История одной любви. Часть 8

- Отличная работа, - Годайме, поставив локти на стол, свела ладони в замок. Перед ней в два ряда стояли Чоджи, Ино, Шикамару, Какаши, Сай, Сакура, Наруто и Ямато. Они все только что вернулись в Коноху после боя с Какудзу и Хиданом. К счастью, удачного боя, обошедшегося без потерь со стороны Листа. – Но Акацуки все еще не побеждены, поэтому не расслабляйтесь. Но пока отдохните, вы это заслужили.
Выйдя из резиденции Хокаге, Шикамару быстро распрощался с остальными и пошел в сторону кладбища шиноби. В голове не было ни единой мысли, во всем теле ощущалась приятная усталость, на душе теперь было спокойно и умиротворенно. Может быть, даже скорее всего, это только на сегодня, на оставшуюся часть дня, но парень хотел отдохнуть. Он сделал то, что считал должным. Заодно избавил Годайме от лишней головной боли, хотя это волновало его в последнюю очередь. Теперь же можно было себе позволить ни о чем не думать… по крайней мере, оставшуюся часть дня не думать…

Куренай не считала часов, которые она проводила на кладбище перед могилой Асумы. Здесь время для нее теряло свое значение, отступало куда-то назад, словно само проваливаясь в небытие… Зачем она сюда приходила каждый день? Нет, она не соврала Темари: она ни о чем не жалела, но все же ей, конечно, было больно, очень больно видеть на могильной плите имя такого любимого, такого родного, такого близкого и теперь такого бесконечно далекого человека… Но здесь, на кладбище, эта боль становилась не такой гнетущей, не такой тяжелой… Она словно рядом… Снова рядом с ним… Глупая иллюзия… Просто временная душевная анестезия, временный обман, не более. Надежда остается только на все то же время, которое, по словам обывателей, «лечит». И, пожалуй, еще на ту маленькую жизнь, которая растет и крепнет под сердцем куноичи. Ребенок, которому суждено расти без отца и которому по этой же причине достанется вдвое больше любви, вдвое больше тепла и внимания, заботы и нежности. Возможно, потом он встанет на путь своих родителей, победит множество врагов, добудет себе славу и уважение, возможно, заведет свою семью, погибнет смертью храбрых, сражаясь за свою деревню… Или, возможно, его смерть будет глупой, случайной и потому несущей еще бОльшую боль и обиду… Возможно… Но это все будет потом, а сейчас есть она и есть имя ее любимого на могильной плите. Пара иероглифов, сухих и строгих символов, придуманных кем-то когда-то, а сейчас выбитых на безучастном и равнодушном камне… Пара иероглифов – вот и человек. И за этим стоит всё: все его чувства, беды, горести, радости, обиды, слова, улыбки, слезы, жесты, характер, привычки, цвет глаз и волос, отпечатки пальцев, вся его уникальность и неповторимость, будничность и однообразие… Все. Пара иероглифов. Не более.
- Не ходили бы вы в таком виде, - немного уставшее, толику осуждающее и абсолютно дающее надежду из-за спины.
Она оборачивается. Он перед ней. Он вернулся. Куренай облегченно вздохнула. Если Шикамару вернулся, если он расслаблен, несмотря на изрядно потрепанный вид, если он так самую малость улыбается, значит все хорошо… Значит, у этой истории хороший конец…
Нара подходит к надгробию, достает из кармана пачку сигарет, приседает и кладет бумажный коробок на плиту. Все… Отпустило… Он сделал все, что считал должным. Конечно, ему тоже больно, ему тоже обидно, он даже винит себя в определенной степени, но теперь все хорошо… У этой истории хороший конец…
- Тебе не с кем больше играть в сеги, - говорит неожиданно Куренай. – Ты ведь был его любимым учеником. Как стало одиноко, да?
- Он учил меня и очень важным вещам, и полной ерунде, - серьезно отвечает Шикамару. – Не только сеги. Я совру, если скажу, что мне не одиноко. Но я из того поколения, которому необходимо взрослеть, так что не могу плакать вечно.
Куренай молчала. Ее снова потревожило будущее ее ребенка… Молчал и Шикамару. Он поначалу не мог оторвать от плиты взгляда, тягучего, тяжелого, контрастирующего с его общим душевным покоем, но через пару мгновений губы сложились в легкую улыбку.
- Я вечно… жаловался и старался увильнуть от своих обязанностей, - начал он, вставая, - совершал кучу ошибок, и Асуме приходилось все улаживать. И ведь… он был очень странным учителем, и его иногда было сложно понять, - Куренай вопросительно смотрела на спину молодого шиноби. – Но кроме того, он был самым крутым взрослым из всех, кого я знал, - женщина чуть улыбнулась, словно хорошей шутке пятилетнего мальчишки, и непроизвольно в этот же момент вновь коснулась живота. – Теперь моя очередь, - обернулся парень, - когда этот ребенок родится, я стану защищать его, поэтому мне тоже надо стать крутым взрослым, - и он улыбнулся широко, открыто, радостно.
Легкая, но все же немного грустная улыбка не покидала лица Куренай.
- Спасибо, - тихое. Светлое. Благодарное.
Да. У этой истории хороший конец.

