Расцепить руки. Часть 4. Глава 5.2 + Эпилог

В маленькой комнатке дешевой придорожной гостиницы было жарко натоплено. Итачи, обнаженный по пояс, сидел на кровати, перебирая и затачивая оружие – с той же тщательностью, что и всегда; большей и не требовалось. Мокрые после купания волосы его липли к спине.

Саске, устроившийся на своей постели у стены, молча следил за братом, подтянув колени к груди и обняв их руками. Сердце гулко билось где-то под горлом, заставляя кровь стучать в висках, как бы он ни пытался успокоить себя. До границы с Водопадом осталось несколько часов пути. Еще день-два – совсем скоро – и начнется охота за Девятихвостым. Совсем скоро – начнется бой, из которого Итачи может не вернуться.

Итачи может умереть. Вот так вот просто.

Они не говорили о своих намерениях с того дня в гостинице Торы – опасались слежки. Саске жалел об этом: иногда ему безумно хотелось кинуться к брату, расспросить подробнее, потребовать ответов, уговорить не ходить, уговорить… что? Взять его глаза? Саске вздохнул, упирая подбородок в колени и наблюдая за спокойными, уверенными движениями брата. Им осталось совсем недолго. Пара дней – или пара лет; как повезет. Будто сама судьба проклинала их за все преступления.

«Нии-сан, ты сказал, что Вечный Мангекьо дает бессмертие. Значит, он может и… вылечить твою болезнь?» - обрывки разговора в Цукиеми вспыхивали в памяти, словно намеренно мучая его.

«Я не собираюсь добывать Вечный Мангекьо, Саске».

И тем отчаяннее хотелось бороться за эти лишние пару лет. За каждую крупицу времени, которая у них есть.

Что ж, по крайней мере, теперь Саске знает всю правду. Не слепым щенком бежит за своим братом, от которого знает только улыбки и поглаживания по шерстке.

Не в силах больше сидеть вот так, Саске спустил ноги на пол, подошел к постели Итачи и молча сел рядом. Огрубевшие от работы с катаной пальцы коснулись теплой кожи, пробежали по спине. Итачи не прекратил работы; чуть прикрыв глаза, Саске следил из-под ресниц за тем, как ходят мускулы под его пальцами. Подавшись вперед, он обнял брата, скользнув руками по его груди, и прижался щекой к плечу Итачи. Саске слушал сердцебиение брата, а слова «может не вернуться» стучали в голове, удесятеряя ценность каждой секунды, отсчитывая их вместе с ударами сердца.

Подхваченный внезапным порывом, Саске отвел тяжелые от влаги пряди черных волос в сторону и жарко прижался губами к шее Итачи, уже ожидая, что сейчас брат мягко оттолкнет его, как делал всегда, когда Саске отвлекал его от работы. Итачи и вправду накрыл одну из ладоней брата своей, словно готовясь убрать ее, - но, к изумлению Саске, только слегка сжал пальцы, а потом аккуратно отложил в сторону сумку с кунаями, повернулся к Саске и, запустив руку в непослушные волосы брата, поцеловал его в губы.

«Мадара всегда учил меня, что свобода неотделима от одиночества, - говорил ему тогда Итачи, задумчиво глядя вверх, сквозь ставший по его воле прозрачным потолок в бездонное красное небо с черным солнцем. - Лишь отрезав себя от любых связей, человек может стать по-настоящему свободным. Мадара верил в это и следовал этому; но я – не Мадара. Столько лет я метался, слепо повторяя его путь, пытаясь достичь этого одиночества, уничтожить все привязанности. Каким же глупым я был тогда… Нельзя найти свободу, отрекаясь от самого себя».

Они целуют друг друга медленно, уверенно, без отчаянной порывистой страсти, зачастую отравлявшую их прошлые поцелуи болезненной горечью.

Саске знает, кого целует, но ему все равно: он поставил Итачи выше памяти о семье и законов – божеских и человеческих.

Итачи знает, чего желает, и в нем больше нет колебаний: он признал брата неотъемлемой частью себя и своего мира.

«Свобода Мадары – одиночество. Но моя свобода - в другом».

Саске скользит пальцами по коже брата, наслаждаясь ее гладкостью, лишь кое-где нарушенной полосами шрамов. Некоторые он помнит с детства, некоторые появились за время пребывания старшего Учихи в Акацуки. Итачи запускает руку Саске под рубашку, помогает стянуть ее через голову, а потом вновь привлекает брата к себе, продолжая целовать. Саске сам приподнимается, опираясь на плечи Итачи, устраивается у него на коленях – так он даже немного возвышается над своим братом, и тот улыбается.

