Шахматы

«Жизнь есть шахматная игра» - фраза довольно затертая и избитая. Однако, у меня было достаточно времени, чтобы убедиться в ее справедливости. Добавлю лишь, что жизнь гораздо сложнее и запутаннее. Я не перестаю удивляться ее коварству в распределении ролей между втянутыми в эту игру людьми.

Моя партия, как и любая другая, началась с расставления фигур. Я подбирал их долго и тщательно, детально анализируя качества каждой, просчитывая ход событий на несколько шагов вперед. Расклад получился идеальным, все фигуры были поистине достойными стоять на моей доске. Забавно, многие из них тоже вели свою мелкую игру. Все это напоминает лестницу, каждая ступенька которой считает себя наивысшей.
Первоначально тебя не было на этой шахматной доске. Более того, я в то время и не знал о твоем существовании. Однако, к сожалению, даже оказываясь в чьих-то руках, люди не превращаются в деревянные фигурки, не перестают оставаться людьми, которые имеют слабую, но свою волю и мелочные, но свои стремления. А жаль. Это мешает игре. Орочимару, покинув организацию, нарушил сложившуюся обстановку, но роль, отведенная ему, была не настолько велика, чтобы не нашлась замена. Этой заменой стал ты.
Слишком живой, слишком строптивый, слишком фанатичный... И, главное, в открытую плюющий на цели Акацук. Это вызывало беспокойство. Я следил за тобой с удвоенным вниманием, ведь именно от таких незначительных деталей порой страдают даже самые совершенные планы. Незначительная деталь... Разве мог я воспринимать тебя иначе? У тебя была сила, но не было могущества. Судьба не избрала тебя быть богом среди людей. Хотя, похоже, ты в этом и не нуждался. Я знал, как мало твое значение в моей игре, знал, что ты лишь одно из тех оружий, которые будут использованы в самом начале и не имеют ни шанса увидеть конец. Я знал все, но это не мешало мне с первых же дней найти тебя... интересным.
Я не раз прислушивался к твоим спорам с Сасори. Зачем? Возможно, у меня вызывал любопытство сам характер взаимоотношений между двумя художниками, смотревшими на мир по-разному, но, в сущности, одинаково ложно. А возможно, мне просто нравился твой голос. Так или иначе, сама суть разногласий меня мало волновала. Я, прожив столько лет, прекрасно знал, что в жизни нет ни искусства, ни красоты вообще. Есть только цели и дорога к ним.
Мне почему-то особенно запомнился один ваш с Сасори разговор. Это было после очередного собрания, когда я ждал Зецу, а вы, остановившись рядом, в который раз бурно спорили об искусстве.
- Что ты можешь понимать? - почти срываясь, выпалил Сасори. - Настоящее искусство наносит поражение даже времени. В этом истинное величие! Оно сильнее смерти и старости.
- Нет, Данна, посмотрите правде в глаза, - ты слегка прищурился, – Старость ведь это не только морщины и слабость, да.
Кукловод не стал спрашивать дальше, уловив, что спор неожиданно направляется в другое русло. Но ты, с особым, только тебе присущим упорством, продолжал дальше, даже не собираясь ждать вопроса.
- Ты стар, когда сам пишешь сценарий дальнейшей жизни, а потом трусишь выйти из его рамок.
Я обернулся. Вы долго и серьезно смотрели друг другу в глаза.
В итоге Сасори переступил через те невидимые границы. Ты заставил его. Пожалуй, ты наделен гораздо большей властью над другими, чем кажется на первый взгляд. Властью, не связанной с силой шиноби. Но я уже никогда не переступлю через черту моих планов. Я слишком умен для этого.
А еще, наверное, слишком стар.
Мне почему-то нравилось играть славного дурочка Тоби. В этом есть своеобразное наслаждение: выдавать себя слабым и незначительным, зная при этом свою силу и превосходство. Не случайно боги из древних мифов часто спускались на землю, превращаясь в беззащитных смертных. Нет, я не считаю себя богом – такое тщеславие смешно. Я просто хочу получить свое.
Когда я сообщил Пейну, что стану вместо Сасори твоим напарником, тот недовольно поморщился, словно спрашивая, к чему все это. К чему? Играющий в шахматы имеет право параллельно с тяжелой партией насладиться расслабляющим ароматом кофе. Я тоже имею право снять напряжение, даже столь странным способом.