- Многолюдно сегодня что-то, - задумчиво произнесла Куренай, оглядываясь на небольшую семью, только пришедшую на кладбище.
- Многолюдно? – переспросил Шикамару.
- Да, - чуть улыбнулась женщина. – Когда я только пришла сюда, здесь уже стояла Темари, - «Темари?! Она в деревне?» - парень на самом деле подумал, что ослышался, но мастер гендзюцу продолжала: - Немного странно было увидеть ее здесь, на этом месте…
- Это была точно она? – практически перебив Куренай, быстро и все еще не веря своим ушам спросил Шикамару.
- Да, - немного растеряно пожала плечами женщина.
- Странно, - Нара постарался вложить в это слово как можно больше равнодушного изумления, хотя его сердце заколотилось в два раза быстрее. Но сейчас ему главное было не выдать своих эмоций. – Ладно. Дело сделано. Можно и расслабиться, - Шикамару попытался легко улыбнуться, словно он уже и забыл о том, что сказала ему Куренай. Женщина улыбнулась в ответ, и парень подумал, что не уверен, раскусила она его или нет. Нет, даже не его. Их. Он не мог знать, о чем они разговаривали с Темари… но и не против был Шикамару, если бы Куренай… да если бы все знали об их отношениях. Он просто боялся ранить чувства дорогого ему человека. Если Она не хочет, чтобы знали о них – не надо. Главным для него было ее счастье, ее улыбка. Нара вполне отдавал себе отчет в том, что готов положить мир к ногам Песчаной Химэ (п/а: химэ – яп. «принцесса»). Мир, а заодно, если потребуется, и свою жизнь. И свою любовь.
Нара ровным шагом прошел мимо женщины и направился к выходу с кладбища. Он не прощался. Не хотел прощаться с Куренай. Да ей и не надо было это. Куноичи знала, что на него она может положиться в любую минуту. И лишь легкая, загадочная улыбка не покидала ее лица.