- Итачи… - Саске откидывает голову назад и смотрит в потолок, перебирая длинные, все еще влажные волосы старшего Учихи. Тело пылает, будто охваченное огнем, но в голове удивительно свободно и хорошо. Равный. Впервые за много лет они с Итачи – равные. Нет больше секретов, нет недоговоренностей, непонимания. Нет больше всезнающего недосягаемого аники и глупого маленького братишки, слепо цепляющегося за его рукав. Партнеры. Любовники. Братья.

Гармония.

Саске сладко жмурится, когда его бережно кладут на постель, и разводит колени, открываясь для Итачи, вдыхая запах его разгоряченной кожи. Они оба сделали свой выбор.

Пусть будет так.

* * *

Спустившись вниз, Итачи застал Кисаме сидящим на крыльце; мечник был занят тем, что поправлял обмотку Самехады. Учиха-старший прислонился к дверному косяку, задумчиво глядя на опушку леса, подбиравшегося совсем близко к гостинице. Облачка пара, вылетавшие во время дыхания, растворялись в холодном воздухе. Так спокойно.

- Кисаме, - вдруг тихо позвал Итачи, - чью сторону ты обычно принимаешь, если рядом с тобой разгорается конфликт?

- Ничью, Итачи-сан, - мечник осклабился, не отрываясь от своего занятия. – Мне неохота помереть за дело, от которого мне ни жарко, ни холодно. Зато потом можно присоединиться к победителю, почему нет?

Итачи медленно наклонил голову.

- Разумно.

Зябко поведя плечами, Учиха повернулся и собирался было уйти внутрь, когда его остановил голос напарника:

- Впрочем, я предпочитаю, чтобы из двух зол победило более знакомое, - за шутливым тоном, которым это было сказано, проскользнула едва уловимая толика серьезности – такая, что только очень хорошо знающий туманника человек мог заметить ее.

- Здравая позиция, - Итачи улыбнулся уголком рта и ушел в помещение, прикрыв за собой дверь.

* * *

- Все члены Акацуки будут на условленных позициях к нужному времени. Девятихвостый находится на своем месте, в лагере.

Мадара спокойно встретил немигающий взгляд яично-желтых глаз Зецу и кивнул.

- Прекрасно. Продолжай слежку и будь готов.

Зецу не ответил и исчез, влившись в стену.

Мадара удовлетворенно опустил веки, поигрывая небольшой деревянной статуэткой, изображавшей Первого Хокаге – грубоватой, но вполне узнаваемой. На разостланной на столе карте местности она символизировала силы Конохи. Статуэтку Мадара вырезал сам – ему нравилось это занятие, особенно если хотелось чем-нибудь занять руки и подумать. Когда-то он делал такие вот небольшие фигурки, чтобы позабавить брата – Изуне нравились эти игрушки, подарки от любимого аники. Потом они оба выросли, а привычка осталась.

Завтра окончится подготовительный этап его плана и начнется первое серьезное действие. Миру пора узнать, что за силу представляют собой Акацуки, - пусть эта организация и прекратит свое существование в скором времени. Вернее, она станет чем-то другим: не просто объединением нескольких опасных шиноби, а новой грозной стороной, которая будет стоять за каждым политическим событием. Завтра страна Земли познакомится с мощью Девятихвостого; их потери будут огромными, поднимут голову сепаратисты и мелкие террористические организации. В государстве воцарится хаос, и Акацуки нетрудно будет сделать страну Земли зависимой от них. А Коноха… О, после того, как их Джинчуурики потеряет контроль над Лисом и Зверь принесет столько несчастья ни в чем не повинной стране, престиж Конохи будет значительно подорван.

Нет, Акацуки не станут нападать на деревню Листа сразу же. Они дадут ей время ослабнуть, постоянно атакуя ее из тени через дайме и союзников. У Мадары впереди вечность, и он умеет ждать.

А вот когда от Конохи отвернутся все – тут он и нанесет удар. Он сотрет эту деревню с лица земли, и через пару сотен лет само название ее забудут – как когда-то Коноха забыла имя Мадары.

Мужчина подцепил пальцами в перчатке деревянную фигурку Хаширамы и поднес ее к прорези нелепой оранжевой маски, почти ласково поглаживая статуэтку по голове. Вид старого врага давно перестал вызывать у Мадары ту дикую ярость, какую вызывал когда-то. Хаширама теперь – просто имя; лицо, вырезанное в скале над Конохой. Мертвец.

