе.
- А ты попробуй принять помощь. Дай мне шанс, - взмолился он.
Она лишь взглянула на него холодно. В ее мертвом взгляде не было ничего человеческого, лишь черствая и глухая пустота. Он уже не мог разглядеть за этой стеклянной маской то прежнее сияющее лицо с неизменной улыбкой. И он не мог себе объяснить, а что именно являлось в ее лице маской: это ли холодное величие и твердость, или тот светлый лик ангела?
Она ничего не сказала. Но он понял, что она позволила ему остаться.
Ей было всё теперь безразлично.



Если бы у него остались силы, он обязательно бы упал на колени рядом с ложем умирающей, взял ее бледную, костлявую руку, коснулся ее сухой кожи губами и горячо шептал бы слова молитвы. Нет, он не верил в Бога, но в эту минуту крайнего отчаяния, когда почва уходила у него из-под ног, он вдруг ощутил чьё-то неведомое присутствие, чью-то силу, что-то, что было неизменно выше него. Это что-то отбирало у него Хинату. Его ангела.
Куда ему потом идти? В этот чуждый, враждебный мир, где его уничтожат? Его ангел, его милый, светлый ангел… Что он без нее?
Мусор. Жалкий мусор, кучка ничего не стоящего дерьма. Вот кто он.
Всю свою сознательную жизнь бежал от реальности. Думал – он умнее остальных, презирал всех и каждого, боялся и ненавидел любую тень. И теперь, когда чужая жизнь, чья-то чужая, далекая от него жизнь, которая играла в его существовании такую важную роль, исчезает, тает на его руках, ему остается лишь смириться.
Ведь мусор ни на что не способен. Мусор никогда ничего не сделает.

*Примерно 16 000 рублей.
**Примерно 5 000 рублей.
***Японцы считают, что по группе крови человека можно определить его характер.