Из праха в прах

Жирная капля ядовитого синего цвета, еще немного продержавшись на темном кончике пера, словно вздохнув, таки упала на желтый пергамент. Как клякса, она растеклась по чуть шершавой поверхности. Застывая, она казалась черной и несуразной.
В комнате пахло духами. Хрипло кашлянув, девушка посмотрела на письмо из-под пушистых светлых ресниц своими голубыми глазами, в которых едва заметно блестели слезы. Она поправила тончайшие кружева на рукавах платья. Левой рукой откинув привычным кокетливым жестом свои шикарные светлые волосы, аккуратно завитые и уложенные, правой она посыпала специальным песком пергамент, чтобы чернила скорее высохли. Девушка уныло смахнула выступившие слезы с глаз, которые сейчас своим блеском могли поспорить с бриллиантами в ушах, потом, глубоко вздохнув, открыла изящную баночку цвета слоновой кости. Девушка сидела на мягком стуле с высокой спинкой за столом, в котором помимо прочих были и потайные ящички, закрываемые на ключ. На левом краю стояла шкатулка для драгоценностей, которая сделана из черепахи и инкрустирована золотом, а в крышке было встроено зеркало. Эта весьма ценная и элегантная вещь была всегда с ней, и именно в это зеркало она имела привычку смотреться в одиночестве. Заботливым движением она откинула крышку и, смотрясь в зеркало идеальной овальной формы, принялась наносить пудру из баночки, открытой ранее. Когда она отметила, что цвет лица уже достаточно ровный, она подчеркнула линию скул румянами – смесью бледной охры со слегка оранжевым тоном – из соседней баночки цвета хаки. Найдя своё отражение сносным, она стряхнула песок, сложила высохшее послание и запечатала его темно-бордовой округлой печатью. Спрятав письмо в декольте корсажа платья цвета лазури, она вышла на утреннюю мессу.


Розоволосая девушка позвала свою служанку, чтобы та помогла ей вытащить все жемчужные шпильки из высокой прически и переодеться. Ей не терпелось. Она вспоминала высокую фигуру мужа в атласном камзоле темно-зеленого цвета с жабо, украшенным маленькими жемчужинами. Его благородное лицо с темными туманными глазами; его черные непослушные жесткие волосы; его руки – такие нежные, но в то же время жестокие, - украшенные кружевами рубашки, видной из-под манжетов; его губы…
Пришла девушка, Жофина, в светлом платье, и подошла к госпоже. Та улыбнулась ей, не скрывая своего счастья. Жофина принялась за прическу дамы, перебирая своими длинными пальчиками нежно-розовые пряди. Внезапно знатная девушка тряхнула головой, будто выходя из оцепенения, чем вызвала недовольство Жофины. Зеленые глаза, прекрасные зеленые глаза госпожи, способные околдовать любого одним лишь взглядом, загорелись. Она вспомнила и достала из-под корсажа, поднимающего и выгодно выставляющего грудь, маленькое письмо.



Он горячо молился. В слова, предназначенные Господу, он вкладывал всю боль, всю подавленность и отчаяние, весь страх. Руки, молитвенно сложенные вместе, закрытые глаза, прикрытые черными ресницами, и черная сутана выдавали в нем священника. Его губы шептали молитву со всей страстностью, на какую могло быть способно духовное лицо. Он был один, а обязательная молитва была исчерпана. Настало время разговора сердца с Богом:
- Господи, прости меня, грешного, за все прегрешения мои, меня, нарушившего обет, данный Тебе. Прости меня, слабовольного служителя Твоего, не удержавшегося от сладостного искушения. Прости меня, не сумевшего пронести любовь к одному лишь Тебе сквозь всю жизнь земную. Прости меня, полюбившего земное существо так же страстно, как Тебя.
Человек опустился на колени и всё с такими же сложенными руками принялся в смятении покачиваться. В его душе горел огонь, а в сердце нашли приют две пылкие любви.
- Прости, ибо я всего лишь мужчина, и не во власти моей противиться её зову…
Он изумлялся себе, прежде хладнокровному и любящему лишь Бога. Удивлялся, потому что не думал, что когда-нибудь нарушит святой обет целомудрия. Не думал, ибо хотел пойти дальше по своему пути служения Господу. Но он был уверен, что с удовольствием нарушил бы этот обет еще раз. Ведь такого наслаждения он не испытывал даже при полном единении с Отцом Своим.



Граф сидел в кресле, покуривая трубку, подаренную испанским послом. И в этой дымке пред ним предстала его жена, графиня. Выданная замуж не по своей воле девушка и самодостаточный, пользующийся успехом у дам мужчина спустя долгое время, перешагнув губительную гордость, смогли найти путь и обрести взаимопонимание. А позже привязанность, уважение и любовь, трепетную и нежную. И сейчас она перед ним, величественная в своей красоте. Он отложил трубку в сторону и заглянул в её глаза, чем-то опечаленные. Мужчина поднялся и прижал её, стоящую в тонком платье, к себе. Граф почувствовал, как она положила свою головку на его плечо. Он чуть отстранился и приподнял её подбородок, посмотрев в зеленые глаза:
- Ну, что ты?
Она лишь увлекла его за собой.

«Дорогая, при всех наших недомолвках и разногласиях, нас утомлявших, лишь тебе я смею доверить мою тайну. Я полюбила. Нет, не твоего мужа, как ты подозреваешь, искусительница. Его я потеряла, как только он увидел тебя, и мы обе это знаем. Нет, я совершила еще больший грех, полюбив священника. И он тоже любит, готов быть со мной. Это безумие, знаю..! Сначала любовь к Господу держала его при себе, отдаляя от меня, но я ждала и молчала, не смея торопить и тревожить.
Он сам предложил мне сбежать и разрубить цепи Старого Света. Мы отправляемся в Новый Свет. У него есть талант к рисованию, и он будет выполнять заказы иезуитов для отделки церковных храмов Божьих, таким образом, служа Ему. А я буду любить его.
Я не могла не признаться тебе, меня замучила бы душевная боль. Ценю тебя, моя прекрасная соперница. Знай, твои глаза покоряют сердца. Люби мужа и…пожелай мне удачи».

Вместо подписи – клякса, которая, наверное, упала неосторожной каплей с кончика пера.

Граф погладил жену по голове, скользнул по распущенным волосам и прижал к сердцу розоволосую обольстительницу.
- Я буду по ней скучать. Она передала мне это во время утренней мессы.
- Помолимся же, чтобы они нашли душевный покой вдали от Старого Света, подчиненному правилам.