Хаширама мертв, но он, Мадара, – жив. Хаширама правил жалкой деревенькой в лесах страны Огня; через двадцать-тридцать лет Мадара будет править миром. В конце концов, на дальней дистанции Хаширама проиграл. А Мадара – Мадара всегда умел ждать.

Что толку было бы, если бы он начал давить на Итачи, требуя уничтожить клан немедленно? Надави он слишком сильно – и мальчишка бы того и гляди взбрыкнул, отрекся бы от него. Стоило подождать десяток лет – и Итачи пришел к нему сам. Теперь осталось подождать еще немного, и Мадара получит свой абсолютный Шаринган.

Бедный маленький глупый Итачи. Иногда Мадара даже жалел своего ученика. Он был прекрасным произведением искусства, следовало признать; Мадара вложил в него душу, вырезая для себя орудие, как вырезал свои фигурки. Холодный, скрытный, идеальный во всем, но обреченный на проигрыш. В Итачи не было того огня, что пылал в душе Мадары, превращая бессмертное тело из тяжкого груза в сильное, энергичное средство достижения цели. Итачи был пуст, как пуста идеальная прозрачная сфера: глупый мальчик не понимал истинного величия – способности влиять на все, что происходит в этом мире, самому оставаясь невидимым. Итачи не стремился к величию, даруемому Вечным Мангекьо; все, что он делал – это гонялся за иллюзиями.

Впрочем, он бы мог поумнеть со временем – даже сам Мадара когда-то был импульсивным, не имеющим цели идеалистичным мальчишкой – однако (мужчина ханжески вздохнул) тут Итачи не повезло: у него попросту не было времени. Даже не точи его болезнь, он так или иначе стал бы ступенью для Мадары, отдав ему свои глаза. Потому что у него не было шансов победить. Что ж, каждому свое.

Хотя вот этот его братец… Младшенький Учиха Мадаре нравился: молодой, горячий, страстный, обладатель огромного потенциала. Бессмертный глава Акацуки даже недоумевал, как это он мог проглядеть такое сокровище? Впрочем, его, скорее всего, просто затмевал рано проявившийся гений Итачи. Саске напоминал Мадаре его самого в молодости; жаль, что такой многообещающий экземпляр станет всего лишь запчастью для бесцветного Итачи. В любом случае, следить за ним будет в высшей степени интересно. И эта их связь… Мадара усмехнулся; наблюдать за тем, как из-за эмоций рушатся и перекраиваются человеческие жизни, было забавно (в этом плане, кстати, ему еще очень нравился Дейдара – идея взять в организацию этого паренька была крайне удачной).

Хотя кто знает, как повернутся события? На взгляд Мадары, было бы еще интересней, если бы Саске победил и забрал глаза старшего брата.

Но это все сторонние мысли; сейчас и Итачи, и Саске были нитями в другой части сети, сплетенной Мадарой для своего плана.

Мужчина усмехнулся и вернул статуэтку туда, где она стояла на карте. Все фигуры расставлены по своим местам.

Игра началась.

* * *

В стране Водопада весна уже вступала в свои права, однако ночи все еще были холодными, и мерзлая земля тихо похрустывала под ногами Саске. Они с Итачи и Кисаме бежали, лавируя между высокими, лишенными веток стволами сосен; под сердцем ныло от возбуждения и волнения, но младший Учиха умело сдерживал чувства, не давая им затуманить голову. Впереди ожидало… что? Ни он, ни Итачи не знали, где и как предстояло драться. Итачи приказал ему держаться подальше, чтобы не приходилось следить и за его безопасностью, и Саске разрывался между беспокойством, требовавшим не оставлять брата одного против таинственного и всемогущего Мадары, и пониманием, что он и вправду может стать уязвимым местом Итачи. Как же плохо, что они, опасаясь слежки, все эти дни не могли поговорить начистоту!

«Как ты собираешься сражаться с ним? – спросил Саске много дней назад, в Цукиеми. – Твой тающий Мангекьо не идет в сравнение с Вечным Мангекьо Мадары».

«Наоборот, в этом мое преимущество, - Итачи сцепил пальцы. – Мадара знает, что у меня нет Вечного Шарингана, и не ждет нападения. Он сосредоточит все силы на поимке Девятихвостого, и это даст мне возможность победить».