Раздражать тебя, провоцировать на грубость, подшучивать с самым невинным видом, а потом с улыбкой, скрытой под маской, наблюдать за твоей бурной реакцией. Все это… забавно – точнее слова не подобрать. Ты постоянно кричал на меня, каждое мгновение рвался взорвать, а я самым жалким голосом, с фальшивым уважением звал тебя «семпаем». Тебя, незначительную фигуру шахматной игры, не более как одну из плиток моей дороги, просто ничего непонимающего мальчишку. Неужели мне тоже когда-то было двадцать? Хорошо, что-то время прошло так быстро, и я получил опыт, необходимый для реального взгляда на жизнь и умения не допускать ошибок. Да, ты такой опыт не получишь.
Возможно, это странное сравнение, но чем больше я узнавал тебя, тем больше ты напоминал мне затейливую шкатулку, внутри которой спрятана еще одна, а в ней – третья и так бесконечно долго. Едва ли кто-нибудь открывал самую последнюю коробочку, хотя... Как-то вечером, когда сильный ливень сорвал твою тренировку, я зашел к тебе в комнату с целью заботливо предложить на ужин горелую яичницу. Ты стоял, отвернувшись к окну и слушая беспорядочную дробь крупных капель дождя. Я с игривым энтузиазмом принялся рассказывать о пользе регулярного питания, но едва ли ты слышал хоть одно слово. Устремив вперед невидящий взгляд, ты невольно начал рисовать на влажном стекле неясные иероглифы. Неосмысленно, отрешенно ты медленно выводил его имя. До этого эпизода я действительно думал, что Сасори был для тебя лишь очередным мгновением бурлящей событиями жизни. Похоже, даже у самых непостоянных людей, есть то, чему они остаются верны, и для тебя этим было, оказывается, не только «искусство». Прошло пару минут и ты, резко обернувшись, вышел из комнаты, не удостоив меня даже мимолетным взглядом. Я постоял немного в тишине, которую нарушал надоедливый стук дождя. Неуютно. Я зачем-то подошел к окну и стер размытую надпись ладонью.
Гораздо раньше предыдущего сравнения я неосознанно нашел тебе еще одно, более банальное, более явное, но очень подходящее. Неконтролируемый, непослушный, независимый... Ты похож даже не на птицу – на ветер. Он рядом, он ощутим, а вот поймать, как не ухитряйся, не получится. Сасори всегда ревновал тебя к твоей свободе.
Звучит парадоксально, но именно все эти твои «взрывоопасные» черты продлевали тебе жизнь. Они вызвали у меня некоторый интерес, именно поэтому из второплановых Акацук ты остался последним. Но больше тянуть было некуда. Последний бой с Саске... Смешно, ты действительно до конца полагал, что сам решил его начать и что от тебя зависел его исход. Вы все так всегда думаете.
Фанатизм, азарт, злость- столько сильных эмоций смешалось в единый поток, смывающий последние преграды и сомнения. Тебя было уже не удержать, хотя в принципе и незачем, и некому. «Прости, Тоби», - задумчивым эхом разнеслось по лесу. Я внутренне усмехнулся, перепрыгивая через изогнутые ветви старых деревьев. Тебе ли передо мной извиняться?
Грохот, пронзивший вековую тишину леса, вспышка, стирающая все на пути в неистовом огненном потоке. Тот взрыв... Он действительно был самым стихийным, самым смертоносным и... самым бесполезным. Хотя нет, его польза очевидна – с доски исчезла еще одна ненужная боле пешка.
...Не знаю почему, но мне, столько лет не видевшему сны, в тот день приснился мой брат. Он вглядывался в мое лицо с грустью и сожалением, словно не он давно погиб, а, напротив, он видит мертвого перед собой.

Ты с раннего детства любил свои бомбочки. Спокойно и аккуратно твои руки скользили по теплой глине, придавая ей красивую форму с плавными, правильными изгибами. Ты любовался получившимися фигурками, видя в них совершенную красоту, подлинное искусство. Однако это не мешало тебе в следующий же миг разорвать их на мелкие кусочки грязи, поглощаемые ненасытным пламенем. И ты делал это без малейшего сожаления, ведь в этом и было их единственное назначение... Наверное, мое отношение к тебе представляло собой нечто подобное.
Но мне некогда думать об этом. Пора браться за новую фигуру.

Игра продолжается.