Расцепить руки. Часть 4. Глава 3.2

Заснуть Саске никак не удавалось; он лежал на спине, сверля взглядом темный потолок. Возможно, сказывалось то, что он отвык спать на мягком, - по крайней мере, эта причина выглядела наиболее удобной.

Очень некстати на ум приходили воспоминания из последних недель жизни вместе с Итачи – там, в Конохе. Юдзу, родители, неодобрительные взгляды Сакуры, плохой, неровный сон брата. Были ли они счастливы тогда? Теперь Саске не был в этом уверен. В своем упоении он мало что видел вокруг, кроме своей вседозволенности и вседоступности Итачи. Он мог касаться его, обнимать, отдаваться ему, соединяясь с ним в одно целое, и это кружило голову.

Сейчас воспоминания о той зависимости казались… странными. Саске три года прожил, питаясь одной мыслью о мести – мести человеку, отнявшему у него то счастье. Которое все, даже сам Итачи, называли неправильным.

Старший Учиха не объяснил ему многое, но теперь Саске мог и сам продолжить его мысль. Итачи мечтал о чем-то высшем, об идеальном состоянии вне всех границ. Саске помнил, помнил его речь перед разбитым гербом. Сам он всегда стоял в стороне от этого, никогда не пытался спросить, понять мысли брата; да ему и не было до них дела – ведь Нии-сан рядом, Нии-сан его любит, так что еще надо? А он любил Нии-сана, ничего о нем не зная.

Быть идеальным – значит быть одному. Итачи тогда поступился этим ради брата. А он, Саске, довел все до абсурда. Но разве сам Итачи был против?

Юноша вздохнул и перевернулся на бок, путаясь в простынях. Как хорошо все было в детстве… Так просто и понятно. Почему все не могло остаться так же?

Убить Итачи, вспыхнуло вдруг в воспаленном от бессонницы мозгу, избавиться от этого постоянного искушения, напоминания о том, что было… Убить, убить, убить!

Словно механически, Саске встал с постели и прошел мимо сопящего во сне Кисаме к кровати брата. Она находилась прямо под окном, и лунный свет падал на шерстяное одеяло, слабо освещая и лицо Итачи. Саске стоял, молча глядя на него; все тело звенело в напряжении, но в голове было пусто – мысли словно исчезли куда-то.

Ресницы Итачи дрогнули, и он приоткрыл глаза – черные, как тогда, - и его распущенные волосы разметались по подушке – все как раньше, как в детстве, как...

- Саске?.. – сонно спросил он. – Не можешь заснуть?

Вдруг комок подкатил к горлу, взгляд затуманился.

- Да, - сдавленно прохрипел юноша.

И тут Итачи сделал то, что младший Учиха меньше всего ожидал от него – откинул край одеяла и слегка подвинулся.

- Тогда ложись, - побормотал он.

Дыхание перехватило, губы приоткрылись – и внезапно с плеч Саске словно свалилась огромная тяжесть; мышцы с наслаждением расслабились, кулаки разжались, и он, благодарно кивнув, улегся в теплую, уютную постель рядом с братом. Руки Итачи обвились вокруг его талии, притягивая ближе, и Саске зажмурился, удерживая неожиданные, непрошеные слезы, и уткнулся лицом ему в рубашку.

Было тихо, и хорошо, восхитительно хорошо! Итачи уже вновь засыпал, не слишком и проснувшись-то, в общем. Верит. Доверяет. Не забыл. Вся боль, вся грязь и нетерпение словно смывались ласковыми волнами, уходили прочь. Как Саске мог три года жить без этого?

- Ты спишь? – еле слышно спросил он пару минут спустя, открыв глаза.

- М-м, - Итачи слегка качнул головой в знак отрицания.

- Я устал, Нии-сан, - младший Учиха опустил голову, прислонив лоб к горячему плечу брата. – Я так устал…

Пальцы Итачи на мгновение дернулись, не больно, но достаточно заметно впиваясь в тело Саске, однако тут же медленно разжались, и движение плавно перешло в ласку. Ладони скользнули вверх, осторожно поглаживая спину, распространяя томное тепло. Юноша судорожно вздохнул и закрыл глаза, обняв руками шею брата. Стало вдруг удивительно легко, а сердце трепетало в неясном предчувствии… чего-то.

