Странники Бесконечной Дороги (продолжение)

Хоть в монахи ушел,
Однако печаль остается мне
Уделом в этом мире,
Пока душа не расстанется
С бренным телом.

Дзирайа выбежал из дома на знакомые крики, доносящиеся где-то недалеко. Сандалии с белоснежными носками тонули в вязкой грязи, от чего чисто выстиранная ткань превращалась в коричневую. Саннин не обращал на это внимания, главной задачей для него в данный момент было спасти детей. Ледяной дождь как блестящие прозрачные нити пронизывали лезвием теплые мужские руки. Кожа покрывалась мелкими бугорками, но Дзирайа упорно шел к цели. Грянул гром – вестник плохой погоды – и уши как будто заложило ватой.
«Конан, Нагато, держитесь, я поспешу…. Только не смейте умирать – этого я себе никогда не прощу. Не прощу…»
И тут его ноги произвольно остановились. Холод с еще большим усердием прошелся по спине, ненавидяще заставляя дрожать, взгляд застыл в одном направлении. «Конан… Нагато…. Что здесь произошло? Почему здесь так полно крови?» Много вопросов возникало при виде всего этого пейзажа, но разум не успевал отвечать на них. Неужели, неужели он опоздал?
На земле простирались обрубки обескровленной плоти, уже посиневшей, а в некоторых местах начинающей стремительно чернеть. Кровь впиталась в землю, орошая ее своим соком, вливалась в лужи, обагряя их темную, мутную воду. И небо плакало…. «Плакало над тем, над чем нельзя плакать нам, ниндзя. Шиноби – это орудие убийства, и чувства не должны преобладать над профессионализмом…. Почему я об этом думаю сейчас?»
Ошеломленные увиденным глаза забегали в болезненной конвульсии, внимательно высматривая место происшествия. Сердце готово было разорваться, тяжелые вздохи доносились из груди. Разум не верил. Саннин подошел ближе и поднял Конан на руки. Ее глаза… Они источали живые, горестные слезы, заставляющие дух сжиматься.
- Дзирайа-сенсей, Нагато, - с полуоткрытыми глазами, еле дыша, шептала Херен, - спасите Нагато…
Она пыталась дышать глубоко, но это было очень трудно для усталого, изнеможенного тела. Кровь приливалась к голове, создавая боль, волосы, обдуваемые мокрым ветром, висели в воздухе, а по нечистому лицу катились слезы, оставляющие за собой не менее грязные следы.
Нагато лежал на земле, и только маленькие вздрагивания свидетельствовали о его жизненном забвении. Кулаки ударяли по земле, разбивая грязь на черные осколки, которые в тот же момент сливались в единое целое. Крупные потоки слез – слез непонимания и несчастья – рекой лились из глаз.
Из глаз… Дзирайа подошел поближе, и не выпуская из рук Конан, нагнулся к мальчику. Зрачки саннина сузились от бурного ошеломления, поразившего его разум. «Эти глаза… Не может быть. Нагато, он же… Рисунок, похожий на рябь в воде. Как такое может быть? Глаза – самые могучие из трех великих додзюцу. Риннеган!»
Дзирайа застыл в позе непонимания и удивления. На мгновенье показалось, будто дождь прекращал свою деятельность. Мысли не давали покоя. «Риннеган. Эти глаза называли даром небес, дар Бога, способный успокоить хаос, или оружие, которое уничтожит весь мир. Я всегда считал эти рассказы простыми сказками. Но кто, кто мог подумать, что мне самому придется в них заглянуть? И то, что находишь абсурдным и незначительным, выливается в такой расклад. Нагато, небеса дали тебе свою мощь, и ты необычайно могуч, но сможешь ли ты управлять столь большой силой?»
Тишину, царящую здесь, нарушал лишь редкий завывающий ветер и скорбные капли дождя, постепенно теряющие свою насыщенность…
Саннин шел, тревожно думая о произошедшем. Все перемешалось и явилось одним целым, огромный поток информации штурмовал его мозг, пока мужчина не дошел до своей обители. Дом, наполненный жизни и горечью потерь…
Дзирайа на руках внес детей в узкий коридор. Домашнее тепло резко пахнуло на пришедших своим уютом, согревающий воздух осушал их одежду. Тяжелые грязноватые ручейки стекали с ткани и волос на пол, и лужицы дождевой воды полнились новым запасом. Саннин уложил детей на кровать, и белое, дышащее чистотой, белье в один момент превратилось в черновое полотно художника. Замерзшие руки мужчины снимали с холодных ног сирот сандалии, пальцы цепко хватались за мокрые носки.
- Дзирайа-сенсей, - внезапный стон Конан заставил саннина прекратить свои действия, - Нагато, где Нагато?
