воспоминания Итачи5

Синеватый свет полной луны скользит по стенам, расписанным красно-белыми веерами, отец и мать ждут дома своего сына. Я иду, не спеша, по пыльной дороге, усеянной телами братьев и товарищей. Столько убил, а даже не запачкался, усталой рукой я стер пот со лба и поправил защитную повязку. Все вокруг тускло светится голубым, даже лужицы крови. Из-за мелкой пыли покрывающей дрогу они никак не хотели впитываться, красные капли похожи на рассыпавшиеся гранатовые бусины… даже моя кожа, итак бледная отливает синевой, и теперь я вовсе похож на мертвеца. Совсем скоро я подойду к последней двери, двери единственного дома, в который не успел зайти. Вот трещины на стене, и пыль здесь не такая как везде, она скрипела на моих зубах и застревала у меня в горле, ей я дышал, в ней я валялся на коленях, в ногах у тех троих, что уже мертвы, только папа остался. Вот крыльцо, на котором сидели мы с братом, на котором мы прощались, когда я был маленьким, когда ты провожала меня в академию.
Скажи мама, был ли еще день, когда ты так ждала моего возвращения? Даже отец ждал сегодня, когда я вернусь.
Я переступил порог и увидел отца. Он стоял в простом кимоно, босой, но в руке зажат меч. Мы стояли друг напротив друга, было так тихо. Я атаковал первым, раздался приглушенный звон, а потом прерывистый стук, откуда-то сверху. Губы отца зашевелись, кажется, он просто произнес твое имя. Вот значит как, он запер тебя наверху, а ты выдала себя, наверное теперь он еще больше боится за тебя, мама.
Следующим ударом я снова не смог достать отца, он двигался гораздо лучше, чем Сисуи, но лишь уклонялся, те, кого я убивал прежде, все со звериной яростью кидались на меня, а отец лишь парировал удары, а если я останавливался, он выпрямлялся и просто ждал следующей атаки. Его движения были плавными и спокойными. Я вспомнил, как мы тренировались вместе, когда Саске еще не родился, вспомнил, что когда-то я восхищался им, вспомнил, как смотрел на меня брат, когда я в лесу показывал ему, как поразить все мишени, когда-то я таким же взглядом смотрел на человека, стоящего предо мной... И когда же мне в голову пришла мысль, что я смог превзойти отца? Он молчал и смотрел на меня с укором, все еще надеялся, что я одумаюсь? И что дальше, если не я сейчас… Данзо точно не оставит тебя в живых… Мне так хотелось снова упасть перед отцом на колени, рыдать и молить о прощении, но никакие слезы не могли смыть крови с моих рук. Я бы не смог уже смотреть в глаза ни отцу, ни тебе, ни брату. Теперь все кончено.
Звон лезвий, монотонный стук, мягкий звук от босых ног, переступающих по деревянному полу…
Открылся?
Я уверенно занес меч и сделал резкий выпад вперед. И вижу твое лицо. Я так привык к этому монотонному стуку, что не видел, как ты сбежала со ступенек.
Ты стоишь к нему спиной, руки раскинуты в стороны, грудь открыта, и смотришь мне в глаза, твой взгляд гипнотизирует меня, я не могу двигаться… Ты улыбаешься, в твоих почти черных, глазах с короткими, но так изящно изогнутыми ресницами, я вижу жалость и свое отражение, вижу все свое одиночество, всю свою гордыню и холодный свет луны.
Я с трудом отвожу глаза, на твоей блузке расползается темное, блестящее пятно, где-то под ним должно было биться сердце. Твоя голова медленно и бессильно опускается на грудь… Значит, вот она твоя последняя воля, все, что ты хотела - защитить его. Я вытащил меч из твоей груди, я видел, что ты хочешь приподнять правую руку, но жизнь уже почти покинула твое тело. Отец бережно подхватывает тебя под руки и прижимает к себе. Я видел, как тонкая неровная полоска блеснула на его щеке, он поднимает глаза на меня, и я понимаю, он больше не увернется…
Я отступаю к стене, ноги не держат меня. Я смотрю на родителей, лежащих прямо передо мной… Это я убил… но в голову не лезут ни воспоминания, ни оправдания, как после смерти Сисуи… Я понимаю, что ничто не сможет оправдать убийство матери и отца, которые любили друг друга, но еще больше любили своих детей, даже меня, хотя из всех людей живущих на Земле, я меньше всего достоин твоей любви и любви отца.
Мой младший брат вернулся. Он смотрел на меня и что-то говорил, но слов я не слышал, я смотрел в его глаза, такие же как у тебя, исполненные жалости и боли, но вместо обреченного спокойствия во взгляде Саске я видел неверие в происходящее. Лишь сейчас я понял, что он очень похож на тебя, даже внешне, и опять… ни капли ненависти во взгляде, только жалость, это сводило меня с ума… он даже не смог понять, что это я уничтожил всех, кого он любил.
Я подошел к Саске и впервые использовал эти глаза, глаза, что дал мне Сисуи, для того чтобы создать для брата мир с кроваво-красным небом и черным солнцем, отвратительный и холодный, полный лжи, предательства, тесный и маленький. Для того, чтобы он не мучил себя вопросом, кого винить в том, что произошло этой ночью. В этом мире были живы только двое – я и он. Его боль станет ненавистью, а он сможет отдать ее только мне.
Одиночество – это бездна, такая глубокая, что ты никогда не знаешь, что за чудовище выползет из нее. Если бы я не сторонился всех, смог бы хоть кому-то довериться, если бы не боялся боли и предательства, не прятался за глиняной коркой, не ограничивал мир собой и своими проблемами… Я не хотел возвращаться в эту бездну, но у меня не осталось никого, кроме брата, остальных я только что убил, собственными руками. А мне нужен был человек, который пойдет за мной и будет думать обо мне каждый день… Саске мог лишь ненавидеть меня теперь, но этого мне было более, чем достаточно, он не забудет меня, а я никогда не забуду о нем, мы крепко связаны, и я могу не бояться одиночества и безумия… Я обрек брата на боль и страдания, и снова лишь ради себя, быть может, когда-нибудь, я расскажу ему правду… и хотя бы перед ним успею извиниться.