Они так и заснули, прильнув друг к другу, - как засыпали много лет назад.

* * *

День прошел как обычно: расплатившись за гостиницу, они покинули городок и двинулись дальше. Кисаме никак не прокомментировал то, в каком положении застал братьев утром, хоть и поглядывал на них с любопытством.

Сам Саске чувствовал себя так, как если бы после долгого стояния у незнакомой развилки выбрал наконец дорогу – широкую, ясную, хоть и непонятно, куда ведущую. Он испытывал удивительное облегчение, пусть и не мог внятно облечь в слова мысли и ожидания. Главное – присутствие Итачи рядом больше не вызывало у него глухого и ядовитого раздражения. Была рана – страшная, никогда не способная залечиться; Саске не мог простить, и этот осколок всегда будет отравлять их с Итачи отношения. Но Саске – пожалуй – мог понять, а знание о приближающемся конце давало силы смотреть поверх всего, что их разделяло.

- Эй, пацан, хватит витать в облаках, помогай давай! – Кисаме вырвал его из размышлений, сунув в руки бумажный пакет с только что купленными на лотке продуктами.

- Тебе не кажется, что я уже староват для пацана? – Саске, вздохнув, покладисто прижал пакет к груди.

- Не, не кажется, - мечник забрал у продавца сдачу и, подхватив свой пакет, направился вниз по улице. – Мне тридцать семь лет, и половину из них я был нукэнином. Для меня все вы, детки из уютных деревень, только юнцы желторотые.

- Хн, - Саске не стал спорить.

- Подожди-ка меня здесь, - Кисаме остановился возле магазина, откуда доносился запах выпечки и теплого хлеба, и нырнул внутрь. Учиха закатил глаза и остался на улице подпирать стену. Ветра не было, и оттого воздух казался менее холодным; капюшон плаща Саске был откинут, и легкий морозец приятно пощипывал кожу.

Город этот был более крупным и шумным, чем предыдущий. По улицам сновали люди, спеша по своим делам, из маленьких забегаловок доносился непривычный для жителя Конохи аромат горячего вина и каких-то специй. Снег под ногами смешался с грязью и превратился в месиво, липнущее к ногам и затрудняющее ходьбу.

- Все, можно идти в номер, - Кисаме, появившийся из магазина, хлопнул Саске по плечу. Тот чуть скривил уголок рта (рука у туманника была тяжелая) и, перехватив пакет, последовал за ним.

Они остановились в приличной, удобной гостинице на окраине городка. Она была забита под завязку, и им едва нашлось место, так что ужин здесь решили не заказывать, чтобы сэкономить время и нервы.

Итачи, ожидавший их в номере, сидел на кровати, разбирая оружие.

- Привет, - Кисаме бухнул покупки на стол. – Еда пришла.

Саске тут же сунул руку в пакет с овощами, выхватив себе помидор.

- Да, кстати, - туманник взял небольшой бумажный кулек и бросил его напарнику, - Помните, вам нравились?

- А что это? – подал голос Саске.

- Местное традиционное блюдо, - объяснил Кисаме. – Маленькие пирожки с ягодами. Мы с Итачи-саном как-то уже были в этих краях, вот и пробовали.

Это и вправду оказались пирожки: круглые, крошечные – с петлю в кунае. Саске поморщился: сладкие, наверное… Итачи, чуть улыбаясь, принялся аккуратно их есть.

Кисаме выглядел довольным. От предложенного взглядом пирожка он отказался.

После ужина старший Учиха, сложив пустой кулек и вытерев руки, поднялся с кровати и, подхватив плащ, направился к двери.

- Ты куда? – окликнул его Саске.

Итачи, не ответив, бросил на него короткий взгляд через плечо и вышел. Саске вопросительно посмотрел на Кисаме.

- Я в его дела не вмешиваюсь, - покачал головой мечник. – Надо ему – пусть идет, - он сладко потянулся и тоже встал на ноги. – У него свои дела, у нас свои. Ты как хочешь, а я в бар.

Саске поколебался пару секунд.

- Я с тобой, - неожиданно решил он. И сразу появилось множество запоздавших мыслей: вроде того, что Кисаме может и послать его куда подальше, и какого черта нукэнин захочет болтать с ним за чашечкой саке, и какого черта ему вообще делать в баре с нукэнинами… Но Кисаме вполне дружелюбно ухмыльнулся и ответил:

- Вот и отлично.