Слезы вновь покатились по детскому лицу, размывая дорожки предыдущих. «Нагато, ты не должен, ты не можешь оставить меня на произвол судьбы. Без тебя я никто, Нагато, и жизнь моя – пустое слово, режущее слух. Если ты умер – умру и я, потому что без тебя существование мое лишено всякого смысла. Я не хочу снова потерять близкого мне человека. Я больше не могу терпеть поражения!»
- С ним все в порядке, - радостно выдохнул мужчина, растирая озябшие ноги.
И новые слезы, отличающиеся от ранних своим переменчивым отношением к жизни, заблестели на глазах девочки. Изумленные, сияющие безупречным таинством, слезы облегчения и волнения. Несмотря на бытующую усталость, Конан встрепенулась, и живительное чувство стеснило молодую грудь. «Он жив, жив!» - Эмоции переполняли чашу души, выплескиваясь наружу, - «И смысл не потерян, и вновь появилось желание жить! Жить по-настоящему, с блеском в глазах, жить для тебя, Нагато, только для тебя! И понимать, что ты со мной, что ты сияешь от счастья. Возможно, это только детские мечты, легкая, призрачная надежда, но именно надежды дают нам силы, чтобы превозмогать трудности и не склоняться перед ними…»
Девочка поднялась с кровати и, со слезами на глазах, бросилась к Нагато. Ее руки обвили шею мальчика, живительная влага скатывалась с ресниц подобно жемчугу, падая на лицо его.
- Нагато, - рыдала девочка, уткнувшись в мальчишескую грудь, - Нагато!
Душа не находила покоя, металась из стороны в стороны, даже не пытаясь приобрести власть над эмоциями. Не сдерживать чувства порой помогает не допускать прошлых ошибок и избежать новых. «Небеса, спасибо вам, что он жив! И сердце мое спокойно, и хочется дышать этими событиями снова и снова, осознавая, что все случается так, как хотелось. Небеса, велика ваша добросердечность!»
- Конан, Нагато, вы уже вернулись! – радостно закричал Яхико, подбегая к друзьям, но резкий, раздирающий горло кашель остановил его. Опираясь на стенку вспотевшей ладонью, он издал то ли вопль, то ли глухой крик, убивающий сознание.
- Яхико! – в ужасе закричала Конан, освобождая Нагато от своих объятий, - что с тобой?
Ее глаза, страшась, забегали в адской муке. Девочка бросилась к другу, поддерживая его за перекинутую через ее шею руку. «Что за напасти приключаются со мной? Небеса, вы не дали мне оправиться от одной душевной травмы, как посылаете еще испытание! Небеса, вы жестоки, жестоки тем, что ненавидите меня! Вы лишили меня родителей, лишили крова над головой, и теперь протягиваете руки к единственным людям, что у меня осталось после стольких бед?»
- Яхико, - жалобно шептала Конан, перекладывая руку друга на Дзирайю, - как ты себя чувствуешь? «Боль… Яхико, я чувствую твою боль…»
- Стой, Конан, - раздался возглас саннина, - не подходи!
Девочка опешила и отошла. Противоборство страха и негодования разбавляло горестные чувства. «Яхико, прости меня. Я снова ничем не могу помочь. Я слаба, бессильна в этом, мои эмоции владеют ситуацией. Напрасны страх, грусть и ропот. Если судьба тащит меня во тьму, то я приму все это. В беде всегда есть опыт, полезный духу. Конан, а не слишком ли рано ты сдаешься? Ты обещала быть сильной, вынести все, что дарует судьба, вынести на плечах прискорбие из жизни Нагато и Яхико, и, значит, ты не выполняешь свои обещания?»
Девочка села на корточки и снова зарыдала. Слезы бессилия, слезы тоски. А многим ли ты поможешь, Херен, если будешь сидеть здесь, в углу, и плакать?
И неожиданная мысль, сумрачная надежда возникла далеко, освещая дорогу. Я сделаю это, я сделаю…. это….
Конан вздымилась вверх и выбежала из теплой светлой комнаты навстречу дождю и порывистому ветру. Слезы исчезли, и в глазах засветилась искра решимости и волевого желания. «Яхико, ты будешь жить…»
- Конан, ты куда? – донеслось сзади, но Херен не обратила на это внимания.
Девочка бежала без оглядки, хлюпая ногами по лужам, и на кожу брызгала грязная охлаждающая вода. Пустая деревня, совершенно уничтоженная войной, простиралась перед ней. Ни души, но она найдет его, во что бы то ни стало. Он нужен ей сейчас, как никто другой, ведь Яхико болен, и его обязательно надо спасти.
Минуты летели как секунды, не оставляя о себе памяти. В сиянии мерзлоты начинался танец двух стихий. Вихревые клубы овладевали территориями, стесняя свободу. Непроглядный туман окутал деревню, и сумерки начали сгущаться над головой. Конан мужественно терпела буйства погоды, стойко пробираясь через ураган. Буря покрыла небо мглою, затаившись, сливаясь с окружающей обстановкой, ждал свою добычу туманный волк.