Девятихвостый. В сознании вдруг неожиданно ярко возник образ беззаботной улыбки Наруто. А он? Переживет ли неугомонный Узумаки этот день? В последнее время мысли о друзьях и Конохе отошли куда-то на задний план, забылись - но сейчас навалились разом, сковав леденящим страхом. Наруто, Какаши-сенсей, Сакура… Они тоже здесь, и они тоже втянуты во все это.

Вдруг деревья расступились, и трое спутников вылетели на открытое пространство. Они находились на естественном возвышении, продуваемом всеми ветрами. Слева земля резко уходила вниз; там, под обрывом, шумела река. Противоположный берег представлял собой скорее нагромождение скал – впрочем, по сравнению с горами, сейчас только смутно вырисовывавшимися на горизонте, оно казалось смехотворным. Впереди снова начинался густой лес; там, всего в нескольких километрах отсюда, располагался конохский лагерь. Впрочем, обнаружить его было несложно: над деревьями поднимались клубы дыма.

- Нии-сан!.. – у Саске на миг перехватило дыхание, когда он указал вперед.

- Похоже, мы едва успели к началу, - Итачи остановился, и четыре зрачка в его глазах слились в черные лепестки Мангекьо. Старший Учиха застыл в напряжении, осматривая окрестности, медленно переводя взгляд с предмета на предмет.

Земля под ногами вздрогнула; над лесом взмыли струи пламени и тут же опали, но несколько деревьев успели загореться.

Глаза Итачи расширились, остановившись на одной точке.

- Есть, - тихо произнес он. Мангекьо тотчас же развернулся в обычный Шаринган.

Саске невольно вздрогнул, изумленно глядя на брата. В один момент из мягкого, почти безучастного создания он превратился в идеального убийцу: словно какая-то пружина развернулась в нем, и движения обрели хищную плавность, красивое лицо вмиг стало холодным, точно выточенным из мрамора, а во взгляде появилась сталь.

- Кисаме? – Итачи чуть повернул голову в сторону напарника.

- Я найду себе «каменных» для боя, - мечник оскалил зубы в усмешке, кладя ладонь на рукоять Самехады.

Итачи перевел взгляд на Саске – молча – а потом опустил ресницы и отвернулся. Секунда – и они с Кисаме исчезли с мест, на которых стояли; младший Учиха чувствовал следы их чакры, расходившиеся в разные стороны.

Паника вдруг захлестнула Саске с головой, и он готов был кинуться вслед за братом, когда со стороны конохского лагеря вдруг донесся оглушительный рев. В небо взлетел столб огненно-алой чакры – чудовищной, тяжелой, нечеловеческой – и над лесом пронесся шквал ветра, чуть не сбивший Саске с ног.

«Наруто», - вспыхнуло в голове. А потоки алой чакры били, били в небо, свиваясь, изгибаясь, как гигантские хвосты, поднимая клубы пыли, руша деревья, - совсем как в рассказах, которые Саске слышал еще ребенком. Рев взбешенного Зверя разносился вокруг, заставляя пригибаться, дрожать перед неудержимой древней силой.

Человек, способный укротить эту мощь, должен быть невероятен.

«Итачи!»

Саске рванулся за братом – сейчас, пока след Итачи еще ощутим, пока его можно еще догнать – но новая вспышка демонической чакры заставила ноги словно прирасти к земле. Наруто. Девятихвостый поглотит его, вырвется на свободу, и от Наруто не останется ничего. Его попросту не будет. А Девятихвостый демон разрушит все, что Наруто когда-то любил.

Саске колебался еще мгновение; потом кинул отчаянный взгляд в сторону, где исчез Итачи, сжал кулаки и, не оглядываясь, бросился туда, где бесновалось пламя и свивавшиеся с ним ярко-алые потоки.

* * *

Перед глазами колышется красное марево, в ушах гулко стучит кровь; мысли не связываются в предложения, словно растворяясь в этом горячем тумане, отдаваясь на волю бурлящего вокруг бешенства. И голос, странный, отчего-то кажущийся знакомым голос, шепчущий: «Убей. Выпусти свою ненависть, убей их, уничтожь. Повинуйся мне!»

«Кого уничтожить?..» - проносится вялая, смутная мысль, и тут же исчезает. Он не помнит, кого… Не помнит, кто он. С кем говорит этот голос?..

А еще голос смотрит на него, что непонятно - но у голоса есть глаза, огромные черно-красные, как кровь и безумие, глаза, и они пронзают его душу, подчиняя, лишая воли.

