Остриженная (Куренай)

Она сидела в деревянном кресле, ногтями впившись в его ручки. Босые ноги стояли на ковре, но почему-то им от этого не было теплее. Перед глазами висело зеркало. Грязное. Со множеством разводов. Какая-то белая пленка, будто туман, застилавшая всю гладкую поверхность. Куренай не могла за ней ничего разглядеть. Лишь непонятные очертания и тени. Множество силуэтов, колебавшихся из стороны в сторону. То приближавшихся, то вновь отходивших назад. Она наклонялась вперед, до боли напрягала глаза, пыталась прорваться сквозь туман, но у нее ничего не получалось. Все те же очертания, следовавшие за ней, но не проявлявшие себя открыто. Призраки. От ее дыхания зеркало становилось еще туманней и прятало своих духов глубже. А Юхи не могла прорваться и открыть их. И оставалась одна.
Вокруг же все было темно. Совсем. Практически черное дерево, потускневший ковер, серые полузавявшие маки. Собственная бледная кожа на руках, выступившие темно-синие вены. Солнце, словно поддернутое грозовыми тучами, которых не было. Оно не грело, не дарило свет. И именно его ей так не хватало.
Было холодно. От пола, стула и постоянно обманывавшей ее поверхности зеркала, казалось, шли тонкие ледяные нити, которые прошивали тело грубыми стежками. Одиночество. Из звуков Куренай слышала лишь один – лязг ножниц.

Анко жмурилась из-за бьющего в глаза света, отражавшегося от зеркала. Было просто невыносимо душно, но открывать окно она не стала, видя, что кожа Юхи покрыта мурашками. Девушка склонилась над стулом, пытаясь заглянуть в глаза подруге, но не увидела их за спавшими на лицо волосами.
- Куренай… - тихо прошептала она, уверенная в том, что именно таким едва слышимым голосом дозваться до нее будет проще всего. – Ты уверена?
Куноичи в кресле чуть вздрогнула и обернулась. Анко была убеждена, что она не разобрала ее слов, но поняла общий смысл. Бледно-розовые потрескавшиеся губы чуть подрагивали. Красные расширившиеся глаза не моргали. Под ними были огромные синяки. Она была словно кукла. Слепая кукла.

Что? Очередной силуэт. Темный, не различимый, склонившийся прямо над ней. Такой же, как и те, за зеркальной преградой. Но чуть более живой. Более близкий. И, наверное, именно поэтому более опасный. Он был рядом. Мог помочь, а мог, напротив, утопить окончательно. Как сделал это самый близкий силуэт. Чего он хотел? Неважно. Она согласна. К тому же, кажется, что в больное и утомленное сознание медленно приходило понимание, что она сама просила этого человека и действительно желала выполнения своей просьбы. Слабый кивок.

«Что же ты с собой делаешь, Куренай?» - в который раз мысленно спросила сама себя куноичи, так как прекрасно знала, что Юхи ей не ответит, а смысл произносить одно и тоже вслух по нескольку раз? Лезвия двух ножей вновь соединились: Анко в очередной раз разрезала воздух, будучи не в силах направить их на что-то более осязаемое. Взяла черные волосы, провела по ним ладонью, восхищаясь длиной. Даже сейчас, когда подруга стала болезненно бледной, щеки впали, а сама куноичи ссутулилась под тяжестью навалившегося на нее горя, волосы блестели непостижимым багряным оттенком. Они действительно украшали Куренай. И лучше всех это осознавал никто иной, как Асума. Но, казалось, что сейчас она забыла об этом и хотела от них просто избавиться. Зачем?

Юхи ждала. Мучительно. Долго. Каждую секунду мир становился темнее, наползал на нее, поглощал. Он хотел ее забрать. Полностью. Чтобы она окончательно растворилась в нем и исчезла. И эти чертовы волосы… Они помогали. Они несли слишком многое. Слишком много воспоминаний, эмоций, прожитых мгновений. Они закрывали лицо, навязчиво лезли в глаза. Из-за них ей было темно, они не хотели отпускать. Ну, когда? Когда же?!
- Стриги, - все-таки сказала куноичи, хотя тратила огромное количество сил, когда ей приходилось не то, чтобы говорить – дышать.