А вихрь все увеличивал и обострял свою мощь. Беззащитная, одинокая девочка пробиралась чрез это столпотворение, шла наперекор стихии. Ветровые руки пытались снимать с путницы ткань, но это лишь усугубляло ее желание сильнее закутаться в одежду. Волосы разлетались прядями в разные стороны. Невесомые силы подхватывали Конан и тут же опускали, боясь причинить ей вред. Призрачные тени плясали на земле, устрашающий гул стоял высоко в небесах. И вроде бы ужас овладевает умом и сердцем, но в то же время, храбрость вырастает из содрогания. И с этим надо мириться….
Херен не заметила, как дошла до обветшалого домика, окруженного чернеющими силуэтами деревьев. Они склоняли свои длинные ветви над крышей, обнимая ветхий шифер скрюченными пальцами. Окна выделялись тусклым светом и казались светящимися квадратами на туманном бархате мглы. Девочка подошла к деревянной двери, ничем не отличающейся от остального вида здания, и, вцепившись в ручку, осторожно постучалась. Никто не ответил на жалобный стук даже легким шорохом, и внезапный резкий порыв ветра распахнул дверь. И Херен, стоящая на пороге, застыла от ужаса. «О, Небеса, неужели и этого человека коснулась война? За что бездна поглотила и это чаяние? Неужели я никогда не найду конца этому порочному кругу?» Рыдания подкатили к горлу, мешая дышать. Это были слезы безысходности, отчаяния, слезы слабости и вины. Судьба сломала ее желание.
Врач, на которого она возлагала упоенные надежды, оказался зверски убит. Глазницы и нос уже глубоко впали внутрь, его тело, проткнутое железным колом, источало густой смрад. Черная кожа в некоторых местах сливалась с окружающим фоном, а засохшие кровяные лужи застелили пол. Все это говорило лишь об одном: плоть начала разлагаться.
Девочка размазывала по лицу влажные, скользкие дорожки, вытирала глаза тканью рукавов, но новые потоки плавно текли по своим руслам.
«Сон, это единственное, чего сейчас хочется по-настоящему. Закрыть глаза, не видеть этот мир хотя бы ночь, забыть существование всего плохого. Счастье – это только сон, но лишь горе – действительность. Мы живем настоящим, просыпаемся каждым утром и видим, как творится зло. И не нужна мне такая жизнь. Но Нагато… Горе налегает сильнее, если заметит, что ему поддаются. Нет, я не буду ломаться перед этими бедами».
Немного успокоившись, девочка начала засыпать. Все, что произошло за этот месяц, старательно всплывало в памяти, вырисовывая каждое лицо нежным светом. «Я сделаю все, что поможет Яхико выздороветь, и все, что поможет Нагато обрести счастье…»

Глава 5.

Шатая дощатую дверь,
Сметает к ней листья с чайных кустов
Зимний холодный вихрь.

Дзирайа подбежал к окну и начал внимательно вглядываться в беспросветную тьму, но девочки и след простыл. Ее маленькая фигура скрылась за завесой мрака глубокой ночи, и искать ее сейчас было бесполезно, но родительские чувства саннина играли свою роль. Нельзя было допустить исчезновения сироты, ибо это может повлечь за собой ее смерть. Он должен идти за ней.
Неожиданный, звонкий стук развеял все мысли. Саннин устало глянул на дверь и несмелыми, медленными шагами подошел к ней. Извне слышался гул завывающего ветра, дождь шел по крышам, громко стуча сандалиями. Засов тяжело скрипнул, дверь пошатнулась на петлицах и издала грузный вопль, отскакивая от веранды.
Подошедшим к входу Дзирайей овладело приятное, немаловажное удивление. Сквозь сумерки показался портрет мокрой Цунаде, едва освещенный холодным светом, ее все такие же длинные золотистые волосы, собранные в два хвоста, липли к серьезному, задумчивому лицу. В руках она держала спящую Конан, руки которой висели плетьми. На ресницах девочки дрожали маленькие, почти незаметные слезы, но как много они значили! Страдание, боль, пережитый страх – все воплотилось в отголоске эмоций.
- Конан! – изумленно бросился к девочке Дзирайа, пропуская подругу в дом, и, переведя внимание на нее, произнес, - Цунаде? Что привело тебя к нам?
Куноичи прошла мимо него в комнату, небрежно выжав волосы, от чего пол приобрел сырой вид. «Как они живут? В чем они нуждаются?» - именно эти вопросы крутились в голове, не давая покоя. Женщина повременила, потерла глаза и, тяжело вздохнув, начала:
- Дзирайа, - она поморщилась и вытерла лицо, по которому бежали потоки дождевых капель, - ты не думаешь возвращаться в селение?
Мужчина виновато покосился на подругу и облегченно перехватил тело девочки. Теперь Херен ничего не угрожает, и это главное. Но в то же время…. Мысли заполнились раздумьями: «За две недели я не научил сирот ни одной технике. Я пообещал поставить их на ноги, и не выполнил обещание. И кто я после этого? Да еще и болезнь Яхико. Сейчас все упирается в нее».