Он рвется, раздирая путы, дикая, безграничная сила окружает его. Его ли?.. Эта сила такая уверенная, словно мыслящая… Все равно. Сон оплетает, затягивает в туманную безмятежность, в которой так пусто…

«Повинуйся мне».

Он слышит собственный голос – но он тоже странный, какой-то не такой… Глубокий, рычащий. Кажется, он говорил иначе… Или это ему приснилось, почудилось.

«Я повинуюсь тебе, хозяин».

* * *

Поляна, на которой когда-то располагался конохский лагерь, бурлила. Комья и целые пласты земли взлетали в воздух, деревья пылали, поваленные стволы хрустели и разлетались в щепки под ударами звериных хвостов.

- Саске!!! – полный ужаса крик Сакуры настиг Учиху, когда он вылетел на открытое место и на миг замер. Впрочем, Саске даже не обернулся.

Наруто уже не было видно за ало-оранжевой чакрой; она полностью скрыла его тело, приняв форму Лиса – не такого огромного, как в реальности, всего лишь подобия, но оттого не менее жуткого. Сотканные из сырой энергии плоть, клыки и когти, и звериные красные глаза. Несмотря ни на что, печать пока держалась – Саске чувствовал следы чьей-то техники, кажется, кто-то из коноховцев… Но еще пара минут – и ее сорвет мощью демона, соединенной с чужой злой волей.

В этот момент Саске не думал ни о чем; его вел порыв, и на логику и осторожность не было времени. По странной иронии судьбы, именно так кидался в бой сам Наруто, спасая кого-то из близких. Забыв о криках Сакуры, Саске бросился вперед, прямо к Зверю, и, протянув руки, погрузил их в бурлящее алое море. Не обращая внимания на покрывшие кожу ожоги и на капли кипящей, пронизанной зловещей чакрой крови, летевшие в лицо, он ухватился за что-то, что показалось плотным.

- Наруто!!! – Зверь вырывался, а кожу, казалось, сжигало до основания, но Саске не разжимал пальцев, и яростно, почти бездумно, изо всех сил кричал: – Наруто, придурок!!! Ты что творишь?! Ты же хотел стать Хокаге, идиот! По-твоему, это так делается?! Очнись немедленно!!!

* * *

«Убей. Уничтожь. Подчиняйся мне».

Красно-черные глаза так близко, и не поддаться их власти невозможно. Приказы так удачно совпадают с его собственными желаниями… Он так давно этого хотел!..

- Наруто!

Чужой голос, тихий, но ясно различимый, врывается в сознание неожиданно, и красные глаза на секунду удивленно моргают.

- Наруто, придурок! Ты что творишь?! Ты же хотел стать Хокаге, идиот!

Наруто… Наруто. Это имя…

Повелительный голос в ушах становится громче, приказывая, требуя, но вдруг важнее становится другой, приглушенный, почему-то отчаянно знакомый и близкий.

- Наруто, немедленно остановись! Неудачник!!! Ты что, и в руках себя держать не можешь?!

Губы сами собой шевельнулись в беззвучном «Саске-теме…»

И внезапно все словно прояснилось: нет, в ушах остался странный шум, и чужой, властный голос звучал громче, сильнее, наполняя собой голову и точно грозя расколоть ее изнутри, но все это будто отошло на задний план.

«Наруто. Да, именно так. Я – Узумаки Наруто!»

«Подчиняйся мне!» - чужой голос давил, заставлял тело не слушаться, а разум засыпать под напором демонической силы, но на самого Наруто – удивительным образом – не действовал.

«Ну уж нет, красноглазый ублюдок. Меня ты не сломаешь. Я – Узумаки Наруто, я не Девятихвостый демон, и я не собираюсь… Не собираюсь…»

Печать каким-то чудом еще была на месте, не давая Лису вырваться окончательно, а голос вдруг почему-то дрогнул, точно смущенный чем-то. В нем появилось странное напряжение, и он зазвучал отчаяннее, жестче. Посторонняя воля отступила, ослабла, точно… отвлеклась?

Голова раскалывалась, гул в ушах был невыносимым, а Зверь рвался наружу, разметывая мысли, пересиливая, и казалось – это будет продолжаться бесконечно. Наруто не знал, сколько времени длится эта мучительная битва, но ему было все равно: он продержится. Что бы не случилось, он выстоит, он справится…

И тут – внезапно – давление чужого голоса пропало. Мощь Девятихвостого вдруг словно потеряла направление и цель, и переполненный энергией и восторгом от близости победы Наруто словно расправил плечи.