Несмотря на то, что голос был невероятно тих, Анко все же поняла. Ей нужно сделать то, о чем так просила Юхи. Остричь. Как можно короче. Несколько уверенных лязганий ножниц – и готово. Но это лишь кажется, что просто. Избавить человека от частицы себя невообразимо трудно. Митараши уже успела проклясть все на свете за то, что это приходилось делать именно ей. Но кому еще? Она – единственная, кто у нее остался. Она и не родившийся ребенок. Неужели Куренай не хотела, чтобы ее сын помнил об отце? Дура.
Но куноичи все же взяла тонкую прядь, одну из самых нижних. Навела на нее инструмент, вдохнула – и сомкнула пальцы.
На пол медленно опустились, извиваясь, словно шелковые ленты, волосы. Анко в испуге отпрянула, руки чуть дрожали, но это было лишь самое начало. Наверное, Куренай поступила правильно, раз попросила именно ее, так как вот девушка уже брала новую прядь. И пусть ее трясло, пусть ей было сложно поверить в то, что сейчас делала, но она выполнит все, что от нее требовалось. Быть может, тем самым удастся помочь хоть чуть-чуть.

Они падали. Тусклые, серые, бесцветные. Они оставляли ее. Наконец-то. Поганые нити. Поганые воспоминания, тянущие ее в прошлое. Не дающие жить дальше, закрывающие будущее. И оставляющие во мраке. Одну. Она от них избавлялась и становилась свободной. Вскоре будет свет. Оставалось подождать совсем чуть-чуть. Ну, давай же! Давай же скорее!
Слишком медленно. Из глаз полились слезы.

Анко успела сделать лишь несколько движений, сократить лишь несколько прядей, когда Куренай зарыдала. Ножницы моментально с громким стуком приземлились на стол, а сама Митараши резко отодвинула кресло, поворачивая подругу лицом. Та плакала и улыбалась. Куноичи в бессильном иступленном гневе сжала кулаки, закусила губу. Она стояла и смотрела на сходящего с ума человека.

Тьма. Опять. Она вновь приходила. Вновь наступала и стремилась забрать, приносила холод. Что случилось? Почему она вернулась? Почему воспоминания не продолжали пропадать? Пусть их уберут. Она хотела, что бы они исчезли. Кто-нибудь, помогите. Не оставляйте. Не оставляйте ее один на один с мраком. Он заберет полностью. А Куренай не хотела, нет. Спасите. Уберите это. Скорее. Скорее, пожалуйста. Пусть это исчезнет, пусть она вырвется из этой пропасти. Пожалуйста!
- Уберите, уберите, уберите… - беззвучно шептали губы.
- …уберите, уберите, уберите… - вырывалось чуть громче. Уберите! Где тот спасительный силуэт?

Губы все шептали и шептали, а Анко, присев, в отчаянии хмурилась, хватала Куренай за костлявые плечи. «…Уберите, уберите, уберите…» - словно разговаривая с кем-то невидимым, просила куноичи. Будто боялась. Митараши слегка встряхнула ее, но это не произвело никакого эффекта. Куренай все также продолжала твердить свое, глядя прямо на слепящее глаза солнце, но не делая даже попытки прикрыть глаза.
- Куренай, - твердо сказала девушка, - очнись, Куренай! – но подруга ее не слышала. Анко стало еще жарче, чем прежде, она пыталась растрясти ее, заставить очнуться. Митараши не желала смотреть на живой труп. Но руки девушки все также оставались холодными, ни капли не нагреваясь от ее горячих ладоней. Юхи была как тряпка. Ее безвольное тело поддавалось без малейшего сопротивления: плечи и голова болтались при каждом движении Анко, а сама куноичи все также смотрела куда-то далеко и чуть приоткрывала рот, повторяя одно и то же слово.
- Очнись! – вскрикнула Анко. Послышался звонкий удар – и на щеке отвернувшейся Куренай образовалось яркое красное пятно от пощечины.

Боль. Физическая, приятная. Она на мгновение сделала мрак чуть светлее, убрала тени, очистила разум. Заглушила душевную муку. Куренай все-таки смогла увидеть себя в зеркале. Белый дух среди черных призраков и мглы. Но тени по ту сторону вновь начали сгущаться, вновь наползать, запутываться в волосах, сливаться с ними, вновь приносить те воспоминания. И медленно переползать на лицо, делая его все более тусклым. Пока она могла мыслить, пока она видела Анко, ей надо было попросить, надо было успеть.
- Стриги, - твердо повторила она.

- Может, не надо? – коротко спросила Митараши, радуясь возвращению подруги.
- Стриги, - было ей ответом.
- Но твои волосы… Они у тебя были всю жизнь, как же ты? К чему? – вновь начала Анко.
- Стриги, - повторила Куренай чуть громче.
- От чего ты пытаешься убежать?! Думаешь, тебе это чем-то поможет?! – Куноичи вскочила на ноги. – Напрасно! Лишь ты сама можешь справиться!
- Анко, просто сделай то, о чем я тебя прошу, - уверенно проговорила девушка, поднимая лицо и глядя прямо в глаза. – Стриги.
- Но зачем. Хочешь забыть? Не поможет.
- Я сказала, стриги! – срываясь, прокричала Куренай, наклоняясь вперед и ногтями вонзаясь в древесину. Ее лицо покрылось багровыми пятнами, в уголках глаз опять заблестели слезы. Ее колотило в истерике. Она сделала еще один судорожный вдох:
– Стриги! - этот последний возглас отчаяния отнял все силы, и ее хватило лишь на то, чтобы тихо добавить: - Прошу тебя…
Больше не могло возникнуть вопросов, Анко повернула кресло спиной к себе.

