Dual Deception

Желания, которые порой появлялись в голове Орочимару – странные, даже пугающие – почти всегда касались Кабуто и были, мягко говоря, ненормальными для человека, который фактически лишился рук. Впрочем, порой он требовал кого-нибудь из подручных шиноби – отказаться пока не посмел никто, и никто ни словом не обмолвился о том, что происходило в спальне каге. Пару раз Орочимару навещал Кимимаро, пожалуй, единственного, кто был действительно рад видеть его в эти дни. Порой Кабуто думал, что сенсей тронулся умом.
Иногда саннин мог часами говорить. О чем угодно. Кабуто внимательно выслушивал его. Рассуждения Орочимару всегда были пространными, но следить за ходом его мысли было приятно. Возможно, непрерывные потоки речи помогали ему справиться с болью. Всегда трудно угадать, что творится в его голове. Узкое белое лицо с острыми скулами и запавшими щеками позволяет себе ограниченный набор эмоций в присутствии посторонних – злорадство, насмешку, ярость. Кабуто видит чуть больше. По крайней мере, он видел боль в его змеиных глазах… и остался жив. Неслыханная честь.
Впрочем, сегодня, открывая дверь, медик уже знал, что разговорами саннин не ограничится. Он полусидел в постели, прямой и напряженный, как струна. Его руки мертво покоились на одеяле. Глаза закрыты. Веки чуть заметно дрогнули, когда Кабуто тихо прикрыл дверь.

Они оба соблюдали строгую традицию молчания. В гнетущей тишине темной прохладной комнаты плеск лекарства, льющегося в стакан, казался невыносимо громким. Таким же громким казался звук, с которым зубы саннина соприкоснулись со стеклом. Стакан опустел после четвертого или пятого глотка.
Теперь руки. Кабуто действовал медленно, как будто задержка могла его спасти. Бинты пропитались мазью за ночь и стали влажными и тяжелыми, неприятного сливового оттенка. Стерев остатки вчерашней мази мягким полотенцем, медик взял с подноса металлическую баночку и снял перчатки. Он всегда наносил лекарство, начиная с кончиков пальцев. Тщательно втирал его под ногти, в тонкие складочки на сгибах, затем, мягко поглаживая, покрывал тонким слоем мази запястья, стараясь касаться кожи как можно легче – Орочимару не отличался терпеливостью и запросто мог вспылить от боли. Когда Кабуто добрался до сгиба локтя, его неторопливость стала настолько нарочитой, что саннин не выдержал и рассмеялся. Сарказма явно недоставало. Мешала горечь, последствие долгих тяжелых размышлений.
- Продолжай, Кабуто. Я не могу ждать весь день.
Неважно, что день уже почти закончился. Обреченно вздохнув, медик закончил накладывать бинты и аккуратно закрепил конец на предплечье. Сейчас он жалел, что у сенсея всего две руки.
- Мне можно идти?
Пожалуй, впервые он позволил себе этот вопрос. Обычно Орочимару выражал согласие взглядом. На этот раз его глаза удивленно расширились, тонкие брови изогнулись, между ними пролегла морщинка. Кабуто испытывал благоговение перед сенсеем каждый раз, когда на его лице появлялось это выражение изумления и негодования.
- Нет.

Вот так. Коротко и довольно жестоко. Привставший было в надежде, что все обошлось, Кабуто сел обратно на край кровати.
- Я Вас слушаю.
Вместо ответа Орочимару опустил ресницы. Сделать какой-либо жест рукой он не мог, а говорить не хотелось. К тому же бесконечные приступы боли и бессонница сделали его голос тусклым и хриплым. Не таким сексуально-хриплым, как он привык, а с оттенком слабости. Больше всего Орочимару ненавидел быть слабым.
Кабуто слишком долго знал его, чтобы сделать вид, что не понял намека. С готовностью подавшись вперед, он вежливо поцеловал сенсея в губы. В отличии от Орочимару, который попросту не делал различия между мужчинами и женщинами, Кабуто испытывал слабость именно к своему полу. Возможно, поэтому у него никогда не было друзей. Кабуто посвятил свободное время занятиям медициной и именно поэтому целовал сейчас сухие и прохладные губы своего наставника.
Нельзя сказать, что Кабуто его ненавидел, вовсе нет. Напротив, искренне восхищался способностью к мгновенным решениям и выдержкой этого человека. Кроме того, экзотическая внешность саннина вызывала в нем трепет. Пугала его темная сторона, та, которую не видел ни один его враг.
Орочимару приподнял подбородок ученика кончиком языка и прикоснулся губами к шее. Его способность заменить руки языком была поистине уникальна. Расслабившийся было Кабуто резко распахнул глаза, когда узкие змеиные клыки сомкнулись на его тонкой коже. Совсем чуть-чуть – Орочимару не собирался перегрызать ему горло или что-то в этом роде, он пока просто пустил кровь и припал ртом к ранке, вытягивая солоноватую жидкость. Он всегда говорил, что ему нравится вкус крови, так это или нет – Кабуто не знал. Но подозревал, что саннину просто нравится пугать его. Мало кому удавалось так легко заставить медика изменить обычному меланхоличному спокойствию…

Это продлилось недолго. Орочимару бережно зализал укус, словно извиняясь, хотя, конечно, это было не так. Он никогда не сожалел о том, что делал. Наверняка не сожалеет о том, что убил своего учителя. Не сожалеет и о своих руках. У него впереди вечность, поэтому многие дни мучительной боли ничто в ее масштабе.
- Кабуто... ты...
- Как прикажете.
Было бы глупо заставлять его продолжать фразу. Они оба знали, о чем речь, а злить Орочимару опасно.