* * *

- А у меня хорошие новости, Итачи, - на этот раз голос Мадары взлетал в конце каждой фразы, словно он не мог побороть нетерпеливую радость. – Наша работа близится к концу. Запечатаем Четыреххвостого, и нам останется только поймать последних двух Зверей. «Восьмерку» и «Девятку», ага. За Восьмихвостым сразу после ритуала отправятся Хидан с Какузу, а потом… Вот тут-то и начинаются хорошие новости! – голос просто лучился счастьем.

Итачи вежливо молчал.

- Ну же, Итачи, неужели ты не хочешь спросить, какие? – теперь Мадара звучал нарочито обиженно.

- Вы скажете, когда сочтете нужным, Мадара-сама, - бесстрастно отозвался тот.

- Тьфу на тебя, совсем с тобой неинтересно! Вот уйду от тебя к Дейдаре, буду работать с ним. Так ты готов услышать, что я узнал? Настоящая «бомба», хе-хе. Что-то сегодня день Дейдары, не находишь?

Итачи продолжал безмолвствовать, холодно глядя на старшего Учиху.

- Ладно, ну тебя. Помнишь заварушку, которую вы с Кисаме и Джинчуурики устроили на границе? Туда еще Коноха ввязалась, ага? Так вот, знаешь, кого они туда послали? Нет? – Мадара выдержал драматическую паузу. – Девятихвостого! Узумаки Наруто-кун собственной персоной, ага, ага, – он сел на скрытый в темноте стул и закинул ногу на ногу. – Так что все складывается как нельзя лучше, Итачи, - деловым тоном продолжил он. – Выполняйте свое задание, Хидан с Какузу к тому времени притащат Восьмихвостого, а там – вам как раз недалеко идти. А я уж позабочусь, чтобы конфликт между Землей и Водопадом продлился как можно дольше.

- Как прикажете, Мадара-сама, - Итачи слегка поклонился.

- И, Итачи, - глаз Мадары блеснул в прорези маски. – Береги свой Шаринган. Девятихвостый – трудный противник.

* * *

- Знаешь, это даже хорошо, что ты за нами увязался, - выпив саке, Кисаме подобрел и разговорился. – Я люблю поболтать вечерком за стаканчиком чего-нибудь горячительного. А с братцем твоим не очень-то поговоришь, не говоря уже о саке. Он, это… необщительный.

- О, это точно... – Саске рассеянно смотрел в свою чашку. – Слушай, - с внезапной серьезностью сказал он, - у меня к тебе вопрос. Вот ты… Итачи хорошо знаешь, да?

- Ну… Не знаю, - Кисаме озадаченно почесал в затылке. – Он, конечно, сокровенными мыслями не делится… А с чего ты взял?

- Да я смотрю вот… - Саске вдруг стало очень-очень обидно. Он не был уверен, на кого обижается, но то, что он был обижен – это точно. – Ты и про болезнь знаешь… И про местные блюда любимые… Шутки у вас свои… И все такое. Я вот этого всего не знаю.

- Так мы с братом твоим сколько времени вместе провели! – Кисаме осушил чашку и взмахнул ею. – Три года – не шутка. Все время рядом, вот и…

- В смы-ысле, вместе? – Саске угрожающе нахмурил брови.

- Так… мы ж напарники, - туманник недоуменно взглянул на Учиху. – Ты не думай, мы ничего… Итачи-сан, он такой. Знаешь, возвышенный! – для пущей выразительности он взмахнул чашкой. – Он это, ни-ни…

- Этт хорошо, - удовлетворенно произнес Саске, опрокинул в себя саке и потянулся за новой порцией. – Вот и ни-ни, - подумав, добавил он себе под нос.

- Чего?

- Да так. Слушай, так про Итачи-то… Вот ты… знаешь его хорошо, да? По-напарничьи… Напарницки… Тьфу, не важно. Да?

- Ну да, наверное.

- Я… - Саске опустил глаза. В голове шумело, но нахлынувшие чувства немного разогнали туман в мыслях. – Я с ним рядом куда больше был, а то, что его знаю… Сказать не могу. И три года эти… Вот скажи, - он поднял взгляд на Кисаме, - какой у него цвет любимый, а?