Три года назад я снова встретил брата. Я видел боль, ярость и стремление защитить человека, который был важен ему гораздо больше чем я? Я снова чувствовал, что стою на краю бездны, из самых ее глубин полз страх, страх совершения новых непоправимых ошибок… только если я буду один… а за ним поднималась ярость. В тот день я вернул брата в мир, что создал девять лет назад. Так жестоко использовать на нем эту силу во второй раз, но это было жизненно важно для меня… Я не хочу знать, что будет со мной, если Саске забудет обо мне, какие бы расстояния не разделяли меня с братом, нас связывают крепкие узы, и никто не сможет разорвать их, даже если они будут рождены ненавистью… никто не имеет на это права.

Говорят, что время лечит, но и тысячи лет недостаточно, чтобы стереть все эти воспоминания, годы идут, но прошлое все так же мучает меня. Мое зрение сильно ухудшилось, и кошмары являющиеся в моих снах от этого кажутся еще ярче и реальнее, а если я ослепну, они будут единственным, что я смогу видеть.
Хотя я многое осознал, до сих пор в моем прошлом слишком много вопросов, и они не оставляют меня в покое. Иногда я думаю, что не найду ответы ни на один из них.
Я все еще не знаю, когда Сисуи написал ту записку, и допускал ли он то, что я мог ее прочитать, не знаю, кто больше виноват в его смерти. Конечно, проще всего обвинить во всем Данзо, однако, для меня он был всего лишь третьим лицом, не справедливо, что последнее слово останется за ним. Все же мы с Сисуи были достаточно взрослыми людьми, чтобы думать самостоятельно, все, что произошло между нами – личное дело только нас двоих… Быть может, виноваты были мы оба, но в живых остался только я, а значит я и не должен винить никого, кроме себя. Я не знаю, что бы чувствовал Сисуи, если бы выжил тогда, вместо меня. Теперь я понял, что не знал об этом человеке ничего.
Я не могу предположить, что было бы, если бы я смирился с его смертью и не выступил против клана, и что случилось бы той ночью в нашем доме, если бы ты не встала между мной и отцом.
Я уже не боюсь одиночества. Со мной сейчас один человек, он вовсе не похож на Сисуи, но зато похож на воду, он наполняет мою жизнь, хотя я слабо ощущаю его присутствие. Я чувствую, что теряю почву под ногами и разрушаюсь изнутри, но не вода является причиной этому, а гвозди, которых щедро отсыпал в меня Сисуи девять лет назад. Я не забыл ни слова из его обвинительной записки, быть может, поэтому до сих пор живы и остальные воспоминания о нем. Все, что связывало меня и его – скука и одиночество, сейчас я хорошо это понимаю, но тогда я тешил себя самообманом и верил в нашу дружбу и привязанность. Наверное, глина, из которой я сделан – не такой уж качественный материал, а может, она еще долго должна гореть, прежде чем окрепнет…
Я давно не видел брата, но, похоже, он все еще следует за мной, опьяненный жаждой мести и убийства. Пожалуй, даже за три года мое отношение к нему очень изменилось, я жалею о том, что не мог отпустить его, тогда я слишком много думал о себе. Я помню легкое головокружение, которое приходило вместе с воспоминаниями о брате. Сейчас же я чувствую лишь сладковатый пьяный запах, но я могу вдыхать его бесконечно. Все, что я помню о Саске, приносит мне покой, это печальная, но светлая память, я действительно любил брата и люблю до сих пор. Я никогда не могу простить себе того, что оставил его в холодном двуцветном мире, и это оставляет терпкий привкус на губах.
Никаких камелий во мне так и не расцвело…
Но кто бы не наполнял меня и сколько бы запахов я не впитал, есть то, что всегда будет выше этого. Тонкая пленка на поверхности всего моего содержимого, смягчающая мою боль, обволакивающая каждое мое воспоминание и связывающая их воедино… Ты… Я, наконец, понял, тогда ты стояла спиной к отцу, не потому, что хотела спасти его жизнь, ты прекрасно знала, что без тебя он не проживет долго. Все, что ты хотела – показать и запечатать в моем сознании этот взгляд и память о нашей семье, о том, что вы с отцом любили меня и младшего брата, и принимали все мои ошибки и выборы, могли простить все мои грехи. Я понял, наконец, как дорог был тебе и отцу и понял, чем дорогой человек отличается от всех остальных. Только он может растоптать тебя, поставить на колени и отсечь голову, лишь ему ты это позволишь, лишь ему простишь…
Это главная причина, по которой я не забыл Сисуи, пусть это были односторонние узы, и голову он мне так и не отрубил, но когда-то я верил, в то, что он мне дороже брата, отца и тебя…
Тебя, стоящей спиной к отцу, тепло и грустно смотрящей на меня… твой взгляд гипнотизирует меня, я не могу двигаться, а потом твоя голова медленно и бессильно опускается на грудь...