«А ну слушайся меня, глупая лисица!»

* * *

Покров из алой чакры развеялся, и безвольное, покрытое кровяной пылью тело молодого человека упало на руки Саске, повалив его на изрытую и выжженную землю. Ощущение присутствия демона ушло, а к ним уже со всех ног бежала Сакура, спотыкаясь о вывернутые покрытые гарью корни деревьев, где-то на заднем плане слышался голос Какаши…

Чувства покидали измученное тело, и глаза сами собой закрывались, последним взглядом ловя невозможную синь неба над головой.

Они победили.

* * *

Спустя день коноховцам принесли весть, что разведочные отряды обнаружили в нагромождении скал у реки следы боя: странное черное пламя, разбитые вековые валуны – и тело неопознанного человека, одетого в плащ Акацуки.

На лице его зияли пустотой окровавленные глазницы.

* * *

В Конохе бушевала весна. Настоящая, пышная конохская весна – не чета ее бледному северному подобию. Чуть ли не каждый день лили сильные теплые дожди, длившиеся не более часа, и их следы быстро высушивало ласковое солнце, словно обрадовавшись возможности согреть замерзшую за зиму землю и наверстывая упущенное.

Саске шел по одной из главных улиц Конохи, лучами расходившихся от монумента Хокаге, и вдыхал полной грудью сладкий весенний воздух. Обычная сдержанность, если не сказать скованность, и холодность не позволяли ему предаваться такому вот спокойному ничегонеделанью, но последние месяцы как-то отучили Саске от этого лицемерия перед самим собой. А и правда, зачем оно? Чтобы поддерживать маску бесчувственной ледышки, или чтобы не дать себе расслабиться? Да, у него же была великая цель, ради которой следовало держать себя в напряжении…

Что ж, цели больше не было. Но и черт с ней, право слово. Кому какое дело? Учиха Саске вполне может жить и так, без самодельных рамок и ограничений – от этого он не перестанет быть Учихой Саске.

Руки все еще побаливали, но это были уже остаточные боли; нежная новая кожа почти восстановилась, хоть и оставаясь еще розоватой. Следовало отдать должное Сакуре: она сотворила чудо. Если честно, лежа тогда на спекшейся и покрытой пеплом земле рядом с едва дышащим Наруто, Саске уже твердо считал, что его руки потеряны навсегда, и пламя Девятихвостого сожгло их до основания. Лицо и кожа груди тоже пострадали, но не настолько; еще, правда, полностью спалило челку, но это уже совсем пустяки. Челка, кстати, немного отросла и теперь легко щекотала лоб.

Руки же Сакура ему именно спасла. Саске до сих пор не понимал, как в девушке осталось достаточно сил, чтобы после того, как она буквально вытащила с того света Наруто, залечить кошмарные ожоги Учихи. Пальцы сейчас двигались нормально, и Саске мог складывать печати почти с прежней быстротой. Можно было только порадоваться, что шиноби его уровня не всегда обязательно эти самые печати использовать…

Впереди показались ворота Академии, и Саске невольно приподнял уголки губ в улыбке. Почему-то вспомнилось детство, беззаботные дни, полные любви и уверенности в том, что правильно и что нет. У него был дом, семья и Нии-сан. Как же хорошо...

Тогда он еще мог просто гулять, наслаждаясь окружающим миром. Как и сейчас, впрочем.

Все вернулось на круги своя.

Но к радостным воспоминаниям примешивалась печаль – правда, не темная, густая, как деготь, и выматывающая, а светлая. Повинуясь минутному капризу, Саске свернул в переулок, прошел еще немного и оказался в маленьком дворике, окруженном домами. Кусты, сильно разросшиеся с тех пор, как Саске в последний раз был тут, буйно цвели, наполняя воздух пьянящим ароматом. Старые турники и горка, которые он помнил, пропали, сменившись легкими деревянными лесенками и песочницей. Остались только железные качели – тяжелые, намертво врытые в землю и покрытые следами нескольких слоев облупившейся краски. Слегка наклонив голову, Учиха подошел к качелям и присел на скрипнувшую, обитую металлом доску.