Кисаме на секунду задумался.

- У него не цвет, у него сочетание. Красный с черным.

- Угу, - Саске кивнул и покрутил бутылочку из-под саке в руках. – Я так и думал. Хм. А вот когда вы в гостиницах останавливаетесь, он где спать больше любит, у стены или у окна?

- У окна, - уверенно ответил мечник. – Точно у окна.

- А волосы ему чем завязывать больше нравится? Шнурком или резинкой?

- Резинки он считает практичнее, и потому носит их, но любит шнурки. Он ими вечером иногда хвост завязывает, или на отдыхе.

Еще одна порция саке.

- Какая у него техника любимая?

- Гендзюцу он любит. Самые разные. И еще эту вашу, Гокакью но дзюцу.

- Он больше использует кунаи или сюрикены? Или нет, подожди, это я знаю: сюрикены, да?

- Угадал.

- За угадывание! – они чокнулись. – Он ими… это… с детс-тва хорошо кидался.

- Что здесь происходит?

Саске, не выпуская чашки из рук, повернулся на звук нового голоса.

- О! Ит-тачи пришел, - он расплылся в улыбке.

- Кисаме, ты напоил моего брата? – выражение лица старшего Учихи можно было расценить как недоверчивое изумление.

- Да какое там, Итачи-сан, - мечник, как казалось, смутился. – Я ему просто предложил в бар сходить, а пить он сам захотел. И с количеством тоже сам определялся.

- Угу, - решительно подтвердил Саске и кивнул так сильно, что чуть не свалился со стула. – Мне уже… можно.

Итачи вздохнул и взял брата под руки.

- Пойдем, - он повернулся к Кисаме. – Это больше не повторится, - с нотой предупреждения произнес он.

- Как скажете, Итачи-сан, - Кисаме с тяжким вздохом поболтал в руке полупустую бутылку. – Опять вы меня без компании оставляете.

Учиха его уже не слушал – помогая Саске опираться на себя, он вел его наверх.

* * *

- Ну и зачем ты это сделал? – голос Итачи звучал укоризненно. Саске даже стало стыдно. Он опустил взгляд (ступеньки тут же начали танцевать перед глазами) и виновато пробормотал:

- Да я… Поболтать хотел. И вообще… Я уже взрослый, мне можно пить, - быстро заговорил он. – Я до двадцати одного года ни капли, чест-тное слово! А тут… Компания. Разговоры… Ты вот.

Итачи только вздохнул. Лестница, слава богам, кончилась; подойдя к своей комнате и осторожно удерживая Саске одной рукой, Итачи отпер дверь и завел брата внутрь. Тут было темно, и все освещение составляла лишь масляная лампа на столике между кроватями.

- Сейчас ляжешь спать, утром я принесу тебе что-нибудь от головной боли.

- Да… Нии-сан, знаешь, я ведь не настолько пьян, - Саске, чуть покачиваясь, стоял посреди комнаты. – То есть я пьян, но не совсем. У меня просто язык… заплетается.

Итачи слегка улыбнулся и покачал головой.

- И все равно. Иди-ка ты лучше в постель. Я ее сейчас разберу.

- В постель, да? – младший Учиха глуповато усмехнулся, а потом вдруг снова посерьезнел. – Знаешь, Итачи, я это… идиотом был. Ну, тогда. Прости меня, что ли? Я так всегда, наверное… Надо было поговорить, а я – в постель. Надо было спросить, а я вот… саке. Но я все равно от тебя не уйду, - он помотал головой, так что челка упала на глаза. – Мне тебе еще мстить. Я не забыл, ты не думай.

- Я и не сомневаюсь.

- Знаешь, я тебя, наверное, все-таки ненавижу, - Саске прислонился к стене, с каким-то странным выражением наблюдая, как его брат заправляет постельное белье. – Я тебя иногда ненавижу, а иногда нет. Или все сразу, что более неприятно.

Итачи на миг замер, перестав возиться с одеялом.

- Тебе лучше уже выбрать что-то одно. Иди сюда, я все приготовил. Ложись.

- Угу…

Саске подбрел к кровати, пытаясь справиться с не желающим стоять на месте полом; но у самой цели пол вдруг совсем закружился, ушел из-под ног, и Саске упал, ухватившись по дороге за брата.