И вот они начали падать, уходить те горестные и болезненные воспоминания, тянущие вниз. Движение – и исчезла их первая встреча. Светлая комната, где ее представили всем джоунинам, в том числе и Асуме.
Движение – и пропала его протянутая ладонь. Чуть мозолистая от оружия и впитавшая в себя запах курева.
Движение – и нет больше зеленого чая, который он всегда предпочитал, и нет недоумения, которое вызвала ее любовь к теплой воде. Первое свидание было на экзамене чуунина. Прямо в том же помещении, где сидели наставники. Но, по воле случая, все куда-то отлучились, кроме их двоих. Она тогда нервничала и даже не могла понять, от чего больше: из-за ожидания результатов из Леса Смерти или же из-за того, что осталась с ним наедине. Ей было стыдно.
Движение – и первая совместная миссия канула в небытие. Ее страх потерять его и счастье от сообщения Цунаде, что с ним все будет хорошо.
Случайные прикосновения. Краска, заливавшая лицо. Смущение, когда на них, ухмыляясь, смотрели ученики. Стремление все скрыть. Боязнь собственного счастья и его нереальности. Надежда, что оно никогда не уйдет. Ночные тайные встречи и неловкие оправдания перед товарищами. Поведение малых детей. Это все ушло с еще одной упавшей на пол прядью.
Нежные прикосновения. Трясущиеся руки. Скинутая одежда. Желание доставить удовольствие и насладиться друг другом. Горячие плечи. Запутавшаяся и тянущая ее волосы рука. Тогда эти пряди дарили еще большее блаженство. Красные пятна на шее, которые затем приходилось прятать. Запачканные ступни. Содранная о кору дерева спина. Прилипшие к потному телу листья. Неразборчивые слова.
Они слишком яркие, слишком живые. Пусть уйдут, пусть ее боль ослабеет. Пусть это все окажется за стеклянной перегородкой. Они останутся видимыми, но хотя бы станут чем-то отделены. Куренай всегда будет смотреть на них и всегда будет помнить, и покажет сыну, но пусть со стороны, пусть они бьются за стеклом и не разрывают ее, пока что живую.
А волосы все падали и падали, забирая горе.
Радостные глаза, когда Асума узнал, что у него будет сын. Моментально выкинутая на улицу сигарета. Перечисление любимых имен и планы. Много планов. Для нее, для себя, для ребенка. Какие-то сказанные в шутку, какие-то в серьез. И вера, что они все осуществятся, что все будет так, как того захотят они. Смех вместе со слезами счастья ему в жилет.
Воспоминания тускнели, теряли свою живость, освобождая место чему-то новому, открывая свет, встречая солнце. Иней на зеркале медленно таял.
Ожидание. Нетерпение. Жажда новой встречи. Надежда, что он вот-вот вернется. Мелькающие перед глазами картины того, как она встретит его, что скажет. Предсказуемое поведение Сарутоби. Смущенный взгляд на стоящего позади него Шикамару. Радостный смех, что с Асумой все в порядке, что он наконец-то снова рядом. Рассказы о том, как ребенок толкает ее в живот, непрестанно просит есть рамен. Не покидающая жажда. Легкая тошнота по утрам. Множество жалоб и его очаровательное бессилие и тревога.
Долой. Она теперь одна, больше некому заботиться.
Упавшие на щеку и согревающие лучи. Блестящие в спокойных глазах. Короткие волосы, которые должны были отрасти новыми воспоминаниями и счастливыми мгновениями. Куренай ладонью провела по зеркалу. Вдоль скулы, затем по губам, подбородку и, наконец, перешла на остриженное прошлое. Она видела себя, худую, измученную. Но это было неважно, главное – она видела. А призраки минувшего, преследовавшие кошмары ушли куда-то далеко, отступая в самую глубь своего мира потерянных. Того мира, в котором чуть было, не очутилась она.
Женщина встала со стула, выпрямилась, подняла подбородок и резко отдернула руку от зеркала. Теперь она была свободна. И готова к тому, чтобы встретить новую жизнь, жизнь без него.
Смело.
Достойно.