- А? – перебила его думы Цунаде и похлопала по дереву шкафа, забираясь внутрь уютной комнаты. Четыре кровати стояло здесь, на двух из них почивали знакомые мальчики, как раз те, которых куноичи видела две недели назад. Один из них, с рыжими волосами, ворочался в своей постели, будто не находил себе спокойствия. Женщина добро на него посмотрела и, лицо ее, до сих пор сияющее, приобрело печальный вид.
- Цунаде, я пока не могу, - Дзирайа схватился за голову и сощурил глаза, - я ничего не успел сделать за это время.
Он чувствовал, как вина заключает его в свои оковы, но ничего поделать не мог. «Если я не научу их заботиться о себе и о своих близких, то груз греха никогда не освободит меня. Мое слово – слово шиноби, и я должен держать его. И только тогда я смогу спокойно вернуться в Коноху».
- Цунаде, я могу просить тебя об одолжении? – грустно, с долей робости произнес Дзирайа, выговаривая слова по слогам. «Она не должна отказать мне в этом, не должна. Она добрый и отзывчивый человек, не равнодушный к чужим бедам. Она здравомыслящая женщина, умеющая поддержать в трудную минуту и способная помогать». Так он думал о подруге. И не ошибся. Зная ее столько лет, саннин сделал много выводов. И о Цунаде они были только хорошего содержания.
- Что? – непонимающе ответила куноичи, бороздя пальцами волосы. Глаза утомленно похилились на собеседника, стараясь высмотреть причины его тоски. «Что с Дзирайей? Почему он, обычно веселый и игривый, так изменился? Неужели эти дети настолько трудно прошли через страдания, что сумели завлечь его в это дело?»
- Яхико болен, - продолжил саннин, прерывисто отчеканивая слова, - ты ведь медик. Вылечи его, пожалуйста.
Рука произвольно соскользнула со шкафа, издавая неприятные звуки. Речи друга заставили сердце в изнеможении биться, на разум нахлынула целая волна воспоминаний, режущих память. Но Цунаде резко отбросила эти мысли, развеяв их.
- Кто их них Яхико? – требовательно обратилась куноичи к другу и, завидев, что Дзирайа указывает на рыжеволосого сироту, твердым шагом подошла к кровати. Много страдальческое лицо мальчика вызвало у женщины однозначную грусть. Комната неожиданно засветилась фосфорическим светом, идущим от благодатных женских рук, светом добра и помощи. Радостная, почти ребячья улыбка тронула губы женщины, она чувствовала, что помогает мальчику выжить, и это придавало ей душевных сил. Она снова помогает людям! Какое это счастье – отдавать себя в служении человечеству, превозмогая жуткие события!
Светоносный поток угасал медленно, поэтично, совсем не так, как загорался, и радость за ним не сошла на «нет». В комнате воцарилась ослепительная, многозначительная тишина. Пара глаз с упоением наблюдала за происходящим.
- Вот и все, - прорезая голосом воздух, довольно произнесла Цунаде и обернулась к изумленному лицу. Ее глаза живо забегали, закрывались в экстазе, выказывая наипрекраснейшие чувства, которые она могла сейчас испытать. Лучшее наслаждение, высшая радость для ее жизни - чувствовать себя нужным и близким людям. Как ребенок, достигший успеха в своем мастерстве и сыскавший благосклонность учителя, усмехнулась женщина, и комната наполнилась положительной энергией.
- Спасибо тебе, Цунаде, - благодарно улыбнулся Дзирайа и поднес Конан к кровати. Тело складно опустилось на белую простынь, смяв ткань, голова устало упала на подушку, а несвязанные волосы парили в воздухе до того самого момента, пока вся Херен не оказалась лежащей. Девочка уже пришла в сознание и шептала непонятные слова. «Я снова ничего не смогла сделать. Все, за что я берусь, ждет провал. Почему все так предсказуемо? Война — это волк, и он смог прийти к нашей двери. Нагато, жизнь дается нам, чтобы страдать, и мы должны смириться с этим. Я опускаю руки, повинуюсь всему, что происходит со мной как сухой лист в водовороте, но единственного, чего я никогда не допущу – это вашей с Яхико смерти. Никогда….» В какой раз уже она с новой силой, с новым придыханием клянется в этом, сколько надежд положено на эти мысли!
Нагато, герой каждого ее раздумья, беспокойно открыл глаза. Тени, поддерживающиеся тусклым пламенем свеч, плясали на стенах, обозначая себя причудливыми очертаниями. Тени.… При их виде в памяти промелькнули обезумевшие, как разлетающийся пепел, лица тех шиноби, которые поплатились за свои буйства жизнью. «Я убил их, убил в гневе! Рассудок поддался порыву бешенства, и слепая ярость осквернила две жизни действием, и теперь ни слезы, ни вздохи не в состоянии исправить ошибки. Я совершил то, чего не должен был совершать – на моих руках уже есть чья-то кровь. Я не смогу спокойно жить, покуда не смою с себя этот грех».