Когда мир немного успокоился, младший Учиха обнаружил, что лежит на разобранной кровати, подмяв под себя Итачи – тот вытянул руки, поймав Саске и смягчив удар. Их лица оказались близко-близко, так что в широких зрачках брата юноша мог различить свое отражение. Волосы Итачи чуть растрепались, резинка, державшая хвост, немного съехала.

- Я куплю тебе шнурок, - неожиданно сказал Саске, протянул руку и вплел пальцы в смоляные пряди, рассыпавшиеся по подушке. – Для волос. Красный. С ним будет красивее.

Итачи не отвечал, только смотрел на него, смотрел… В неровном свете масляной лампы его глаза под веером ресниц казались густо, угольно-черными, и в них мягко мерцал единственный золотой блик. Светлые, по-женски нежные губы были приоткрыты, и, раз взглянув, Саске уже не мог оторвать от них глаз. Дыхание брата легко слетало с них и оседало теплом на губах Саске. Близко, так близко… Так сладко. Юноша склонился ниже, ниже, словно какая-то сила притягивала его; время будто текло где-то в стороне, и казалось, что прошли томительные часы, прежде чем их губы очутились совсем рядом – и, наконец, соприкоснулись.

Саске словно окатило жаром. Жидкий огонь бежал по его венам, опаляющий туман заволок разум, но тело двигалось размеренно, точно отдельно от всего, что творилось внутри него; и поцелуй был медленным, уверенным и почти жестким – и Итачи отвечал на него.

Убийца его клана, предатель, преступник, - Саске помнил это, но сейчас важнее было другое. Он не хотел знать ничего, кроме пламени, охватившего его, кроме невыносимо сладкого поцелуя, жара тела под ним, знакомого запаха, знакомых мягких, податливых губ. Это было похоже на возвращение домой, и Саске, чей дом в Конохе давно превратился в пустой остов, в безжизненное напоминание, жадно цеплялся за это живое, настоящее тепло.

Он гладил кожу Итачи, наслаждаясь ее ощущением под своими пальцами, перебирал его волосы, и целовал, целовал, захлебываясь чувствами, а тело точно вспоминало полузабытые движения. Рука его провела по животу брата, смяла пояс туники, уверенно скользнула ниже. Ноги Итачи послушно разошлись в стороны. Тут у Саске окончательно помутнело в голове; он срывал с себя одежду, лишь на секунды прерывая властные поцелуи, срывал одежду с брата, не заботясь о ее сохранности, желая лишь дотронуться до его обнаженной кожи, прижаться к нему всем телом.

- Ты… больше не сбежишь… от меня, - Саске не узнал собственный голос – низкий, охрипший.

Итачи не ответил, только чуть приподнялись уголки припухших от поцелуев губ. В свете лампы его кожа казалась золотистой, как блик, дрожащий в угольных глазах, как отсветы на волосах, похожих на потеки густой смолы. Черный и янтарно-золотой, черный и золотой – эти цвета наполняли собой все, перемешиваясь перед взглядом Саске, как в калейдоскопе. Он не мог больше сдерживаться, последнее терпение растворилось в мельтешении двух цветов.

Мокрые от слюны пальцы были плохой помощью, но отпустить сейчас брата для Саске было немыслимо. Итачи здесь, рядом с ним, под ним – его, только его! Безумная жажда обладать, взять его, раз и навсегда если не сделать своим, то увериться в том, что он связан с Саске, не дать уйти, как тогда, как тогда… А Итачи не сопротивлялся – лишь шире развел ноги, подаваясь к Саске.

В ушах шумело – то ли от алкоголя, то ли оттого, что сердце колотилось как сумасшедшее, когда Саске врывался в своего брата, то прижимая лоб к его плечу, то вскидывая голову и хватая ртом воздух. Хотелось одновременно осыпать его ласками, заходясь от невыносимой нежности, и бить его – кунаем ли, кулаком ли – разрезать эту золотистую кожу и смотреть, как текут по ней ручейки темной крови; хотелось столько всего сразу…А Итачи не опускал век, глядя на него черными, черными глазами, лишь подернутыми легким туманом.

«Убийца моего клана. Убийца моего клана. Убийца. Убийца. Убийца», - стучало в голове у Саске. Но старая истина: если слово повторять слишком долго, оно теряет свое значение, - и на место незначащего само собой скользнуло другое:

- Итачи, - вдох. – Брат, - вдох. - Я… не хочу быть… без тебя.