Кабуто встал. В коленях ощущалась легкая дрожь, которую он никак не мог унять.
Он ненавидел делать это, и в то же время позже, вспоминая шаг за шагом все произошедшее, испытывал странное мазохистское удовольствие. Иногда даже возникало искушение повторить это наедине с собой, только для себя... Но сил после Орочимару едва хватало на то, чтобы дойти до кровати.
Медленно, слишком медленно Кабуто складывал печати. Создание клона занимает считанные секунды, но даже их он старался затянуть.
Он привык делить свое эмоциональное состояние на две половины, так что клон внутренне был полной противоположностью оригинала. Ироничный, несдержанный, он всегда выдавал себя взглядом. Таких клонов Кабуто создавал только при Орочимару. Пожалуй, специально у него бы так не вышло...

Медик намеренно занимал себя размышлениями, пока его собственная копия снимала с него одежду. Так было легче. Со стороны это, наверное, походило на изнасилование. Орочимару всегда забавляло, с каким трагичным выражением на лице Кабуто целует свои собственные смеющиеся губы, как невольно сжимается под своими собственными руками. Клон распалялся все больше и больше, его дыхание стало тяжелым и жарким - Кабуто вложил в него все то, о чем не позволял себе даже мечтать, и с горьким наслаждением наблюдал, как страстно тот ласкает его тело.

Орочимару коротко облизнулся. Представление ему нравилось.

Кабуто опустился на кровать, и саннин подобрал ноги под себя, освобождая место - к счастью, это он еще мог сделать. Два абсолютно идентичных на первый взгляд юноши слились в поцелуе, освобождая друг друга от остатков одежды. Аккуратные пальцы одного, привыкшие к точным движениям, уверенно скользнули между ног другого, и тот издал сдавленный стон, тут же заглушенный губами двойника. Орочимару уже не различал их - они словно достигли некоего молчаливого согласия. Такое случилось впервые, саннин был заинтригован.
Лаская друг друга, юноши ненавязчиво подвигались ближе, вынуждая его отступать. Подозрения подтвердились, когда с него стянули одеяло...
Абсолютно бесцеремонно четыре настойчивых руки освободили шокированного саннина от одежды и раздвинули его ноги. Оба Кабуто припали губами к его белой коже, покусывая внутреннюю поверхность бедер, оба поглаживали его ягодицы, иногда игриво касаясь промежности. Орочимару не вмешивался, позволяя им делать с его телом все, что вздумается. Пока что ему это нравилось, их безрассудство было достойно восхищения. Несмотря на весьма плачевное состояние, ему бы не составило труда попросту убить их.
Саннин вопросительно изогнул бровь, когда один Кабуто наконец оторвался от его тела и потянулся к сумке с оружием, лежащей на куче одежды на полу. Достав кунай, он поддел только что аккуратно наложенные бинты не левой руке саннина и одним взмахом распорол их. Затем сделал небольшой надрез на ладони... На лице Орочимару отразилось понимание. Обмакнув пальцы в свою кровь, медик провел кровавую полосу по татуировке призыва и привычно сложил пять необходимых печатей. Змея, которую он призвал, была совсем небольшой, чуть толще его руки и длиной не более двух метров, но чрезвычайно быстрой и гибкой. Ее бледно-зеленая чешуя тускло блеснула, когда подвижное прохладное тело обвилось вокруг бедра Орочимару. Треугольная голова ткнулась в его живот. Змеиное тело переплеталось с телами обоих Кабуто, поблескивающих капельками пота. Видимо, им это нравилось...
Медики-близнецы тем временем наигрались и взялись за саннина всерьез. Ловко избегая прикосновений к поврежденным рукам, один из них - то ли клон, то ли сам Кабуто - вжал Орочимару в стену, запечатав его рот глубоким поцелуем. Теперь саннин мог только чувствовать, что делает второй.
Второй... второй, кажется, всю свою жизнь мечтал добраться до тела учителя. Во всяком случае, он дал волю рукам и языку, как будто это было последнее, что ему предстоит сделать. Орочимару едва сдерживал стон наслаждения, впрочем, в этом ему помогали настойчивые теплые губы, не дающие даже вдохнуть лишний раз.
Эйфорическая расслабленность прошла, когда второй... Неужели? Почему-то теперь Орочимару был уверен, что его целует клон. Что Кабуто себе позволяет, черт возьми? Решил отыграться за пережитые унижения, вопользовавшись временной слабостью сенсея? Саннин был изумлен настолько, что не смог вовремя среагировать и упустил момент, когда в него вошла чужая твердая плоть.