Мальчик вытер бегущие по лицу слезы, пробивающие дорогу вниз, и всхлипнул. «Возможно, они хотели жить, а я…. Я оборвал их существование и мечты в один момент. Я поступил как зверь, который прислушивается только к своим чувствам, я слаб, ничтожно слаб в духовном смысле!» Нагато подскочил на месте и молниеносно выбежал за дверь, скрывающую за собой невзгоды и печали, и поток ледяного свежего воздуха окатил помещение.
Конан помешано выбежала вслед за другом. «Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца. Наш жизненный путь усеян обломками того, чем мы начинали быть и чем мы могли бы сделаться, ведь жизнь — не страдание и не наслаждение, а дело, которое мы обязаны совершить и честно довести до конца. Война в одинаковой мере облагает данью и мужчин и женщин, но только с одних взимает кровь, с других — слезы. И лишь те, кто делает из себя зверя, избавляется от боли бытия. Таков уж закон природы».
Уютная атмосфера, окружавшая ее с головы до ног, была не нужна ей в тот момент, когда любимого человека снедала горечь утрат и совести. «На свете счастья нет, сдается, но есть покой и воля, и груз становится легким, когда несешь его с покорностью. Нагато, я свято верю, что беречь твой сон буду я. И прогнать меня ты уже не сумеешь…»
Резкий холод от открытой двери повеял на девочку, от чего та судорожно поежилась. Конан увидела, что на мглистом небе начали появляться холодные мерцающие звезды, усеивающие небесную дорогу. Серебряный свет луны падал на вершины голых деревьев, на дорогу, слабо освещая путь. Огромные тени толпились, превращая тропу в мрачную аллею. Недолго думая, Херен покинула дом, идя навстречу ветру и темноте.
- Дзирайа, - потрясенная верностью девочки Цунаде поставила друга перед очередным вопросом, характеризующим ее понимание жизни, - а ведь Конан любит его, разве нет?
Ее словам вторил завывающий ветер, сопровождающийся аккордом серенады.

В то время Херен брела по ночной улице, не отдавая отчет о содеянном. В голове происходила масса изменений, и мысли безвозвратно терялись по пути в настоящий разум.
«Нагато, уныние — не что иное, как безотчетное воспоминание. Давай вместе пройдем этот путь, преподношенный судьбой, давай забудем все, что происходило раньше!»
В эту дождливую ночь звезды падали с неба, даруя исполнения желаний людям, заметившим этих предвестников счастья в рваных облаках. В эту ночь рождались и умирали люди. В эту ночь кто-то мирно спал, а кто-то сводил счеты с жизнью. В эту ночь сплетались судьбы, сливались души, стучали в одном ритме сердца, и рождались сильные, искренние чувства.
- Нагато, - тихо произнесла Конан, несмело подходя к возвышенности скалы. От камней исходило холодное, застоявшееся дыхание ночного мрака, и лишь едва различимые глазом очертания виднелись сквозь тьму. В нарушаемой дождем тишине послышались чьи-то сопения, рыдания, всхлипывания. Сердце беспокойно сжалось, кровь застучала в висках. Зачем он так мучит Конан? Она всего лишь хочет счастья для него, и, может быть, достигает этого апогея, но слезы пробуждают самую больную часть её души, ту часть, которую она стремительно пытается похоронить: ощущение печали Нагато.
Ее словам ответили лишь звонкие брызги, разбивающие зеркала луж. Луна вышла из-за бесконечных туч, освещая дорогу к мальчику, не имеющему покоя.
- Нагато, - все так же тихо повторила Конан, подходя все ближе. Ее сердце невыносимо стучало, кровь прилила к лицу, обагряя обычно бледную девичью кожу, хотя этого и не было видно через непроницаемый мрак. «Мальчик мой, зачем ты так страдаешь? Зачем ты мою душу так теребишь? Счастье и наслаждение не более, как фата-моргана, видимая только издали и исчезающая при приближении; что страдание и боль имеют, напротив, реальность, непосредственно сами себя заявляют и не нуждаются в иллюзиях и ожиданиях. Ты не один в своем горе, и я уже не раз готова это повторить. Я стараюсь быть полезной тебе, но ты не принимаешь меня. За что, Нагато, за что?»
- Конан, - сквозь слезы шептал мальчик, вытирая бегущие по лицу струи смешанного со слезами дождя, - я убил их, понимаешь, убил, я не смог сдержать себя, я уничтожил две жизни одним разом! Я мог поступить иначе! Какой я после этого человек, если я не сумел сохранить свое преобладание!