«Ксо! Нара! Думай! Думай. Думай, где она может быть», - Шикамару нервно барабанил пальцами по столбу, на который опирался левой рукой. После разговора с Куренай он вернулся в резиденцию Хокаге, логично предположив, что у Годайме Темари просто обязана была побывать. К самой Цунаде парень с расспросами не пошел, зато под предлогом помощи аккуратно выспросил у замотавшейся и оттого не задумывающейся над причиной подобного интереса к послу Песка Шизуне все, что ему надо было. Далее Нара последовал в гостиницу для иностранных шиноби, и уже на месте выяснилось, что там сестра Казекаге даже и не появлялась. И вот теперь он стоял на улице и пытался сообразить, куда же могла исчезнуть Темари. Вымотанный мозг юного гения принудительной мыслеварке сопротивлялся как мог, видимо из чистого ехидства подсовывая Шикамару самые экстравагантные и бесшабашные варианты развития событий. Парень медленно выдохнул и закрыл глаза. «Так. Надо подумать спокойно. В гостиницу она не пошла. Это раз. Даже если бы она сама, причем одна, что уже маловероятно, решила погулять по деревне, то из-за временной разницы наших прибытий в Коноху - ведь, если верить Шизуне, то Темари прибыла еще днем, а мы вернулись уже ближе к заходу солнца - она бы уже скорее всего была в гостинице. Это два. Если она встретила кого-то и зашла к этому «кто-то» в гости, то ситуация осложняется и мне ничего не остается, кроме как ждать ее здесь. Но. В деревне она почти ни с кем не знакома. Это три. Сидеть и ждать ее? Впрочем, – Шикамару открыл глаза, - есть еще одно место, которое стоит проверить…» Недодумав мысль до конца, Нара перестал подпирать столб и весьма приличным по скорости шагом направился к западным кварталам деревни.
Через пятнадцать минут он уже подходил к своему любимому месту – тому самому небольшому холму в незастроенном районе Скрытого Листа, куда он в свое время впервые привел Темари, где все, можно сказать, начиналось для них. Солнце, уже почти касавшееся верхушек деревьев окружающего деревню шиноби леса, дарило земле густо-желтый свет, отчего все краски становились более насыщенными, а от каждой травинки или камушка ложились глубокие длинные тени. Пухлые, словно замершие на небе облака, снизу подсвечиваемые заходящим светилом до ярко-оранжевых оттенков, богато дополняли величественной красоты закат. Шикамару легко поднялся на вершину холма и на мгновение замер, любуясь насыщенным, мерным спокойствием природы, но уже через секунду его внимание привлекла фигура на середине пологого склона. Она. Сердце радостно забилось в груди, губы тронула радостная улыбка. Девушка тоже стояла лицом к заходящему солнцу. Прямая спина. Сведенные сзади в замок руки. Привычное темное с алым поясом кимоно, вытянутый прямоугольник сложенного веера, четыре задорных коротких хвоста. Он делает к ней шаг, второй, подходит ближе, но подходит осторожно, словно опасаясь спугнуть возвышенный образ, прекрасную лань.
- Темари… - непроизвольно слетает с губ лучшее в мире имя.
Но девушка не оборачивается, даже не шевельнувшись. Она словно статуя, божественно красивая, но чуждая этому миру. Еще несколько шагов вперед так, чтобы можно было уже коснуться рукой ее плеча и…
Нераскрытый веер, словно сам, стремительно взлетает вверх и ребром уже несется на голову Шикамару, но его тело реагирует само, подчиняясь почти мгновенной, выработанной даже у этого лентяя реакции. Он вскидывает руку, ставя блок, локоть принимает удар на себя - больно, но нет времени на раздумья. Неуловимо быстрый шаг вперед, свободной рукой обхватить за талию, притянуть к себе, лишая возможности двигаться, рукой, занесенной для блока, перехватить веер, вырвать его, отбросить от греха подальше и освободившейся ладонью прижать к своему плечу ее голову. Она, шипя, как разъяренная кошка, извивается в попытках вывернуться из захвата, но он держит крепко, понимаю, что по какой бы то ни было причине, но ее нельзя отпускать. Нельзя. Не сейчас.
- Ублюдок!.. Мерзавец!.. Отпусти!.. Отпусти меня!!..
- Тихо… Тихо… - нежный горячий шепот ей в волосы. – Тшшшшш…
Неожиданно только что ходившие ходуном плечи замирают, а потом и вовсе опускаются, расслабившись. Она больше не вырывается, но и, уткнувшись носом в шею, продолжает тихо проклинать его. Словно маленького ребенка, Шикамару слегка раскачивает девушку из стороны в сторону, утешая, нежно гладя по голове. Постепенно поток проклятий затихает, и тогда парень решается нежно и осторожно спросить, не позволяя куноичи отстраниться:
- Что случилось? - зря. Ее рука вырывается из ослабевшего захвата и через секунду Темари отвешивает ему хорошую пощечину. - Ау!..
- Что случилось?! – в ее поднятых глазах злость и обида. – Ты еще смеешь спрашивать, что случилось?! Да я две недели места себе не нахожу!! Неужели нельзя было написать все, как есть?! Ты мне настолько не доверяешь?! Почему я должна узнавать о смерти твоего сенсея и о том, что ты самолично отправился мстить, от совершенно чужих мне людей!? Почему?! Всего одно письмо! Пара строчек! Пара строчек и мне не пришлось бы рассказывать все Гааре!.. – она замолкает, словно сказав что-то не то, смотрит на него уже без злости, но с безграничным осуждением и обидой, а потом снова утыкается ему носом в шею, сама обнимает его и прижимается к нему.
Шикамару сбит с толку, смущен. Он ведь и правда написал ей тогда какую-то сухую фальшивую фразу, поглощенный своими заботами и мыслями… Стоило бы хорошенько выругать себя сейчас за такое невнимание к любимому человеку, стоило бы логически прикинуть еще тогда, что, возможно, есть люди, которые, хоть и далеко, но переживают за него… Ведь окажись он на ее месте, он бы поступил точно так же.
- Прости. Прости меня, - он знал, что сейчас ему лучше не оправдываться, а тихо и максимально нежно попросить у нее прощения. Потому что его жизнь уже ничто без нее. Потому что ее пощечина – это даже не наказание, даже не упрек. Потому что главным для него отныне и вовеки будет ее улыбка, а каждая сорвавшаяся с ее ресниц слеза будет еще одним грехом на его душе. И от этого осознания, от чувства глубокой, щемящей нежности, поднявшейся в его душе, затопившей его с головой теплой волной любви, он счастливо и спокойно улыбнулся, еще крепче прижав ее к себе, еще глубже зарывшись носом в ее челку. – Темари, - тихо позвал он, глядя на садящееся солнце, - я давно хотел сказать тебе, но все как-то не получалось… - он замолчал, пытаясь осознать всю значимость его следующих слов.
- М? – вопросительное, чуточку тревожное.
- Я люблю тебя, моя Песчаная Химе, - уверенное, безгранично нежное.
На мгновение Темари сжимает ладонями его плечи, еще теснее прижимаясь к нему. Шикамару не мог знать, как счастливо ёкнуло в этот момент ее сердце, само отвечая на его неожиданное искреннее признание.

Насыщенно-золотой круг солнца уже на треть скрылся за темными верхушками деревьев. Пушистые, тяжелые от свинцового цвета облака лениво меняли свои очертания. Закат горел, полыхал буйством самый насыщенных красок и оттенков, бросал золотые отсветы на западный пологий склон холма в незастроенном районе Деревни, Скрытой в Листве, где, обнявшись, прижавшись друг другу, стояли два самых счастливых в этом мире человека, готовых дарить друг другу свою любовь и пить это чувство до дна. Вместе. И во веки веков.

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Да. У этой истории хороший конец.