Когда-то они с Итачи любили сидеть здесь на лавочке; Саске забирался к брату на колени и рассказывал ему о своей жизни и учебе в Академии, Итачи внимательно слушал, чуть склонив голову, и прядка, выбившаяся из хвоста, спадала ему на плечо. Итачи был теплый, ласковый и такой родной…

Саске вздохнул, откинув голову и прикрыв глаза, чуть отталкиваясь ногой от покрытой крупным песком земли. Как давно это было… Нет больше Итачи. Нет – рядом с ним.

Тогда, в тот день, когда едва не вырвался Девятихвостый, Саске был поставлен перед выбором: жизнь Наруто или собственное счастье рядом с Итачи. Он выбрал Наруто – и не сожалел об этом. Узумаки не выжил бы без него, Итачи же…

На губы невольно скользнула улыбка. В тот день, после того, как был успокоен Девятихвостый, бросились искать Акацуки. Саске этого не видел – он валялся без сознания в наскоро организованном полевом госпитале – но ему все обстоятельно рассказали. В окрестностях было замечено несколько членов организации, но им удалось уйти (Саске выслушал это с бешено колотящимся сердцем). Единственное, что обнаружили поисковые отряды – это следы битвы, черное пламя Аматэрасу, разбитую оранжевую маску и мертвеца без глаз.

Саске чуть сильнее оттолкнулся ногой, чувствуя, как быстрее забилось сердце. Воспоминание это всегда наполняло его радостной надеждой. Итачи жив. Итачи победил.

Итачи взял себе чужой Вечный Мангекьо.

А значит – он добился, чего хотел, и мечта, к которой он стремился всю жизнь, исполнилась. Он будет жить, и болезнь его отступит; и пусть они с Саске больше не увидятся – где им столкнуться, если бывшим Акацуки теперь и в маленькие городки путь заказан? - но Итачи дал ему свободу выбирать самому, и Саске сделал выбор. Наруто жив. Саске – рядом с друзьями, в Конохе, которой ничего не угрожает. Он любит Итачи, Итачи любит его – и будет жить. На оставшихся Акацуки ведется настоящая охота, так что им приходится бежать и скрываться, но за брата Саске не беспокоился. С ним все будет хорошо. Уйдет на запад, за страну Ветра, или на север – туда, где о шиноби даже не слышали.

Саске научится жить без него. Почему бы и нет, в конце концов? Он Учиха, и он справится.

Вернувшись в Коноху и вновь обретя возможность владеть руками, он зашел на фамильное кладбище. На могилах и вокруг них пробивались первые весенние цветы. Саске постоял немного перед родительским надгробием, молча глядя на холодный отполированный камень.

- Мама, отец, - наконец, сказал он. – Всю мою жизнь я любил своего брата, я люблю его и сейчас. Вы можете проклясть и ненавидеть меня, в этом ваше право и ваша справедливость. Но я не отступлюсь. Простите меня. Мне жаль, что я был недостойным вас сыном.

Поклонившись, он развернулся и ушел с кладбища.

Ветер тронул кроны росших у самых домов деревьев, пробежался по цветущим кустам и шевельнул короткую и смешную челку на лбу у Саске. Тихо хмыкнув, он выпрямил спину и остановил неторопливое движение качелей, загоняя грусть и невеселые мысли подальше. Глупо сожалеть о прошлом и том, что не случилось. Жизнь продолжается; он сохранит все события и чувства в памяти, чтобы возвращаться к ним с теплотой и радоваться, что это было. Он будет жить простой, обычной жизнью – наверное, это не так уж и плохо, верно?

Саске открыл глаза, оглядел двор – и вдруг заметил в дальнем его углу, в тени дерева чью-то фигуру. Сердце вдруг подскочило, с силой ударившись о грудь, и Учиха сощурился, всматриваясь в незнакомца. Тот выступил немного вперед, и Саске разглядел смутно видимую в тени улыбку, плавный изгиб шеи и черные пряди волос, обрамлявшие лицо.

Человек протянул к нему руку – не требовательно или маняще, а скорее вопросительно, словно предлагая - и не навязываясь.

Но Саске не испытывал никаких сомнений.

Он широко, открыто улыбнулся, соскочил с качелей и пошел навстречу темной фигуре.

Эпилог.

За окном медленно наливалось золотым и сиреневым вечернее небо. Наруто, откинувшись на спинку кресла, с наслаждением потянулся, разминая затекшие мышцы. Все же работа у Хокаге не из легких – пусть не прыгаешь по деревьям целый день и кунаями не швыряешься, а тело ноет, как после хорошей тренировки. Впрочем, Наруто бумажная работа была не в новинку, и он мысленно благодарил Цунаде, сваливавшую на него документацию и убегавшую в бар со словами, что данный опыт ему пригодится, и если он намерен когда-нибудь стать Хокаге, то пусть не жалуется.