Его слова, заглушаемые воем ветра, эхом раскатывались в памяти девочки. «Я убил… я убил… я убил…»
Нагато сел на корточки и уткнулся лицом в колени. Сейчас его ничто не беспокоило кроме собственного греха. «Прошлое всегда прекрасно и никогда не бывает трагично. Трагично одно настоящее. Отжитая трагедия и есть легенда». Так говорили мудрые. Но я умею следовать их советам, не беру близко к сердцу их указания. Я слаб. Слаб и ничтожен. Я не достоин звать себя человеком. И имя Нагато теперь не мое. Меня окружает одна лишь боль, одни лишь страдания и печали».
- Нагато, - девочка бесшумно нагнулась над рыдающим другом и тихонько обняла его за плечи, - если бы не ты….
Эффектная, многозначительная пауза последовала за чувственными словами. К чему лукавить? «Если бы не ты, Нагато, меня давно бы не было в живых. Я благодарна тебе за то, что ты дал мне возможность жить и наслаждаться каждым днем, проведенным с тобой!»
- Если бы не ты, я бы давно была мертва, - Конан прижала его руку к проворно стучащему сердцу, пробивающему дорогу вперед, и воспроизвела мимолетные размышления, - Спасибо, Нагато, что ты избавил меня от смерти!
Ее глаза наполнились слезами, слезами радости, спокойствия и желания жить… Губы шептали, не переставая благодарить. И это состояние, оно означало лишь одно.
«Нагато…. Мы тратим, пропускаем сквозь пальцы лучшие минуты, как будто их невесть сколько в запасе. Мы обыкновенно думаем о завтрашнем дне, о будущем горе в то время, как надобно обеими руками уцепиться за чашу, налитую через край, которую протягивает сама жизнь, непрошенная, с обычной щедростью своей, и пить, и пить, пока чаша не перешла в другие руки; природа потчевать и предлагать не боготворит. Время быстротечно, и я алчу сказать лишь одно: Я люблю тебя, Нагато!»

Глава 6.

Увы, в руке моей
Слабея неприметно,
Погас мой светлячок.

«Я уже два года пребываю в деревне скрытого Дождя, живу с сиротами и тренирую их. Время - есть величайшая иллюзия. Оно - только внутренняя призма, через которую мы разлагаем бытие и жизнь, образ, под которым мы постепенно видим то, что вневременно, в идее. Я научил детей многим техникам, но вернуться в Коноху пока не могу. Меня держит здесь необыкновенная сила, способная заглушить все остальные. Эти сироты мне как родные – мы прошли с ними через огромное количество трудностей. Но в тот же момент… Коноха…. Милая, родная Коноха. Сарутоби-сенсей, Орочимару, Цунаде… Я соскучился по всем этим людям. Не знаю, я совершенно не знаю, как мне поступить. Я могу забрать и Нагато, и Конан, и Яхико в страну Огня, но ведь они будут тосковать по родным местам, как сейчас я тоскую по Конохе, может быть, они хотят принять участие в восстановлении родной им деревни. Это все загнало меня в тупик….»
Так думал Дзирайа, который взял на воспитание троих сирот из страны Дождя. Непонимание, незнание, что делать, сомнения – эти чувства неукротимо терзали его, не сохраняя надежды на правильные раздумья.
«Я оставлю их, и что с ними будет? Сейчас им по четырнадцать лет, хороший возраст для начала самостоятельной жизни. Я верю, что они станут первоклассными шиноби и сумеют прокормить себя и позаботиться друг о друге. Но ведь они живут в бедной стране. Как я смогу их покинуть, оставить на произвол судьбы? Но я очень, очень хочу увидеть близких мне людей!»
Дзирайа пристально смотрел в потолок, на котором воображение широкой кистью рисовало милые душе лица. «Как я хочу увидеть их! Как я истосковался по ним! Но что мне делать с сиротами? Если я пообещал – я должен выполнить обет. Как все сложно и мучительно... »
- Дзирайа-сенсей! – весело крикнула Конан, подбегая к кровати, - завтрак уже готов!
Саннин утомленно глянул на девочку. «Почему я колеблюсь от незнания, что делать? Почему я не могу принять правильного решения? С одной стороны, я исполнил свой долг. Эти дети мне как родные. Конан, Нагато и Яхико, три сломленные войной судьбы, которые я попытался восстановить из пепла».
- Дзирайа-сенсей! – обиженно позвал внезапно вошедший в комнату Яхико учителя, - когда мы будем тренироваться?
И не знал мальчик, что ему спустя два года упорных тренировок предстоит навсегда проститься с тем, кто поставил его на ноги, помог воплотить желания в действительность. Амбициозность Яхико, его стремление к совершенству и сила воли – три эти вещи сыграли большую роль. Он стал любимым учеником жабьего саннина, и вдруг эта идиллия разрушится? За что?
Дзирайа неслышно встал с кровати и потянулся. Суставы приятно хрустнули под натиском пальцев, шея требовательно тянула мужчину размять ее. Он сделал над собой усилие и поддался приказу тела. Волосы тяжело рассыпались и легли по плечам.