Потом взгляд помутился, по мышцам прошел спазм, тело содрогнулось, и Саске упал на грудь старшему Учихе, чувствуя, как перед глазами темнеет. Итачи гладил его по голове.

- М-мой… Итачи… Только мой… - язык заплетался. – Хо-хороший…

Саске попытался сообразить чего-нибудь – он, кажется, должен был что-то сделать? – но тело нежилось в избытке удовольствия, мысли завертелись, теряя буквы и кусочки слов, и, успев счастливо улыбнуться, он отключился.

* * *

- Нет, ребята, в следующий раз мы берем два отдельных номера. Хватит с меня вашей братской любви, - Кисаме выглядел так, как будто съел лимон. – Я, конечно, ничего не имею против, шиноби в таких делах не привередничают, так что делайте что хотите, - только подальше от меня.

- Хорошо, - безмятежно откликнулся Итачи, поправляя сумку на поясе.

Саске хмуро кутался в плащ и смотрел в другую сторону. Итачи с утра отпаивал его каким-то местным средством - младший Учиха проснулся в жутком самочувствии (которое еще немного давало о себе знать). Ему было мучительно стыдно – и за ласковый, ничуть не обвиняющий тон Итачи, и за то, что он позорно напился, но больше всего за то, что, напившись, он отымел своего брата. И забыл даже позаботиться о нем, между прочим, - потрахался и заснул, молодец, Саске. Впрочем, извиняться сейчас он не собирался.

Путь прошел в безмолвии. Саске не отводил взгляда от своих ног, злясь то на брата (чересчур покладистого, будь он проклят!), то на себя, стараясь отгонять постоянно приходившие на ум воспоминания об узких бедрах, хрупких ключицах и разметавшихся волосах.

Вот только вечером, с некоторой неловкостью заходя в двухместный номер (почему Итачи не взял одноместный себе? Он ведь мог уйти туда, и Саске делил бы комнату с Кисаме, и все было бы просто…), он не смог подавить странное ощущение, поселившееся в груди.

Итачи разбирал свою кровать. И, подойдя к нему, Саске положил руки ему на плечи, посмотрел в глаза, а потом притянул к себе. Но, когда Итачи послушно откинулся на постель, разводя колени в стороны, Учиха-младший перехватил его руки и покачал головой.

- Нет… - он прижался губами к плечу брата. – Я хочу… Как прежде.

Итачи встретил его взгляд и легонько кивнул.

* * *

Позже они лежали рядом, тесно прижавшись друг другу плечами, укрывшись одним одеялом. По телу растекалась томная, приятная усталость. Саске смотрел в темный потолок и думал о том, что все это похоже на смутное воспоминание, попытку повторить то, чего уже никогда не будет. Сколько раз они спали вот так же в квартире у Итачи там, в Конохе? Там тоже стояла одноместная кровать, и комната была такой же маленькой, и даже, казалось, вид за окном был таким же – листва на фоне темного неба.

Вот только это все же было лишь ощущением; сейчас было иначе. Не хуже – иначе. Три года спустя. Как в каком-то романе – «прошло столько-то лет».

- Итачи, - Саске не отвел глаз от потолка. – Скажи, ты… не жалеешь?

Ритм дыхания старшего Учихи чуть изменился – наверное, он обдумывал ответ.

- Нет.

- Ты же хотел вырваться? Освободить нас обоих?

Итачи немного помолчал, а потом издал тихий смешок.

- Наверное, я признал поражение, – он внезапно повернулся на бок – лицом к Саске. Тот отвел взгляд от потолка и посмотрел на брата. Глаза старшего Учихи блестели. - Знаешь, Саске, тебе всегда поразительным образом удавалось переворачивать мой мир вверх тормашками.

Уголки губ Саске чуть дрогнули.

- Но ты ведь не злишься на меня за это, а, Нии-сан? – он сделал шутливо-протяжный голос, подражая своим детским интонациям.

Итачи тоже усмехнулся.

- Нет. Так куда… сложнее. И это правильно.

- Хн, - Саске закрыл глаза и, продолжая улыбаться, слегка повернул голову, устраиваясь на подушке.

Наконец-то он был дома.