Как же приятно знать, что Цунаде оказалась права – пусть и с учетом бумажной работы! Две недели назад его мечта исполнилась: двадцатитрехлетний Узумаки Наруто был избран Шестым Хокаге. При всеобщем одобрении и восторге - новый глава деревни был знаком с половиной Конохи, а другую половину знал в лицо.

Кофе себе сварить, что ли? Домой Наруто пока не собирался – деятельная натура требовала закончить с отчетами. Впрочем, идти тут недолго – личные апартаменты к посту Хокаге прилагаются. Прямо рядом с офисом, и на улицу выходить не надо: прошел по галерее – и дома. Хорошие апартаменты, удобные… А когда-то в них жил Четвертый. И Третий. Наруто нравилось ходить по дому, разглядывать стены и тяжелые книжные полки из темного дерева, поставленные еще при Сенджу Хашираме, а может, им лично и сделанные. Знать, что здесь до него жили, смеялись, размышляли люди, сделавшие Коноху такой, какой она была сейчас. Люди, любившие Коноху больше жизни.

Наруто влился в работу так быстро, что через несколько дней после его назначения всем уже казалось, будто он был их Хокаге уже давно. Ему нравилось жить своей деревней, дышать с ней в одном ритме – Наруто был ее средоточием, а она – его. Сакура иногда качала головой, странно глядя на него, и говорила, что лишь немногим дано быть настоящими Хокаге, немногие могут отдать себя деревне без остатка – она бы, например, не вынесла такой вот… жизни для всех. Наруто в ответ только пожимал плечами – для него подобное не было в тягость, а наоборот, казалось чем-то естественным. Тем более что «жизнь для всех» не мешала ему любить Сакуру, Какаши, Ямато… Саске.

Сколько времени прошло, а они с Саске все еще остаются друзьями… Наруто не видел его с тех самых пор, как Учиха снова исчез из Конохи - на этот раз навсегда - но сомнений не было. В конце концов, близким людям не обязательно видеться каждый день, чтобы, встретившись, понять друг друга с полуслова. А то, что его лучший друг теперь значится в нукэнинах… Ну, чего только не бывает.

Зато Наруто регулярно может получать о нем известия: то его видели там, то его нанимал такой-то феодал. Точнее, не его – их. Троицу нукэнинов: синекожего мечника из Тумана и двоих братьев, последних из рода Учиха.

Еще раз потянувшись, Шестой Хокаге поднялся с кресла, сунул документы, с которыми работал, в стопку уже прочитанных и вышел из-за стола. Бросил пустые стаканчики из-под лапши быстрого приготовления в мусорную корзину, включил кофеварку и, ожидая, пока напиток приготовится, взял с дальнего угла стола стопку бумаг, принесенных с вечерней почтой. Газета, подписка на журнал, рекламка? А, рекламка нового рамен-ресторанчика (секретарша была осведомлена о пристрастиях своего начальника; впрочем, изменять «Ичираку» Наруто не собирался), письмо с жалобой из деревеньки в нескольких милях к северу, просьба о повышении… Так, а это как сюда попало? Видно, секретарша у кого-то в друзьях… Снова письмо, а это что такое?

Наруто удивленно покрутил в руках простой белый конверт без подписи и обратного адреса. Зато его собственный адрес был выведен старательно и четко, как и его имя. Быстро проверив конверт на наличие ловушек или следов чакры и не обнаружив их, Наруто пожал плечами и распечатал его.

Внутри оказалась самая обычная открытка с самым обычным пейзажем – ничего примечательного, такую можно купить на каждом углу в любом городе. На обратной же стороне крупными буквами было выведено лаконичное:

«Поздравляю, придурок».

А ниже – другим почерком, мелко и аккуратно:

«Мои поздравления, Наруто-кун».

Наруто резко, прерывисто вздохнул, улыбнулся. Положил открытку на стол и подошел к окну. В груди словно расправляла крылья огромная птица.

На Коноху опускалась ночь; небо на западе догорало красным, а над башней Хокаге в дымчатой синеве мерцали первые звезды. Внизу лежала Коноха, родная и любимая, слышался говор вышедших на вечернюю прогулку людей, отдаленный звон и смех, переливались огни в кафе и окнах домов.

Все так, как и должно быть.

Каждый - на своем месте.