Рефлекторно саннин поправил их и направился в ванную. «Угнетение. Долг – это бес, которого можно изгнать, только исполнив его. Как ядовитая змея, этот демон пожирает мое сознание изнутри, точит об него зубы, делая мне нестерпимо больно. Не физически, ведь физическая боль – ничто по сравнению с душевными муками».
Мужчина стоял под струями прохладной воды, опираясь спиной на кафель. Освежающий душ как будто спасал от непонимания, но это была лишь минутная иллюзия. Действительно, тяжело переживать мучительный выбор между двумя несовместимыми вещами.
Стремительно одеваясь, саннин вышел, громко хлопнув дверью. Тревога, самое главное – тревога, которая беспокоит его. Тревога за жизни и несамостоятельность сирот, бедность страны Дождя. Все мысли переплелись в единое целое, не давая благоразумно расценить ситуацию.
Конан и Яхико о чем-то разговаривали. Тихие детские голоса волнами доходили до саннина, иногда слышались отрывки разговоров. Но все это совсем не беспокоило Дзирайю, его двуличные размышления брали верх. Ему придется пройти через эти врата. Как бы то ни было удручающе. «От моего решения зависит все. Совершенная неизвестность пугает меня. Это как мираж – я иду к нему, но он исчезает. Усидеть на двух стульях невозможно – мой выбор должен пасть на одно из них. Злая шутка».
Мужчина не заметил как дошел до кухни. Все присутствующие сели за стол, шурша тканью подушек. Обстановка домашнего очага, настоящей семьи вызывала в Дзирайе только нежелание покидать этот дом.
- Иттадекимас! – воскликнул Яхико, с шумом пододвигая тарелку к себе. Аромат аппетитной еды пробивался к носу, и огромное желание накинуться на еду появилось у мальчика.
Виноватые глаза следили за всеми действиями детей. Рыжеволосый непоседа закатывал глаза от восторга, вкушая отменное блюдо, Конан то и дело тайком поглядывала на Нагато из-под сени густых ресниц, а сам мальчик… Его твердый, сосредоточенный взгляд был полностью устремлен на тарелку, будто представляя на ее поверхности лицо какого-нибудь врага.
«Нагато… Я верю, да и чего таить, знаю, что ты самый сильный из этой тройки. Цели, которые ты ставишь перед собой, порой оказываются для других не плечу, но ты с удивительной легкостью добиваешься их. Ты станешь великим и могущественным шиноби, и мне не страшно оставить вас, зная, что вы будете вместе. Я спокоен».
Было очевидно, что саннин искал в своих мыслях предлог покинуть деревню скрытого Дождя. И больно от глумящихся над ним противоборств.
Закончив трапезу, Дзирайа, аккуратно придерживая подушку, вышел из-за стола.
- Нагато, Яхико, Конан, - обратился он к детям, - сегодня я хочу проверить, чему вы научились за это время.
- Хорошо, Дзирайа-сенсей, - довольно откликнулся Яхико, пережевывая остатки еды. Непринужденный взгляд мальчика свидетельствовал о его натуре, беззаботной и оптимистичной, чего занять у него было нельзя. Дзирайа невольно улыбнулся, умиленно оглядывая ученика.
«Яхико, ты весел и бодр, несмотря на все горести, твое лицо не искажается под натиском эмоций. Ты умеешь заботиться о своих друзьях, ты ответственен и стоек. Ты вселяешь в меня уверенность, что с вами все будет хорошо».
Уверенность – штука переменчивая. Никогда не знаешь, чем она обернется. Может, страхом? Болью? Или кровавым искуплением? Философия открывает дверь в понимание жизни, невзирая на смысл и свободу.
«Конан, за эти два года из маленькой плачущей девочки ты выросла в красивую девушку, красота которой еще полностью не озарила твоих близких. Ты как нераспустившаяся роза: аромат еще спрятан под закрытыми цветами, но в один момент ты вырастешь и расцветешь. Ты будешь дарить тепло женских рук своим друзьям и внесешь в атмосферу страданий неповторимую любовь».
Окончательно добив еду, сироты переглядываясь, последовали за встающим учителем. Они в предвкушении ожидали предстоящую проверку на прочность, расценивая это как начало самостоятельной жизни. Но это не просто начало. Это барьер, к которому подводит их учитель, барьер, который они должны одолеть самостоятельно.