Возможно, это и унизительно, но... В любом случае, это никогда не выйдет за пределы спальни каге. Да и Кабуто в Отто всегда был на особом положении, и ему частенько позволялось то, что остальным могло стоить жизни. Почему бы не включить в этот список еще один маленький секретный пункт?

Наверное, Кабуто должно было вовсю икаться от эпитетов, которые Орочимару мысленно обрушил на его голову, но он на тот момент находился через две стены от спальни сенсея и о происходящем мог только догадываться. Такова природа теневого клона - его память передается оригиналу не раньше, чем он исчезает. Вообще странно, что Орочимару до сих пор не попытался их убить...
Медик вздохнул и закрыл книгу. Какой смысл перечитывать по нескольку раз каждую строчку, если мысли заняты другим. Само мероприятие было настолько рискованным, что Кабуто не покидало чувство, что он играет в русскую рулетку. Оставалось надеяться на свой статус личного медика и чувство юмора саннина... Второе под большим вопросом. Ну ладно, он не убьет ученика. Но покалечит изрядно...
Хваленое спокойствие медленно, но уверенно изменяло медику. Походив из угла в угол, тщетно пытаясь успокоиться, он наконец пришел к выводу, что лучшим выходом будет сразу явиться с повинной. Выдумывая себе оправдания, он прислонился спиной к холодной стене. О том, что происходило за ней, приходилось догадываться. Никаких звуков земля и камень не пропускали... Кабуто нервничал.

Орочимару кончил последним. На его лице отразилось замешательство, когда двойники потянулись к брошенным кунаям, и недоумение, когда они синхронно полоснули друг друга по горлу. Двойной хлопок - как обычно, слишком громкий для этой комнаты. Орочимару сложил в уме два и два и расхохотался. Также чересчур громко...

- Кабуто!
Медик отчетливо вздрогнул всем телом. Крик сенсея и воспоминания клонов ворвались в его размышления с разницей в долю секунды. Последним воспоминанием было выражение негодования на бледном лице...
- Кабуто, я знаю, что ты там. Я хочу тебя видеть.
Каждая секунда приравнивалась к одной сломанной кости... Подсчитав в уме лимит возможностей своего организма, медик поспешил войти. Вид у него был ужасно виноватый.
- Кабуто... подойди.
Не смея поднять глаз, юноша опустился на колени рядом с постелью.
- Орочимару-сама... Я... простите меня. Я знаю, что совершил ужасную глупость. Клянусь, я не пытался Вас унизить. Мое уважение к Вам...
- Достаточно.
Оборвав сбивчивые оправдания ученика, саннин не спешил продолжить, с тихим злорадством наблюдая, как краска медленно заливает его лицо. Выждав, пока плечи Кабуто начали легонько подрагивать, он продолжил:
- Ты здорово развеселил меня сегодня... Если не секрет, в какой момент ты применил замещение?
Неужели пронесло?
- Когда мой клон сел к Вам на постель.
- Как я и думал. Значит, ты изначально создал клона таким, каким обычно бываешь сам, чтобы притупить мое внимание. Заметил, что я больше слежу за тобой, чем за копией?
- Да.
Орочимару опустил голову. Его плечи подрагивали от смеха.
- Признаюсь, тебе удалось меня провести. Но только потому, что я болен и не ожидал подвоха, ясно, Кабуто?
- Да, Орочимару-сама. Клянусь, это больше не повторится...
Саннин снова перебил:
- Неужели ты настолько боишься меня? Или тебе неприятно ко мне прикасаться? Почему в таком случае ты не сказал об этом прямо?
- Орочимару-сама... Я... - Кабуто растерялся окончательно и осмелился поднять полный раскаяния взгляд, жалобно глядя на сенсея.
- Нет? Тогда... иди сюда. Дважды я повторять не буду.
Медик поспешил с благодарностью запечатлеть на губах учителя поцелуй. Похоже, тот вовсе не намеревается его убивать.

Хруст сломанных ребер был слишком громким. Как и предшествующие ему томные вздохи и все остальные звуки. Странное свойство спальни Орочимару. Кабуто изумленно охнул и согнулся пополам, пытаясь справиться с болью. Змея разжала кольца и с презрительным достоинством переползла с тела медика на колени хозяина. Орочимару погладил бы ее прохладную чешую, если бы мог. Откуда Кабуто было знать, что любимая питомица давно понимает его без слов?
- Свободен. На сегодня...

Кабуто знал, что может начать накапливать чакру не раньше, чем выйдет за двери, иначе парой ребер он не отделается. Доигрался...

Тем не менее, он его получил. Воспоминание о том, как изгибается в руках сильное тело сенсея, когда тот достигает оргазма с членом ученика в заднице; как дрожат его веки и искажается в беззвучном крике рот. Безусловно, оно того стоило.