Свежий утренний воздух пахнул прямо в лицо, вызывая на лице произвольную улыбку. Дождя, нет дождя! Природа радуется жизненному счастью, обволакивающему подростков. Но солнце бросало недоверчивые, холодные лучи на поверхность обугленной земли, стирая улыбки с губ. Светило способно предугадать настроения, которые будут царить здесь спустя некоторое время…
- Итак, - с серьезным выражением лица начал Дзирайа, вбирая в легкие полный отрады воздух. «Я клянусь своим именем и деревней, если эти дети вместе одолеют моего клона, я со спокойной душой смогу вернуться в селение Листа. Если же нет – я останусь здесь до тех пор, пока не научу их бороться с врагами. Жребий брошен». Саннин сложил печати, и над головами нависла многозначительная тишина. Конан и Яхико изумленно переглянулись и напрягли глаза. Сквозь туманную пелену, образовавшуюся от техники, они рассмотрели человека, абсолютно похожего на их учителя, без изъянов, без характерных, свидетельствующих о примитивной копии недостатков. Абсолютно точная подделка – такой же смелый, решительный взгляд, сострадательная душа, выражающаяся на лице, и, казалось, если подвести не заинтересованного в этом человека, он не найдет ее отличий от оригинала.
Единственное, чего не хватало в клоне – терпения. Он взял впечатляющий размах и, еле шевеля губами, сложил длинную, способную удивить печать. Из земли выросла жаба, хрипло квакающая, но все же беззащитная на вид. Манипуляция была на лицо – отвлекающий маневр. «Не поддавайся, Конан, не поддавайся», - думала девочка, вздымаясь вверх и, разведя руками в стороны, выплеснула из рукавов оригами – искусство, которое она столь нежно любит.
- Бумажные сюрикены! – выкрикнула подрастающая куноичи и приземлилась. «Я должна попасть! - вертелось в голове и позволило Конан сосредоточиться на еще один бросок, - Я должна показать учителю, что я тоже достойный соперник!»
- Лезвие дождя! - закричал Яхико, продолжая атаки подруги и рассекая звуками, исходящими от него, воздух. Взрывная волна раскатилась по площадке, занимаемой тренировками, атакуя клона и отбрасывая его от прежнего места на великолепное расстояние.
Но клон еще не был полностью побежден. И окончательным ударом, принесшим победу сиротам, оказалась техника, совершенная Нагато:
- Удар циклона!
Вода, хлынувшая сюда, заполнила занимаемую территорию, и смыла многие достопримечательности послевоенной деревни. Тело клона, как большой тряпичной куклы, утонуло в водостоке, растворяясь в грязи.
Дзирайа молча стоял и упоенно наблюдал за происходящим. «Они действительно стали сильными и самостоятельными. Они сумели одолеть моего клона. Значит, я смогу вернуться в Коноху с чистым сердцем и легкой душой, потому что воплотил свое обещание в реальность. Я научил, наконец-то научил их быть ответственными за бой».
Уровень воды все понижался и понижался, обнажая землю, и большое количество жидкости впиталось в твердь, орошая ее.
- Конан, Яхико, Нагато, - подозвал к себе детей саннин, - за эти два года вы многому научились.
Его слова звучали как-то тяжело, как будто непредсказуемый поворот предстоит испытать сиротам в данный час. Лица драматично всколыхнулись. Подростки внимали каждому слову учителя, ожидая словесного нектара. Но мужчина как назло держал напряженную паузу, и только переждав некоторое время, вновь привлек детское внимание своей речью.
- Теперь я могу спокойно вернуться к себе домой.
Слова сенсея прозвучали как гром среди безоблачного, просветленного неба. «Как, неужели он действительно покидает нас? Почему? Небеса, почему вы вновь отбираете у нас луч надежды? Луч, который вывел нас из царства тьмы и печали? Дзирайа-сенсей, вы осветили нам путь, вы явились опорой и поддержкой в этом суровом мире. Неужели мы вам прискучили?»
Руки непроизвольно задрожали. Слезы полились из глаз даже у Яхико. Обидно, очень обидно. Небеса вновь забирают у них последнее, что осталось от счастья. Кусочек беззаботности и настоящей красоты души.
- Яхико, не реви, - весело потрепал по голове мальчика Дзирайа и улыбнулся, но какое-то болезненное ощущение уверяло в печали этого выражения лица, - а то подумают, что ты девчонка, - саннин подошел к Конан и присел на корточки, вглядываясь в синие бездонные глаза, - Конан, ты вырастешь в настоящую красавицу. Навести меня, когда тебе исполнится восемнадцать.
А слезы все капали, совершенно не пытаясь уняться, остановиться. Это позволено девочке, даже когда она встала на путь куноичи. «Дзирайа-сенсей, я обязана вам своим умением. Вы потрясающий человек, сумевший поладить с нами. Очень жаль, что из нашей жизни уходит человек, за все время, которое мы знаем его, ставший родным и по-настоящему близким для нас. Спасибо, Дзирайа-сенсей, за все спасибо». Куноичи вытирала рукавом потоки, безудержно бегущие по лицу, ком встал поперек горла. Ком, не дающий дышать.
- А ты, Нагато, - мужчина опустил взгляд и, внезапно подняв его, хитро прищурился, - ты вырастешь в неповторимого шиноби, каких было и будет очень мало. Тебе д